а этот вопрос мы не можем дать
исчерпывающего   ответа,   поскольку   нации   доказали   свою  враждебность
географии,  а  от  порядка  слов, между прочим, зависели средние температуры
воздуха...
     Жизнь  человека  и  человечества  могла быть оправдана только истиной и
правдой,  которую  они  извлекали  из  опыта  своего  бытия. Стало быть, они
ничего  не  извлекали,  потому  что  подлинная культура требовала сохранения
человечества. Отсюда - смысл жизни.
     Пророк ставит вопрос не затем, чтобы лично разрешить его!
     Сохранение  человечества.  "Но  не  любой  ценой"  -  внушали нам. И мы
верили.  Сволочи  играли  на  волшебной флейте. Мы пошли за ними и потонули,
как крысы...
     Гортензия  говорила,  что  Сэлмон  был  инопланетянином  и  работал  на
компанию  "Экссон". Это, собственно, компания, которая занималась не столько
нефтью,  сколько  изысканием и использованием новых видов энергии. Ее оборот
до катастрофы превышал сто миллиардов долларов.
     "Экссон"  -  это  пароль. Что он означает, известно только посвященным.
Компания  целиком  работала  на  инопланетян. Ее агенты ходили в премьерах и
президентах, что подтверждают секретные досье, если они сохранились.
     Голос  мне сказал, что Сэлмон был агентом другой, гораздо более крупной
траснациональной  монополии.  Она  была  невидимкой, но все видимые существа
мыслили ее мыслями и поступали так, как она хотела.
     Я  думал,  мною  потерян  счет  дням,  месяцам  и  годам,  и  радовался
безвременью.   Оказалось,   в   убежище  есть  электронные  часы.  Это  меня
возмутило.  И  потому  я  уничтожил время. При помощи гантели. Ха-ха, теперь
время  остановлено.  В  какой-то степени это героический подвиг. В зеркало я
похож на м-ра Фромма из Инсбрука. Я, собственно, тоже оттуда родом...
     Христос  -  значительная  идея.  Но  мною  установлено,  что  она  была
нереальна.  Бога нужно было открыть как истину: бог - истина действия. Нужно
было  двигаться с двух концов, сверху и снизу. Душа - один конец, социальная
организация  -  второй.  И  мое озарение - третье начало, вносящее гармонию.
Отныне   так   и   следует   ее  называть:  "гармония  Фромма".  Антарктида,
уравновесившая  континенты,  -  тоже  "гармония  Фромма". Антарктида покрыта
ледяной  шляпой  высотой  в  три  километра. Это девять десятых всех запасов
пресной  воды.  Их  стремились  захватить  инопланетяне.  Равновесие,  таким
образом,  было  нарушено, а что получилось, помнит материя. Борьба за воздух
будет еще более жестокой и подлой...
     Дураков  было  много,  но  никто не называл их дураками, потому что век
назывался просвещенным. А понятие "просвещенный дурак" резало слух...
     Нельзя  верить  разуму,  пока  мы делаем то, чего не хотим делать. Я не
хотел  убивать  Гортензию.  И,  может быть, никто не хотел атомной войны. Не
хотеть  -  еще  не  значит  не  получить.  Нужно  придумать еще один глагол,
гораздо покрепче, чем "не хотеть". В этом суть...
     Цель,  какую  ставит  себе  человечество,  - исходный пункт его морали.
Разве  была  цель?  Разве  была  единая цель? Если мораль ничтожна, ничтожны
цели.  И  нечего  приплетать  бога.  Богу  нашлось бы подобающее место среди
разумных  людей,  но  сколько  их  было?  Бог  не  должен маскировать убогое
объяснение   несовершенного  мира  несовершенным  человеком.  Объяснение  не
должно  быть  односторонним,  олигархическим или клановым. Бог - идея общего
совершенства, в которой я не нахожу, однако, ничего божественного.
     О  вечном, об этой цели, об этой идее нужно было думать всегда, а не на
исповеди  или  перед  смертью.  Бог  - опора ума, созревшего для абстракций,
вершина,  на  которую ум подняться не может, истина, которой нет, но которая
подразумевается, правда, какой хотят, но какую не получат.
     Было  большой ошибкой - уповать на бога. Оказалось, бога не было и нет.
Существуют только ирреальные духи...
     Некоторое  сомнение  гложет меня: как сберечь и сохранить мою мудрость?
Какую пирамиду какого Хеопса велеть построить рабам?..
