збил мою  жизнь! Боже!  Как счастливо я жила до встречи с тобой!
Как ты омерзителен!
     Неподражаемая женская логика!
     Я заговорил рассудительно, стараясь втолковать ей очевидные факты.
     --  Дорогая, на  тебя я  не в  обиде. Я знаю, что ты  поддалась уговорам
этого мерзавца. Что ж, свое он получил. Причем, заметь, в честном поединке.
     -- Врешь! -- вновь заорала она. -- Я знаю, что ты  умеешь заставлять. Ты и
меня заставлял хотеть тебя в постели. У-у, тварь!
     -- Я люблю тебя, Алина.
     -- Да я плюю на твою любовь!
     --  Алина,  не затягивай спектакль. Хорошо, что на улице  такой  ветер и
никто  не  слышит твоих  воплей.  А  если  приедет милиция?  Попробуй  потом
доказать,  что  это не ты его отравила. Все!  Хватит. Сейчас  я пришлю  сюда
одного человечка, он  ликвидирует все следы. А ты  будь умницей и веди  себя
благоразумно.  Серьезный разговор у нас с тобой еще впереди. Что же касается
украденного  тобой  фонарика, то ты  здорово  ошиблась. Он для других целей.
Верни-ка мне его.
     Значит,  она  меня  ненавидит,  думал  я,  выруливая  по   центральному
проспекту к "Волне".  Ненавидит  уже по второму кругу. Каких только усилий я
ни прилагал, чтобы завоевать ее  любвеобильное сердце, --  и все вхолостую. А
мерзавец  Федька  взял  ее  с  потрохами.  Без  всякого биополя.  Такой  вот
парадокс. Как ему это удалось, черт побери?! Что я делал не так?
     * * *
     Саныч ждал  меня, коротая время  за бутылочкой "Пепси-колы". Кажется, к
алкоголю он  был равнодушен. Я сделал ему знак. Мы сошлись в укромном уголке
вестибюля.
     -- В одном  приличном  доме  только что произошел  несчастный случай,  --
вздохнул я. -- Некий молодой, но  подающий  большие надежды  ученый отравился
чем-то. Может,  маринованными грибками. Или колбасой. Надо  бы устроить так,
чтобы нашу добрую знакомую никто не изводил глупыми расспросами.
     -- Сделаем, -- кивнул Саныч.
     -- Можешь взять мою машину.
     -- Не  надо. --  Он деликатно отстранил мою руку. -- Вы  должны оставаться
вне подозрений. Я все сделаю, а  вы  садитесь за мой столик. В зале уже есть
пять-шесть человек, которые  подтвердят, что  вы провели  здесь весь  вечер.
Потанцуйте еще с двумя-тремя дамами, закажите в их честь музыку -- пусть  вас
запомнят и другие.
     Я проникновенно посмотрел в его смышленые глаза.
     -- Саныч...
     -- Весь внимание.
     -- Не вздумай тронуть  Алину  хоть пальцем.  Как бы она ни бесновалась и
что бы ни вытворяла.
     -- Ни словом, ни взглядом! -- поклялся он.
     -- Сколько тебе потребуется времени?
     -- Думаю, часа за полтора управлюсь.
     -- Ну, иди. Я буду ждать.
     Он исчез -- тихий, незаметный и быстрый.
     Я расположился  за маленьким --  на две персоны -- столиком. На  скатерти
стоял второй прибор -- для меня, рядом открытая, но непочатая бутылка коньяка
--   тоже  для  меня.  Блюдечко  с  нарезанным  лимоном,   соленые  орешки...
Оказывается, этот шустрый малый изучил и мои вкусы.
     Хм,  надеюсь,  в  "Волне"  напитки еще  не разбавляют ядом? Я придвинул
большой  фужер для шампанского, наполнил его на две  трети коньяком и осушил
не отрываясь.
     Какая же ты дура, Алинка...  Как хорошо мы могли бы жить! Разве я прошу
у  тебя  невозможного? Только немного ласки. Какой бесчувственной надо быть,
чтобы отказать в такой малости! Но сегодня ты получила хорошую встряску. Дай
Бог,  чтобы  она  пошла тебе на  пользу! Завтра  я попытаюсь объяснить  тебе
кое-что. Но если ты опять начнешь своевольничать, берегись!
     Я налил себе вторую  порцию, но выпить  не  успел. В вестибюле появился
вездесущий Саныч. Или вездесущий дьявол? А ведь  не прошло и четверти  часа,
как  мы расстались.  Его  физиономия  мне  жутко  не  понравилась.  Тоскливо
защемило внутри.
