и дня самые редкие и  невероятные  болезни  уложили  больше
половины мамутов. Скварки в ход больше уже не шли - больным было позволено
умирать собственной смертью. Оставшиеся  здоровыми  испуганно  ждали,  что
свалит их.  Лагерь  мамутов  окутался  тошнотворной  вонью  тления  многих
непогребенных трупов. Колония замерла, смирившись с неизбежной и  страшной
смертью.


   Однажды в разгар этой напасти Аугусто Ноблеса посетил Киямпур.
   - Давай послушаем нарко на пару! Или просто  поговорим,  -  сказал  он,
невесело улыбаясь.
   Киямпур появился неожиданно, сумев пройти через две двери, запертые  на
специальные коды. Ноблес  испуганно  выхватил  скваркохиггс  и  вскочил  с
дивана, на котором проводил последние тревожные дни. Стрелять он  не  стал
только потому, что Киямпур демонстративно держал руки на виду и вообще вид
у него был исключительно мирный.
   Ноблес бросил скваркохиггс на диван и ответил:
   - Давай лучше выпьем. А потом и поговорим. Только о чем же нам с  тобой
говорить?
   - Выпьем. Тоже можно.
   Киямпур с дружелюбным выражением лица прошел через  комнату  и  сел  на
рабочий стул, развернув его к Ноблесу.
   - Я сейчас, - сказал Ноблес и отправился на кухню за кувшином. В выборе
между спиртным и нарко он явно предпочитал первое.
   Когда  он  вернулся,   перед   Киямпуром   стоял   бокал,   наполненный
прозрачно-розовой жидкостью - все понятно,  "Холокаст",  тысяча  эпидемий,
каждый употребляет свое. Хмыкнув, Ноблес поставил второй бокал  на  первую
попавшуюся полку, налил себе из кувшина и уселся напротив.
   - Ну?
   - Выпьем, - ответил Киямпур, подняв бокал. - Больше уж не придется.
   - Ага, - ответил Ноблес и проглотил. - Ну так и что?
   - Ты симпатичный парень, - сказал Киямпур. - Но я тебя ненавижу.
   Ноблес напрягся. Он не отрывал глаз от собеседника.
   - Ты этого особенно не скрываешь. Что надо-то?
   - Я еще выпью, ладно? Хозяин проснется часов через восемь,  я  свободен
сейчас.
   Ноблес пожал плечами, и Киямпур извлек  из  недр  своей  боевой  куртки
фирменную фляжку "Страуза" - напитка редкостного и очень дорогого. Глотнув
прямо  из  горлышка,  от  чего  Ноблеса  передернуло,  Киямпур   монотонно
продолжил:
   - У нас с тобой быть обоим приближенным к хозяину не получится. Так или
иначе, кто-то должен будет уйти. И придется уйти тебе. Ты  его  еще  плохо
знаешь, а я знаю давно и хорошо. Тебе надо уйти.
   - Хорошенькое время ты выбрал для объявления ультиматума!
   - Время как время. Если сдохнем - разговора как  бы  и  не  было.  Если
выживем, проблема останется все равно. Так почему не сейчас?
   Ноблес улыбнулся:
   - А как ты себе это представляешь - уйти? Заявление об отставке подать,
что ли?
   - Это как раз несложно. Я тебя убью на дуэли - и  все.  Главное,  чтобы
хозяин не узнал. Он тебя любит. Он не поймет.
   Сказано это было тем же безразличным, лишенным эмоций тоном, но сказав,
Киямпур тоже улыбнулся в ответ - и от улыбки его разило могильным холодом.
Это была особенная улыбка,  известная  всем  по  хоррор-стеклам.  В  южных
созвездиях,  где  Киямпур  родился,  она  называлась  "сгорбить  клюв"   и
считалась особым угрожающим жестом в среде молодежных банд.
   Ноблеса снова передернуло, но он абсолютно спокойно сказал:
   - Рискни.
   - Рискну, - без промедления ответил Киямпур, тут же встал и вышел.


   Самым нелепым в этой дуэли претендентов на титул фаворита Аугусто  было
то, что началась она, когда "Холокаст" начал раскручиваться  уже  всерьез,
когда множество самых жутких эпидемий по всей обработанной зоне уже  вовсю
снимало свои смертельные урожаи среди ямайской колонии  -  многочисленной,
но беззащитной перед внезапно восставшей против  мамутов  природой;  когда
вся армия Благородного Аугусто во  главе  с  ее  хозяином  была  полностью
дезорганизована и каждый покорно ждал скорой  и  страшной  смерти.  Каждый
понимал - нет шанса. Каждый понимал - "Холокаст", устроенный Федером, есть
месть разящая и неотвратимая.
