- Абсолютно незачем ходить в абсолютно пустые здания по ночам...
     - Во-первых, это  абсолютно не ваше  дело, Сикорский, когда  и куда я
хожу!  А  во-вторых,  когда  еще  вы  мне  прикажете  ходить? Днем меня не
пускают.  Третий  день  в  Музее  идут  какие-то  подозрительные  ремонты,
какие-то  таинственные  смены  экспозиций...  Музей  закрыт! Для кого? Для
меня! Члена  ученого совета  этого Музея!  Я сразу  понял, чьи  уши торчат
из-за кулис! И теперь я спрашиваю: зачем это вам понадобилось,  Сикорский?
Какой  срам!  Закрытие  Музея!  Дурацкие  ночные засады! Кто, черт побери,
выключил здесь все электричество?..
     Голос  его  сорвался,  и  он  мучительно  заперхал, стуча себя обоими
кулаками по груди.
     - Я получу  когда-нибудь ответы на  свои вопросы? -  яростно просипел
он сквозь перханье.
     Экселенц тоже осатанел.
     - Я  хотел бы  знать, Бромберг,  - сдавленным  голосом произнес он, -
зачем вам понадобились детонаторы.
     - Ах, вы хотели  бы это знать! А  я хотел бы знать,  каким образом вы
оказались  в  Музее  ночью,  Сикорский!  Как  вы проникли в этот Музей, а?
Отвечайте!
     - Это не относится к делу, Бромберг!
     - Вы -  взломщик, Сикорский! -  объявил Бромберг. -  Вы докатились до
взлома!
     - Это вы  докатились до взлома,  Бромберг! - взревел  Экселенц. - Вы!
Вам  было  совершенно  ясно  и  недвусмысленно  сказано:  доступ  в  Музей
прекращен!
     -  Я  член  совета  Музея!  Вот  мой  ключ!  Мне  полагается  ключ от
служебного входа, и я воспользовался им, чтобы прийти сюда...
     - Посреди глухой ночи и вопреки прямому запрету дирекций Музея?
     -  Посреди  глухой  ночи,  но  все-таки  с  ключом!  А  где ваш ключ,
Сикорский?  Или  у  вас  магнитная  отмычка? Покажите мне, пожалуйста, ваш
ключ, Сикорский!
     - У меня нет ключа! Он мне не нужен! Я нахожусь здесь по ДОЛГУ, а  не
потому, что мне попала вожжа под хвост! Старый вы, истеричный дурак!
     И тут их, видимо,  обоих схватило. Они замолчали.  Перестали сверлить
друг  друга  огненными  взорами,  разом  полезли  в карманы, извлекли свои
капсулы, один  выкатил на  ладонь два  белых шарика,  другой -  три. Потом
шарики  были  отправлены   под  язык,  а   Бромберг,  отдуваясь,   вытащил
старомодный носовой платок и принялся обтирать лицо и шею.
     - Айзек,  - сказал  Экселенц и  причмокнул, -  что вы  будете делать,
когда я умру?
     - Спляшу качучу, - сказал Бромберг мрачно. - Не говорите глупостей.
     -  Айзек,  -  сказал   Экселенц,  -  зачем  вам все-таки понадобились
детонаторы?..  Подождите,  не  начинайте  все  с  начала.  Дело в том, что
именно в эту ночь  за ними должен был  прийти совсем другой человек.  Если
это просто невероятное совпадение, то  так и скажите, и мы  расстанемся. У
меня голова разболелась...
     -  А  кто  это  должен  был  за  ними прийти? - подозрительно спросил
Бромберг.
     - Лев Абалкин, - сказал Экселенц утомленно.
     - Кто это такой?
     - Вы не знаете Льва Абалкина?
     - В первый раз слышу.
     - Верю, - сказал Экселенц.
     - Еще бы! - сказал  Бромберг высокомерно.