     Как  мышка  он проскользнул  в  зал и  сел напротив,  наклонившись  над
столом.
     -- Ну?
     -- Она присоединилась к нему.
     --  Твоя работа,  негодяй?!  -- воскликнул я,  излишне,  пожалуй, громко.
Несколько сытых рож повернулось в нашу сторону.
     -- Тише...  --  прошептал он одними губами. -- Ее уже не вернуть.  Когда я
приехал, все было кончено. Разве я посмел бы ослушаться?
     Я направил на него всю мощь моего биополя, но пройдоха не лгал.
     Какого рожна я оставил ее одну, пришла мне в голову простая мысль.
     -- Я вернулся, чтобы посоветоваться,  --  продолжал Саныч. --  Могу увезти
обоих,  но  лучший  выход --  это устроить взрыв газа. Момент  благоприятный.
Ветер как с цепи сорвался. На  улице никого. Пожар разгорится в минуту. Если
только вам не нужен этот дом.
     Долгое время я не мог сообразить, о чем же он толкует.
     -- Надо торопиться, -- настойчиво долдонил Саныч. -- Упаси Бог, кто-нибудь
заглянет. Будут проблемы.
     --  Да,  -- согласился  я. -- Это разумное предложение. Дом  мне не нужен.
Трижды проклятый дом. Гори он синим пламенем!
     -- Понял.
     Я до хруста сжал его ладонь.
     -- Сделай так, чтобы все сгорело  дотла. Огонь  должен быть неукротимым.
Чтобы даже земля прогорела под ним до самого ада.
     -- Не сомневайтесь, -- и он исчез.
     Я снова выпил и обвел глазами зал.
     Вон за тем столиком  мы с ней  познакомились в первый раз. Она полюбила
меня, но я ею  пренебрег.  А  за тем столиком  состоялось второе знакомство.
Тогда я желал ее любви, но она возненавидела меня. Значит, никогда больше  я
не услышу  ее хрипловатого голоса, который сводил меня с ума,  не увижу, как
струятся  по  смуглым  плечам  ее  пшеничные  волосы,  как  она  изгибается,
стаскивая через голову платье...  Неужели она не понимала, что я уже простил
ей эту дурацкую попытку  отравления, что  я  заранее простил все то, что она
только собиралась учудить против меня? Зачем, Алина? Зачем?!  Ты  же видела,
как мучительно умирать...
     Я потянулся к бутылке, но она была пуста.
     -- Девушка, еще коньяк! -- крикнул я официантке.
     Упокой ее душу, Господи!
     Осушив в очередной раз фужер, я увидел напротив себя Саныча. Он смотрел
на меня взглядом верного пса, хозяин которого теряет рассудок.
     -- Ну что, змей горыныч, говори!
     -- Сейчас там огонь выше деревьев. Я поднялся.
     -- Вы куда, Вадим Федорович?
     -- Хочу видеть это.
     -- Вам нельзя.
     -- Плевать!
     Бросив на скатерть ворох купюр, я вышел из "Волны". Ветер набросился на
меня с такой яростью, будто Алина перед смертью поручила ему расправиться со
мной.  А мне  уже было все  равно. Перейдя площадь, я уселся в машину, завел
мотор и помчался к ней, то и дело сбиваясь на встречную полосу.  Мимо  меня,
тревожно ревя сиренами, пронеслись две пожарные машины. Не  составляло труда
догадаться, куда они направлялись.
     Тихой улочки было  не узнать.  Куда подевалась кастовая замкнутость  ее
обитателей! Все -- от мала до велика --  высыпали наружу. И было отчего. Саныч
поработал  на  славу.  Море  огня  уже  охватило добрых полквартала, а ветер
продолжал неистово раздувать его. Достойная тризна  по  моей любимой! Думаю,
зарево могли наблюдать даже в Жердяевке.
     Пожарные  машины  прибывали  одна  за  другой.  Боевые расчеты  отважно
вступали  в  схватку сразу с двумя  стихиями  -- воздушной и  огненной,  пена
хлестала  из  раструбов как бешеная, но пользы от этого  было не много. Речь
могла идти только о том, чтобы отсечь от огненного вала уцелевшие постройки.
     Вот и все.  Сгорела  твоя  золотая клетка,  Алина. Окончен  твой  путь.
Окончена и продолжительная, мучительно трудная глава моей жизни.
     А  пламя  все  гудело, превращая  в пепелище уютный городской  уголок и
выжигая космические пространства в моей душе.
     * * *
     Всю  ночь  я  пил, потеряв  счет  бутылкам,  но  не  хмелел.  Напротив,
становился только трезвее и все детальнее объяснял Алине, что всему виной ее
черная неблагодарность.
