- и мы по-соседски сблизились. Владимир
Петрович,  невероятный болтун, увлекался народными промыслами, и  мы  часами
обсуждали "заветные секреты предков"; снабженца я  пару  раз угостил бренди;
дамам  говорил  разные  приятности.  Только  и  всего.  Зато  отныне  я  мог
положиться на этих людей.
     Но  дело  только  раскручивалось. Мне предстояло учесть массу  мелочей,
устранить  множество  скрытых препятствий, причем сделать  это  ненавязчиво,
так,  чтобы  отдельные  детали не  сложились  впоследствии у других  в целую
картину.
     Например,  я  долго  искал  благовидный предлог, чтобы в нужный  момент
удалить Константина  с участка  на час-полтора, твердо зная при этом, что он
не вернется неожиданно. Вскоре я решил и эту задачу.
     В лесу, примерно в полутора километрах от поселка, мы как-то наткнулись
на  родник с ледяной прозрачной  водой. Отведав ее,  я так  восторгался, что
Константин сам предложил делать здесь запасы для кухни и умывальника. И даже
привез  из  дома десятилитровую пластмассовую канистру. Ходили  к роднику мы
поочередно. Проведя хронометраж, я убедился, что процесс наполнения канистры
с учетом  пути туда-обратно отнимает никак не менее  одного часа пяти минут.
Меня это вполне устраивало.
     Параллельно я разрабатывал прочие пункты своего плана.
     Во-первых, убедил Константина, что мне безумно нравятся  жареные грибы.
Во-вторых, уговорил  его принимать пищу  исключительно  в  домике, мотивируя
тем, что на свежем воздухе нет отбоя от мошкары, вызывающей у меня аллергию.
Далее устроил так, что за столом у меня появилось постоянное место,  как раз
у торцевой стены, к которой я любил привалиться спиной  после чашки кофе. И,
наконец, в один из приездов я тайком захватил с  собой ручную  дрель и, пока
Константин  ходил к  роднику, просверлил в стене, за своим стулом, у  самого
пола, тонюсенькое сквозное отверстие. Даже если  его заметят, служить уликой
оно не может. Просверлить его мог и прежний владелец.
     На этом подготовка была в общих чертах завершена.
     Оставалось выбрать время.
     Заканчивался август. Откладывать на  октябрь было опасно: могли грянуть
ранние  заморозки.  Значит,  сентябрь. Но опять же,  меня  устраивали только
выходные  дни, а  еще  точнее --  одно из  воскресений.  Взвесив  все "за"  и
"против", я наметил акцию на третье воскресенье сентября.
     С первых осенних денечков я принялся исподволь обрабатывать Константина
в  том смысле, что не худо бы устроить маленький  праздник урожая, пригласив
на него наших новых друзей.
     Константин с восторгом клюнул  на мою идею. Так и получилось, что после
ряда моих доводов он сам предложил дату: третье воскресенье сентября.
     Тетива была натянута, пружина отведена.
     И вот приблизился день, о котором я так долго мечтал.
     На дачу мы  приехали в субботу. Я сходил к роднику --  по графику. Ночью
как по заказу прошел несильный дождь.
     Ранним утром мы  двинулись в  лес --  грибному  жаркому  предстояло быть
главным блюдом  на нашем  празднике.  Константин специально  привез  из дому
большую сковородку.
     После "охоты" Костя, как всегда, здесь же, в  лесу, придирчиво осмотрел
мою добычу и  даже  похвалил.  Я делал  несомненные успехи.  В  отходы пошло
совсем немного.
     Мы  двинулись в  обратный  путь.  Но  тут мне  захотелось в кусты.  Они
надежно заслоняли меня от Константина,  и я без опаски разыскал припрятанный
ранее полиэтиленовый пакет, куда складывал совсем иные находки. Замаскировав
пакет сверху крупными подосиновиками, я быстро нагнал друга.
     Вернувшись в домик, мы обнаружили досадный  сюрприз: канистра лежала на
боку, вдобавок колпачок был плохо закручен, и почти вся вода вытекла. Должно
быть,  кто-то  из  нас в  темноте  перевернул ее. Наверное, я.  Ведь я такой
неловкий!
     Константин долго  успокаивал меня, а затем взял канистру и отправился к
роднику. Я неохотно уступил его порыву,  пообещав, однако,  заняться чисткой
грибов.
     Проводив  друга  взглядом,  я бросился в домик. За этот час  предстояло
многое успеть.
