-- Ну, тогда хоть  скажите, как вас звать-величать? Я зайду к Федору, да
шепну, что к нему гость пожаловал.
     -- Прошу  вас  этого не делать. Пусть будет сюрприз... -- Видя, что иного
способа  отвязаться от разговорчивого  деда  нет, он поднял  рюкзак.  --  Ну,
большое спасибо за приятную беседу. Мне пора.
     --  Да  ведь настоящих грибов вы  здесь  не  найдете. Пойдемте, я покажу
места...
     Мурунов,  взвалив  на спину рюкзак,  сделал  прощальный  жест  и быстро
зашагал  в  глубь леса.  Лишь достигнув зарослей  орешника, он позволил себе
оглянуться. Дед, слава-те Господи, удалялся от заветных валунов.
     Однако же в любую минуту на тропинке мог появиться  другой абориген. Не
говоря уже о том,  что  дед наверняка первым делом разыщет Федора Строгого и
поведает тому о странном госте.
     "Дела-а..." -- вздохнул Мурунов, забираясь в чащу. Впрочем, клады никому
не  даются  в  руки  легко.  Их  поиску  всегда  сопутствуют  непредвиденные
обстоятельства. Надо дождаться темноты...
     Он огляделся по сторонам, обнаружив с радостным изумлением, что попал в
настоящее грибное  царство. В низинках, покрытых ярко-зеленым мхом, розовели
шляпки  свежих  сыроежек,  в  полный  рост  вымахали  целые  россыпи   тугих
моховиков;  по  пригоркам  же  без  всякой  опаски  привольно  расположились
желтеющие цепочки лисичек и стайки крепких подберезовиков и красноголовиков.
Хоть косой коси. Мурунов даже забыл про клад. Ради одной этой красоты стоило
приехать сюда!
     * * *
     Ночь выдалась  лунной, как  по  заказу. Мягкий рассеянный  свет заливал
поляну, еще контрастнее подчеркивая черноту леса. Редкий кустарник, что  рос
вдоль   тропинки,  насквозь  просматриваемый   днем,   вдруг  превратился  в
непроницаемую завесу. Одинокая могучая сосна отбрасывала густую тень как раз
на  площадку между валунами. Будто сама природа  позаботилась о  том,  чтобы
получше  замаскировать  кладоискателя.  Лесные  шорохи не  нарушали  иллюзии
полной  тишины. Изредка  со  стороны Мартынова доносился  перестук  вагонных
колес да приглушенный лай собак.
     Мурунов  снял  дерн. Под ним  оказался рассыпчатый песок. Что  ж,  Петр
Строгий с умом укрыл свой клад.  Песчаный пригорок -- надежная гарантия того,
что грунтовые воды, как и дождевые, не причинят сокровищу вреда.
     Копалось легко.  Яма  быстро  углублялась.  Внезапно осознав,  что  его
колени дрожат --  не от физического напряжения, а от нервных токов, -- Мурунов
усмехнулся. Надо же! А ведь не исключено, что здесь вообще ничего нет.  Быть
может, Петр Строгий любил пошутить?
     Лопата глухо ударилась о преграду.
     Не было  больше ни  ясных звезд, ни светлой луны,  ни ночного неба,  ни
запахов, ни звуков. Вселенная сжалась до размеров узкой ямы, с краев которой
шуршащими струйками осыпался  песок,  будто  дразня  непрошеного  искателя и
защищая от него клад.
     Он  лихорадочно  выбрасывал  песок наверх  --  лопату  за  лопатой, --  и
казалось, этому не будет конца.
     Но  вот  обнажилась  верхняя  плоскость  захоронки. Рухнув  на  колени,
Мурунов принялся окапывать ее руками, сдувая песок с поверхности.
     Тень  сосны  давно уже сместилась, и луна заглядывала прямо  в яму, как
нахальный соглядатай.
     Это был небольшой зеленый ящик военного образца с  двумя металлическими
защелками, покрытыми ржавчиной.  Сгорая от нетерпения, Мурунов схватил топор
и обухом сшиб защелки. Затем просунул лезвие  в  щель и рывком нажал. Крышка
поддалась. Внутри находилось нечто, завернутое в клеенку.
     Наверное, была такая  же  глухая ночь, когда Петр Строгий  зарывал свои
сокровища, пришла нежданная  мысль. Предполагал ли он, что придется  пустить
пулю  в висок?  Странно-таки  устроена  жизнь: все  складывается  иначе, чем
надеялся. Даже у сильных мира сего.