     Протестовать   против   любых   теорий  национального  превосходства  и
обособленности,   но   сливать  национальную  культуру  только  с  вершинами
общемировой культуры, а не растворять в псевдокультуре инопланетян...
     Пророк не должен быть излишне скромным, иначе ему трудно говорить.
     Жаль,  что  я  прежде  не  задумывался  над  тем,  что несет человеку и
человечеству  гибель,  а  что сулит спасение. Неоспоримо, однако, что всякая
ложь - гибель, а всякая правда - спасение...
     В  глубине  души  ты  честный человек. Ты неудачник, как и я теперь, но
это  не самое горькое. Хоть раз оседлай свою боль, отбрось зависть, не злись
на  инакомыслящего,  не  ведая,  куда течет твоя судьба, помоги правде - она
тебе,  тебе  нужнее  всего!  Завтра  на  Страшном  суде ты поведаешь о своем
добром  поступке.  Может быть, своею смелостью сегодня ты спасешь завтрашний
мир. Ты, один ты! Подумай об этом!..
     Еще два соображения, и с богом покончено. Полная ясность.
     Человек  бога  нашел,  чтобы  самому  подняться. А увидев, что тяжело и
жертв  требует  безмерных,  возжаждал  иного бога, недосягаемого, чтобы себя
унизить   и  тем  снять  ответственность:  что  я,  раб,  против  господина?
Восстать,  подняться  во  весь  рост не хватило силенок, потому что истинной
веры  не  было.  И  вот  я,  пророк,  заброшенный всевышней волей в пустыню,
говорю  наперекор  всем:  я  сам  должен  светить! сам должен одолеть страх!
Каждый,  кто  пошел бы за мной, оказался бы равным мне. И в этом весь смысл:
всякий  день,  всякий  час  побеждать  свое  сомнение  и  свой  страх - ради
сохранения  космической жизни и справедливости в ней. Природа разум породила
не как губителя, но как стража своего...
     Они  не  осознавали.  Не  поднялись  на  вершину  бездны,  из которой я
посылаю голос.
     В  прошлой  жизни были и справедливые среди людей - они служили мировой
истине  по  внушению  природы.  Теперь  я,  Фромм,  возглашаю  вслед за ними
неведомую  им  истину:  весь  мир  зависит  от  каждого  из  живущих! Это не
зависимость пустыни от песчинки, - зависимость поля от лучей солнца!
     Инопланетяне,  какие,  может,  еще  не  погублены полностью и действуют
везде,  где теплится огонек, внушали нам, что мы песчинки. Внушали для того,
чтобы пустыня стала нашим кладбищем.
     Я  возглашаю: каждый из вас - бог, когда озабочен всеми и помнит о себе
во  всех.  Поверьте  в это, и вы возродите новую жизнь. Если же опять сил не
достанет,   если  же  опять  уступите  страху  и  личной  выгоде,  ничто  не
возродится,  умрет  всякий звук и умолкнет всякий голос. Я, Фромм, пророк из
Инсбрука, это говорю!..
     Прошлые  люди  ждали  справедливых  законов.  Но не могло быть законов,
определяющих  каждый  вздох. Даже тюрьме непосильно. Лучшие из людей, но все
же  наивные  и недалекие, понимали, что не может быть закона, который обязал
бы  всех  поступать  по  справедливости,  творя  только добро. Они говорили:
каждый  должен  созидать  закон своими поступками, ничего и никого не боясь.
Это  был  идеализм.  Я,  Фромм,  говорю:  закон, которого все ждали, - жизнь
общинами,   где   собственность   поровну   разделена  для  пользования,  но
принадлежит  всем.  Это  откровение  мне внушил демон современной пустыни из
пепла.  В обществе и в сообществе народов не должно быть монополий на власть
и  мысль. Иначе любой закон - беззаконие. Демон пустыни сказал: "Равенство -
путь  к  спасению  человечества,  и  иного  нет".  Я  подтверждаю: подлинное
равенство  -  простор  для добра и гения, а всякое неравенство - простор для
зла и глупости..."
     Итак,  Христос  - фикция. Но все же это была крупная идея. Кто из нас с
нашими  жидкими  мозгами  мог  заменить  ее?  Кто готов был жертвовать собою
более  бескорыстно, чем Христос? Церковники извратили идею освобождения, они
превратили  Христа  в  идола смирения, в наседку, несшую золотые яйца. И все
молчали,  потому  что  каждый  посягал  на  идеал,  каждый отрекался от него
трижды, прежде чем вздыхал о зле, свершенном отрекшимися.