     - Вам  я верю,  - сказал  Экселенц. -  Но я  не верю  в совпадения...
Слушайте,  Айзек,  неужели  это  так   трудно  -  просто,  без   кривляний
рассказать, почему вы именно сегодня пришли за детонаторами...
     - Мне не нравится слово "кривлянья".
     - Я беру его назад, - сказал Экселенц.
     Бромберг снова принялся утираться.
     - Пожалуйста,  - объявил  он. -  Вы прекрасно  знаете, Рудольф, что в
отличие от вас я ненавижу все  и всяческие секреты. Это вы сами  поставили
меня в положение,  когда я вынужден  кривляться и ломать  комедию. А между
тем  все  очень  просто.  Сегодня   утром  ко  мне  явился  некто...   Вам
обязательно нужно имя?
     - Нет.
     - Некий молодой человек. О чем  мы с ним говорили - несущественно,  я
полагаю. Разговор носил достаточно личный характер. Но во время  разговора
я  заметил  у  него  вот  здесь...  -  Бромберг ткнул пальцем в сгиб локтя
правой руки, - довольно странное родимое пятно. Я даже вообразил  сначала,
что это татуировка...  Вы знаете, Рудольф,  татуировки - это  мое хобби...
Но молодой человек сказал: нет,  это родимое пятно. Больше всего  оно было
похоже  на  букву  "Ж"  в  кириллице  или,  скажем,  на  японский иероглиф
"сандзю". Вам это ничего не напоминает, Рудольф?
     - Напоминает, - сказал Экселенц.
     - Вот как? Вы что - сразу сообразили? - спросил Бромберг с завистью.
     - Да, - сказал Экселенц.
     - М-м-м... А вот  я - не сразу.  Молодой человек уже давно  ушел, а я
все сидел и вспоминал, где я мог видеть такой значок... В точности  такой,
понимаете? В конце концов вспомнил. Надо было проверить, а под рукой -  ни
одной репродукции. Я бросаюсь в Музей - Музей закрыт...
     -  Максим,  -  сказал  Экселенц,  -  будьте добры, дайте нам сюда эту
штуку, которая под шалью. Только осторожно, пожалуйста.
     Максим  повиновался.  Он  поставил  тяжелый  брусок перед Экселенцем,
Экселенц придвинул его  поближе к себе  и попытался приподнять  крышку, но
пальцы у него скользили, и крышка не поднималась.
     - Дайте-ка мне, - нетерпеливо сказал Бромберг.
     Он оттолкнул Экселенца, взялся за  крышку обеими руками, поднял ее  и
положил в сторону.
     Внутри  открылся   ряд  из   тринадцати  аккуратных   круглых   гнезд
(сантиметров по семи в диаметре). В одиннадцати из них помещались  круглые
серые блямбы, украшенные коричневатыми, слегка расплывшимися  иероглифами.
Два  гнезда  были  пусты,  и  видно  было, что дно их выстлано белесоватым
ворсом,  похожим  на  плесень,  и  ворсинки  эти заметно шевелились словно
живые.
     Расплывшаяся  стилизованная   буква  "Ж"   была  на   третьем   слева
"детонаторе",  и  Экселенц,  подвесив  над  ним  свой длинный указательный
палец, произнес:
     - Он?
     - Да, да! - нетерпеливо отозвался Бромберг, отпихивая его руку. -  Не
мешайте! Вы ничего не понимаете...
     Он вцепился ногтями в края  "детонатора" и осторожно принялся как  бы
вывинчивать его из гнезда приговаривая:
     - Здесь совсем не в этом дело... Неужели вы воображаете, будто я  был
способен перепутать... Чушь какая...