   Однако Ноблес и Киямпур в  своем  коротком  разговоре  только  вскользь
упомянули о бессмысленности соперничества в такой момент. Не то чтобы  они
об этом не думали. Не то  чтобы  они  не  понимали  в  полной  мере  своей
обреченности - возможно,  даже  наоборот,  слишком  понимали;  и  как  раз
поэтому начали  свое  единоборство,  выполнив  все  преддуэльные  ритуалы,
которых никто от них не требовал, и начав сражение за  сокровище,  которое
вряд ли стоило борьбы раньше,  которое  уже  ничего  не  стоило  сейчас  и
которое в любую минуту могло сгинуть вообще - как, собственно, и они сами.
Возможно - так подумал позже Ноблес, - ими обоими двигало то,  что  движет
обреченным на забой мясным скотом, спешащим совокупиться.
   Возможно.  Ибо  совокупление  в  те  страшные  дни  стало  чуть  ли  не
единственной страстью, чуть ли не единственным занятием всех мамутов - как
здоровых, так и больных, но  еще  способных  двигаться.  Амазонки,  прежде
безотказные  и  выносливые,  как  вьючные  пауки,  в  ужасе  прятались  от
обезумевших мужиков - но те все равно разыскивали их. Каждое  совокупление
теперь неизменно сопровождалось насилием,  порой  смертью,  хотя  за  это,
ввиду недостатка женщин, убийцу ждала обязательная казнь.
   "Родственницы" эти тоже подпали под "Холокаст", однако  для  них  Федер
особой изобретательности не проявил и в результате их косила  только  одна
болезнь - "зеленые муравьи".
   "Зеленые муравьи" - болезнь, которую изобрел сам Федер. После того  как
Андрон Кун Чу свел с амазонками счеты,  Федер  даже  решил  было  пощадить
женщин, потому что мстить им считал постыдным для мужчин  занятием.  Может
быть, в первый раз за всю свою ямайскую эпопею он ощутил  тогда  некоторый
неуют от своей идеи мести вообще, но давать задний ход было уже  поздно  -
даже "зеленых муравьев" отменить оказалось невозможным.
   Это очень неприятная штука.  Начинается  она  в  менструальный  период,
когда любая женщина, амазонка или  неамазонка,  и  без  того  взвинчена  и
чувствует  себя  не  лучшим  образом.  Впервые  болезнь  проявляется,  как
правило,  ночью  в  виде  невыносимой  чесотки  в  вагине.  Любая  попытка
почесаться лишь усугубляет страдания. Чесотка не  только  не  утихает,  но
уходит  глубже  и  превращается  в  мучительную,  то  острую,  то  немного
стихающую, но не прекращающуюся ни на секунду боль.
   Вскоре и окружающие, и сама больная чувствуют вонь - резкую, ни на  что
не похожую, истекающую из вагины. С этого момента женщина  превращается  в
полусумасшедшее существо, наблюдающее за  собственным  умиранием.  Больная
иногда начинает жутко кричать, звать на помощь, но чем дольше,  тем  крики
становятся реже. Обреченная затихает в ожидании смерти-избавительницы.
   Но ее поджидает еще и психологический шок,  когда  к  боли  добавляется
омерзение к  своему  телу.  Сначала  несчастная  чувствует  жжение,  затем
щекотку оттого, что кто-то ползает по ней. Это и есть "зеленые муравьи"  -
отвратительные мутанты, похожие на термитов, которые поедают тело изнутри.
Из чего следует, что  жизненно  важные  органы  уже  повреждены  и  смерть
наступит не позже чем через час.
   У  женщин  месячные  наступают  в  разные  сроки.   Поэтому   "зелеными
муравьями" заболели сначала только три  амазонки.  Жили  они  все  в  доме
Аугусто и поэтому дом сразу же пропитался  специфическим,  ни  на  что  не
похожим  запахом.  Как  и  все  прочие  жертвы  первых  дней  "Холокаста",
заболевшие  женщины  были  тут  же  убиты.  Следующим  повезло  меньше   -
"Холокаст" очень быстро вышел  на  тот  уровень,  когда  страх  заразиться
уступил  место  апатии  и  заболевших  больше  уже  не  убивали.  Особенно
амазонок.