     Развращенные  и  лживые  жаждали  немедленной прибыли. Они роптали и на
Христа,   и  на  капитализм,  и  на  социализм.  Нелюди-инопланетяне  и  все
сатанинские  силы,  служившие  им, пугали людей мрачной пещерой и каторжным,
дармовым  трудом.  Они  умели  пугать!  Целая армия шарманщиков выполняла их
волю.  Страх  был  их плетью, и беспорядок был их секирой. Обыватели дрожали
от  страха,  но  за  мраком и вынужденным трудом, как искупительной жертвой,
был  подлинный  солнечный  свет,  широкое  поле,  свежий  воздух,  подлинная
свобода  и  -  желанное  творчество.  Они  не  хотели  и  слышать  об  этом,
обыватели.  Их  околпачивали, обещая, что все можно получить даром, ничем не
жертвуя, ничем не рискуя...
     Потеряв  веру,  люди  шарахались от мысли о жертве. Никто не всходил на
костер, уверенный, что сгорит. И потому все горели.
     И   все   же   подвижники   рождаются   среди   народов.  Кто  осознает
необходимость жертвы, отчаиваться не имеет права...
     Нам  предстоял  еще  долгий  путь  к  мудрости. Люди, однако, не хотели
допустить,  что  дики  и  глупы  они,  что  человечество  все еще у подножия
пирамиды,  уходящей  вершиной  в  бесконечность.  Представления  о  мире,  с
помощью  которых  удавалось  несколько продвинуться в постижении его тайн, в
силу  своей неполноты одновременно деформировали этот мир, искажали его, так
что  главнейшие  из тайн, не сулившие немедленной прибыли, не годившиеся для
технологии  и  техники,  попросту  выпадали  из  поля  зрения. Люди поневоле
подгоняли  мир  под  свои  представления. Это давало кое-какие шансы вынести
враждебность мира, но не давало силы преодолеть ее.
     Сама  жизнь,  восхитительная  и  яркая,  под свободным небом и ласковым
солнцем,  показывала,  как  должен  устроиться  разумный человек. Увы, мы не
понимали.  Будущее было полем, лесом, морем - мы не понимали. В поле десятки
и  сотни  трав не смешиваются друг с другом, в море растворены все известные
на  земле  элементы, и какая это живительная сила - море! И люди должны были
смешаться  в  общинах,  чтобы  с  карт  земных  просторов  навсегда  исчезли
преступные линии разделения и вражды...
     Нам  всегда  казалось,  что кто-то думает за нас, кто-то вычисляет, как
устроить  все  наилучшим  образом. Казалось, что пророков в мире, по крайней
мере,  столько  же,  сколько  синих верблюдов. Но в самый страшный миг жизни
человеческой  общины  не  нашлось  ни  единого  пророка, все они были пьяны,
куплены с потрохами или собирали досье в домах отдыха для умалишенных...
     Чего  было  больше у народов, общего или расхождений? А мы громче всего
дудели  о  расхождениях,  привыкая,  и  представить  себе  не могли, что нам
учиться  нужно сосуществовать в тех условиях, какие есть. Ожидали перемен от
других,  тогда  как обязаны были прежде всего меняться сами. Жили так, будто
главный  кризис  еще  далеко,  -  вот  он  придет,  объявят о нем по радио и
телевидению,  тогда  все  вместе  встряхнемся,  учуяв  холодок общей смерти.
Невдомек  было,  что  главного  кризиса  не  будет, - роковым окажется самый
заурядный, самый обыденный...
     Если  вернуться  туда,  в  то  время,  мы услышим, что все мы кричали о
собственной  правоте.  Ого,  как горло драли! Что же сплошная-то ложь вышла?
Не  потому  ли,  что  нас  заботила  отнюдь не правда?.. Никто не отвечал за
лживые  слова  как  за публичное изнасилование общей истины. Мы считали ложь
дозволенной,  когда  речь шла о противнике, и не заметили, как по уши увязли
во лжи...
