говорить со мной так, как я говорю с
вами. Я бы плюнул ему в рожу и хлопнул дверью.
     - Вы  предложили  заплатить  галерее  Клейборн  за  мои  услуги,  -
объяснил я.  - Я  навлеку бесчестие  на мой  Дом, если  не исполню  свои
обязательства со всей добросовестностью.
     - Но ты бы с удовольствием мне двинул, правильно? - продолжал он.
     - Нет,  мистер  Аберкромби.  Не  думаю,  чтобы  это  доставило  мне
удовольствие.
     - Господи!  - презрительно  пробормотал он.  - Канфориты,  те  хоть
сражались. Что вы за народ такой?
     - Возможно,  дело в  том, что  бъйорнны,  в  отличие  от  землян  и
обитателей Канфора  VII, происходят  не от  плотоядных, и  поэтому им не
хватает ваших агрессивных свойств.
 Он еще посмотрел на меня и пожал плечами.
     - Ладно, - заключил он. - Перейдем к делу.
     - Значит, мои ответы вас удовлетворили?
     - Не совсем. Но я убедился, что у вас духу не хватит меня ограбить,
- он встал. - Идите за мной.
     - На  каком  расстоянии?  -  поинтересовался  я,  вспомнив  строгое
требование не подходить близко.
     - Заткнитесь и выполняйте, - проворчал он, направляясь к двери.
 Он открыл  дверь, когда  я с  ним поравнялся,  и я вошел вслед за ним в
большую, хорошо  освещенную галерею  около  семидесяти  футов  длиной  и
двадцати шириной.  На темных  деревянных стенах  висело около пятидесяти
картин и голограмм, все известных авторов.
     - Изумительно!  - воскликнул  я, рассматривая пейзаж Ламотти, из ее
позднего лилового периода. - Какая элегантная манера письма!
     - Вы знакомы со всеми этими картинами? - спросил он.
     - Нет, - признался я. - Многие из них мне неизвестны.
     - Но вы знаете этих художников?
 Я обвел взглядом галерею.
     - Да.
     - Три из них - подделки. Укажите, которые.
     - Сколько времени вы мне даете? - спросил я.
     - Сколько хотите, - он помолчал. - Вы опять сияете.
     -  Радуюсь   профессиональному  вызову,   -  ответил  я  и  тут  же
интенсивность  моей   окраски   пропала   -   я   сообразил,   насколько
эгоцентричное выражение себе позволил.
 Я прошел  по галерее  до конца  и обратно,  останавливаясь перед каждой
картиной и  голограммой, анализируя  их так  быстро,  как  мог.  Наконец
вернулся к  Аберкромби, из  осторожности остановившись футах в десяти от
него.
     - Вы  пытались перехитрить  меня, мистер Аберкромби, - произнес я с
улыбкой. - Здесь четыре поддельных работы.
     - Черта с два! Как четыре? - обозлился он.
     -  Портрет   Скарлоса,  натюрморт   Нгони,  голограмма  Перкинса  и
обнаженная Менке - копии.
     - Я отдал за Нгони 800 тысяч!
     - Значит,  вас обманули, - мягко сказал я. - Нгони жил на Нью Кении
пять столетий назад, а краске не более трехсот лет.
     - Откуда вы знаете?
 Я попытался  ему объяснить,  как бъйорнны анализируют химический состав
красок и  всевозможные  структуры  холстов,  дерева  и  электромагнитных
панелей,  но   поскольку  человеческий   глаз  не   в  состоянии  видеть
инфракрасный  и   ультрафиолетовый  спектры,   это  оказалось  выше  его
понимания. Кроме  того, ни  в одном диалекте не нашлось бы эквивалентных
земных терминов, да их просто и не существовало.
     - Хорошо, - сказал он. - Я вам верю.
 Он задумался ненадолго, потом поднял взгляд.
     - Я  пошлю картину  в Одиссей на экспертизу, и если она не пройдет,
мой агент на Нью Кении пожалеет, что родился на свет.
     - Я не ошибся относительно трех других?
 Он кивнул.
     - Могу ли я, таким образом, сделать вывод, что я нахожусь здесь для
установления подлинности  купленных вами  работ,  или  тех,  которые  вы
собираетесь приобрести?
     - Нет, - ответил он. - Я хотел проверить, знаете ли вы свое дело.
 И сделав паузу, неохотно добавил:
     - Дело вы знаете.
     - Благодарю вас, мистер Аберкромби.
     - Идемте в следующую комнату.