   К ним, обреченным, порой уже  обсыпанным  полчищами  зеленых  муравьев,
смердящим и корчащимся от болей, то и дело врывались алчущие,  обезумевшие
мамуты - многие из которых уже со своими страшными язвами. Большинство  из
них было уже неспособно к какому-либо соитию, но это их не останавливало -
главным для них было насилие над женской плотью. Очень скоро  поэтому  все
амазонки были истреблены.


   Дико, просто дико смотрелась дуэль Киямпура  и  Ноблеса  в  обезумевшем
лагере мамутов, где смерть уже выглядела естественнее всего, а  нормальная
жизнь была совсем забыта. Для тех, кто еще был жив, и  особенно  тех,  кто
еще чудом не заболел, эта дуэль стала единственным развлечением.
   Мамуты вообще не  отличаются  разговорчивостью.  Когда  они  не  заняты
делом, то обычно сидят у себя в казармах на койках и тупо пялятся  в  свои
мемо, следя за событиями малохудожественных приключенческих стекол. Иногда
они собираются для коллективного принятия нарко, но даже в  такие  моменты
их общение сводится разве что к тому, что время от времени они встречаются
друг с другом замутненными взглядами. Они никогда не поверяют  друг  другу
свои проблемы. Они никогда, даже в сильном опьянении, не разражаются  хотя
бы безадресными монологами. Им достаточно просто сидеть  рядом,  занимаясь
каждый  собственными  делами.  Необходимо,  правда,  отметить,  что  такое
молчаливое   совместное   времяпрепровождение   для   мамутов   совершенно
необходимо - они не переносят одиночества.
   Сейчас, перед неизбежной и ужасной смертью, печать  молчания  оказалась
сломана. То один, то другой  вдруг  начинал  приставать  с  разговорами  к
оказавшемуся рядом сослуживцу, безуспешно,  косноязычно  пытаясь  поведать
что-то очень важное,  ничего  важного,  само  собой,  за  душой  не  имея.
Особенно старались еще не заболевшие. В  этих  беседах  не  было  никакого
толку - перед смертью мамуты получили возможность узнать, что они не умеют
не только слушать, но и говорить. Однако дуэль главных  фаворитов  Аугусто
заняла всех.
   Они следили за ней с вниманием, которого с их стороны  не  удостаивался
ни один спортивный поединок. Они спорили друг с другом, они болели  -  это
помогало им хоть чуть-чуть забыть  про  собственную  болезнь  или  про  ее
ожидание. Еще немного, и они стали бы заключать денежные пари - до  этого,
правда, все-таки не дошло.
   - Кто сегодня следит за Киямпом?
   - Серый Иван.
   - А где он?
   - Он следит за Киямпом.
   - Я тебя сейчас прикончу, гадина! Где Киямп?
   - Я не знаю. За ним Серый Иван сегодня следит.
   В начале дуэли следить за Киямпуром было очень удобно -  он  как  занял
позицию, так ее и не покидал. Выйдя из блока, в  котором  жил  Ноблес,  он
спрятался в блоке напротив - тот пустовал с первых дней  "Холокаста"  -  и
через наблюдательных "стрекоз" стал  следить  за  моментом,  когда  Ноблес
покинет свое убежище. Ноблес, однако, не спешил выходить ни  через  двери,
контролируемые Киямпуром, ни каким-либо другим способом.
   Ноблес  не  выпустил  "стрекоз",  не  прошел  невидимкой  и  вообще  не
воспользовался ни одной из куаферских штучек, о которых мог узнать хотя бы
из стекол. Ничего из этого арсенала он не мог использовать, даже  если  бы
очень  захотел,  просто  потому,  что   не   умел   работать   какими-либо
интеллекторами, кроме тех, что установлены на вегиклах.
   В этом смысле, кстати говоря, у него было с Киямпуром равное положение.
У того тоже интеллектора не было, только  по  другой  причине.  Киямпур  с
детства был членом тайного и очень древнего ордена "Мамма-Г",  признающего
только биологический интеллект. Он ненавидел интеллекторы и  прочие  умные
приборы. Он не то чтобы видел в них опасность для человечества  -  на  эту
опасность,  если  она  даже  и  впрямь  существовала,  ему  было   глубоко
наплевать, - он в них видел расслабляющее начало и  поэтому,  считая  себя
мужчиной из мужчин, не мог их воспринять по достоинству.
   Поэтому их дуэль очень походила  на  дуэль  Дикого  Запаха  -  странное
название,  пришедшее  из  глубин  доисторической  древности  и  означающее
схватку почти голыми руками, с оружием, управляемым только вручную.  Никто
из историков не мог внятно объяснить, при чем здесь запах и как  он  может
соединяться со словом "дикий". Наибольшее распространение получила  версия
о том, что Дикий Запах есть запах смерти.