     Ни  один  из тех, кто сгорел, был раздавлен, засыпан, задохнулся, погиб
от  жажды,  голода,  ран  или  болезней,  оживи  он на минутку, не посмел бы
сказать,  что его не предупреждали всерьез, что он вовсе не представлял себе
кошмара.  И все же не верил, сукин сын, не хотел верить, - слишком абсурдным
казалось  даже  для  абсурдного насквозь мира. Так разве он не несет никакой
вины   за   случившееся?  Он  соучастник,  пособник  нашей  общей  погибели:
вчерашний  день  проходил  у  него  на глазах, но он не пожелал задуматься о
сегодняшнем,  не  пожелал отринуть равнодушие, лень и страх, все то, что еще
как-то терпел доядерный век, а ядерный век вытерпеть не мог...
     Я,   пророк   Фромм,  утверждаю:  человек  вчерашний  не  осознал,  что
высвобождение   ядерной  энергии  означало  для  мира  перемену  куда  более
грандиозную,  чем  все  предшествующие  сдвиги  вместе  взятые - переселение
народов,  миф  о  Спасителе,  приручение огня, использование колеса, пороха,
электричества  и  газетной бумаги... Возникла сила, превосходящая разумность
человека.   Она   возникла  в  виде  устрашающего  оружия,  но  развращенное
общество,  к  которому  еще  не  подпустили  меня,  встретило  без  должного
потрясения  весть  о  Хиросиме  и  Нагасаки.  "Подумаешь, сотни тысяч! Да мы
губили   десятки  миллионов!"  Массовое  сознание  не  пожелало  вникнуть  в
дьявольский  механизм  бомбы,  потому что осознание этого механизма означало
бы осознание принципиально новой стадии взаимоотношений Человека и Природы.
     Для  Человека,  как  я  уже  когда-то  объявлял,  мучительна правда, не
дающая,  но  требующая,  истина  не разрешающая, но взыскующая, но еще более
мучительно  понять,  что  без  этой правды он обречен и ничто его не спасет.
Понимание  новой  структуры  мира  - это прежде всего понимание, что ядерная
война - прерыв самой линии жизни...
     "Чем  больше  копаешь,  тем больше становится" - что это такое? Вот вам
моя  загадка.  Это  не  душа,  нет, это - яма. Следовательно, у нас была яма
вместо  души.  И  копали мы не плодородную почву, а собственную гнусность. И
вот  доказательство: во всех предшествующих войнах гибли люди, но никогда не
менялась  среда.  Раненый мог напиться из родника, укрыться в лесу и набрать
там  орехов, переночевать в ближайшей деревне, рассчитывать на свежий воздух
и  гостеприимство  встречного... Ядерное оружие отрицает не только человека,
но и среду его обитания...
     Кто волен контролировать собственное безумие?
     Никто  не  опровергнет  меня: устарела прежняя логика лавочников. Нужна
была  новая  логика,  которая бы учитывала бесконечность мира, бесконечность
жизни  и  относительность  наших  постулатов.  Средневековый  мрак и тупость
обнаруживало  мышление,  количественно  сравнивая:  что лучше? что хуже? что
выгоднее?..  Человечество  должно  было  шагнуть  от  близорукого  сравнения
ценностей  к  уяснению  их единой сути, которая бы только и отворила простор
для  многообразия индивидуальных "смыслов жизни"... А единая суть - единство
прошлого,  настоящего  и  будущего  планеты,  где  нельзя  убить другого, не
убивая  себя, нельзя ограбить, не ограбляя себя, нельзя обмануть, не обманув
себя,  где  невозможно что-либо прибавить, не убавив, нельзя дать, не отняв,
нельзя  возвысить, не унизив, нельзя родить, не умертвив, где нет правды для
одного,  пока  ее  нет  для всех, и нет справедливости для всех, пока нет ее
для  каждого.  Единая  суть  - это новый долг человека перед человечеством и
природой,   которого   прежде   не   было  как  императива,  потому  что  не
существовало  моей  головной  боли  и  угрозы  всеобщей смерти, исходящей от
живого  существа.  Разве  мы  спешили на трамваях и автобусах выполнить свой
долг?  Разве могли выполнить его, если не умели подняться до понимания добра
как  средства  преодоления  зла?  Мы не могли ответить на зло добром, потому
что на добро все еще отвечали злом...
     Поздно звучит мое слово...
     Все  религии  должны  были покончить с фанатизмом и нетерпимостью перед
единственным  общим  богом  -  свободным  и  единым  человечеством. Этот бог
должен  был  бы определить жизнь каждой общины, определить ценность всего, а
его  ценности  стояли бы вне суждений, ибо судить о человечестве человек еще
не  имеет  морального  права.  Только  пророк,  подобный  мне,  имеет. Чтобы
вернуться  к  человеку как мере всех вещей, мы должны были бы пережить целый
исторический  период, когда мерой всех вещей принималось бы человечество как
целое,  - период накопления подлинного разума. Но кто прозрел сие? Чей перст
увидели,  чей  глас услыхали погрязшие в мерзостях самолюбия, нетерпимости и
насилия?..