     То ли утром, то ли уже следующим вечером пришел Саныч. Я даже не помню,
открывал ли ему дверь.  Но отлично  помню  возникшее  у меня  ощущение,  что
отныне с этим человеком будет крепко спаяна моя судьба.
     Я налил ему стакан до краев.
     -- Пей! Помянем ее бессмертную душу! Он дипломатично пригубил.
     -- Понимаю... Вы были очень привязаны к этой женщине...
     -- Что ты понимаешь!
     Саныч сложил перед собой руки и заговорил голосом, полным сострадания:
     --  Вадим  Федорович,  у  вас  светлая голова.  Вы понимаете, что  такое
неизбежность. То, что случилось, -- это неизбежность.  Вы не хотели ее ухода,
но раз она ушла, значит, надо примириться  с утратой.  Примириться и  начать
новую жизнь.  Боль в  вашей  душе утихнет. Вы  еще молоды  и  полны сил.  Вы
обязательно встретите достойную вас спутницу.
     --  Не мотай  душу,  дьявол!  -- крикнул  я,  горя  желанием  испытать на
прочность его лысину. -- Зачем ты пришел?!
     -- Я подумал, что вам одиноко...
     -- Не смей мне врать!
     --  Еще я  подумал,  -- ровным тоном продолжал он, -- что вы не откажетесь
выслушать  мое  деловое предложение.  Но,  кажется, --  он  невольно задержал
взгляд на батарее бутылок -- пустых и полных, -- я не ко времени.
     --  Нет,  говори сейчас! -- потребовал  я. -- Никогда еще  у меня не  было
более ясной  головы. А вот тебе другой возможности может не представиться, --
и я с кривой ухмылкой выложил на стол блокиратор.
     Саныч побледнел, но выдержки  не потерял.  Этот воробышек, надо  отдать
ему  должное, умел  быть  мужественным, несмотря  на  давешнее  признание  в
страхе.
     -- Не делайте этого, Вадим Федорович!
     -- Чего? -- продолжал ухмыляться я.
     -- Того, что вы сделали с Кителем и Максом.
     -- Откуда ты знаешь, что я собираюсь проделать то же самое с тобой?
     -- А разве нет? -- Он поднял  на меня ясные глаза. -- Но не торопитесь,  и
вы  получите  верного --  не  говорю  друга, я недостоин  вашей дружбы, --  но
помощника. Я ведь знаю, как вы одиноки.
     Некоторое время я колебался. Затем убрал блокиратор. Ладно, никуда этот
Саныч от меня не денется.
     -- Говори же!
     Он решительно вскинул голову:
     -- Простите меня, Вадим Федорович, но, наблюдая за вами, я сделал вывод,
что вы  глубоко неудовлетворены  своей жизнью. Я  пытался постигнуть причину
этого  неудовольствия. Как мне показалось,  она  в  том,  что вы не находите
достойного применения своим поистине выдающимся талантам.  Тот великий  дар,
которым наградила  вас природа, вы переводите на пустяки.  У вас  нет цели в
жизни.
     -- А ты,  однако,  порядочный  наглец, --  усмехнулся я, стараясь  скрыть
охватившее меня смятение.  Этот с  виду деликатный и даже  робкий  человечек
бесцеремонно добрался до  самой больной, глубоко  запрятанной струны в  моей
душе.
     -- Поставьте  перед собой  цель, -- продолжал он.  --  Идите к ней смело и
напористо. Держите руку на пульсе событий. Окружите себя надежными и верными
помощниками, которые будут  в  поте  лица служить  вашим интересам. Сделайте
это, и к вам вернется радость.
     -- Ну и какую же цель ты для меня наметил?
     -- Выбор должны сделать вы. Я только предлагаю.
     -- Так предлагай.
     -- Власть!  Я  говорю  не  о  той власти, когда  вы заставляете  другого
человека  кричать петухом.  Я  говорю  о  тайной  власти, которую вы  можете
приобрести над  горсткой людей,  заправляющих делами в нашем городе. Все они
повязаны между собой. Я  понял это, когда  работал на  Кителя. Но Китель был
лишь одним из них. А вы можете встать над всеми.
     -- Каким же образом?
     -- Выведав их пороки.
     -- Ты закончил?
     -- Нет еще.
     -- Ну, заканчивай. -- Я влил в себя очередную порцию.
     -- Там, где власть, там и золото. -- В  голосе Саныча зазвенел металл.  --
Впереди  нас ждут трудные испытания. Сегодня  многие умные  люди справедливо
полагают, что вскоре наступит время большой смуты, когда пошатнутся устои.