   Ну и, кроме оружия, оба дуэлянта использовали только самые элементарные
приборы.
   Ноблес  имел  у  себя  на  вооружении  иллюзиопроизводитель,  не  такой
совершенный и переносной, какой был у покойного  Антона,  а  громоздкий  и
маломощный. Но тем не менее Ноблесу удалось запустить  девять  собственных
изображений для  отвлечения  противника.  Каждое  из  них  несло  на  себе
гигантские наплечники и каждое,  выскочив  через  дверь,  через  окно  или
просто через взорванную этим стену,  бежало  с  огромной  скоростью,  паля
налево и направо из иллюзорных скварков.
   К чему-то подобному Киямпур, естественно, был готов; он вел  наблюдение
за домом Ноблеса из девяноста четырех точек, на  каждой  из  которых  были
установлены  линейный  скварк,  путевой   интегратор   и   зелографический
суперпамперс - подобного добра у Киямпура было навалом, ибо заведовал всем
вооружением армии Аугусто.
   Когда Ноблес выскочил из своего дома, тот вспыхнул, но  успел  ответить
из всех замаскированных ультразвуковых и огнеметных пушек, к чему  Киямпур
тоже был готов - вцепившись в  спецподушку,  он  в  тот  же  миг  взмыл  в
поднебесье на вершине взрывного гриба, ничуть не покалечившись.
   Такого Ноблес, в боевом искусстве неискушенный, не ожидал.  Он  выиграл
несколько секунд, но зато растерял практически весь свой арсенал. В момент
взрыва он был,  естественно,  укрыт  противоударным  плащом.  Однако  плащ
оказался не очень исправным, и Ноблеса чуть не расплющило взрывной волной.
Лишь чудом он выжил, но в самый  ответственный  момент  ненадолго  потерял
сознание  и,  недвижимый,  попал  в  поле  зрения  расставленных   повсюду
киямпуровых приборов.
   Тут бы и пришел конец Ноблесу, если бы не болельщики. Серый Иван, всего
лишь  накануне  заболевший  каменным  недугом,  вызывающим   множественное
окаменение органов, и потому передвигающийся с большим трудом,  увлеченный
схваткой,  подобрался  слишком  близко,  а  когда  понял  это,   испуганно
заметался, пытаясь скрыться.
   Киямпур сверху увидел двоих: одного, лежащего  неподвижно,  и  другого,
дергающегося в явной панике, и принял решение уничтожить на всякий  случай
обоих. Первым он сжег Серого Ивана, а вот Ноблеса сжечь у него не  хватило
времени. Подоспевшая вторая взрывная волна,  отраженная  от  земли,  сбила
прицел, и Киямпур промазал. Пока он целился во второй  раз,  Ноблес  успел
прийти в себя и спрятался в заранее намеченном укрытии.
   Два дня после этого никаких событий не происходило. Ноблес  отлеживался
в убежище, приходя в себя от ран  и  депрессии,  вызванной  поражением,  а
Киямпур был неожиданно вызван Аугусто, сходящим с ума от ужаса  и  чувства
заброшенности, и послан черт-те куда проверять возможность засылки десанта
на неконтролируемую территорию. Однако  через  два  дня  Киямпур  по  мемо
связался с Ноблесом и заявил о готовности вновь встретиться.
   Киямпур предложил продолжить  дуэль  вне  причесанной  зоны  на  боевых
бесколесках. Ноблес в ответ  промолчал,  но  Киямпур  это  молчание  понял
правильно и, сказав: "Ладно, до встречи!", отключил связь.
   Сойдясь на рассвете в намеченной точке, они тут же ринулись друг  другу
навстречу, исполняя сложные  маневры,  нанося  удары  и  уходя  от  ударов
противника. Киямпур, позабыв  свойственную  ему  хитрость,  несколько  раз
попытался  прямо  протаранить  бесколеску  Ноблеса,  но   тому   удавалось
уворачиваться.
   Подвывая  от  ненависти,  закусив  губу,  но  не   потеряв   ни   капли
рассудительности, Ноблес бросился к самому незащищенному месту  бесколески
врага - днищу. Но Киямпур сделал сложный маневр, и спустя несколько секунд
противники вошли в "любовную классику" - позицию днищем к днищу, в позицию
равных по силе бойцов на идентичных по летным качествам бесколесках.