 Он открыл  дверь в конце галереи. Я прошел за ним в небольшое помещение
- во  всяком случае,  небольшое для  этого дома  - и оказался в зале без
окон. На  стенах размещалось  семнадцать картин  и пять голограмм, кроме
того, две  изумительных камеи  и статуэтка.  Все они изображали женщину,
подобную той, что была на картине Килкуллена.
     - Ну? - спросил он, дав мне бегло осмотреться.
     - Очень  сильное впечатление,  - сказал  я, и  цвет мой  снова стал
гуще. -  По-моему, четыре  из этих  картин написаны еще до Галактической
эры.
     - Именно,  - откликнулся  он. -  А статуэтка  сделана до  рождества
Христова.
     - Какую религию она представляет? - поинтересовался я.
     - Никакой.
 Я смутился.
     - Но  появление одного  и того  же женского  образа в произведениях
искусства,  разделенных  тысячелетиями  и  триллионами  миль,  наверняка
означает, что  она является весьма заметной мифической фигурой в истории
вашей культуры?
 Аберкромби был непоколебим.
     - Она не имеет никакого отношения к истории моей культуры.
     - Тогда  как объяснить, почему ее образ появляется в столь многих и
столь разнообразных произведениях?
     - Понятия не имею.
     - В  высшей степени  любопытно, -  сказал я,  отступая от  картин и
сравнивая три  ближайшие. -  Несомненно, это  одна и  та же женщина. Она
везде одета  в черное,  и на  каждом изображении  у нее  одно  и  то  же
неотступное печальное выражение.
     - Надеюсь, вы не хотите сказать, что она сама позировала каждому из
художников, -  раздраженно произнес  Аберкромби. -  Между самой первой и
последней семь тысячелетий. Среди людей встречаются долгожители, но рано
или поздно мы все умираем. Как правило, рано.
     - Я  просто предполагаю,  что у  них  может  быть  общий  источник,
древняя картина или скульптура, а все это - просто его интерпретации.
     - Может  быть, -  произнес он  с сомнением. - Но пока я ни черта не
смог его обнаружить.
 Я медленно обошел зал еще раз, изучая каждую работу в отдельности.
     - У них есть еще одна интересная общая особенность, - сообщил я.
     - Какая?
     - Ни одна из них не принадлежит автору с именем.
     - Вам  никогда раньше  не попадался  ни один  из этих художников? -
удивился он.
     - Нет, - ответил я.
     - А Килкуллен?
     - Я не знал его имени до аукциона.
     - Так  как же  вы оценили  картину в  пятьдесят тысяч  кредитов?  -
вспылил он.
     -  Я   проанализировал  возраст  картины,  место  создания,  школу,
качество  письма,  и  принял  во  внимание  относительную  неизвестность
художника, - пояснил я.
 Некоторое время он, кажется, обдумывал сказанное мной, затем кивнул.
     - Вы видите у них еще что-нибудь общее?
     - Еще  одно, что  их связывает  - это вы, - ответил я. Поколебался,
допуская, что  он может обидеться на мой следующий вопрос, но решил все-
таки его  задать. -  Могу я  поинтересоваться, что вас в них привлекает,
мистер Аберкромби?  Одна и  та же  модель  на  столь  многих  портретах,
безусловно, интригующая тайна, но я должен обратить ваше внимание на то,
что многие из них написаны сравнительно грубо и по-любительски.
     - Я коллекционер, - заявил он с легким раздражением.
     - Значит, для вас имеет значение она, - предположил я.
     - Мне нравится ее лицо, - был ответ.
     - Прекрасное  лицо, -  согласился я. - Но у вас, безусловно, должны
быть и другие причины.
     - Почему вы так думаете?
     - Позавчера  вечером я  видел, как вы предложили 375 тысяч кредитов
за картину, которая совершенно очевидно стоит 50 тысяч.
     - Ну и что?
     - Я просто заключаю, что помимо восхищения ее красотой у вас были и
другие причины предлагать такую крупную сумму.
 Он минуту вглядывался в меня, затем заговорил:
     - Мне  восемьдесят два,  здоровье ни к черту, жена умерла, два сына
убиты в  Сеттской Войне,  я не  видел свою дочь и не говорил с ней почти
тридцать лет, у меня одна внучка и ту я терпеть не могу, а мое состояние
оценивается в  600 миллионов  кредитов. Что,  по-вашему,  мне  делать  с
деньгами -  оставить их  женщине, которую  я при  встрече не  узнаю, или
другой, чьего вида я не выношу?
