дьявол будет покоиться на  дне Невы или окажется в далеких краях,
он все равно будет посылать  свой сатанинский сигнал и появляться в сознании
в любую минуту дня или ночи. А затем, рано или поздно, неведомыми путями, он
вернется на  привычное место,  подобно тому  как  к  царю  Мидасу  вернулось
золотое кольцо, проглоченное рыбой.
     Он  извелся от этих мыслей. Он  стал нервным, делал  ошибки в работе  и
даже разочаровал девушку Олю своей чрезмерной задумчивостью.
     Надо было что-то  предпринимать. Существовал очень простой выход: снова
закурить.  Но Анатолий знал,  что  перестанет  уважать себя,  если  признает
поражение. Его воля трещала под  напором бесовских  сил, но он снова и снова
собирал ее в кулак, хотя делать это становилось все труднее.
     Решение пришло неожиданно. Оно было удивительно простым. Анатолий  даже
рассмеялся, когда понял, насколько это просто. А рассмеявшись, успокоился.
     Но сначала нужно было кое-что проверить.
     Он  достал пепельницу  из  чемодана  и водрузил  ее  на столик.  Дьявол
ликовал. Красные лакированные зрачки праздновали победу. Не рано ли?
     Анатолий порылся в чулане, нашел ножовку и вернулся в комнату. При виде
ножовки что-то  изменилось  в облике  медного искусителя. То  ли свет теперь
падал  с  другой  стороны,  то  ли  столик  качнулся,   но  рубиновые  глаза
наполнились тревогой.
     Анатолий  крепко  взял  пепельницу левой  рукой (ему показалось, что он
ощущает холодную дрожь дьявола) и несколько раз провел ножовкой по одному из
рожек.
     Послышался  легкий стон.  На полированной  поверхности ясно обозначился
пропил.
     -- Ага, боишься...
     Теперь пришла пора улыбаться Анатолию.
     Он отложил  ножовку в сторону,  сел на постель  и, держа  перед собой в
вытянутых руках перепуганного идола, сказал ему:
     -- Послушай,  любезный! Я не желаю  тебе зла.  К  тому же ты --  подарок.
Всякий раз, когда  ко мне придут курящие гости, я буду предоставлять тебе за
столом почетное место  и  даже обращать  их внимание  на  твою  оригинальную
внешность.  Я  также  обязуюсь  содержать  тебя  в  чистоте.  Но  за это  ты
обязуешься оставить меня в  покое. Ты должен уйти из моих мыслей и снов и не
вторгаться в  них самовольно.  Если  это опять  случится, я попросту распилю
тебя на мелкие кусочки и разбросаю по всему городу. Попробуй потом собраться
воедино! Причем я буду отпиливать от тебя по кусочку в день. И я это сделаю.
Думаю, такая  перспектива  не сулит  тебе радости.  Что  скажешь?  Заключаем
договор?
     Черт покладисто кивнул. Ехидство, по крайней мере в эту минуту, исчезло
из его улыбки.
     Ночью Анатолий спал спокойно. И в последующие ночи тоже. И он долго еще
не курил. Целых три месяца.

ОРАНЖЕВАЯ ЛАМПА

     -- Все  в полном порядке, --  пожал  плечами Павел, откладывая  в сторону
индикатор.
     -- Посмотри,  пожалуйста,  внимательнее,  --  мягко  попросил Михаил,  на
бледном лице которого вновь  появилось выражение  обреченности. Впрочем, его
лучший друг не отличался наблюдательностью.
     --  Да что здесь смотреть! -- снисходительно воскликнул  он. -- Это же  не
компьютер! Обыкновенная настольная лампа. Вилка, шнур, патрон и выключатель.
Ну еще подставка да плафон. Элементарнейшая схема.
     -- Я ничего не смыслю в электричестве, -- виновато улыбнулся Михаил. -- Но
эта, как ты утверждаешь, исправная лампа постоянно бьет меня током. Оттого я
и решился затруднить тебя просьбой проверить ее.