     Раскрыв  складной  нож,  он  разрезал  клеенку крест-накрест.  Под  ней
находилась еще одна оболочка  -- полиэтиленовая пленка в несколько  слоев. Он
распорол и ее. Внутри что-то белело. Ну-ка...
     То, что он извлек из ящика, оказалось обыкновенной канцелярской папкой.
Крупными  печатными  буквами на  ней были  проставлены  инициалы  и  фамилия
известного  политического деятеля, современника  Строгого.  Но  вот  уже лет
пять, как он ушел в мир иной...
     Мурунов развязал тесемки. Бумаги, ничего, кроме бумаг. Он пролистал их.
Справки, списки, докладные, какие-то копии, счета... Даже беглого взгляда на
эту подшивку хватило, чтобы понять, что здесь собран компромат.
     В ящике были только папки.  Десятка три хорошо  сохранившихся папок. На
каждой  -- имя. Бывшая элита, полубоги и небожители... Впрочем, многие из них
уже давно переселились на небо в буквальном смысле слова. Или в преисподнюю?
     Когда-то эти бумажечки стоили дороже золота. А сейчас им -- грош цена.
     А  Строгий, видать, был не дурак.  Понятно, для  чего  он  наполнял эти
папки. Надеялся,  что его не тронут, раз он держит на поводке столько важных
персон. Тогда почему застрелился?
     А  может, он и  не стрелялся  вовсе? Слишком  многим не  давал спокойно
спать  его  архив. Может,  он  высокомерно  улыбался  до последней  секунды,
полагая, что контролирует ситуацию? А его участь уже была предрешена.
     А может, Петр Строгий был "правильный" мужик? И готовился  выступить со
смелыми разоблачениями, но его опередили?
     Да, годится и эта версия, и та, и третья, и десятая.
     Быть может, когда-нибудь наступят просвещенные времена, -- что ж, пускай
тогда  беспристрастный   исследователь   изучит  эти  архивы.   Кальку  надо
сохранить. А пока...
     Муру нов завернул папки в полиэтилен и клеенку, закрыл  ящик и выбрался
наверх.  Забросав  яму песком,  он утрамбовал  его,  да еще  присыпал сверху
хвоей. Вот так хорошо!
     Ему было грустно, но разочарования, тем  более злобы он не испытывал. В
сущности  говоря, частью своего сознания,  быть  может львиной его долей, он
давно  уже жил в мире книг. А это приключение разве не сродни литературному?
Тем более что из книги оно началось, в книгу же и вернется. А в книжном мире
-- свои законы. Притом в глубине души он предчувствовал подобный исход.
     Мурунов  посмотрел   на  часы.   Через  час-полтора   начнет   светать.
Самоиронично  усмехаясь, он извлек  из  рюкзака  вместительную  сумку,  куда
собирался  уложить  найденные сокровища.  Нет  худа  без  добра. Он  все  же
наполнит эту сумку сокровищами, только лесными -- отборными грибами, и успеет
еще на утренний поезд.

РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В МАЛИННИКЕ

     Недавно мой  добрый приятель Павел Иванович Перепечин, тот самый, рядом
с  дачным  участком  которого  прошлой осенью обнаружили скрюченный  труп  с
жуткой  гримасой на лице,  передал мне кипу  блокнотных  листков, исписанных
торопливым мелким  почерком.  Эти бумаги,  по  его  словам  (а  у  меня  нет
оснований не верить Павлу Ивановичу), он извлек из бутылки, которую подобрал
в своем малиннике. Хотел было выбросить их в костер, да вовремя спохватился,
вспомнив о моем пристрастии к подобным находкам.
     Должен  сказать, что и я не сразу принялся  разбирать эти каракули, тем
более что бумага местами намокла и текст расплылся.
     Но  однажды  в бессонную зимнюю ночь  моя рука  потянулась  к неведомым
запискам. Прочитав первую страничку, я уже не мог остановиться и просидел до
рассвета,  продираясь сквозь огрехи  почерка, как  через заросли  шиповника.
Открывшаяся  мне  история,  история  подготовки  и  осуществления  коварного
преступления,  равно как и  невероятный финал дьявольского замысла, потрясли
меня, но одновременно укрепили веру в высшую справедливость.
     На  мой  взгляд,  эта  поучительная история  достойна внимания читающей
публики.
     Я не менял в ней ни слова, лишь восстановил по смыслу испорченные места
(а таких набралось совсем немного) да исправил ошибки, вызванные скорописью.
     Впрочем, довольно пояснений.