 Я невольно  попятился, ошеломленный легкостью, с какой он отрекается от
устоев Дома  и Семьи,  и от тех обязательств, которые они накладывают. А
он продолжал:
     - 50  тысяч, 375  тысяч, какая,  к черту,  разница? Я  отдал бы  за
Килкуллена и  пять миллионов, если б понадобилось. Я могу позволить себе
купить все,  что угодно,  если захочу,  черт возьми.  Все равно, когда я
окажусь в могиле, от денег толку не будет.
 Он помолчал.
     - И вот тут появляетесь вы.
     - Пожалуйста, объясните, мистер Аберкромби.
     - В тот вечер вы проговорились, что уже видели эту модель, - жест в
сторону одной из картин, - раньше. Дважды.
     - Это верно.
     - Вы сказали, картина и голограмма.
     - Да.  Картина с  Патагонии IV, хотя ее купил житель Нью Родезии, а
голограмма - с Байндера X.
     - Мне они нужны. И любые другие, которые сможете разыскать.
     - Я не слышал о других, мистер Аберкромби.
     - Они  наверняка есть,  - убежденно  сказал он. - Я охочусь за ними
уже 25 лет, и не знал о тех двух, которые вы видели.
     - Я даже не знаю, как и где начинать поиск, - сказал я.
     - Вы  знаете, где  искать эти  две, - возразил он. - Знаете, где их
продали, и можете выяснить, кто их купил.
     - Предположим, это я смогу, - согласился я. - Но это не значит, что
новые владельцы согласятся расстаться с ними.
     - Продадут,  никуда не  денутся, - пообещал Аберкромби. - Вы их мне
только найдите, а уж оттуда я их добуду.
 Он выдвинул челюсть.
     - Потом поохотимся и за остальными.
     - Весьма  сомневаюсь, что смогу за неделю найти даже те две работы,
что я видел, мистер Аберкромби, - произнес я.
     - Найдете за месяц, - сказал он. - Что здесь такого?
     - Вы наняли меня всего на неделю, - возразил я.
     - Я  нанял вас  на столько,  сколько понадобится, - резко отозвался
он.
     - Но у меня обязательства перед галерей Клейборн, - возразил я.
     - Предоставьте галерею Клейборн мне.
     - Я  не хочу показаться дерзким, мистер Аберкромби, но я приехал на
Дальний Лондон по программе обмена, и я должен...
     - Послушайте,  - прервал  он  меня.  -  Если  мне  придется  купить
Клейборн со всеми потрохами, чтобы получить то, что я хочу, я куплю его!
Ясно?
 Мне в голову не пришло, что ответить, и я промолчал.
     - Вам  заплатят, -  продолжал он чуть мягче. - Оклад, расходы, сами
скажите, сколько.
     - Но  я здесь,  чтобы приобрести  знания о работе галереи Клейборн,
чтобы поделиться  ими впоследствии с другими членами моего Дома, и точно
так же  один человек  из сотрудников  Клейборна в данный момент учится у
Дома Крстхъонн.
     - Ваш Дом занимается бизнесом, чтобы делать деньги, правильно?
     - Да, разумеется.
     - Тогда  я буду  платить вашему  Дому 10  тысяч кредитов  в месяц в
течение всего  срока вашей  работы. Это  с головой  покрывает ваш личный
доход. Проблема решена?
     - Право,  не знаю... - я растерялся, мой цвет бешено переливался. -
Мне надо тщательно обдумать ваше предложение.
     - Я  облегчу вам  задачу. Если  вы отказываетесь,  я вас немедленно
увольняю, вы  теряете работу,  а ваш  Дом  не  получит  денег.  Как  это
укладывается в вашу драгоценную идею бесчестия?
     - Вы так не поступите, мистер Аберкромби?!
 Он смерил меня холодным взглядом.
     - А ты проверь, - сказал он ровным голосом. - Я не угрожаю попусту,
и всегда добиваюсь того, что хочу.
     - Значит,  у меня  нет выбора,  - печально  ответил я.  -  Придется
принять ваше предложение.
     - Отлично.  Все  улажено.  Во  второй  половине  дня  я  свяжусь  с
Рейберном и сообщу ему о нашем новом договоре.
     - Гектор Рейберн мой коллега. Менеджер галереи Клейборн - Тай Чонг.
     - Мадам Чонг, - повторил он хищно. - Я знаю ее, как облупленную.
     - Она очень знающий специалист.