     -- О Господи,  Мишка, оставь  эту лексику для своих страшных  рассказов!
Затруднить...   Просьбой...  Пара   пустяков!   --   Павел  перебрал  детали,
разложенные  на  столе.  --  Хорошо, вот здесь я усилю  изоляцию, отрегулирую
выключатель.  Возможно,   через,  него  идет  утечка  на  корпус,  хотя  это
маловероятно. А что -- сильно бьет?
     -- В последний раз я едва не потерял сознание. Павел недоверчиво покачал
головой:
     -- Чудеса!  Может,  ты  менял лампочку и ненароком сунул  мокрый палец в
патрон?
     -- Нет-нет, я просто хотел подвинуть ее ближе.
     -- Или ударился локтем о край стола? Иногда возникает ощущение, что тебя
действительно шарахнуло током.
     -- Нет, Павлик, -- с какой-то мрачной уверенностью ответил Михаил. -- Меня
ударила лампа. -- Он произнес эту фразу со странным упоением, затем заговорил
шепотом: -- Я  боюсь ее, Павлик. Она решила уничтожить меня, но пока не может
верно  рассчитать  силу  удара.  Но  с  каждым   разом   он  становится  все
чувствительней.
     -- Ну, милый,  ты,  кажись, помаленьку  чокаешься со своими мистическими
рассказами. Ну нельзя  же  так доводить себя! Знаешь что?  Сделай перерыв  в
работе, съезди куда-нибудь,  развейся.  Смотри на вещи проще. В прошлом году
ты доказывал, что  у соседского кота сатанинский  взгляд  и железные  когти,
теперь эта лампа... Держи! Более безопасной лампы в мире не существует.
     -- Спасибо, Павлик, но... -- Он судорожно вздохнул. -- Ты ведь знаешь, что
случилось с соседями!
     --  Опять двадцать  пять! Да в мире ежедневно происходят тысячи, десятки
тысяч автокатастроф! При чем здесь какой-то кот?
     Михаил печально улыбнулся:
     -- Спасибо, Павел! Ты настоящий друг. Всегда  стараешься  меня ободрить.
Возможно, ты и прав. По крайней мере, мне хотелось бы, чтобы на этот раз  ты
был прав.
     * * *
     Через несколько дней, ближе к вечеру, когда Павел, стоя в одних  трусах
у стола, гладил сорочку, раздался звонок в дверь.
     Он открыл. У порога переминался с ноги на  ногу Михаил. Вид у  него был
совершенно убитый.
     -- Заходи! -- Павел отступил в прихожую. -- Что случилось?
     Друг поднял на него глаза, в которых застыл ужас:
     -- Павлик... Эта проклятая лампа достает меня.
     --  Опять?! --  Павел давно привык  к странностям  друга, но  иногда  тот
по-настоящему выводил его из себя
     -- Я знаю, ты не поверишь, но теперь она бьет... даже не включенная.
     -- Погоди-ка!  --  Хозяин провел  гостя  в  комнату, достал  из  серванта
бутылку и налил большую рюмку водки. -- Выпей! Так... А теперь рассказывай.
     --  Она сама перемещается по комнате. Каждый раз когда я просыпаюсь, она
оказывается рядом на ночном столике. Вчера я задремал, но  еще  не  уснул, и
тут что-то коснулось моего  горла. Я открыл глаза. Только  не смейся Павлик!
Ее  шнур  пытался  обвиться  вокруг моей шеи.  После  того  как  я  перестал
прикасаться к ней, она изменила тактику и решила меня задушить. Ты бы видел,
каким зловещим был в этот момент изгиб ее ножки! Она хохотала мне в лицо!
     --  Но,  Мишка... -- Пожалуй,  только  Павел умел говорить  с  ним  как с
капризным  ребенком, и тот не обижался. -- Почему бы  тебе  не поискать более
простое объяснение? Ты повернулся во сне, задел рукой шнур, и он оказался на
подушке у твоего лица.