     Я  снял  с гвоздя  небольшую  походную  сковородку, которой  мы  обычно
пользовались, плеснул в нее масла и поставил на плиту, где уже  горел огонь.
Затем достал тот самый пакет с грибочками (их  я почистил еще  в лесу, чтобы
не  терять времени).  Оставалось порезать  их помельче  и  бросить в кипящее
масло. Когда они подрумянились, никто не признал бы в них поганок. Обжарил я
их как следует,  ведь грибной  яд  не боится термообработки. Затем переложил
дьявольскую  поджарку в  банку  из-под  соуса, а  ту  спрятал в  свою сумку.
Сковородку я  вымыл с персолью и  повесил на место. Еще десять  минут отняли
хлопоты, связанные с подготовкой шумового эффекта.
     ...Когда Константин принес воду, передо  мной  высилась  кучка отборных
очищенных грибов.
     И вот пробил урочный час.  Гости не заставили себя ждать. Теперь  ничто
не  мешало  мне выполнить  задуманное. Предвкушение  тончайшего  наслаждения
охватило мою душу.
     Эти простаки  тоже предвкушали  --  сытный  обед  и выпивку.  Чувствуете
разницу между человеком с идеей и приземленным обывателем?
     События развивались точно по моему сценарию. Очередной осмотр  участка,
огороднические советы, обсуждение видов на погоду...
     Наконец гости расселись за столом. Естественно, я занял свое постоянное
место. После первого тоста Владимир  Петрович рассказал  довольно  бородатый
анекдот,  выдав   его  за  свежий,  Георгий,  успевший  где-то  приложиться,
подхватил  эстафету,  я тоже не  остался в  долгу...  Обстановка  за  столом
становилась все непринужденнее.
     На  время я вошел  в  роль  души компании, поведав  несколько  забавных
историй,  последняя  из которых  была  связана  с  грибами.  Раскрасневшийся
Константин  клюнул  на   приманку,  добродушно  пошутив  относительно   моих
"охотничьих" способностей.
     Все  посмеялись,  затем  Рая,  жена  снабженца,  с  веселой  грозностью
воскликнула:
     --  Значит, у вас  был плохой учитель!  Попались бы вы в мои руки,  уж я
сделала бы из вас профессора грибных наук!
     --  Надеюсь, нас не накормят поганками? -- блеснула  остроумием Екатерина
Евгеньевна.
     -- Что вы!  --  принялся успокаивать гостей  Константин, у  которого было
плоховато с юмором. -- Я всегда проверяю его сбор. Каждый грибочек.
     Мысленно я поаплодировал этому недотепе.
     За окном заморосило.
     До  чего же приятно слушать шум дождя, сидя  за накрытым  столом и ведя
милую  беседу, осознавая,  какой  ты неглупый парень и как далеко  пошел бы,
сложись обстоятельства иначе!
     Гости  усиленно налегали  на  закуски, а тем  временем аромат  грибного
жаркого, доносившийся с кухни, становился все более дразнящим.
     -- О! Какой запашок! -- Снабженец не без намека закатил глаза.
     Просиявший  Константин тут же  рванулся со стула  и вскоре  появился  с
гигантской сковородой, держа  ее на вытянутых руках. Однако  небольшой стол,
за  которым мы собрались, был и  без того тесно заставлен тарелками, так что
ему пришлось  водрузить сковороду  на  тумбочку.  Взяв  шумовку, он принялся
выкладывать яство на чистые тарелки, которые по одной передавал на стол. Все
терпеливо ждали, когда закончится эта процедура.
     Я внутренне напрягся: приближался ответственный момент.
     Наконец Константин сел на место и потянулся к бутылке:
     -- Ну-с!
     -- Постойте-ка! -- Я  сделал таинственный  жест.  -- Ради такого  случая у
меня сюрприз... -- и  я нагнулся, чтобы достать бутылку  коньяка,  стоявшую у
стены за моим стулом.
     Ее появление было встречено радостным оживлением.
     Но не успел  я выпрямиться,  как что-то  произошло. По крыше зашуршало,
словно там проснулись Али-Баба и сорок разбойников, затем с тыльной  стороны
дома послышались частые тугие удары, как если бы стену обстреливали из сотни
рогаток.
     -- Боже, что это?! -- испуганно вздрогнула Екатерина Евгеньевна.
     --  Гром   небесный...  --  ухмыльнулся   Владимир   Петрович.  --  Ну-ка,
признавайтесь, кто грешен?