     Вот  рассказ человека, душу которого, надо  полагать, Господь обрек  на
вечные муки в аду.
     * * *
     "Времени остается  мало,  а объяснить нужно все. Буду  писать  коротко,
главное, суть. Итак...
     В  мой  смертный час  память возвращает  меня к  тому дню,  когда  мы --
несколько старинных приятелей --  собрались после сауны за накрытым столом. В
углу  комнаты  мирно потрескивал  телевизор. Никто его не смотрел, тем более
что  шла передача на  осточертевшую  всем криминальную  тему. Наверное, один
только я услышал прозвучавшую с экрана реплику милицейского полковника, что,
дескать, органы встревожены ростом числа немотивированных преступлений.  Эта
сентенция вызвала у меня улыбку, которую  я поспешил адресовать Константину,
сидевшему напротив. Тот широко улыбнулся  в  ответ и  приподнял свой бокал с
пивом, совершенно однозначно истолковав мой взгляд.
     Славный, прямодушный, деликатный Костя! Мог ли он догадываться, что вот
уже  второй год  я вынашиваю планы  его убийства  и сейчас  шлифую последние
детали? Лгут, что  человек предчувствует беду. Костя начал обсуждать, у кого
соберемся после сауны в следующий  раз,  не  подозревая, что следующего раза
для него не будет. Жить ему оставалось несколько дней.
     Костя --  мой самый  близкий друг, чуткий и бескорыстный. Для меня в его
лексиконе  отсутствует слово "нет".  Попроси я у него почку для  пересадки --
отдаст без колебаний. Такие друзья воистину редки, их нужно ценить и беречь.
     Я и ценил,  пока в один  прекрасный день не понял,  что ненавижу его до
умопомрачения.  Ненависть, это одно из  самых сильных  человеческих  чувств,
затопила мою душу до краев (ау, тов. полковник!).
     Конечно,  какой-нибудь крючкотвор  может вывести,  будто  я  безудержно
завидовал  Константину. Дескать,  у  того и положение посолиднее,  и  доходы
повыше, и жена помоложе... Клянусь: чем-чем, а  завистью  здесь и не пахнет.
Да  и  как  можно завидовать  доверчивому  олуху,  которого  ничего не стоит
обвести вокруг пальца? Если он чего и добился в жизни, то не благодаря уму и
талантам,  а  лишь  оттого,  что  родился в  сорочке. Меня  посетил  каприз:
испытать на разрыв нить его удачи. Только и всего.
     Вот тогда-то  --  чисто  теоретически  -- я  начал  прикидывать,  нет  ли
безопасного  способа  навсегда спровадить  с  моих глаз  этот  раздражитель.
Поначалу это походило на азартную игру или фантазии полуночи.
     Но тайные мысли имеют  странность самопроизвольно перемещаться по слоям
нашего  сознания  и внезапно  всплывать на самый верх, становясь  навязчивой
идеей.  С трепетом  я ощутил, что игра требует реальной жертвы. Я понял, что
должен сделать  это, если  не хочу  сойти  с ума. Но  осуществить акцию надо
изящно  и красиво:  железное  алиби,  толпа свидетелей  и,  конечно,  полное
отсутствие крови. Ведь я не мясник.
     Едва я принял такое решение,  как  на меня снизошел покой. Я без  труда
загнал свою ненависть в самый далекий закуток души и удвоил знаки дружелюбия
по отношению к Константину, не уступая ему в приветливости и бескорыстии.
     Как  раз  в  этот  период Константин получил  в наследство  от близкого
родственника  благоустроенную дачу  под городом (еще одно доказательство его
нескончаемой везучести!). Я охотно согласился его сопровождать...
     ... А теперь мне придется сделать небольшое отступление.
     Много  лет  назад,  еще  будучи  студентом, я снимал комнатку  у одного
мудрого, хитрого старичка. Однажды он поведал мне историю, гвоздем  засевшую
в памяти.
     Жила в  собственном доме благополучная семейная  пара  средних лет. Муж
был человеком  хозяйственным, тихим и  непьющим.  Словом, идеальный  супруг,
если не считать того,  что уже давно  неспешно готовился отправить дражайшую
половину  на  тот  свет.  План  его  был  прост до  гениальности:  в течение
нескольких лет, шаг за шагом, он приучал жену мыть по вечерам ноги в тазике,
причем  именно  на кухне, рядом с  крышкой люка от погреба.  Он  и скамеечку
удобную  смастерил,  пришпандорив ее  к  полу,  и  колонку поставил, и  даже
приобрел  новый  металлический  таз,  такой  широкий,  что  наполненным  его
невозможно  было  пронести  через  дверь...  Словом,  постепенно  у  хозяйки
выработалась чисто автоматическая привычка.