     -- Я не ставил ее на столик!
     -- Только успокойся,  хорошо?  Конечно,  ты  не  собирался  ее  ставить.
Извини,  но  я  знаю  твою  рассеянность.  Твой  мозг  был  занят  очередным
рассказом, а руки  механически расталкивали  вещи  по  разным  углам.  --  Он
улыбнулся. -- Куда ты поставил рюмку?
     -- А? Извини... -- Михаил густо покраснел и поднял рюмку с пола.
     -- Еще глоток? -- Павел снова налил ему.
     --  Я  понимаю,  каким  чудаком  выгляжу  в  твоих глазах... Но,  Павел,
клянусь, я не  прикасался к ней! Это и невозможно, потому что она нанесла бы
удар.
     Павел выключил утюг и надел сорочку.
     -- Что же ты ей такого сделал, что она возненавидела тебя? -- спросил он,
повязывая галстук.
     -- Я изменил  ей,  -- серьезно  ответил  Михаил. -- Когда-то  это была моя
любимая лампа. При ее свете я написал свои лучшие  рассказы. Когда наступала
ночь и  квартира  погружалась в  мрак и тишину, я садился за  стол и включал
лампу. Тут же были другие мои верные подруги --  ручка, бумага, пепельница...
Нам  так хорошо  работалось  вместе! А потом на день  рождения мне  подарили
новую  лампу. К  тому времени у старой ножка  потеряла  прежнюю упругость  и
плафон плохо фиксировался.  Поэтому я сунул ее  на шкаф  и стал пользоваться
новой. Я сразу же почувствовал,  что пишется  мне легче. Сюжеты не  потеряли
своей остроты, но из них исчезло то, что не нравилось мне самому, понимаешь?
     -- Да-да.
     -- Но продолжалось это недолго. Вернувшись однажды вечером  из редакции,
я нашел новую лампу на полу. Правда,  в тот день я забыл закрыть окно, а был
сильный ветер. На полу, кроме лампы, оказалось все, что находилось на столе,
--  бумага,  ручка,  пепельница,  даже  скатерть...  Но  ничего  серьезно  не
пострадало. Хрупкая  пепельница,  и  та  была в полной  сохранности.  А  вот
лампа...  Нет, она не просто  разбилась.  Она  была страшно  изувечена: шнур
вырван с  корнем,  ножка перекручена, как  штопор,  а  плафон  раздроблен на
мелкие кусочки. Но тогда у меня еще не возникало подозрений. Я убрал осколки
и достал со шкафа старую лампу.
     -- И она сразу же начала тебя бить?
     -- Не сразу. Поначалу  мы работали с ней как в старые добрые  времена. Я
писал,  а она освещала мой  стол, помогала строить сюжеты  и  диалоги.  Но я
быстро  почувствовал, как  что-то  разладилось.  Я не  мог  сосредоточиться,
воображение буксовало... И  тут я понял, что меня всегда раздражал оранжевый
цвет ее  корпуса.  Это раздражение невольно проникало  в рассказы. Ненужное,
излишнее  раздражение. Новая лампа, которая разбилась,  была зеленой. Именно
зеленый  цвет   был  моим,  благодаря  ему  рассказы  становились  глубже  и
прозрачнее. Зеленая лампа могла бы вдохнуть в мое творчество гармонию. Но ее
уничтожили. И я понял, кто это сделал и зачем. Ревнивая старая дева с хромой
ногой и в драной оранжевой юбке! Не сдержавшись, я ударил ее. Лампа обиженно
вскрикнула и тут же погасла. Вот тогда-то она начала мстить...
     -- Более невероятной истории я не слышал, --  признался Павел, поглядывая
на  друга с сожалением. --  Я знаю, что  вы, литераторы, народ  "с приветом",
поэтому  не  стану  тебя  разубеждать. Но  вот  совет: выкинь  свою лампу на
помойку. Прямо  сегодня.  А  чтобы тебе не  скучать... -- он вышел в соседнюю
комнату и вернулся с небольшой настольной лампой,  -- держи подарок! Она хоть
и не новая, но тоже зеленого цвета, а главное -- не драчунья.