     Я  вскочил на  ноги, всем  своим видом демонстрируя стремление выбежать
наружу,  чтобы установить  причину  шума. Мой  порыв  заразил  остальных, и,
повинуясь стадному инстинкту, гости бросились из домика.
     С этого момента счет пошел на секунды.
     Едва необъятный зад Екатерины Евгеньевны -- последней  в этой веренице --
скрылся  за  дверью,  как  я  начал  действовать.  Первым  делом  я  расплел
проволочную петлю, затем вынул из сумки, стоявшей у стены, ту самую баночку,
выложил содержимое  в тарелку Костантина, все аккуратно перемешал, а баночку
снова спрятал в сумку. Все это я сделал быстрее, чем здесь написал.
     Когда я выбежал на улицу, Екатерина Евгеньевна  еще только заворачивала
за угол.
     Я неприметно присоединился к компании. Наши гости, столпившись у задней
стены, недоуменно разводили руками.
     -- Загадка природы! -- возвестил Георгий Борисович.
     Естественно,  я  тоже  напустил на  себя  озабоченность,  хотя  никакой
загадки для меня не существовало.
     Вдоль задней стены тянулась глубокая канава, заполненная дождевой водой
пополам с глиной. Во избежание  размыва прежний владелец  укрепил ее  стенки
кольями, камнями и даже  толстым металлическим листом, поставленным  в самом
опасном месте. Покатая крыша домика, скрытая кустом сирени, нависала как раз
над канавой. Мне, с моим инженерным умом, совсем нетрудно было устроить этот
спецэффект.  На крыше я расположил  пакет, наполнив  его  мелкими камешками.
Груз удерживался планкой,  а та -- тонкой стальной проволочкой,  второй конец
которой я пропустил через дырочку, просверленную мною в стене, и закрутил за
неприметный гвоздик у самого  пола. Все было так  отрегулировано, что стоило
просто  потянуть  за  струну, как  планка освобождалась  и  камешки  лавиной
ссыпались по крыше,  падая с высоты на металлический  лист, имевший заметный
наклон.  Камни тут же  тонули  в грязной жиже, а от  проволочки,  совершенно
неприметной в мокрой траве, я рассчитывал избавиться в ближайшие две минуты.
     Но прежде следовало рассеять недоумение собравшихся.
     Я деловито осмотрел место события и указал на металлический лист.
     -- Что ты  хранил  на  крыше,  Константин?  Видишь,  оттуда могло что-то
упасть прямо на лист. Потому и грохот...
     -- Верно! -- согласился он. -- Понятия не имею, что там лежало, ни разу не
заглядывал, но, несомненно,  ты прав... Бог  с  ним!  Идемте за стол,  грибы
остывают. -- Он первым двинулся обратно.
     Теперь  можно  было  не  спешить. Я дождался, пока народ  последует  за
хозяином,  затем разыскал  в мокрой  траве  свившуюся проволоку, смотал ее в
клубок, а тот зашвырнул в канаву. Ну вот, никаких следов. Не считая баночки.
Но и до нее дойдет очередь.
     Я вернулся в комнату и занял свое место.
     Бокалы наполнились, пирушка продолжалась.
     Я  с  холодным  любопытством  наблюдал,  как  Константин жадно  уминает
поганки.  Появится ли  предчувствие смерти  в его глаза?  Впрочем, не  будем
спешить.
     А  веселье  разгоралось. Праздник явно  удался. Даже Владимир Петрович,
разохотившись, осмелился пригубить рюмочку.
     Я  поглядывал  на   часы:  важно  сыграть  в  унисон.  Я   тоже  должен
продемонстрировать недомогание. Это отведет от меня малейшие подозрения.
     Тем временем Рая принялась уговаривать компанию  немедленно отправиться
по грибы. Тем  более дождик только что прошел. А после можно продолжить. Она
растормошила всех.
     Тут же начались шумные сборы.
     -- А ты  чего  сидишь? -- Константин удивленно посмотрел на меня. Никаких
симптомов  отравления он пока не обнаруживал. У  этого  бугая было  поистине
лошадиное здоровье.
     --  Рад бы, да не могу, -- сморщился я. --  Что-то  крутит. Вы идите, а я,
пожалуй, прилягу.
     Владимир  Петрович  тоже  отказался  от  похода в  лес,  вспомнив,  что
договорился  заскочить в  соседнее садоводство к приятелю за ручной лебедкой
для выдергивания пеньков. -
     Всей толпой мы вышли из домика.