     - Она  еще и  жалостливая обожательница инопланетян, которая иногда
забывает о своей собственной расе.
     - Не смейте так говорить о моей Достойной Леди! - воскликнул я, как
мог, решительно.
     - Ага!  Значит, немного  пороха все-таки  нашлось,  -  заметил  он,
улыбаясь. -  Разрешите дать вам один совет, Леонардо. Поберегите его для
себя и  не тратьте  на нее.  Она из  тех, чьей  жалости хватает  на одни
выходные, а это самый худший вариант.
     - Я вас не понял.
     - Мадам  Чонг из  тех, кто  прилетает в  один  из  ваших  миров  на
воскресенье, болтается  с вами по улицам, требует той же чертовщины, что
требуете вы,  но приходит  понедельник, в действие вступает Флот и летят
головы, а  она возвращается  на Дальний  Лондон с  чувством выполненного
долга, прикидывая, кого бы еще освободить в следующий выходной.
     - Я  не хочу  больше слушать  ничего подобного!  Моя Достойная Леди
всегда была  ко мне добра и заботлива, - запротестовал я, отчаянно мигая
цветами.
     - Доброту на счет не положишь и в ваш Дом не отправишь. Я плачу вам
звонкой монетой  - и  никто  не  указывает  мне,  что  говорить  в  моем
собственном доме.
 Я снова не знал, что ответить.
     - Вот и ладно, - подвел он итог. - Все решено.
     - Когда мне начинать? - выдавил я наконец.
     - Вы уже начали.
     - Но я должен получить разрешение мадам Чонг.
     - Это я беру на себя, - бросил он.
     - Но...
     - Вы не верите моему слову? - грозно поинтересовался он.
     - Нет,  мистер Аберкромби,  - смиренно  вздохнул я,  - Где  я  буду
работать?
     - Где  потребуется. Надо  в библиотеку  - идите  в библиотеку. Надо
будет слетать в скопление Альбион - летите. Надо будет что-нибудь купить
- покупайте. Все счета отправляйте на мое имя. Я позвоню в банк, оформлю
на вас доверенность.
     - А если понадобится изучить вашу коллекцию?
     - Я  прикажу роботам  пропускать вас  в любое время дня и ночи - но
только в коллекцию. Остальной дом для вас закрыт. Вам ясно?
     - Да, мистер Аберкромби.
     - Еще одно.
     - Я слушаю.
     - Человек  по имени  Венциа, который  в тот  вечер поднял  цену  за
Килкуллена до 350 тысяч, и взвинтил бы сумму гораздо выше, не напутай он
со своим депозитом. Попробуйте выяснить, зачем.
     - Возможно, он, как и вы, очарован лицом модели, - предположил я.
     - Сомневаюсь.
     - Можно поинтересоваться, почему?
     - Потому  что я  никогда не пытался держать свои покупки в тайне, а
он до сих пор ни разу не попытался ничего у меня перекупить.
     - Я займусь этим делом, мистер Аберкромби, - пообещал я.
     - Не забудьте, - произнес он, отпуская меня.
 Вот так  я покинул работу у Тай Чонг, которая сочувствовала всем расам,
и поступил  на службу  к Малькольму  Аберкромби, который равно ненавидел
все расы, включая, по-моему, и свою.

                                   4

 Дорогая Мать Узора!

 За шесть  недель, пока я был на службе у мистера Малькольма Аберкромби,
случилось очень многое, и теперь, вновь оказавшись на Дальнем Лондоне, я
хочу изложить вам все подробно.
 Но  сначала,   наверное,  я   должен  остановиться   на  самом  мистере
Аберкромби, ибо  ознакомившись с  моим  первым  описанием,  вы  выражали
некоторую тревогу по поводу моего поступления к нему на службу.
 Он в  самом деле  весьма необычный человек. Первоначально мне казалось,
что он расист, но я ошибся. Вернее будет сказать, что он равно ненавидит
все расы,  включая и  человеческую. Однако  я больше  не  чувствую  себя
неловко в его обществе, вероятно, потому, что ко мне он относится так же
черство, как ко всем остальным, даже к собственной внучке.
 И словно  в опровержение  моего суждения,  он  способен  на  проявления
безграничной щедрости  и лояльности,  хотя не  любит, чтоб  его  за  это
благодарили, и  в тех  случаях, когда  я пытался,  он  становился  очень
суров.