     -- Спасибо, Павлик,  --  улыбнулся Михаил,  разглядывая  подарок.  --  Это
замечательная лампа. Я уверен, что она принесет мне удачу.
     -- Рад слышать. Теперь все?
     -- Не совсем... Как же выбросить старую?
     -- К чертям собачьим!
     -- Но я  не  могу даже прикоснуться  к ней. Говорю же, она бьет уже  без
тока.  Вернее,  она  заряжается,  когда  остается  одна,  и  ждет.  Она  уже
рассчитала смертельный заряд. Этот удар будет последним.
     --  Так  не  трогай ее. Завтра  утром  я  зайду к  тебе  и  займусь этой
ревнивицей сам.
     --  Павлик, пожалуйста...  --  Михаил  заглянул  другу  в  глаза. -- Пошли
сейчас?
     --  Извини,  сейчас  никак  не   могу.   Мы  с  Наташей  идем  в  театр,
собственно... --  он посмотрел  на  часы,  -- через пятнадцать  минут  мне уже
выходить, а я до сих пор разгуливаю в трусах. Завтра, Миша!
     -- Что ж, значит -- не судьба...
     -- Брось эти страхи, взбодрись! Завтра.
     -- Ладно, я понял. Но, пожалуйста, приходи как можно раньше.
     * * *
     Слишком рано  не  получилось, но около  десяти  Павел  звонил  в  дверь
коммуналки,  где  обитал  и творил  его друг еще со  школьной  скамьи, автор
бесчисленных  мистических и фантастических  историй Михаил Ромоданов.  Дверь
открыла баба Настя -- общительная и бойкая старушка.
     -- Как здоровьице, баба Настя?
     -- Ты, Павлик? Заходи. Твой, поди, еще дрыхнет. Опять небось строчил всю
ночь. Не человек, а сова.
     -- Так он и сам в этом признается.
     Они покалякали о погоде, о ценах: Павел бочком отчалил от нее и, пройдя
в конец длинного сумрачного коридора, постучал в обшарпанную дверь.
     Молчание.
     Впрочем, Мишка никогда  не  запирался, и Павел уверенно повернул ручку.
Уже  позднее  он  вспоминал,  что  в  этот  момент  его   охватили  недобрые
предчувствия.
     Михаил боком лежал на полу, выпростав вперед правую руку.
     Кинувшись к другу, Павел осторожно перевернул его на спину и, распахнув
на нем рубаху, прижался ухом к груди.
     Удары сердца едва прослушивались.
     Не теряя ни секунды, Павел приступил к массажу.
     Наконец веки "Михаила задрожали.
     -- Ну давай же, давай!  -- шептал  Павел, все энергичнее нажимая ладонями
на костистую грудь пострадавшего. -- Карабкайся, старина!
     Тот судорожно вздохнул.
     -- Так-то лучше...
     Павел  повернул голову,  чтобы  посмотреть,  разобрана  ли постель,  на
которую  он  намеревался  поудобнее  уложить  Михаила.  То,  что  он увидел,
заставило его вздрогнуть.
     В углу валялся  вчерашний подарок, но  в каком  виде! Провода  вырваны,
металлическая подставка сплющена... А  на  столе, хищно прогнувшись,  горела
оранжевая лампа.

РЕФРИЖЕРАТОР

     --  То  самое место,  --  негромко  сказал  Дадо, когда  машина  миновала
покосившийся дорожный указатель.
     -- Точно! -- вскинулся  на  заднем сиденье Желтый Мак и как бы  ненароком
прикоснулся к гладкой коленке своей спутницы: -- Помнишь, Клара?
     Сидевшая рядом Пышная блондинка брезгливо ударила его по руке:
     -- Убери лапу!