   Случайно такое  происходит  очень  редко.  Обычно  "любовную  классику"
исполняют намеренно; это очень трудная фигура, особенно на скоростях,  она
свидетельствует  о  высоком  мастерстве  и  тончайшем  чутье   участников.
"Любовная классика" - пилотажная фигура для парадов и соревнований.  Когда
же она случается в бою, то бой между двумя этими соперниками по  неписаным
суеверным  традициям,  оставшимся  еще   со   времен   Пульсарной   войны,
прекращается.
   Мимолетное воспоминание об этой традиции на долю секунды смутило  обоих
соперников, но думать о постороннем было некогда - в таком положении ни на
мгновение нельзя отвлечься. Попавшие в "любовную классику"  имеют  надежду
победить только в том случае, если противник совершит ошибку.  Киямпуру  и
Ноблесу оставалось поэтому лишь одно - не совершить ошибку и ждать,  когда
ее  допустит   другой.   Требовалось   только   предельное   внимание   на
неопределенно долгое время. А это изматывает.
   Оба поморщились и устремились вперед.
   Очень скоро даже край затравочной зоны пропал  из  виду.  Темно-зеленый
ковер внизу сменился на более естественный для Ямайки  вид  поверхности  -
серо-голубой, с черными прожилками. Правда,  для  того,  чтобы  любоваться
пейзажем, у них не было не только времени,  но  и  возможности  -  фигура,
сотворенная из их бесколесок, мчалась куда-то по прямой, однако  при  этом
еще и вращалась самым некомфортным образом.
   Промелькнули внизу озера, которые Аугусто присмотрел несколько  месяцев
назад для рыбалки, сверкнула изгибом  река  Амазонка,  а  дальше  начались
высотные леса, очень красивые, но слишком ядовитые для  людей.  К  этим-то
лесам фигура из бесколесок по непонятной причине и стала вдруг  с  опасной
скоростью  приближаться.  И  для  спасения  оставалось   только   одно   -
согласованные действия, временный союз.
   До столкновения оставались секунды, когда Киямпур чуть-чуть подал  свой
аппарат в сторону и тут же вернул его в прежнее положение  -  будь  Ноблес
бойцом чуть более талантливым,  он  бы  этим  воспользовался,  и  Киямпуру
пришел бы конец, но у него и реакции  не  хватило,  и  страх  врезаться  в
высотные леса помешал.
   - Ноблес, сейчас врежемся. Давай вверх! - послышался  голос  по  связи.
Ноблес принял предложение Киямпура, и они ушли от катастрофы.
   Минут через сорок, когда оба противника совершенно  выдохлись,  Киямпур
снова подал голос:
   - Может, на завтра перенесем?
   Ноблес промолчал, скрипнув зубами. Еще через полчаса он сказал:
   - На завтра, так на завтра. Отваливай.
   - Ну конечно! - ядовито хохотнул Киямпур. - Чтобы  ты  тут  же  меня  и
прищучил!
   - Отваливай, сказал!
   И Киямпур, поверив сопернику, отвалил в сторону.
   - Так завтра на том же месте и в то же время! - крикнул он, исчезая  за
горизонтом.
   Ноблес долго летал над серо-голубыми джунглями Ямайки. Все внизу дышало
спокойствием, и возвращаться в ад, устроенный покойником  Федором,  совсем
не хотелось. Но другого места для возвращения у Ноблеса не было.
   Назавтра все повторилось в точности. Вплоть до того, что они снова чуть
не врезались в высотные леса - правда,  теперь  уход  наверх  они  провели
согласованно и вообще время от  времени  переговаривались,  спокойно,  как
друзья, о всяческих пустяках.
   Выдержали они час с небольшим. Первым сдался опять Киямпур.
   - Ну все. Меня от тебя тошнит. Если не возражаешь, перенесем на завтра,
я тут немножечко с бесколеской поколдую.
   Но, поколдовал он над ней или не поколдовал, эффект и на следующий день
был все тот же.
   Встретившись на четвертый день, они приветственно помахали  друг  другу
крыльями и разлетелись без боя в разные  стороны.  Надо  было  придумывать
какую-нибудь другую дуэль.
   В тот же день Ноблес  вызвал  Киямпура  через  свое  мемо  и  предложил
встречу на скварках.
   - У тебя нет шансов, - ответил Киямпур.  -  На  скварках  я  тебя  вмиг
положу. Ты даже не успеешь понять, что проиграл. На скварках я  чемпион  -
когда-то из-за этого я и попал к Аугусто.
   - На скварках, - тв