     Грибники  направились  через  огороды  к  лесу,  а  я  решил  проводить
Владимира Петровича, ощутив  внезапно, что  моя ссылка на недомогание не так
уж  фальшива.  Кружилась голова,  участилось сердцебиение. Чему  удивляться?
Самовнушение -- отнюдь не безобидная штука.
     Мы  неторопливо  вышагивали  по  пыльной   дороге.   Владимир  Петрович
увлеченно рассказывал о старинных способах, посредством которых наши прадеды
избавлялись от пней. Трещал он как сорока.
     Я слушал  вполуха.  А  удачно получилось,  что  эта  фанатичка  утащила
компанию в  лес. Быть может, приступы боли начнутся у  Кости в  каком-нибудь
болотистом овражке? Там его и кондрашка хватит.
     Незаметно мы дошли до "фазенды" Владимира Петровича, расположенной, как
я уже упоминал, в  дальнем углу садоводства. Здесь на большинстве  участков,
как говорится, конь не валялся. Лишь  ближайший  сосед  моего спутника успел
разбить несколько грядок да насадить густой малинник. Вокруг не виднелось ни
души.
     Участок Владимира Петровича тоже требовал немалого пота. Грядки у него,
правда,  были  --  сплошь засаженные картофелем,  но  укрываться  от непогоды
приходилось в крохотном  шалаше,  крытом еловыми лапами. Не знаю, как уж там
умещалась любезная Екатерина Евгеньевна.
     Тем не  менее  Владимир  Петрович с энтузиазмом развернул  передо  мной
грандиозный проект  обустройства своего клочка. Он водил меня из угла в угол
и  говорил,  говорил,  говорил... От  его  несносной трескотни раскалывалась
голова.
     Рядом  с  шалашом  я  увидел  странной  формы глубокую яму,  сужающуюся
кверху.
     -- Клады ищете?
     -- Голубчик! --  пропел он.  -- Перед вами  -- так  называемый новгородский
погреб. Устроить -- сущие пустяки, зато картошка не померзнет. Гарантия! Суть
в том, что яма сужается к горловине, и земля удерживает тепло, -- он пустился
в бесконечные пояснения.
     -- Не великоват ли погребок?
     -- Как бы не оказался мал! -- захохотал он, запрокинув лысеющую голову. --
А дело в том, -- он понизил голос,  будто доверяя  сокровенную тайну, -- что я
владею  уникальной  технологией,  позволяющей  собирать по  двадцать  мешков
картофеля с сотки! Осторожно, не подходите к краю, может обвалиться.
     Я  незаметно  глянул на циферблат. Не  исключено, что  у  моего лучшего
друга  уже  начались колики.  Вдруг Владимир Петрович успеет отвезти  его  в
больницу?  Нет,  надо  немедленно  сплавить  этого  невероятного говоруна. Я
протянул руку:
     -- Владимир Петрович,  спасибо за  интересный рассказ,  но мне, кажется,
пора.
     -- Голубчик! -- сладкозвучно пропел он. -- Я  вижу,  что заинтриговал вас.
Ах,  какая жалость,  что  мне надо уезжать!  Ну  ничего.  Вот вам блокнот  с
любопытнейшими выписками. Я три вечера просидел  в Публичке,  роясь в старых
журналах,  и не жалею. Посмотрите, голубчик.  И Константину покажите. Только
блокнот верните, обязательно, я без него как без рук.
     -- О чем разговор! -- Я  сунул блокнот  в карман. Он сел в машину и завел
мотор.
     -- Садитесь, я вас подброшу.
     Меня вдруг резко затошнило от запаха бензина.
     -- Спасибо, лучше пройдусь. Такая замечательная погода!
     --  Как  знаете...  Ну, до  скорого! -- Он уже выехал на дорогу, но снова
затормозил и крикнул мне, высунувшись в окошко: -- Голубчик! Не в службу, а в
дружбу... В шалаше лежит  отвертка с красной ручкой. Я брал у Константина  и
совсем  запамятовал отдать. Сделайте это, пожалуйста, за меня,  если вам  не
трудно.
     -- Что за пустяки, право...
     Наконец-то он нажал на газ и запылил по дороге.
     Я  провожал его  взглядом. Вот,  слава-те  Господи, машина скрылась  за
поворотом.
     Вот все  и свершилось, подумал  я.  Сколько выдумки и изобретательности
было  вложено  в эту акцию,  сколько бессонных  ночей позади! Но где  бурная
радость? Где  эйфория и  душевный подъем? Почему я не  ощущаю  ничего, кроме
скуки? И чем же мне теперь, когда все позади, заполнить свою жизнь,  которая
опять войдет в накатанную, будничную колею?
