.
     Профессор Выбегалло оживает на экране. Он подносит карандаш  ко  рту,
кусает его и задумчиво говорит:
     - Прогулочное судно из четырех букв... Лодка! Л... О... Т...
     И тут он замечает вокруг себя людей, остолбенело глядящих на него.
     - В чем дело, товарищи? - раздраженно осведомляется он.  -  Я  занят.
Модест Матвеевич, я прошу это немедленно прекратить!
     Витька выключает экран, и сейчас же загорается  свет.  Вид  у  Витьки
ужасен: он небрит, осунулся, двухнедельная щетина покрывает его щеки.
     - Засекли все-таки... - бормочет он хрипло.
     - Что все это значит, Виктор? - спрашивает Саша.
     - Мне бы еще часов пятнадцать, - бормочет Витька.  Он  берет  большой
стеклянный сосуд с прозрачной жидкостью и смотрит его на свет. - Видал?.
     - Ничего не понимаю, - говорит Саша. - Что ты  с  Выбегаллой  сделал?
Что ты с собой сделал?
     - Я живую воду сделал, балда! - хрипит Корнеев. - Смотри!
     Он ставит сосуд на стол,  хватает  из  ведра  со  льдом  замороженную
камбалу и кидает в живую воду. Камбала  переворачивается  вверх  брюхом  и
вдруг оживает, переворачивается и ложится на дно, шевеля плавниками.
     - Колоссально! - восклицает Саша, загораясь.
     - Мне бы еще часиков пятнадцать... ну, десять, - бормочет Корнеев.  -
Скорость реакции очень маленькая, понимаешь? Мне бы реакцию ускорить!
     Саша опомнился.
     - Подожди, - говорит он. - А Выбегалло-то здесь при чем? Что ты с ним
сделал?
     - Да ничего я с ним не сделал, - нетерпеливо говорит Корнеев.  -  Две
недели времени у него отобрал, у тунеядца. Зачем ему время? Все  равно  же
кроссворды дурацкие решает да в преферанс дуется... Да это вздор!  Ты  мне
лучше вот что... ты мне лучше подсчитай вот такую штуку...
     Он наклоняется над столом и принимается быстро писать.
     Между тем в кабинете Выбегаллы назревает очередной скандальчик.
     - Вы мне это прекратите, товарищ профессор Выбегалло! -  орет  Модест
Матвеевич.  -   Вы   мне   объясните,   почему   вы   нарушаете   трудовое
законодательство?
     - Никогда! - вопит Выбегалло. - Основы трудового  законодательства  я
всосал  с  молоком  матери!  А  что  касается  кроссвордов;  то  это  есть
гимнастика ума! Великий Эйнштейн, если хотите знать, решал  кроссворды!  И
великий Ломоносов решал кроссворды! И этот... как его... великий этот...
     - Вы  это  прекратите!  -  перебивает  Модест  Матвеевич.  -  Работой
временной комиссии установлено, что вы четырнадцать суток провели в данном
кабинете, следовательно, четырнадцать ночей ночевали здесь, следовательно,
четырнадцать   раз   нарушали   трудовое   законодательство,    а    также
категорическую инструкцию о непребывании!
     Выбегалло вытаращивает глаза.
     - То есть как это - четырнадцать суток? Это какое же нынче число?
     - К вашему сведению, сегодня девятнадцатое!
     Выбегалло медленно поднимается.
     - Так позвольте же! - произносит он. - Это,  значить,  получку  дают!
Как же вы можете меня от этого отвлекать? Позвольте, позвольте,  товарищи!
- Он устремляется было из-за стола,  но  паутина  не  пускает  его.  -  Да
позвольте же! - в полный голос вопит Выбегалло, рвет паутину и, распихивая
присутствующих, пулей вылетает в коридор.
     - В таком вот аксепте, -  говорит  Модест  Матвеевич,  строго  озирая
присутствующих.  -  Трудовое  законодательство  -  это  вам  не   формулы,
понимаете, и не кривые. Его соблюдать надо. - Он  делает  движение,  чтобы
