промышленной   установки   по
производству своего газа. Говорят, уже выпущены акции.
     - Ай,  вы  не  договариваете,  мистер Сэлмон! - Атанга шутливо погрозил
ему пальцем.
     - Одновременно   доктор   Делинжер   собирается  построить  космический
ковчег, где смогут укрыться те, кто создаст новое человечество.
     - Но если их окажется слишком много? - спросил я.
     - Их  не  будет  слишком много. Место в ковчеге обойдется от пятидесяти
до ста миллионов долларов.
     - Какой-то бред!
     - Практический   вариант   обновления  человечества,  -  поправил  меня
Сэлмон.  -  Заметьте,  это  не  подпольный  сговор,  а идеи, которые открыто
обсуждаются в демократической печати.
     - Они  купили  печать с потрохами. Они дурачат публику. Они приучают ее
к  мысли  о  самоубийстве.  Зачем  это  делается,  с какой целью?.. Мало нам
проблем с атомным оружием?
     - А  что  атомное  оружие?  -  в  упор  взглянул на меня Сэлмон. - Пора
привыкнуть  к  реальностям  современного  мира...  Иные  страны  жалуются, к
примеру,  на  свою  зависимость  от  других  стран.  Но  это  кретинизм - не
понимать,  что  зависимость  -  неизбежное следствие сложившегося разделения
труда  и  ответственности. Все мы зависимы, и больше всех Соединенные Штаты.
Вот  отчего в каждой стране у нас есть жизненно важные интересы... То же и с
атомным  оружием.  Это  -  естественное  оружие эпохи перенаселения. В конце
концов,  такой  кошмар, как современная война, не должен длиться столетия...
Нынешняя  стратегия  требует  устранения  колоссальных биомасс. Кто не хочет
атомной  войны,  должен перестать плодиться... Кстати, вы читали о последнем
выступлении  сенатора  Спайка?..  На  ближайших  выборах  в президенты Спайк
собирается  выставить  свою  кандидатуру.  Оригинальный парень с независимым
мышлением.  Он  подготовил  законопроект  об  оказании  экономической помощи
странам,   готовым  планомерно  сокращать  свое  население.  Великая  мирная
инициатива.  К  сожалению, не понятая традиционалистами. Им не оторвать носа
от   сопливого  платка  бабушек...  Коммунисты  трубят,  что  война  выгодна
миллиардерам,  что  будто  бы существует какой-то закулисный "клуб трехсот",
где  решаются  судьбы  мира...  Будто бы эти люди готовы сократить население
планеты   до   десяти  миллионов  человек.  Но  разве  нынешние  скопища  не
загаживают   среду   и   не  потребляют  слишком  много  кислорода,  который
становится  теперь  в  один  ряд с такими ресурсами, как нефть и газ? Массы,
требующие  свободы  и  благосостояния,  ничего  не получат, пока будут столь
многочисленны. Бедность - результат количества...
     Меня  бесили  слова Сэлмона. Но что было возражать? Его не интересовали
иные точки зрения, кроме своей собственной...
     - Страшна  смерть  одного, - продолжал Сэлмон, - а смерть многих и даже
всех  уже не может пугать. Народы это понимают. Есть даже такая пословица: в
компании легко идти на самые тяжелые преступления.
     - Это не совсем то, - не удержался я.
     - Не   совсем.  Но  то  же  самое,  мистер  Фромм!..  С  помощью  самых
совершенных  компьютеров  мы  попытались найти ответ на вопрос, оправдана ли
война.  Мы  заложили  в машину все точки зрения, учли все факторы. И что же?
Машина  дала недвусмысленный ответ: да, война оправдана, если поставлены под
угрозу главные ценности мира.
     - Машина  -  всего  только  машина, - сказал я. - Она не может заменить
мудрости  человека. Она никогда не учтет всех факторов. Она бессильна учесть
значение  самой  жизни.  Вид  этого  залива  в  лучах солнца, запах океана и
земли...
     - Эмоции! Политики же принимают во внимание только реальные факторы.
     - Нынешняя война - это отказ от учета реальных факторов!
     - Да  вы  никак  трус, мистер Фромм? - покачал головой Сэлмон. - Нельзя
же  аргументировать  своим страхом!.. Вы объявляете ядерную войну незаконной
на  том  основании, что боитесь ее последствий. Но люди умирали и умирают. И
все  -  насильственной  смертью.  Даже  самоубийцы...  Приготовьтесь, грядут
времена,  когда  средства  уничтожения  станут  еще более мощными. Мы сможем
взрывать  планеты  и  даже  галактики...  Ученые  работают  сейчас над такой
адской   машинкой,   которая   способна  поглощать  кислород  из  воздуха  в
невероятных  количествах. Сотнями миллионов тонн. Это вообще черт знает что,
потому что поставит под угрозу жизнь тех, кто переживет катастрофу...