 Например, по  делам мистера  Аберкромби я  должен  был  отправиться  на
Байндер X.  Поскольку Байндер  почти не торгует с Внутренней Границей, с
Дальнего Лондона туда уходит всего один пассажирский корабль в неделю, и
когда я  обратился за проездными документами, мне сказали, что все места
второго класса  уже заняты, а инопланетянам (это человеческий термин для
не-людей, несколько  странный, ведь  сами люди  являются  инопланетянами
более, чем  на миллионе  планет) не  разрешено  занимать  каюты  первого
класса, хотя я был в состоянии оплатить такую каюту, и продана была лишь
половина из  них. Я  доложил о  своем затруднении мистеру Аберкромби, он
сделал один-единственный  звонок -  и вдруг я получил не просто каюту, а
двухкомнатный люкс!  Это была такое проявление щедрости, что у меня язык
не повернулся признаться, что сразу после старта я ушел из каюты и почти
все путешествие  провел в  салоне второго  класса, общаясь с другими не-
людьми. Если  он не в силах понять сути Дома, как же объяснить ему тепло
и защиту Стада?
 Когда я  поблагодарил его  за избавление  от уже  представлявшегося мне
унижения, он ответил, что я у него на службе, и следовательно, оскорблен
был он.  Его обеспокоило  не отношение  к инопланетянам, как к существам
низшего сорта;  напротив, с этой концепцией он полностью согласен. Но он
не терпит  обращения со  своими подчиненными,  как с низшими существами,
даже если этот подчиненный - я.
 Воистину, этот человек создан из одних противоречий. Один из богатейших
людей на  Дальнем Лондоне,  он может приобрести все, что пожелает, и тем
не менее,  деньги его,  похоже, не  радуют. Его  познания в  искусстве в
лучшем  случае  весьма  ограничены,  однако  он  потратил  на  искусство
значительную часть  своего состояния.  Большинство людей отказываются от
использования  роботов   и   найма   на   службу   не-землян,   опасаясь
посягательств первых  и презирая  вторых, но  домом  мистера  Аберкромби
управляют  три   робота,  а  я  -  единственное  одушевленное  существо,
допущенное в  этот дом.  Мистер Аберкромби  вложил огромные  средства  в
местную больницу  от имени  одного из погибших сыновей, но сам настолько
не  доверяет   врачам,  что   предпочитает  скорее   страдать  от  очень
болезненной опухоли  в  нижней  части  позвоночника,  чем  позволить  им
удалить ее.  Он отказывается  говорить о своих покойных сыновьях, хотя я
уверен, что  он любил  их, и  постоянно говорит о своих дочери и внучке,
которых -  и в  это трудно  поверить -  он ненавидит.  Он тратит  тысячи
кредитов на  свои сады,  но ни разу не вышел туда, ни разу не взглянул в
окно. Его манера обращения ко мне крайне оскорбительна, но я уверен, что
он не  позволит никому  из людей  обращаться со  мной так  же, во всяком
случае, пока  я у  него на  службе. Он  платит мне  лично так,  что едва
хватает на  существование, но  я знаю,  что  он  заключил  очень  щедрые
соглашения как  с галереей Клейборн, так и с Домом Крстхъонн. Он владеет
огромным запасом вина, виски и прочих человеческих стимуляторов, но я ни
разу не  видел, чтобы  он употреблял  их сам; не предназначено это и для
посетителей, которых у него не бывает вовсе.
 У него  нет своей  библиотеки,  ни  книг,  ни  пленок,  в  доме  нет  и
развлекательного центра,  однако он  практически  не  выходит  из  дома,
предпочитая  контролировать   свои  фонды  и  отдавать  распоряжения  по
компьютеру. Он  утверждает, что ему нет дела до инопланетных рас, и в то
же время, стоит мне упомянуть бъйорннов, всегда о них расспрашивает. Его
особенно интересует  структура нашего  Дома, но он, похоже, абсолютно не
способен понять,  что Дом  определяется Узором,  а не  наоборот. Понятия
кровной  матери  и  Матери  Узора  то  удивляют,  то  возмущают  его,  и
пренебрегая обществом  собственной  дочери,  он  одновременно  не  может
понять, почему  я совершенно  равнодушен  к  своей  кровной  матери.  Он
безумно зол на дочь, за то, что она вышла замуж за человека, который ему
не нравился,  что вполне  объяснимо, и в то же время для него - загадка,
почему я  принимаю, как должное, Узорную Пару, которую Дом подобрал мне,
когда я был ребенком.
 Но пожалуй, самое удивительное в этом удивительно своеобразном челов