уйти, но любопытство пересиливает, и он  наклоняется  над  кроссвордом.  -
Прогулочное судно из четырех букв... Лодка! Л... О... Т... Гм!
     В лаборатории Корнеева Саша и Витька, упершись друг в друга головами,
что-то чертят и пишут. Пол  уже  забросан  исчерканными  листками  бумаги.
Сосуд с камбалой стоит на диване. Камбала чувствует себя хорошо.
     - Конечно, если в нашем  озере  всю  воду  превратить  в  живую...  -
бормочет Саша.
     - Да не в нашей луже, балда, - огрызается Корнеев.
     - Ну, я понимаю, из озера вытекает ручеек, ручеек впадает в речку...
     - Да при чем здесь речка, кретин! Всю воду, понимаешь?  Всю  воду  на
Земле можно превратить в живую. Всю!
     - Вот этого я не понимаю, - говорит Саша. - Энергии же не хватает.
     - Да как же не хватает? - плачущим голосом восклицает Корнеев. -  Ну,
что ты за дубина? Я же тебе показываю...
     Задвижка на двери сама собой отодвигается, и дверь распахивается.  На
пороге - Киврин, Хунта, Эдик Почкин, Стеллочка и прочие другие.
     - Что же это вы, г-голубчик, затеяли? - укоризненно  осведомляется  у
Корнеева Федор Симеонович.
     - В уголовщину ударились, Корнеев? -  неприятным  голосом  произносит
Хунта.
     Корнеев стоит, набычившись.
     - Почему это - в уголовщину? Ничего такого в уголовном  кодексе  нет.
Если у человека не хватает времени для работы, а ослы гоняют в это время в
домино и в карты... Может же человек...
     - Н-нет, голубчик! - строго говорит Федор Симеонович. -  Н-не  может.
Человек - не может.
     -  Федор  Симеонович!  -  восклицает  Саша,  выскакивая   вперед.   -
Кристобаль Хозевич! Он же живую воду сделал!
     - Живая вода - это прекрасно, - говорит Хунта. -  Однако  даже  такая
блестящая цель не может оправдать таких  позорных  средств.  Вы,  Корнеев,
кажется, взяли на себя права и обязанности господа  бога  -  решать,  кому
время нужно, а кому оно не нужно. А ведь вы не господь бог! Вы всего  лишь
маг и волшебник. Способный маг и волшебник, но не более того.
     Корнеев открывает было рот, чтобы начать спор,  но  Федор  Симеонович
останавливает его властным движением руки.
     - Н-нет, голубчик, - говорит он. - И вы сами знаете, что  нет.  Живая
вода, наука, открытия - все это прекрасно. Но не за чужой счет,  голубчик.
Не к-кажется ли Вам, что усматривается некоторая  параллель  между  вашими
действиями и действиями некоего профессора, специалиста  по  разнообразным
приложениям? Н-нет уж, вы не морщитесь, голубчик. А к-как же?  Тот  ворует
чужой труд, а вы воруете ч-чужое время. Н-не годится, и не верю я, что  вы
об этом не думали.
     Он подходит к дивану и ласково гладит обшивку.
     - Вот и диван вы украли... д-деградируете, Витя, деградируете...
     - Вы не младенец, Корнеев, - говорит  Хунта.  -  Могли  бы,  кажется,
понять, что задача не в  том,  чтобы  перераспределить  время  -  у  одних
отобрать, а другим отдать. Задача в том, чтобы ни у кого на земле -  ни  у
кого! - не было лишнего времени. Чтобы все жили полной жизнью,  чтобы  все
жили увлеченно и в увлечении этом видели свое счастье!
     Часть стены обрушивается. Пролом имеет вид фигуры Модеста Матвеевича.
Входит Модест Матвеевич и хозяйственно озирается.
     - Так! - произносит он. -  Я  вижу  здесь  диван,  инвентарный  номер
одиннадцать - двадцать три, каковой диван числится у нас списанным.
     Камбала в сосуде медленно переворачивается вверх брюхом и всплывает.