     Не забыть  бы  выбросить банку...  Ах да, еще прихватить  эту  дурацкую
отвертку.
     Я  нагнулся,  заглядывая  в шалаш, и...  едва не заорал от дикой боли в
животе. Все  завертелось  перед  глазами.  Пытаясь сохранить  равновесие,  я
отпрянул назад,  ноги  мои подкосились, и вдруг я  ощутил, что лечу, лечу  в
бездну, в ад... Глухой удар, резкая боль в ноге -- я потерял сознание...
     Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я очнулся. Нет, это еще был
не ад.  Я  лежал на  дне  "новгородского"  погреба,  настоящей волчьей  ямы.
Земляные  стены  почти сходились наверху, оставляя  видимым  круглый  клочок
неба. Я попытался  подняться, но острая боль  в ноге исторгнула крик из моей
груди. Ощупав левую штанину, я понял, что у меня перелом.
     Я  завопил  во всю силу  своих легких. Но  крик,  казалось, гас в  этом
земляном  мешке.  Я вспомнил, что  поблизости --  ни  души. Господи,  как  же
выбраться  отсюда?! В  погребе  не  было  ничего,  кроме  пустой  бутылки  с
налипшими изнутри чаинками.
     Я попытался здраво  осмыслить ситуацию,  когда  новый  приступ боли, на
этот раз в животе, в почках, в селезенке, -- заставил меня вертеться волчком.
     "Ты  же  отравлен,  --  ухмыльнулся  кто-то  внутри  меня.  -- Своими  же
грибочками.  Ты ведь хорошо знаешь симптомы отравления, так что не обманывай
себя. Но, Боже правый, как это могло случиться?!"
     На   миг  меня  посетила  безумная   мысль,  что  Константин  вынашивал
аналогичный  план и,  в  свою очередь, осуществил  его.  Но  это невозможно!
Константин генетически  не способен  на подобный поступок. Да и как он сумел
бы? Хотя именно он раскладывал жаркое по тарелкам. По тарелкам...
     И тут на меня снизошло озарение.
     Когда я подложил  ему "гостинец", его порция стала хоть и ненамного, но
больше.  Вернувшись в  комнату первым, Константин заметил это  и  переставил
наши тарелки, желая оказать мне  любезность, ведь я так восторгался жареными
грибами!
     Гениальный план  рухнул  из-за  его совершенно идиотской  деликатности,
анекдотичной щепетильности.
     Этому недотепе снова повезло, и снова -- благодаря случайности, а не уму
и проницательности -- вот что бесит!
     Но я еще не потерял  надежды выкарабкаться и долго кричал, рассчитывая,
по  крайней  мере,  на  возвращение Владимира  Петровича.  Однако  проклятый
болтун, похоже, все еще точит лясы со своим приятелем.
     Если  вас  интересует,  какие физические  муки я терпел,  обратитесь  к
любому  справочнику  по грибным отравлениям,  там  все подробно описано,  и,
поверьте, описано весьма точно. Но как передать душевные страдания?!
     Иногда  боль  давала  передышку,  и  ко  мне  возвращалась  способность
рассуждать. Разум  не мог смириться с нелепым поражением. А хуже всего, что,
найдя мой труп, скажут: мужик обожрался поганок. Это вам, детки, урок.
     Вот  где трагедия! Вот где  высшая несправедливость!  А ведь  я достоин
восхищения!  Я,  мой  гибкий,  неповторимый  ум!  Господи,  как   я  понимаю
Герострата!
     Моя рука наткнулась на блокнот Владимира Петровича, а шариковая ручка у
меня с  собой... Я должен вытерпеть любую боль,  должен  продержаться до той
поры, пока не поведаю миру о своей блестящей..."
     Далее  каракули  становились совершенно неразборчивыми, как будто автор
уже не владел навыками письма.
     Но нет, на обороте одного из листков я обнаружил еще один абзац.
     "Если я оставлю эти записки в яме, то они наверняка попадут в милицию и
исчезнут в  тамошних архивах. Не хочу! Я затолкаю их в бутылку, а ту, собрав
последние силы, зашвырну в соседний малинник. Авось..."
     Это все.
     Самое   трагикомичное,  что   своей   подписи   новоявленный  поклонник
Герострата так  и  не поставил. Конечно, приложив усилия, я мог бы  выяснить
его имя. Но зачем?  Всевышнему  оно известно,  и  он отмерит грешн