     -- Такое дельце провернули! -- самодовольно ухмыльнулся Желтый Мак. -- Как
раз возле этого указателя  они  тебя и подобрали, киска. Удивительно,  какое
дурачье   работает  на   рефрижераторах.  Разве  можно  вечером  подсаживать
незнакомку,  тем  более  такую сексуальную? Сколько  прошло с  тех  пор,  а?
Неужели полгода?
     -- Нечего  болтать о том, что было,  --  осадила его  Клара, глядя  перед
собой на шоссе, окаймленное двумя стенами хмурого сырого леса.
     -- А если я хочу? -- осклабился Желтый Мак.
     -- Заткнись! -- бросил Дадо, переключая скорость.
     Машина натужно пошла на подъем.
     -- Чего  это ты мне рот  затыкаешь?  -- оскорбился  вдруг  Желтый  Мак. --
Может,  на  меня  накатило  лирическое настроение?  Может, я торчу  от  этих
воспоминаний? Вот  сейчас  за  подъемом  будет  низинка,  там  наша Кларочка
попросила  их остановиться. -- На миг он прижался  к ее бедру. --  Держу пари,
они  и вправду подумали,  что тебе, киска, захотелось  пи-пи. --  Он каркающе
рассмеялся: -- Говорят, их до сих пор не нашли... Слава родной милиции!
     -- Клара,  врежь долговязому  по яйцам,  у меня руки заняты, --  попросил
Дадо.
     Девушка лишь презрительно усмехнулась.
     -- Ох-хо-хо! -- покачал головой Желтый Мак. -- Какие мы благородные! Какие
мы аристократы! А  ведь это ты, Дадо, замочил того, что был слева. И вообще,
сколько людишек ты самолично спровадил  на тот свет, а, Дадо? Но уж побольше
моего -- голову наотрез!
     Мотор капризно  зачихал. Дадо  подсосал топливо.  Ему не нравилось, как
автомобиль  ведет  себя  на подъеме.  Дрянной оказалась машинишка, даром что
иномарка. Надо  срочно менять  тачку.  Но еще больше ему  не  нравился  этот
разговор. Однако оставлять последнее слово за этим  придурком, Желтым Маком,
он тоже не собирался.
     -- Вся разница между нами, Мак, в  том, -- спокойно заметил он,  -- что ты
убиваешь себе  в удовольствие. Для тебя это слаще баб и выпивки, я знаю. Ты,
Мак, шакал, который любит чужую кровь.
     -- А ты не любишь?
     -- Нет! -- отрезал Дадо. -- Просто это моя работа.
     --  Ангелочек! -- хохотнул  Желтый Мак. --  Вы только посмотрите  на него!
Может, ты еще и свечки ставишь за своих покойников?
     -- Может, и ставлю. И еще -- я никогда не говорю о них.
     -- Жаль, что они тебя сейчас не слышат, а то обалдели бы от счастья.
     --  Хватит! --  с  яростью  вмешалась Клара. --  Тошнит от  вашего  трепа!
Устроили тут театр! Подумайте лучше о деле.
     Дадо, продолжая следить за дорогой, слегка повернулся к ней:
     -- А ты,  красавица, еще хуже этого ублюдка.  Он  просто дешевка,  псих,
плюнуть  и  растереть. А  ты  у нас -- королева! Ты -- голова! На твой взгляд,
любой человек -- просто куча дерьма, верно?
     -- Дерьмо вы и есть, --  холодно отчеканила Клара ничуть не скрывая,  что
имеет в виду и своих сообщников.
     В  ее  голосе слышалось  столько  презрения,  что Желтый  Мак  обиженно
заморгал.
     -- Ну спасибо за откровенность,  -- ответил Дадо после небольшой паузы. --
Тогда я  скажу вам  обоим  еще  кое-что... Когда-нибудь мы все умрем. Может,
через  двадцать  лет,  а может, через двадцать минут. Но я точно знаю, что я
умру мгновенно,  как и  убивал  этих бедолаг.  А вот ты, Мак, и особенно ты,
стерва...