     Наконец, он наметил дату. Пригласил нескольких соседей на пиво с воблой
(именно на пиво, чтобы не  захмелели и подтвердили  его алиби). И вот  сидят
они на веранде, пивко потягивают, а его  жена, там, на кухне, моет ноги -- за
окном виден ее профиль.
     Соседи -- трое или четверо -- сидят на стульях, а хозяин -- на  стареньком
диване, что примостился  у  стены. На  полу, сбоку  от дивана --  бутылки,  и
хозяин  по  мере  надобности  наклоняется  и  выставляет  их  на  стол.  Вот
наклонился  в очередной раз и  замечает,  что  профиль  жены  за окном кухни
исчез. Значит, дело сделано.
     Тогда он и говорит одному из соседей:
     -- Миша (или Коля), мне отсюда  неудобно  вылезать, сходи, будь добр, на
кухню и попроси Клаву, чтобы несла горячее.
     Тот отправился, а через минуту влетает с перекошенной физиономией:
     -- Беда!
     Бросились они на кухню  всей компанией:  женщина лежит  на полу,  тазик
перевернут... Подняли  ее, уложили  на кровать, вызвали "скорую", а  те даже
рассердились: живых,  мол, не  успеваем обслуживать, а тут -- мертвая...  Вот
такая история!
     -- Как же он это обтяпал? -- спросил я.
     -- Головой, -- усмехнулся старичок. -- В пол, ближе к люку, как раз на том
квадратике,  где  она ставила тазик,  он вбил гвоздь,  но так,  чтобы шляпка
чуть-чуть  выступала.  А острие  гвоздя, к которому  был доступ  со  стороны
погреба, слегка загнул,  чтобы  проводок  не соскочил. Понял,  при  чем  тут
погреб? А  ты думал -- труп спрятать?  Ха-ха!  Чтобы  незаметно  подсоединить
проводки, а после легко их убрать. А за  диваном,  куда он поставил бутылки,
имелся выключатель. Нагнулся, раз -- и нет человека! И все чинно, благородно.
     -- Чем же она его так допекла?
     -- Кто знает! -- усмехнулся он.
     -- Его подозревали?
     --  Ничуть!  Жили дружно,  без скандалов,  да  и  свидетели подтвердили.
Сочувствовали! -- И глаза его весело блеснули.
     Тогда-то  я  и понял простую  истину: если  действовать с  умом,  можно
достичь любой цели, не подвергаясь риску.
     ...Однако пора вернуться к Константину.
     Доставшееся ему владение представляло собой уютный  бревенчатый домик с
участком   в   шесть  соток  и  располагалось   в   садоводстве,  окруженном
заболоченным лесом.  Само  садоводство только-только  обустраивалось. Костин
родственник одним из первых поставил  здесь дом.  Еще  с  десяток энергичных
дачников вели строительство. Но в целом местность выглядела необжитой.
     -- Считай, что эта дача и твоя, ладно? -- взволнованно предложил Костя, --
Приезжай, когда захочешь, бери несколько грядок. Мою Людмилу все  равно сюда
калачом не заманишь, к земле она равнодушна... -- Он вздохнул.
     Его  наивно-простодушный  вид  всколыхнул  мою  ненависть, но уже через
секунду я улыбался ему и с чувством жал руку.
     --  Спасибо,  Костя! Не то чтобы  я согласился,  но  -- спасибо на добром
слове. Земля мне  не нужна, а вот  отдохнуть иной  раз от городского шума не
помешает.
     -- Вот и прекрасно! -- обрадовался он. -- Будем ездить сюда вместе.
     Никогда  не забуду первую ночь, проведенную на  Котькиной  "фазенде". К
вечеру большинство  дачников  потянулось на  электричку. Еще  не  сгустились
сумерки, а вокруг уже не виднелось ни живой души, ни огонечка.
     Намаявшийся за день Константин рано  отправился  на  боковую и  тут  же
уснул как убитый. Как убитый... Любопытные сравнения порой приходят на ум.
     Я вышел на крыльцо покурить. Бледно светила луна. Монолитная масса леса
казалась затаившимся недругом. Лес, у которого отнимали под дачную застройку
участок  за  участком, ненавидел людей  так  же  страстно,  как  я ненавидел
храпящего за стеной Константина. Но лес был бессилен, а я мог многое. Отчего
бы не взять лес в союзники?