     Вечереет. За окном закат. Витька, Эдик и  Саша,  теперь  уже  втроем,
работают за столом в корнеевской лаборатории. Трещит "мерседес", летят  на
пол исписанные листки бумаги. Из-под знаменитого дивана торчат  ноги  Хомы
Брута. Потом он вылезает из-под дивана, озабоченно оглядывает его со  всех
сторон, стучит по нему ногой, как шофер по скату.
     - Порядок, - говорит он. - Принимайте.
     Саша вздрагивает, смотрит на него, смотрит в окно, смотрит на часы  и
с досадой бьет кулаком по столу.


     На берегу озера, держась за руки, медленно  идут  парень  и  девушка.
Останавливаются, целуются, поворачивают обратно.
     По шоссе проходит машина. Фары ее  озаряют  спины  молодых  людей.  У
парня белая надпись: "Привалов 12", у девушки - "Стелла 56"...
     - Нет-нет, - говорит за кадром голос Саши. - Это просто шутка...
     Парень счищает надпись у девушки со спины.
     - ...Это, конечно,  шутка.  Так  вообще  не  бывает,  даже  у  нас  в
институте.
     Девушка счищает надпись со спины парня.
     - ...Но  зато  все  остальное,  что  вы  здесь  видели,  это  правда,
чистейшая правда... И то ли еще будет!




                               СТАЛКЕР
                         (Пикник на обочине)

                              От авторов

     В процессе работы над сценарием "Сталкера" мы сделали по  меньшей
мере  шесть заметно отличающихся друг от друга вариантов литературного
сценария.  Предлагаемый  тест  -  это   последний   из   сохранившихся
вариантов,   на   основе   которого   создавался   уже   окончательный
режисс„рский сценарий.
     Январь 1984 г.

                           1. Дом Сталкера
     Грязная захламленная  квартира.  Ночь,  за  окном  тьма.  Сталкер
выбирается из-под  одеяла,  тихонько  поднимается  с кровати.  Бер„т в
охапку одежду  и  на  цыпочках  выходит  в  ванную.  Одевается,  затем
становится на колени перед ванной и начинает молиться вполголоса.

     Сталкер. Пусть будет как всегда было.  Пусть ничего не изменится.
Пусть все останутся живы, пусть всем будет хорошо. А если для всех это
невозможно, пусть  я сумею быть добрым с жестокими,  а главное - пусть
будет как всегда,  пусть стена останется  стеной,  а  тупик  останется
тупиком, а  дорога  останется  дорогой,  и  пусть  никто  не останется
обдел„нным. Пусть каждый получит сво„, я не так уж много прошу...

     Он замолкает и резко оборачивается.  В  дверях  стоит  его  жена,
заспанная, в поношенной ночной рубашке.

     Жена. Что же ты делаешь? Где же тво„ слово?

     Он вста„т и стоит переднею, виновато опустив голову.

     Жена. Ты же мне слово дал, ведь я тебе поверила...

     Он молчит. Нелепо пожимает плечом, криво и жалко улыбается.