     Он вытянул "детонатор"  из гнезда и  стал медленно поднимать  его над
футляром  все  выше   и  выше.  За   серым  толстеньким  диском   тянулись
белесоватые нити,  утончались, лопались  одна за  другой, и  когда лопнула
последняя, Бромберг  перевернул "детонатор"  нижней поверхностью  вверх, и
там,  среди,  шевелящихся  полупрозрачных  ворсинок,  стал  виден  тот  же
значок,  только  черный,   маленький  и  очень   отчетливый,  словно   его
вычеканили в сером материале.
     - Да! -  сказал Бромберг торжествующе.  - В точности  такой. Я так  и
знал, что не могу ошибиться.
     - В чем именно? - спросил Экселенц.
     - Размер, детали, пропорции... Вы понимаете, родимое пятно у него  не
просто похоже  на этот  значок -  оно в  точности такое  же!.. -  Бромберг
пристально посмотрел на Экселенца. - Слушайте, Рудольф, услуга за  услугу.
Вы что - вы их всех пометили?
     - Нет, конечно.
     -  Значит,  у  них  это  было  с  самого  начала? - спросил Бромберг,
постукивая себя пальцем по сгибу руки.
     -  Нет.  Они  появились  позже...  Скажите,  Айзек,  а о чем вы с ним
все-таки разговаривали?
     -  О  чем  я  с  ним  разговаривал...  - повторил Бромберг, осторожно
ввинчивая  "детонатор"  на  место.  -  Вообще-то  это  вас  совершенно  не
касается, Сикорский... Он  пришел ко мне,  лично ко мне  как к крупнейшему
знатоку запрещенной  науки. Он  искал родителей,  которые при таинственных
обстоятельствах  сгинули  у  него  сорок  лет  назад  во  время  какого-то
засекреченного эксперимента. Если бы он пришел к в~а~м, Сикорский,  вы бы,
разумеется, не сказали бы ему  ни слова, хотя вы-то наверняка  знаете, что
случилось  с  этими  людьми...  А  я...  Что  ж,  мне пришлось достать мою
картотеку, и мы  вместе просмотрели и  обсудили все закрытые  эксперименты
того периода. Там была  операция "Зеркало", проект "Сумасшедший  Голем"...
что там еще... история саркофага-инкубатора, история операции "Тень"...
     -  Он  был  примерно  вашего  роста,  бледный,  с  длинными   черными
волосами, - сказал Экселенц.
     - Да. Его зовут Александр Дымок.
     - Его  зовут Лев  Абалкин, -  сказал Экселенц  мрачно. -  Большое вам
спасибо,   Айзек.    Значит,    теперь   он    знает    об   истории     с
саркофагом-инкубатором...
     -  А  почему  бы  ему  об  этом  и  не  знать? - агрессивно вскинулся
Бромберг.
     -  Действительно...  -  медленно  проговорил  Экселенц, поднимаясь. -
Почему бы ему об этом не знать?

     У  себя  в  кабинете  Экселенц  прежде  всего сварил две чашки кофе и
принялся  рассказывать.  Время  от  времени  он  выбрасывал  на стол перед
Максимом фотографии, а иногда включал видеопроектор.
     - ... Эта  история началась сорок  лет назад. На  безымянной планетке
отряд следопытов совершенно случайно обнаружил на глубине тридцати  метров
в  базальтовой  толще  обширное   помещение.  В  помещении   располагалось
необычайно  сложное  биологическое  устройство,  которое  сначала  назвали
саркофагом.  Очень  скоро  выяснилось,  однако,  что  на  самом  деле  это
грандиозный  эмбриональный  сейф  совершенно  фантастической  конструкции.
Тогда  его  стали  называть  инкубатором.  Инкубатор  содержал  тринадцать
оплодотворенных   яйцеклеток    вида   хомо    сапиенс.   Возраст    этого
саркофага-инкубатора был определен  немедленно: пятьдесят пять  тысяч лет.