     - Значит,  вы  не  сомневаетесь,  что  кое-кто непременно выживет после
ракетно-ядерной войны?
     - Ну,  разумеется,  -  Сэлмон  почти  с  любопытством  глядел  на меня,
стараясь  предугадать  ход  моей мысли. Но он не мог его предугадать, потому
что  он,  считая  потери на миллиарды, не зачислял себя в число жертв, тогда
как я не сомневался, что буду погублен.
     - На  чем же основана ваша надежда? Если война может разразиться каждую
секунду,  вы  так  же  не  защищены,  как  и  я. Не кажется ли вам, что ваши
рассуждения определяются навязчивой и безосновательной идеей?
     Сэлмон   засмеялся.  Маленькие  глазки  за  стеклами  очков  утонули  в
морщинках.
     - Он  просто  не  верит  в  прогресс,  -  сказал  обо  мне Атанга. - Он
пацифист  сомнительного  толка.  А  между  тем прогресс неостановим. В нашем
распоряжении,  например, есть препараты, какие выворачивают наизнанку. Укол,
и у человека не остается ни единой задней мысли...
     Атанга  и  Сэлмон  покатились  со  смеху. Чтобы не выглядеть дураком, я
засмеялся  вместе  с  ними.  Дорого  дался  мне  этот  смех: в животе тотчас
появились  рези.  Я осознавал, что все было реальным, - эти люди и их слова,
- но все противоречило реальности, зачеркивало ее, делало излишней.
     - Сила  террористов  в  том,  что они убивают наших солдат, - продолжал
Атанга,  раздувая  ноздри.  -  Но завтра или послезавтра ситуация изменится.
Нам  обещают  чудодейственные  препараты.  Приняв его, солдат теряет болевые
ощущения,  становится  бесстрашным.  Можно  отрубить  ему  руку  и  оторвать
челюсть,  он  будет сражаться. Тот же робот, только из мяса. Более дешевый и
более ловкий.
     - Вы опробовали препарат в действии?
     - Пока  нет,  -  ответил  Атанга. - Это утверждает концерн, который его
производит.  Солидные  люди,  у  них  миллиардные  прибыли, им можно верить.
Правда,  у  препарата  есть  некоторые  неудобства,  так  сказать,  побочные
действия,  но  с  этим  уже  приходится  мириться... Позднее люди переживают
депрессию  с позывами к самоубийству. Недельку-полторы их нужно продержать в
наручниках,  но  потом  они  вновь  пригодны  для  ловли тигров, - полковник
Атанга  отхлебнул  вина  и,  забывшись,  звучно прополоскал им рот. Кожа его
лоснящегося  лица,  на которую падал свет через цветные витражи, отливала то
зеленоватым, то синим.
     - Изобретение,  подобное названному, поощряет агрессию, - сказал я. - И
еще более сокращает шансы на разоружение.
     Сэлмон укоризненно покачал головой. Его переполняла веселая ирония.
     - "Тотальная  ядерная война - высшая степень сумасшествия". Так сказано
в  заключении экспертов ООН. И это правильно. Разве можно обывателю говорить
что-либо   иное?   Да   он,   не  дай  бог,  переполошится,  вообразив,  что
правительства  не  очень-то  и  пекутся о его безопасности!.. Общественность
должна  чувствовать  себя  хотя  бы  в минимальных комфортных условиях. Их и
создают  с  помощью  подобных  формул.  А  правда  нечто иное: война - самая
реальная  перспектива.  Ее  готовят  умные люди. Умирать не хочет никто, но,
помилуйте,  смерть  - самое справедливое начало в жизни. Смерть приходит и к
богатому,   и  к  бедному,  и  к  больному,  и  к  здоровому,  -  абсолютное
равенство!..
     "Да,  смерть приходит ко всем, но от этого тираны не становятся на одну
доску  с  узниками  концлагерей,  больной  бедняк не уравнивается с цветущим
ростовщиком!.."
     - Народ  -  травка  на газоне, - уверенно развивал свою мысль Сэлмон. -
Народ  нужно  время  от времени постригать, истреблять, чтобы он не старел и
не   дурел  от  сытости.  Каждый  организм  знает  предельный  срок  службы.