     -- Какой же ты дурак, Дадо! Старый чокнутый дурак...
     Дадо снова повернулся, чтобы ответить, и тут заметил, что рефрижератор,
который шел за ними в отдалении, заметно прибавил в скорости.
     Ну и что? Рефрижератор как рефрижератор. Сколько их бегает по трассе! И
все-таки тут было что-то не так. Дадо вдруг понял, что тяжелая машина начала
стремительно нагонять их. Как раз  после того  памятного указателя. Затяжной
подъем не был для нее помехой.
     --  Мак,  по-моему, кто-то сел нам на хвост, -- бросил он тоном, никак не
вязавшимся с недавней перепалкой.
     Тот живо обернулся:
     -- Клянусь задницей Клары, это тот самый рефрижератор!
     Холодок пробежал по спине Дадо.
     -- Кто в кабине?
     Теперь Желтый Мак не отрывался от заднего стекла.
     -- Не пойму...
     Дадо и  сам  не сводил глаз с  зеркальца заднего вида. Но ничего нельзя
было разобрать. Солнце играло на кабине рефрижератора,  отражаясь от  стекол
яркими бликами.
     Но в  одном  сомнений не  оставалось. Это был  тот самый  рефрижератор,
который  они обчистили полгода  назад. Ну так что же? Да, им  пришлось убить
водителя  и его  напарника -- зачем  свидетели? -- но машина-то не пострадала.
Через несколько дней гаишники нашли ее и,  само собой,  вернули  в автопарк.
Понятно, что она опять бегает  по дорогам. Необычным  было лишь место  новой
встречи: именно здесь, на отрезке шоссе, ставшем роковым для  прежних хозяев
рефрижератора. Чем-то жутким повеяло от этого совпадения.
     -- Кто бы там  ни рулил, -- с мрачной  торжественностью объявил Дадо, -- у
него есть к нам дело. Атмосфера в салоне круто переменилась.
     -- Мак! -- приказала Клара.
     Тот достал пистолет и снял его с предохранителя.
     -- Дадо, прибавь! -- Она ткнула сообщника в плечо крепким кулачком.
     Дадо выругался. Будь  его воля, он птицей полетел  бы над асфальтом, но
проклятый двигатель капризничал. Виски Дадо покрылись потом.
     Гребень подъема был, казалось, совсем рядом и в то же время недостижимо
далеко.
     А  рефрижератор несся  сзади, как  гигантская  самонаводящаяся торпеда.
Солнце по-прежнему отражалось от его кабины и слепило глаза.
     Но вот на краткий  миг машина  оказалась  в тени огромного дуба,  ветви
которого нависали над дорогой.
     -- Мать честная! -- обомлел Желтый Мак.
     К переднему стеклу  рефрижератора приклеилась пожелтевшая старая газета
с фотографиями убитых водителей. Оба улыбались со  снимков, будто собирались
на торжество. За газетой была пустота.
     -- Пригнулся он, что ли, сволочь... -- щурился Мак.
     Рефрижератор надвигался всей своей грозной массой, мощный мотор победно
рокотал. Идти  на обгон он явно не  собирался. Похоже, вся энергия грузовоза
нацеливалась на задний бампер иномарки.
     -- Бей по шинам! -- Клара повернулась к Маку побелевшим лицом.
     Тот кивнул, но стрелять со своего места ему было не с руки. Он  перелез
через Клару и опустил боковое стекло, высунувшись наружу.
     Тем временем их автомобиль одолел-таки подъем.
     Дадо перевел дыхание.
     Начинался  спуск,  где он  надеялся разогнаться,  а  еще лучше -  резко
свернуть с дороги, чтобы пропустить этот чертов рефрижератор.
     Дадо не  очень хорошо  помнил местность. То,  что  он  увидел с гребня,
повергло его в  панику.  Впереди была низина с  речушкой, ч