     Жена. Ну,  хорошо,  ты  не  хочешь  думать о себе...  Но ты о нас
подумай!  О дочке своей подумай,  она же тебя не узнала,  когда ты  из
тюрьмы  вышел...  она  еще  к  тебе  привыкнуть не успела,  а ты опять
уходишь!  Обо мне - ты обо мне подумай,  ведь я старуха в мои годы, ты
меня доконал!  Ведь я не могу больше тебя ждать, я умру! Ну зачем тебе
сейчас идти?  Пособие выдали,  деньги есть, я устроюсь в магазин... Ну
отдохни, ну побудь дома! Ты же обещал.
     Сталкер. Как же - есть деньги... Нет денег...
     Жена. А пособие?
     Сталкер. Я его... Я его потерял.
     Жена. Врешь!
     Сталкер. Ну послушай,  ну не надо так...  Ну все будет хорошо!  Я
знаю! Я уверен!
     Жена. Ты же обещал!
     Сталкер. Ну обещал,  ну соврал...  Мне такое дело предлагают, что
нельзя отказываться... И люди такие хорошие, приличные... им нужно...
     Жена. Тебе  люди важнее,  чем жена с дочерью?  Ты подумай,  что с
нами будет, если ты не вернешься!
     Сталкер. Да вернусь я, вернусь, честное слово!
     Жена. В тюрьму ты вернешься!  Там еще твое место не остыло,  а ты
уже вернешься,  и дадут тебе не два года,  а пять лет...  И пять лет у
тебя ничего не будет!  Ты подумай об этом: ничего! А я эти пять лет не
выдержу...
     Сталкер (с надрывом).  Ну не могу я!  Не могу я здесь!  Ну, зачем
все эти разговоры,  ты же знаешь, что я не могу! Смерти я не боюсь, да
и не верю я в смерть,  не для того я на свет родился... И тюрьмой меня
не  испугаешь,  потому  что мне везде тюрьма...  Ты тоже меня в тюрьме
держишь разговорами этими... Ну я прошу тебя, это же всего одни сутки,
завтра утром я вернусь, и снова все будет хорошо...
     Жена. Не верю,  не верю!  Ни во что не верю!  Клялся, обещал! Что
мне делать? Что мне делать? Не пущу!

     Она опускается на порог,  падает лицом вниз,  колотит кулаками по
полу.

     Жена. Не пущу! Не пущу!

     А он бочком,  бочком, осторожно подбирается к порогу, переступает
через  лежащую женщину и устремляется к выходу.  Женщина все повторяет
бессильно:  "Не пущу!",  и где-то в комнате сначала тихо,  а затем все
громче плачет ребенок.
     Сталкер открывает дверь и выскакивает на лестничную площадку.
     Грязноватый пролет   тускло  освещен  лампочкой  без  плафона,  и
Сталкер сбегает по лестнице.

                             2. ПИСАТЕЛЬ

     Подъезд. Сталкер сбегает с лестницы и останавливается в дверях.
     У подъезда  стоит  роскошный "кадиллак".  Дверцы раскрыты,  рядом
стоят Писатель и его Приятельница.  Писатель в длинном черном плаще  и
без  шляпы,  разглагольствует,  делая широкие движения рукой с рюмкой.
Приятельница внимает,  опираясь на дверцу автомобиля.  В одной руке  у
нее бутылка, в другой - рюмка.

     Писатель. Дорогая  моя!  Мир  непроходимо скучен и поэтому нет ни
телепатии, ни привидений, ни летающих тарелок.
     Приятельница. Но я читала меморандум Кемпбелла...
     Писатель. Кемпбелл - романтик.  Рара авис ин террис. Таких больше
нет.  Мир  управляется  железными  законами,  и это невыносимо скучно.
Серая чугунная скука железных законов...  Они не  нарушаются.  Они  не
умеют  нарушаться.  Не  надейтесь  на  летающие  тарелки - это было бы
слишком интересно...
     Приятельница. А как же Бермудский треугольник?.. Вы же не станете
спорить...
     Писатель. Я стану спорить. Нет никакого Бермудского треугольника.
Есть треугольник а бэ це,  который равен треугольнику  а-прим  бэ-прим
це-прим.  Вы  чувствуете,  какая  чугунная  скука  заключается  в этом
утверждении?..  Вот в средние века было интересно. В каждом порядочном
доме  жил  домовой,  в каждой церкви - бог...  Люди были восхитительно
невежественны!  Как  дети...  И  они  были  молоды!  А  сейчас  каждый
четвертый - старик. И все поголовно грамотные...
     Приятельница. Но вы же не будете.отрицать, что Зона... порождение
сверхцивилизации, которая...
     Писатель. Да не имеет Зона никакого отношения к сверхцивилизации!
Просто появился еще один какой-то паршивый скучный закон,  которого мы
раньше не знали...  А хотя бы и  сверхцивилизация...  Тоже,  наверное,
скука...  Тоже чугунные законы, треугольники, и никаких тебе домовых и
уж  конечно  никакого  бога...  Потому  что  если  бог  -   это   тоже
треугольник, то я просто не знаю...