Государство,  народ  - тоже организмы, и нет ничего удивительного в том, что
одни народы и государства гибнут, а другие нарождаются. Это - история...
     - Я  слышал,  -  заговорил  Такибае,  ни  на  кого не глядя, - что ваши
соотечественники,   мистер   Сэлмон,   будто   бы  уже  построили  несколько
космических  кораблей,  каждый  из  которых  берет  на борт 60 пассажиров. В
случае   ядерной   войны  корабли  взлетят  в  космос,  где  переждут  время
интенсивных облучений, пожаров и разрушений.
     Мне показалось, что Сэлмон пришел в ярость.
     - Не знаю. Технически это довольно просто.
     - Практически,  однако,  чепуха,  -  сказал  Такибае.  - В случае войны
атакам  подвергнутся  прежде  всего  космические  объекты...  Наш  писатель,
возможно, и прав, говоря о разоружении.
     - Иллюзия,  -  бесцеремонно  оборвал  его  Сэлмон.  -  Главный  вопрос,
который  я  вижу  на  повестке дня ООН, - сохранение сексуального потенциала
мужчин.  Именно тут подрывается интерес к подлинной жизни и стимулируются ее
заменители  -  псевдоинтеллектуальная  болтовня  и  прожектерство. Мы должны
преодолеть  узкий  взгляд  на  сущность политической жизни. Нет классов, нет
социальных  групп,  заинтересованных  в  войне,  есть неполноценные, которые
осознают свою неполноценность и, теряя один смысл жизни, ищут другой...
     Передо  мною  сидели люди, облеченные властью, влиявшие на судьбы тысяч
других  людей.  Временами  казалось, что Сэлмон и Атанга грубо шутят, потому
что  слишком  пьяны... Но нет, они не были слишком пьяны... Вслушиваясь в их
речи,  я  все  более убеждался, что они гораздо глупее толпы, какая поневоле
утвердила  их власть, надеясь, что ответственность даже в ничтожном человеке
пробудит  его  высшие  возможности.  Эти  типы  не знали ответственности. Их
демагогия   таила  в  себе  зло,  какое  неминуемо  должно  было  опрокинуть
вселенную...
     Атанга жевал, задрав вверх лоснящееся лицо.
     - У  каждого  человека  должна  быть своя щель, через которую он мог бы
сноситься с потусторонним миром. И эта щель не должна закрываться!
     - Утехою  должен  быть  наполнен каждый миг жизни, - одобрительно кивал
Сэлмон,   -   мы   все  протухли  политикой  и  мыслим  вывесками:  голлизм,
алкоголизм, колониализм... Да подайте мне что-либо из этого на блюде!
     - Вот  именно,  -  подхватил  Атанга,  - чтобы учесть реальность, нужно
отказаться   от   старого   наследства...   Вы   уже   не  обижайтесь,  ваше
превосходительство,  -  обратился  он к Такибае, с застывшей улыбкой на лице
следившему  за  попугаем,  - вы уже не обижайтесь, но мы многое переменим!..
Что  такое самостоятельность? Это когда мы, правительство, можем расходовать
средства  по  своему  усмотрению...  Веселиться,  веселиться  -  все  прочее
протухшая  политика!..  Знаете, мистер Сэлмон, у нас на острове некогда жило
племя  такуа.  Они  поклонялись  солнцу.  У них были сплошные табу. Они жили
вяло, ни с кем не враждовали и однажды перестали плодиться!
     - Именно,  именно,  -  улыбался  Сэлмон, - человека не нужно обременять
больше,  чем  требует  простая  радость  жизни! Секс и алкоголь - величайшие
изобретения человечества!.. Может быть, еще сортир, кино и газета.
     Атанга смахивал слезы восторга.
     - Мужчина должен быть мужчиной, все остальное чепуха!
     - О, вы, полковник, настоящий породистый хряк!
     - Нет, теперь не то, теперь уже совсем не то...
     - Уверяю вас, когда вы замените адмирала...
     - Что  это  значит?  -  перебил  их  Такибае.  -  Я вовсе не собираюсь,
господа, подавать в отставку!
     В голосе его, однако, было более каприза, чем возмущения.
     - Право,  никто не собирается этого требовать, - сказал Сэлмон, - но вы
политик,  вы  знаете,  когда  приходит  срок,  с  горизонта скатывается даже
солнце. Мы не должны доводить дела до новой Гренады...
     - Тост  за его превосходительство, - вскричал Атанга. - За то, чтобы он
никогда не сошел с палубы миноносца!..