Пятьдесят пять тысяч лет  назад какая-то сверхцивилизация, обогнавшая  нас
на  тысячи   веков,  зачем-то   заложила  эту   эмбриологическую  мину   с
неизвестными  и  абсолютно  непонятными  целями...  чтобы нам веселее было
жить... Мы знаем только об одной сверхцивилизации в нашей Галактике,  хотя
в глаза ее никогда  не видели: это известные  тебе Странники. Ты веришь  в
Странников?
     - Разумеется,  - сказал  Максим, -  Только при  чем здесь - "веришь"?
Они наверняка существовали и, может быть, существуют и сейчас...
     - Так  вот, пятьдесят  пять тысяч  лет назад  они оставили этот самый
саркофаг.  Мы  нашли  его  случайно,  а  значит, скорее всего, не вовремя.
Видимо, следопыты, сами того  не желая, включили какой-то  механизм: через
двое суток яйцеклетки начали делиться.
     ...Собрался  Мировой  Совет.  Было  высказано множество остроумнейших
гипотез. Я встал  за ту из  них, которая не  была самой остроумной  и даже
самой  правдоподобной,  я  встал  за  ту,  которая  требовала  от всех нас
максимальной ответственности. Я представил  себе самое опасное, что  можно
ожидать.  Странники   заложили  в   эти  яйцеклетки   некую   генетическую
программу.  Приходит  время,  и   мы  натыкаемся  на   саркофаг-инкубатор.
Включается  механизм  деления.  На  свет  появляются  тринадцать  человек,
которые ничем не отличаются от нас с тобой. Но в нужный момент  включается
программа!  И  они  начинают  делать  то,  ради  чего организована вся эта
затея.  Что  именно  -  мы  не  знаем.  С  какой  целью - не знаем и даже,
наверное, представить себе не можем...
     ...Я потребовал у  Мирового Совета. Первое.  Все работы, хоть  как-то
связанные с  этой историей,  должны быть  засекречены. Сведения  о них  не
подлежат разглашению ни при каких обстоятельствах. Основание: хорошо  всем
известный  закон  о  тайне  личности.  Второе.  Ни один 13 "подкидышей" не
должен знать обстоятельство  своего появления на  свет. Основание: тот  же
закон.  Третье.   "Подкидыши"  должны   быть  сразу   же  после   рождения
разъединены,  и  в  дальнейшем  должны  быть  приняты  меры,  чтобы они не
встречались друг с  другом и ничего  друг о друге  не знали. Четвертое.  В
дальнейшем   они   должны    получить   внеземные   специальности.    Сами
обстоятельства  их  жизни  естественным   образом  должны  затруднять   им
посещения Земли даже на короткие сроки... Я преследовал только одну  цель:
когда включится программа,  всем этим "подкидышам"  должно быть как  можно
труднее. Пусть  он не  понимает, что  с ним  происходит. Пусть  у него  не
будет  соратников,  с  которыми  он  мог бы посоветоваться и объединиться.
Пусть  он  будет  при  этом  далеко  от  Земли.  И пусть ему будет нелегко
попасть на Землю.  Мне повезло. На  мою сторону встали  не только те,  кто
разделял мои опасения,  - таких было  меньшинство, но и  те, кто опасались
за психику  "подкидышей". Они  считали, что  осознание такого необычайного
своего происхождения способно  нанести человеку психическую  травму... Как
показал дальнейший опыт, они  были тоже правы. Как  раз в то время,  когда
мы с тобой крутились  на Саракше, дураки-психологи в  порядке эксперимента
рассказали одному из "подкидышей" всю правду о его происхождении.  Сначала
все было  хорошо, а  на сто  тридцатый день  он погиб  у себя  на Горгоне.
Скорее всего,  покончил с  собой. Видимо,  это не  просто - сознавать, что
ты, землянин  до мозга  костей, никогда  ничего не  любивший кроме  Земли,
несешь в себе, может быть, какую-то страшную угрозу для человечества...
