го колечка. Я направил на него биополе.
     -- Все... все... все...
     --  Сомнений  никаких, --  кивнул  я  Инне, затем обратился  к  Санычу: --
Вытаскивай свои сокровища! Сейчас устроим ревизию.
     Он  принялся  молча доставать из углубления  мешочки,  но вдруг странно
замер, а затем  выпрямился в полный рост. Выражение его глаз заставило  меня
затрепетать.
     -- Вадим!  Вспомни  мои  слова!  Она погубит нас. Сначала  меня, после --
тебя.
     -- Спасибо, Саныч! -- послышался звонкий возглас Инны.
     -- Дьявол! Чудовище! -- убежденно проговорил он. -- Бог тебя покарает.
     --  Не за то спасибо, что  золото  отдаешь,  -- как ни  в  чем  не бывало
продолжала моя горячо любимая жена, --  а за то, что сам  привел меня в  этот
подвал. Такого подарка я не ожидала.
     --  Бог  тебя  покарает,  --  тихо,  но  твердо  повторил  Саныч,  словно
оказавшись уже по ту сторону бытия.
     -- Неужели  ты  хоть на секунду мог вообразить, что  я прощу тебя? Тебя,
ублюдка, поднявшего на  меня руку?! А  перед тем,  как  подохнуть, знай, что
твоя Вика с Антошкой тоже получат свое.
     Раздался  странный хлопок, и на  лбу  Саныча  расплылось отвратительное
красное пятно.
     Он отлетел назад и  рухнул на свой тайник,  будто  пытаясь прикрыть его
своим телом.
     Прошла целая вечность,  прежде чем я понял,  что в  правой руке  у моей
любимой  пистолет, из которого  она только что, на  моих глазах, пристрелила
Саныча.
     -- Инка! -- закричал я. -- Что ты натворила?!
     Никогда раньше я не называл ее Инкой.
     Она всем  корпусом  повернулась ко  мне, держа  оружие перед собой.  Ее
тонкие брови красиво сошлись у переносицы, напоминая  крылья изящной  хищной
птицы, приготовившейся к атаке.
     -- Он получил свое!
     -- Отдай мне пистолет!
     -- Погоди, Вадим...
     -- Отдай пистолет! -- Я шагнул к ней.
     -- Не подходи! -- Она отступила назад. ,
     -- Отдай! -- Я сделал еще шаг.
     Она снова отступила, упершись спиной в сырую стену.
     -- Не подходи!
     --  Ты убийца! --  заорал я.  -- Разве тебе не ясно, что теперь  он всегда
будет стоять между нами?! Я не смогу с тобой спать!
     Вдруг она чуть улыбнулась, будто приняв важное решение.
     --  Тебе и не придется.  Знаешь, Вадим... Должна признаться: я разлюбила
тебя.  Имея такой дар, ты растратил его по пустякам.  Ты  мне неинтересен. У
тебя нет будущего. Что ж, так, пожалуй, лучше для всех. Прощай, милый...
     -- Инна!
     Яркая  вспышка  была  мне  ответом.  Что-то  разорвалось  внутри,  и  я
провалился в пустоту.
     * * *
     Я медленно открыл глаза, пытаясь отогнать кошмарные видения.
     -- Инна! Нет ответа.
     Почему потолок белый? Ведь в нашей спальне он зеркальный, как  захотела
моя суженая.
     -- Инна...
     Я повернул голову направо, затем налево.
     Нет, это не наша спальня. Это... больничная палата.
     Значит, мрачный подвал на Лесной Даче, Саныч с дыркой  во лбу, пистолет
в руках  Инны,  яркая вспышка, разорвавшая мою  грудь, --  не бред,  не  игра
воображения, не фантазии полуночи?
     Это все было?!
     Скрипнула дверь, в  палату заглянула молоденькая  медсестра, может даже
практикантка.