     Соблазн был  велик. Один удар  по темечку -- и проблема  решена.  А труп
нетрудно спрятать  так надежно,  что не  найдут  тысячи  ищеек.  С первой же
электричкой можно  вернуться домой, а  на тревожный  звонок Людмилы, который
последует под вечер, ответить возгласом изумления.
     Я  прислушался. О,  этот  отвратительный  храп!  Как  он  распалял  мою
ненависть!
     Но я  не поддался  искушению. Дело даже не в том,  что  у меня не будет
надежного алиби, что могут остаться случайные следы... Меня не устраивал сам
способ. Акция должна свершиться элегантно.
     Способ я нашел в середине июля, когда в окрестных лесах дружно повалили
грибы.
     Должен сказать, что в молодости я был азартнейшим грибником, но однажды
со  мной произошел  казус, после которого я  потерял  к  дарам  леса  всякий
интерес.  На  Кавказе я отравился белыми грибами, которые  сам  же и собрал.
Натуральными  боровиками!  Оказалось,  что  в  жарком  климате  эти  элитные
красавцы могут накапливать ядовитые вещества. Отравление было  несильным, но
меня обескуражил сам факт. С той поры я навсегда забросил "тихую охоту".
     Мне и сейчас не хотелось идти, но как отказать другу?
     Не  успели мы  углубиться в лес,  как  на тенистом пригорке  я  заметил
нахально красующийся  боровик. Память  о пережитом  взыграла, и я  сшиб  его
пинком.
     -- Что ты наделал?! -- изумленно воскликнул Константин. -- Это же белый!
     Я совсем уж собрался рассказать ему о  происшествии  на Кавказе, но тут
что-то щелкнуло в моем сознании. План сложился в единый миг.
     -- Да? -- в свою очередь изумился я. -- А разве не поганка?
     Константин  от  души  рассмеялся,  затем,  подивившись  моему  грибному
невежеству,   торжественно   пообещал  сделать  из  меня   профессионального
сборщика.
     -- Собирай, что тебе глянется,  -- предложил он,  -- а после  я отсортирую
твою добычу и объясню, что к чему.
     Когда мы  набрали по ведерку, он высыпал мои трофеи на  траву и  тут же
схватился за  голову. Затем выбрал из кучи бледную  поганку и, держа  ее  за
тонкую ножку, со священным трепетом пояснил:
     --  Запомни,  это  --  бледная  поганка,  самый   ядовитый  гриб.  Иногда
достаточно одной штуки, чтобы  записаться  в покойники. Но его  очень  легко
отличить... -- Он принялся подробно растолковывать то, что я прекрасно знал.
     Тем не менее я терпеливо слушал. Вид у меня, конечно, был растерянный.
     -- Нет, Костя, -- виновато вздохнул  я, когда он закончил. --  Такой уж  я
бестолковый.  Все  они  кажутся  мне  похожими.  Правда,  вот  этот  гриб  --
подберезовик, да? -- его я точно не спутаю. Лисичку... Масленок... Боровик...
А остальные... -- Я безнадежно развел руками.
     -- Ничего! -- бодро  успокоил он. -- Опыт -- дело наживное. А пока  собирай
только те, в которых не сомневаешься. И обязательно показывай мне.
     Через пару недель я приобрел  во всем садоводстве  (а к тому времени мы
свели знакомство со многими соседями) устойчивую репутацию чудака, который с
трудом  отличает   подосиновик  от  мухомора.  Я   добродушно   отшучивался,
посмеиваясь в усы. Зато мой план заметно продвинулся.
     Теперь предстояло позаботиться о надежных свидетелях.
     Мое внимание привлекли две семейные пары.
     Глава  одной из них  -- некто  Владимир Петрович, ответственный работник
районной   службы  благоустройства,   --   владел  участком   на  самом  краю
садоводства,  у леса.  Каждый выходной  он  наведывался сюда на  подержанных
"Жигулях"  вместе  со  своей половиной  --  добродушной толстушкой Екатериной
Евгеньевной. За рулем  Владимир Петрович совершенно не пил. Словом, эта пара
являла собой идеальных свидетелей.
     Следующим, на  ком остановился  мой  взгляд, был  долговязый  снабженец
Георгий  Борисович. Этот любил заложить, но  знал меру.  А  главное -- он был
фанатиком "тихой  охоты".  Эту  страсть  разделяла  его  жена Рая  --  бойкая
вертлявая хохотушка.
     Небольшие усилия с моей стороны -