     ...Первые десять лет все было  хорошо. К этим мальчишкам и  девчонкам
были прикреплены  самые лучшие  врачи и  самые лучшие  педагоги. Ребятишки
росли самые  обыкновенные. В  чем-то они  были получше,  а в чем-то похуже
других детей.  Потом у  них стали  появляться эти  значки. На сгибе локтя.
Припухлость,  синяк,  а  через  неделю  -  родимое пятно странной формы. Я
сначала не обратил на это  внимания. Потом умные люди принесли  и показали
мне фотоснимок "детонаторов"...
     ...Это сейчас мы называем  их "детонаторами", а тогда  это называлось
"элемент    жизнеобеспечения    пятнадцать    дробь    а".    В     недрах
саркофага-инкубатора было найдено  много удивительных и  непонятных вещей,
в том числе  и этот ящик  с тринадцатью гнездами.  Тринадцать замысловатых
иероглифов. Тринадцать сгибов детских локтей. По значку на локоть.  Причем
совпадение абсолютное.  Вот тогда  и было  произнесено слово "детонаторы".
Мы еще  ничего не  понимали и  не знали  тогда, но  это выскочило  в нашем
сознании одновременно:  тринадцать загорелых  исцарапанных бомб  лазают по
деревьям  и  плещутся  в  речках  в  разных  концах  земного шара, а здесь
тринадцать детонаторов к ним тихо ждут своего часа...
     ...Это была,  конечно, минута  слабости. Ниоткуда  не следовало,  что
диски  со  значками  -  это  детонаторы  к  бомбам,  возбудители   скрытой
программы. Просто, когда дело  касалось "подкидышей", мы все  уже привыкли
предполагать  самое  худшее...  Даже  сама  связь  между  "детонаторами" и
"подкидышами"  была   поначалу  только   гипотезой.  Потом   эта  гипотеза
подтвердилась...
     ..."Детонаторами"  занялись  вплотную.  Их  обследовали, как умели. И
ничего интересного не обнаружили до тех пор пока не было решено  разрушить
один  из  них.  "Детонатор"  номер  двенадцать, значок "М"-готическое, был
разрушен и не восстановился. А спустя два дня в Северных Андах попала  под
горный обвал группа  молодых туристов. Двадцать  семь юношей и  девушек во
главе с  инструктором. Многие  получили ушибы  и ранения,  но все остались
живы. Кроме Эдны Ласко. Она была  "подкидышем". На локте у нее был  значок
"М"-готическое.   Эксперименты   над   "детонаторами"   были   сейчас   же
прекращены. Но через два  года, как я тебе  уже говорил, покончил с  собой
на  Горгоне  этот  несчастный,  которому  открыли  тайну  его личности. Он
погиб,  а  через  две  недели  совершенно  случайно  было  обнаружено, что
соответствующий "детонатор", хранившийся, как и остальные, в Музее,  исчез
начисто, не оставив по себе даже пыли...
     ...Теперь ты понимаешь, каково мне  было, когда ты доложил, что  Майя
Глумова работает в Музее, да еще в том самом секторе, где хранится  футляр
с "детонаторами"
     Уже светало, когда Экселенц кончил рассказывать. Замолчав, он  грузно
поднялся, не глядя на Максима, и пошел снова заваривать кофе.
     - Можешь спрашивать, - проворчал он.
     "...Теперь  с  этой  тайной  на  плечах  мне ходить до конца жизни, -
думал Максим.  - Теперь  я принимаю  на себя  еще одну  ответственность, о
которой  не  просил  и  в  которой,  ей-богу, не нуждался. Теперь я обязан
знать хотя бы то,  что уже понятно до  меня, а желательно -  еще больше. А
значит, по  уши увязнуть  в этой  тайне, отвратительной,  как все тайны, и
даже, наверное, еще более отвратительной... Спасибо тебе Экселенц, что  до
последнего момента ты  старался удержать меня  на самом краю  этой тайны и
будь ты неладен, что все-таки не сумел и не удержал..."