     --  Скажите,  какой  пророк! -- воскликнул  я, подливая  себе из бутылки.
Чертов коньяк! В нем совсем нет градусов.
     --  Поэтому самые дальновидные уже готовятся к  черным дням, -- донеся из
глубин космоса голос Саныча. -- Превращают капиталы в золото,  драгоценности,
редкие  иконы, картины...  Есть  очень богатые люди.  К их  рукам  прибились
немалые сокровища. Понятно, что они не держат их на виду.
     -- И правильно делают.
     --  Мне  известны  некоторые   из   этих  людей.  --  Одержимый  желанием
выговориться, Саныч  уже не следил за моей реакцией. -- Через них можно выйти
на остальных. Вопрос в том, где же их  тайники. По  доброй воле они этого не
скажут.  Не  скажут даже  под  пыткой,  ибо  обладание  золотом  удесятеряет
стойкость. Но ваш чудесный дар отыщет все тропинки, откроет все замки. Вадим
Федорович! Вы  не представляете, как много золота осело  в нашем городе!  По
сравнению с ним всякие пиратские клады --  мелочь на карманные расходы. Можно
разбогатеть быстро. Очень быстро.
     -- А ты, любезный, корыстолюбив, как я погляжу. Наверное, в детстве тебе
не давали денег на мороженое. Он не слышал меня.
     --  Я знаю двух-трех надежных ребят. Больше и не надо. Всю черную работу
мы возьмем на себя.  Вы  будете в  стороне, вне всяких подозрений.  Половина
всей добычи -- ваша личная доля.
     -- Всего лишь?
     -- Простите, я оговорился. Я  не должен ставить никаких условий. Еще раз
-- простите.  Вы сами будете распределять прибыль. Как сочтете нужным. К делу
можно  приступить хоть  сегодня... --  Тут он снова бросил взгляд  на батарею
бутылок, и в его карих глазах появилось сомнение.
     -- Так вот для чего я тебе нужен...
     -- Быть может, я вам нужнее, -- смиренно ответил Саныч. -- Не сомневайтесь
во  мне.  Я доказал вам свою преданность  и сделаю это еще тысячу раз.  Если
потребуется, жизнь отдам за вас, хозяин.
     -- Почему я должен тебе доверять? Предавший однажды, предаст  опять. Это
старая, веками  проверенная  истина. Ведь ты  предал своего  прежнего босса,
Кителя, а?
     --  Я  не  предавал  его,  -- побледнев,  твердо  отчеканил Саныч,  качая
головой. -- Я служил ему верой и правдой, хотя многое в нем мне не нравилось.
Он  был  примитивен и  заносчив.  Слишком  уповал  на  свое  положение, хотя
настоящей, большой, властью не обладал. Считал  себя машинистом, а ехал-то в
прицепном  вагоне.  Чересчур  далеко высунулся  из  окна, вот  ему  и снесло
полчерепа. Да  что  говорить, хозяин! Китель -- не акула. Так, средняя щучка.
Но пока я работал на него, я был верным помощником.
     -- "Железным" человечком?
     --  Да, так он меня называл.  Моей вины  в его беде  нет. Скорее, это он
подвел меня, оставив у  разбитого  корыта. Совесть моя чиста, и мне не в чем
себя упрекнуть.
     -- Хм... Я вижу, ты  большой прохвост. Притом  с претензиями. Зачем тебе
вообще нужен хозяин? С твоей изворотливостью ты и сам всюду пролезешь.
     --  Бог  не  дал мне  способности  стоять  во  главе  дела, --  вздохнув,
проговорил Саныч. -- Я  --  вечно второй. Я  могу  быть  правой  рукой  любого
президента,  императора, султана, хана, генерального  секретаря... Но  стать
первым не могу даже в захудалом  колхозе. Я всегда мечтал о хозяине, которым
можно гордиться.  Кителю я служил  честно, но  гордиться им не  мог.  В этом
отношении вы  -- идеал.  С вами я по доброй  поле пойду до самого конца. Вы --
моя судьба. Я понял это в тот момент, когда стрелял в вас на Лесной Даче.
     -- Ты закончил?
     -- Главное я сказал. О деталях можно говорить бесконечно.
     -- Убирайся!  -- приказал я. -- Ты мне надоел.  Хотя постой...  Давно хочу
тебя спросить...
     -- Да? -- Он подался ко мне.
     -- Тот обруч... Он действительно мог взорваться?
     -- Да.
     -- А кнопка была у тебя?
     -- Да.
     -- Ты нажал бы ее?
     -- Да... -- чуть слышно ответил он.
     -- Что ж,  по крайней мере,  откровенно. Проваливай!  Оставшись один,  я
откупорил очередную бутылку.