     Тост  был  залит  вином.  Атанга  и  Сэлмон разом поднялись и в обнимку
ушли, говоря, что через пару часов непременно пожалуют на вечеринку.
     - Это  не  вечеринка,  - пробормотал Такибае, когда мы остались вдвоем.
Он  дрожал,  как  пес,  вымокший  под  холодным  осенним дождем. Вид его был
жалким.  -  Это  не  вечеринка, это торжественный прием, на котором я должен
сделать важное заявление...
     Мы  перешли  в другой зал, но и там Такибае нервничал и не находил себе
места.  Видимо,  боялся,  что  его подслушивают, - подкрадывался к дверям на
цыпочках и внезапно резко отворял их.
     В  конце  концов мы обосновались в полукруглой башне с видом на залив и
на город, который накрыла уже вечерняя тень.
     - Моя  новая спальня, - объяснил Такибае. - Здесь железная дверь. Никто
не сунет сюда носа.
     "Зачем  он выбрал спальней это мрачное помещение с массивными стенами и
узкими окнами?.."
     Такибае  прошелся  по  каменному  полу,  застеленному толстым, мохнатым
ковром. Остановился перед широкой деревянной кроватью.
     - Гортензия  в  сговоре с этими ублюдками, - сказал он, почти незримый,
так  как стоял в простенке. - Конечно, здесь нет ванны и всего прочего... Но
я их всех, всех уделаю!..
     Он щелкнул засовом, и сразу мне стало не по себе.
     Зловеще светилась фигура рыцаря в каменной нише.
     - Атанга  им  более  выгоден.  Он согласился продать Пальмовые острова.
Там,  в  шельфе,  они  обнаружили  нефть  и  газ. Много, очень много нефти и
газа...  Разве  они  обеднели  б,  если  бы дали подобающую цену?.. Нет, они
хотят  все  за  бесценок,  покупая  подонков...  Но я не уступлю им, старина
Фромм.  Я надеюсь на вас. Компромисс более невозможен, они сами отвергли мои
условия...  Я  не  дамся!  Голыми руками меня не возьмешь! Народ меня любит,
потому  что  я  грабил  его  меньше,  чем остальные... Садитесь, самое время
кое-что  записать  из  моей  жизни.  Что  бы  ни  случилось, народ не должен
исчезнуть бесследно...
     Я был поражен: записывать сейчас о жизни этого невменяемого человека?
     Я  сел в кресло у стены. От камня холодом потянуло. Я чувствовал спиной
этот холод.
     Такибае прошелся взад-вперед по ковру.
     - То,  что  мы  начинаем  писать,  - моя книга, понимаете? Моя, и ничья
больше!  Я  потребую  от  вас  мысли  и  чувства  и  хорошо  заплачу. Хорошо
заплачу!..  И  все  это  будет моим, потому что я заплачу. Я опубликую книгу
под своим именем...
     Я  взял  блокнот  и  достал ручку. "Сейчас, сейчас белую бумагу покроют
черные чернила, и черные слова назовут себя истиной..."
     - Эй,  вы, мистер Фромм, - раздраженно выкрикнул Такибае, - не делайте,
бога  ради,  вид, что вы впервые работаете за плату! Вы продавались всю вашу
жизнь  и  всю  жизнь пытались делать вид, что вы свободны и независимы!.. Вы
лгали так же, как и я. И какая разница, что вы лгали себе, а я другим?..
     Кажется,   Такибае  обретал  прежнюю  форму.  Какие-то  пружины  в  нем
становились на свои привычные места.
     - Когда  я  что-либо  делаю,  я  знаю,  что  я  делаю!.. Пишите: "В тот
момент, когда я родился, из-за туч выглянуло солнце и запели птицы..."
     Такибае покашлял в кулак.
     - Чем  честнее  и  откровеннее  я хочу говорить, тем большая получается
ложь...  Все  разваливается,  кругом  безразличие  и насмешка. Все катится в
пропасть,  и  нет  никого,  кто попытался бы предотвратить падение... Это не
записывайте!
     - В  грядущее с надеждой смотрит здесь только один человек - Око-Омо, -
смело сказал я.
     - Вот   кого   они  побаиваются!  Но  не  сомневайтесь,  Око-Омо  будет
раздавлен,  и меня сделают палачом. Это - последнее, для чего я им нужен. Но
они  ошибаются,  ошибаются, черт возьми! Нельзя же всю жизнь быть дерьмом...
Что  бы  ни  было,  я - начало первой республики, и никто, никто не выбросит
меня из истории! Атенаита не станет новой колонией!..