     Сталкер выходит  из  парадного  и  кладет руку Писателю на плечо.
Писатель оборачивается.

     Писатель. Ага.  Это за мной.  Пардон...  (Забирает у приятельницы
бутылку.) Прощайте, моя конфеточка...
     Сталкер. Пойдемте.
     Писатель. Одну минуту. Вот эта дама любезно согласилась следовать
за мною в Зону.  Она - мужественная  женщина,  хотя  и  глуповата.  Ее
зовут... э-э... Простите, как вас зовут?

     Приятельница немедленно загорается интересом.

     Приятельница. В Зону? Вы - сталкер?

     Сталкер принужденно улыбается.

     Сталкер. Ну какой я сталкер? (Писателю.) Вы все шутите. А нас тем
временем уже ждут. Извините нас, мадам, нас ждут.

     Он крепко берет Писателя за локоть и увлекает его по улице.

     Писатель (оборачиваясь).  Прощайте,  моя бабочка! Моя, в каком-то
смысле,  стрекозочка!  (Сталкеру.) Послушайте,  вы не знаете,  кто она
такая?
     Сталкер. Вы все-таки напились.
     Писатель. Я? Ни в какой степени.

     Сталкер увлекает его по улице.

     Писатель. Я   просто   выпил,    как    это    делает    половина
народонаселения.  Другая половина - да!  - напивается.  Женщины и дети
включительно. А я просто выпил...

                               3. КАФЕ

     Грязное темное помещение ночного кофе.  За стойкой маячит  сонный
бармен. В сторонке у столика стоит Профессор.
     Сталкер и Писатель входят.

     Писатель. Ну что ж,  по стаканчику на дорогу?  Как  вы  считаете?
(Смотрит на Сталкера.)
     Сталкер. Нет. Не надо.
     Писатель. Понятно. Сухой закон. Алкоголизм - это бич народов. Что
ж, будем пить пиво.

     Они подходят к Профессору, и тот спрашивает Сталкера.