     Дьявол,  подумал я.  Он  сущий  дьявол, этот Саныч. Он проник в  мысли,
которые я тщательно прятал даже от самого себя.
     Что мне золото? Плевал я на него! Но живое дело, которое требует полной
отдачи,  мне   необходимо   позарез.  Я  должен  иметь  цель  --  пусть  даже
недостижимую.  Иначе я попросту сопьюсь. Правда, у меня есть литература. Но,
как выяснилось, она не завладела  всем моим существом. Мне нужно еще что-то.
Диарцы не понимают этого,  не понимают, что мне  скучно искать дизов, скучно
объяснять,  почему в нашей земной жизни столько  идиотизма. Им, небожителям,
надо бы дать мне такое  задание,  чтобы я выматывался до чертиков в очах, до
звона в нервной системе. Напрасно они балуют своих агентов, ох, напрасно. Да
и какой я, в сущности, агент? Так, пешка.
     Дело, мне требуется огромное дело!
     Впрочем, и о золоте стоит подумать.
     В  один прекрасный  день  моя волшебная сказка закончится. Может  быть,
очень скоро. Диарцы дали мне все, но они же могут все и забрать. Я давно уже
промотал большую часть основного капитала. Я много натворил такого, чего они
не простят.  Фактически  по моей вине погибли  два диза.  Да и других грехов
немало. Стоит им только осерчать, и все мое благополучие лопнет, как мыльный
пузырь. Как  мне тогда существовать? На жалкие гонорары? Но я-то давно отвык
от образа жизни рядового обывателя.
     Саныч  прав.  Надо  вернуть  способность  наслаждаться  жизнью,  видеть
множество красок, а не только черную.
     Власть? Отчего бы не вкусить и с этого древа?

ВТОРАЯ ЧАШКА КОФЕ

     Далее несколько абзацев в  рукописи Ромоданова были жирно зачеркнуты, и
я решил воспользоваться заминкой, чтобы устроить маленький перерыв, а заодно
снова сварить кофе.
     Надо сказать,  что многолетнее сотрудничество с  издательствами развило
во мне профессиональное  качество: если уж я  брался за какую-либо рукопись,
то  читал  ее  непременно  в один присест -- будь в ней  хоть тысяча страниц.
Выпью кофе, разомнусь, суну голову под кран -- и шпарю дальше.
     Вот и сейчас я упорно продирался сквозь  фантазии Ромоданова во  многом
благодаря давней привычке.
     Местами  сюжет  захватывал  меня,  и  тогда  воображение  автоматически
рисовало возможные иллюстрации к той или иной сцене.
     Одновременно  я  видел  очевидные  просчеты  рукописи,  ее -- как  мягко
выражаются в издательствах -- шероховатости. Но следом я вспоминал, что читаю
не  литературное произведение, а исповедь реального, знакомого мне человека,
и невольно ловил себя на  мысли, что моя глухая антипатия к автору неуклонно
возрастает.
     Хоть убей: не верил я в его искренность! Ромоданов пытался обелить себя
в собственных глазах, -- только и всего. Чуть не на каждой странице твердил о
своей  честности  и  порядочности,  не  замечая,  что  мохнатые  уши  торчат
отовсюду. Его двуличие и душевная черствость были очевидны.
     Чего стоила одна история с Федором, поданная с изощренной хитростью! Ну
никак я не могу поверить, что увлеченный большим делом молодой ученый, каким
Федор показан вначале, пойдет на страшное преступление! Тут какой-то провал,
недосказанность.  Все  наверняка было иначе. Ромоданов застал своего друга с
Алиной и, воспользовавшись  биополем,  безжалостно  расправился с обоими.  А
теперь пытается выдать себя за жертву.
     А его отношения с Алиной? Он поминутно распинается о своем якобы святом
чувстве, стремится доказать, что окружил любимую женщину лаской и нежностью,
а сам  то  и  дело проговаривается,  называя  ее  шлюхой, стервой, тварью...
Хороша  нежность! И  на  какую же  взаимность он  уповал? Женское сердце  не
обманешь.
     Он становится в  позу моралиста,  осуждая Алину за легкомысленный образ
жизни, свои же безобразные оргии, видимо, считает нормой.
     Исключительно по  вине Ромоданова  погибает  бедный Нечитайло,  но даже
словечка раскаяния не находит наш герой.
     Нет на его счету  ни  одного  доброго  дела, вот  разве что материально
помог  своей  матушке,  о  которой,  сам   того  не  замечая,  отзывается  с
недопустимой язвительностью.
     Наконец,  как  ра