     Должна  была  родиться новая совесть - воскрешением прежней в каждом из
живущих. Не воскресла.
     Поэты  должны были вострубить о приходе новых героев, героев-спасителей
всего  мира.  Не вострубили. Почему? Потому что новые герои были мошенниками
и извращенцами. Они заманили меня из Вены в Австралию...
     Дух  Гортензии  вчера  всю ночь душил меня, требуя отказаться от миссии
последнего  пророка.  "Ты  убил  Луийю,  - твердил дух, - ты убил еще многих
других  гораздо  раньше,  и ты должен понести наказание! Ты выдумал жертву и
требуешь  искупления для каждого, кто еще жив или может выжить. Почему же ты
сам не хочешь искупить свою вину?.."
     Ополоумев  от  усталости,  я подчинился внушению и решил осмотреть труп
Гортензии.  Я  вошел  в  морг  и,  нажимая  на  кнопки, велел машине поднять
"захоронение   номер   два".   Загудели  моторы,  гладкий  алюминиевый  стол
опустился  в  чрево  гробницы и через минуту, дохнув ледяным дыхом, поднялся
наверх. Я хотел получше рассмотреть и включил яркие лампы...
     Волосы  на голове встали дыбом: в целлофановом мешке, чуть запорошенном
пылинками   льда,   лежал  потемневший,  но  вовсе  не  раздувшийся  труп  -
замороженное   лицо   было  обращено  ко  мне.  Я  увидел,  что  это...  мой
собственный труп!
     Это я сам лежал в прозрачном целлофановом мешке!
     Мое лицо! Мои остекленевшие глаза!..
     Я  выскочил  из  морга,  крича  от  страха.  Вероятно, я мог умереть от
разрыва  сердца.  И  я  бы,  без  сомнения,  умер, если бы призвавший меня в
пророки  не  просветлил мою душу. "Это все проделки злого духа! - сказал он.
- Укрепись и превозможешь!.."
     Ничего  не  помня,  испытывая  только  страх,  я стрелял вокруг себя из
автомата  длинными  очередями. Стрелял туда, где возникал сатанинский образ,
где темнел дух злобы. Он, словно лапой, царапал у меня под черепом...
     Вонючая, кислая гарь пороха останавливала мое дыхание...
     Я  потерял  сознание  и  пролежал  на  полу,  наверно, не меньше суток.
Странное  дело, мозг мой успокоился, и чувствовал себя я, очнувшись, гораздо
лучше  прежнего.  Я  подкрепился  обильной пищей, прилег отдохнуть, и тотчас
мне  явился  демон  пустыни,  и  я  сразу овладел всей правдой. Звали демона
Рах-ас-салам  бен  Олсам. У него было еще второе имя - Рюбецаль. Я удивился,
что  у  демонов  есть имена, и он, усмехнувшись, сказал, что это условность,
хотя  всякая  условность  указывает  на  сущность,  только  этого  тотчас не
уловишь.
     Я   был   ободрен   и   предупрежден   об   опасности:  дух  Гортензии,
преследовавший  меня,  на  самом  деле был духом Сэлмона, инопланетянина, то
есть  планетянина  того  сатанинского рода, которому была безразлична судьба
планеты.  Преступный  дух, чтобы возродиться, посягал на мою душу, поскольку
душа пророка возрождает из небытия, иногда одного, но чаще миллионы.
     Все  это я узнал, едва угадал перед собою демона пустыни. Он улыбался и
молчал.  Но  я  прочитывал  его мысли - они наполняли пространство, как фуги
Баха.
     Но  и  он  читал  мои мысли. Он согласился, что встречался со мною. "За
много  лет до катастрофы я появлялся то в облике птицы, то в облике человека
в  толпе,  то  в  облике книги, неизвестно кем присланной тебе по почте. Все
это будило в тебе чувство надвигающейся беды, но ты не хотел верить..."
     Я  спросил,  действительно ли я повинен в смерти Луийи. "Ты уже повинен
и  в собственной смерти, - был ответ. - Ты прямо виноват в гибели пятидесяти
восьми  человек  и  косвенно  - в смерти ста четырех. Но я прощаю тебя. Твое
искупление - служить послед