     Профессор. Это что? С нами?
     Сталкер. Да.   Ему   тоже   надо   туда.  Ничего,  Профессор.  Не
беспокойтесь. Он протрезвеет.
     Писатель. Вы действительно профессор?
     Профессор. Если угодно.
     Писатель. В таком случае разрешите представиться. Меня зовут...
     Сталкер. Вас зовут Писатель.
     Профессор. А как зовут меня?
     Сталкер. Вас? Вас зовут Профессор.
     Писатель. Ага.  Понятно. Я - писатель, и меня все почему-то зовут
Писатель...
     Профессор. Известный писатель?
     Писатель. Нет. Модный.
     Профессор. И о чем же вы пишите?
     Писатель. Да как вам сказать...  В основном о читателях. Ни о чем
другом они читать не хотят.
     Профессор. По-моему,  они  правы.  Ни  о  чем  другом  и  писать,
наверное, не стоит...
     Писатель. Писать вообще не стоит. Ни о чем. А вы что - химик?
     Профессор. Скорее, физик.
     Писатель. Тоже,  наверное,  скука. Поиски истины. Она прячется, а
вы  ее  повсюду  ищете.  В одном месте копнули - ага,  ядро состоит из
протонов.  В другом копнули -  красота,  треугольник  а  бэ  це  равен
треугольнику  а-прим  бэ-прим  це-прим...  Вы неплохо устроились.  Мне
хуже.  Я эту самую истину выкапываю,  а в это время с нею что-то такое
делается...  Выкапывал  я истину,  а выкопал кучу дерьма.  Возьмите вы
какой-нибудь закон Архимеда.  Он с самого  начала  был  правильным,  и
сейчас он правильный,  и всегда будет правильный.  А вот стоит в музее
античный горшок. В свое время в него объедки кидали, а сейчас он стоит
в  музее  и  вызывает  всеобщее  восхищение  лаконичностью  рисунка  и
неповторимостью форм...  Все ахают и охают,  и вдруг  выясняется,  что
никакой  он не античный,  а подсунул его археологам какой-нибудь жулик
или  шутник.  И  форма  у  него  осталась  неповторимой,   и   рисунок
лаконичный, но аханье, как ни странно, стихает...
     Профессор. Вы не правы. Вы говорите о профанах и снобах...
     Писатель. Ничего  подобного.  Я говорю о горшках.  Я сам двадцать
лет леплю такие горшки. И поскольку я - писатель модный, они восхищают
книголюбов  лаконичностью  рисунка  и  неповторимостью формы.  А через
двадцать лет придет мальчик и заорет во все горло про голого короля!
     Профессор. Господи. И вы об этом все время думаете?
     Писатель. Первый раз в жизни,  Я  вообще  редко  думаю.  Мне  это
вредно.
     Профессор. Наверное,  невозможно писать  и  при  этом  все  время
думать, как ваш роман будет читаться через сто лет.
     Писатель. Натюрлих!  Но с другой стороны,  если через сто лет его
не станут читать, то на кой хрен его сегодня писать?
     Сталкер. А деньги? А слава?
     Писатель. Деньги! Слава! Слушайте, давайте поговорим о чем-нибудь
приятном!  Кстати,  Профессор,  ради чего вы впутались в эту  историю?
Чего вам понадобилось в Зоне?
     Профессор (несколько   ошарашенно).   Н-ну...  Что  может  физику
понадобиться в Зоне?  А вот что может в Зоне понадобиться  Писателю  -
это интереснее. Деньги у вас, как я понимаю, есть. Слава - тоже.
     Писатель. Женщины гроздьями. Вилла.
     Профессор. Вот именно. Чего же вам еще не хватает?
     Писатель. Вдохновенья,   Профессор!  Куда-то  запропастилось  мое
вдохновенье. Хочу попробовать вернуть.
     Профессор. А может, оно бы само вернулось?
     Писатель. Не думаю. Не похоже.
     Профессор. То есть, вы исписались...
     Писатель. Что?

     Некоторое время он молчит, затем говорит брюзгливо.

     Писатель. Ведь   предлагали   же   вам  поговорить  о  чем-нибудь
приятном...

     Сталкер смотрит на часы.

     Сталкер. Простите. Пора.

                              4. ЗАСТАВА

     Они выходят из кафе.  За углом застыл у  обочины  большой  черный
автомобиль.   Профессор   открывает   дверцу.  На  водительское  место
забирается Сталкер,  а Профессор с  Писателем  усаживаются  на  заднее
сиденье. Сталкер оборачивается, протягивает руку.

     Сталкер. Ключ, пожалуйста.

     Профессор молча кладет ему на ладонь ключ от  зажигания.  Сталкер
заводит  мотор,  и  машина  стремглав  уносится по темным предутренним
улицам.
     Они мчатся молча.  Писатель дремлет,  откинувшись головой в угол,
холодно блестят очки Профессора, согнулся над рулем Сталкер, пожевывая
потухшую  сигарету.  Мелькают  за  окнами  машины редкие огни в окнах,
мокрые кусты, мокрые решетча