     - У тебя нет вопросов? - осведомился Экселенц.
     Максим спохватился.
     - То есть вы полагаете, что программа заработала, и он убил  Тристана
Гутенфельда?
     - Мне больше нечего полагать.
     - Экселенц аккуратно разлил кофе и уселся на место.
     -  Тристан  был  его  наблюдающим  врачом.  Регулярно раз в месяц они
встречались  где-то  в  джунглях,  и  Тристан  проводил   профилактический
осмотр. Якобы в порядке рутинного  контроля за психикой прогрессора, а  на
самом деле - для того,  чтобы убедиться: Абалкин пока остается  человеком.
На всем Саракше  один Тристан знал,  что Абалкину запрещено  появляться на
Земле.  Во  всем  мире  один  Тристан  знал  номер   моего спецканала. Это
спецканал для связи лично с ним... И вот в день, назначенный для  осмотра,
он  гибнет.  А  Лев  Абалкин  бежит  на Землю, Лев Абалкин скрывается, Лев
Абалкин звонит мне по спецканалу  Тристана... - Он залпом выпил  свой кофе
и помолчал, жуя губами. - По-моему,  ты не понял самого главного, Мак.  Мы
теперь имеем дело не с  Абалкиным, а со Странниками. Льва  Абалкина больше
нет. Забудь о нем. На нас идет автомат Странников! - Он снова помолчал.  -
Я  вообще  не  представляю,  какая  сила  способна была заставить Тристана
назвать мой номер кому  бы то ни было,  а тем более -  Льву Абалкину. Ведь
его пытали, Тристана...
     - Абалкин пытал Тристана?
     Экселенц пожал плечами.
     - Программа пытала Тристана, - сказал он. - Абалкина больше нет.
     -  И  вы  полагаете,  что  сейчас  программа  гонит  его  на   поиски
"детонатора"?
     - Мне больше нечего предполагать.
     - Но ведь он ничего не  знает о "детонаторах"!.. Или это Тристан  ему
рассказал?
     - Тристан ничего не знал о "детонаторах". И Абалкин ничего не  знает.
Знает программа!
     - Подождите, -  сказал Максим. -  А как же  остальные... одиннадцать,
десять, сколько их там?
     - Все  в пределах  нормы пока.  Но ведь  и значки  появились у них не
одновременно. Абалкин  был самым  первым. И  у него  у первого  включилась
программа. И слава богу, это дает нам хоть какой-то шанс. Мы можем  сейчас
следить за  ними теперь  будем знать,  как это  с ними  происходит... хоть
немного сумеем подготовиться...
     Максим сильно потер ладонями лицо.
     - Экселенц, -  сказал он. -  Вы только поймите  меня правильно, прошу
вас. У меня  нет сейчас цели  смягчить, сгладить, приуменьшить...  Но ведь
вы не видели  его. И вы  не видели людей,  с которыми он  общался... Я все
понимаю:  гибель   Тристана,  бегство,   звонок  по   вашему   спецканалу,
скрывается,  выходит  на  Глумову  с  "детонаторами"... Этакая безупречная
логическая  цепочка.  Но,  Экселенц,  это  ведь  только логика! Вы избрали
гипотезу  о  программе,  и  получается  вот  такая логика! Возьмите другую
гипотезу,  и  появится  какая-то  другая  логика,  которая  все  эти факты
отлично объяснит...
     - Например?
     - Я не могу сейчас  ничего придумать. Если вы прикажете,  я придумаю.
Уверен в  этом. Я  другое хочу  сказать. Обратите  внимание: встречается с
Глумовой  -  и  ни  слова  о  Музее, только детские воспоминания и любовь.
Встречается с  учителем -  и только  обида, будто  бы учитель испортил ему
жизнь... Разговаривает со мной - обида, будто я украл у него  приоритет...
Кста