     Он остановился в полушаге и заглянул в мой блокнот.
     - Мне  не  нужно  было  участвовать во всей этой игре, - понизив голос,
сказал  он.  -  Я  слишком  много знаю, а они убирают тех, кто слишком много
знает.  Впрочем,  они  убирают  всех,  кто знает и кто не знает... Вы любите
пение сверчков?
     - Не понимаю.
     - В   пении  сверчков  открывается  мне  мудрость  жизни...  Главное  -
дотянуть  до  вечера,  -  он  вытащил  из  заднего  кармана  брюк  несколько
листочков  и  злорадно  потряс  ими,  -  я суну в глотку ублюдкам настоящего
морского ежа!..
     Раздался стук в железную дверь. Такибае проворно спрятал листочки.
     - Откройте, ваше превосходительство! - послышался мужской голос.
     - Это  они,  -  испуганно зашептал Такибае. - Если станут ломать двери,
придется стрелять.
     Я  почувствовал  слабость  - ни встать, ни пошевелиться. "Опять влип...
Зачем, зачем я здесь?.."
     Такибае  подскочил к кровати и зашарил под матрацем. Появился пистолет,
щелкнул предохранитель.
     Между  тем  кто-то тяжело и настойчиво бухал кулаком в дверь, повторяя:
"Откройте, скорее откройте!.."
     И  вдруг  на  моих  глазах  вздрогнул и зашевелился серебряный рыцарь в
нише  - отворилась потайная дверь, которую скрывала фигура рыцаря. В спальню
проскользнули  трое  в  медицинских  халатах.  Такибае  обернулся  и вскинул
пистолет. Чокнул затвор...
     Выстрела, однако, не последовало.
     - Сволочи! Шпионы проклятые!..
     - Ваше  превосходительство,  мы  получили  указание  полковника  Атанги
исполнить предписание ваших врачей!
     - Я  не  верю  больше  своим врачам! - вне себя зарычал Такибае. - Я не
хочу никаких врачей!..
     Он  попробовал было отбиваться, но санитары крепко схватили его за руки
и  за ноги и тотчас же распластали поперек кровати. Один из них стянул штаны
с  адмирала  и  шприцем,  извлеченным  из блеснувшего цилиндра, сделал укол.
Такибае взревел, дернулся раз-другой и затих.
     Санитары  отпустили  его,  перевернули  на  спину  и  тотчас  вышли  из
помещения через железную дверь, отодвинув засов.
     Все произошло столь стремительно, что я долго не мог опомниться.
     Когда  дверь  закрылась  и  все  звуки  стихли,  я  осторожно подошел к
Такибае.  Глаза его были открыты. Но это были глаза скорее животного, нежели
человека. На лице обильно высыпал пот, на губах пенилась слюна.
     - Что они сделали с вами?
     В ответ я услыхал мычание идиота...
     Между  тем наступила ночь, и в спальне сделалось довольно темно. Только
вспыхнувший  во  дворе  светильник  тускло  озарял часть спальни - кровать с
простертым  на ней телом человека, которому я не мог искренне сочувствовать,
но которого не мог и ненавидеть, понимая, что и он жертва.
     Мне  хотелось  уйти.  Но я не знал, куда идти. Темные коридоры и пустые
залы наполняли меня ужасом.
     Пока  я  раздумывал,  что  делать, сидя в глубоком кресле подле камина,
скрипнула  железная  дверь.  Чья-то  тень  метнулась  к  кровати,  где лежал
Такибае.  В  рассеянном  свете  уличного  светильника  возник  на  мгновение
человек  в  маске  и перчатках. Я тотчас понял все, бесшумно сполз с кресла,
вжался в каминную нишу...
     Яркий луч карманного фонаря зашарил по каменному полу...
     Фонарь  погас.  Послышалась  возня,  хрипы  и сдавленные крики. Что там
происходило, возле окна, я разглядел не сразу...
     Навалившись  на  Такибае,  убийца  душил  его,  но  -  странное  дело -
оглушенный  инъекцией,  он  яростно  сопротивлялся. Это меня поразило больше
всего. Я даже подумал, что зря он мучит себя...
     Они  скатились  с  кровати  и  боролись  на  полу уже в густой темноте.
Видимо,  предсмертный  ужас  пробудил в Такибае какие-то новые силы. Или он,
действительно,  был  очень  крепок  физически?  Кто-то рассказывал мне, что,
боясь покушения, он усердно качал силу.
     Убийца  не ожидал встретить столь отчаянного сопротивлен