     --  Ой, очнулся!  --  тихонько  удивилась  она  и  отступила  в  коридор,
намереваясь, видимо, сообщить эту новость по инстанции.
     Я послал ей вслед мысленную команду вернуться.
     Сестричка подошла и села на стул у моего изголовья.
     -- Поведай мне, цыпленок, что со мной приключилось... К сожалению, знала
она немного.
     Тем не менее я  выяснил, что нахожусь в центральной больнице (кстати, в
той самой палате, где некогда лежал Китель), что  привезли  меня на  прошлой
неделе в состоянии  клинической  смерти, что  хирурги чудом  вытащили меня с
того света, что более шести суток  я находился без сознания и что она должна
немедленно позвать лечащего врача.
     Я отпустил ее -- пусть выполняет свой служебный долг.
     Мои мысли полностью переключились на Инну.
     Итак, я потерял женщину, с которой  надеялся  обрести долгое счастье  и
покой.  Как  она  сказала  в  последнюю  секунду?  "Извини,  Вадим,  я  тебя
разлюбила..."  Вот так! Открытым текстом,  твердо, без всяких сантиментов. А
дабы я не  вообразил,  что это шутка, подкрепила  свои слова довольно точным
выстрелом.
     Инна, Инночка, Иннуля...
     Некоторое время назад в какой-то газете мне попалась  любопытная статья
про имена, из которой  я вычитал, к своему безмерному изумлению, что  Инна --
на самом деле  мужское имя, означающее в переводе с готского "Сильная вода".
Так звали одного из христианских мучеников. Оказалось, что в старые времена,
когда имена давали  по святцам,  при крещении,  Иннами  девочек  не называли
никогда, ибо любой священник знал, что это таки мужское имя.
     Да, моя Инна и вправду --  сильная вода! В отличие от меня, она добьется
своей цели.
     У нас были хорошие минуты, но полного слияния душ так и не произошло.
     Мне часто  вспоминался  один пример из школьной физики. Если взять  две
пластинки  -- медную и свинцовую, плотно сжать их и оставить под давлением на
несколько лет,  то часть меди перейдет в  свинец, а часть свинца -- в  медь и
пластинки  крепко  спаяются между  собой.  Это явление называется  диффузией
металлов.
     Мы прожили вместе  достаточно лет,  но  диффузия  наших  душ  так и  не
состоялась,  хотя  иногда я убеждал себя в  обратном.  Обманывался. Что тому
виной? Разница  в  возрасте, которую,  впрочем,  я  никогда не  ощущал?  Или
несходство  наших  интересов,  что, вероятно, ближе  к  истине? Несовпадение
характеров? Но какой смысл гадать, если я потерял ее навсегда?!
     Инна...
     Я  не держу на тебя зла, милая, и  прощаю  тебе все. Живи с миром. Жаль
только, что твой последний выстрел получился не совсем удачным.
     * * *
     Первым  посетителем,  которого  допустили ко мне,  был  Мамалыгин -- все
такой же розовый, благодушный и невозмутимый. Хотя нет: пару раз я  ловил за
стеклами его очков то же выражение, которое приметил еще на похоронах Алины,
-- сломали любимую игрушку.
     Он начал с того, что протянул мне голубоватую плоскую таблетку:
     -- Проглоти, это придаст тебе силы. Я последовал совету и тут же ощутил,
как мое тело наливается энергией.
     -- Особых поводов для беспокойства нет, -- негромко проговорил Мамалыгин.
-- Жизненно важные органы не задеты. Если бы не критическая потеря  крови, ты
давно поправился бы. Но теперь это вопрос нескольких дней...
     Он  опять  ни о  чем  не расспрашивал,  словно отлично  знал все детали
случившегося.
     -- Что с Балашовым? -- спросил я.
     -- Убит наповал.
     -- Кто меня обнаружил?
     --  Грибники. Шли  мимо,  заметили  колодец  и  решили  напиться. Кто-то
заглянул в подвал.
     -- Не многовато ли случайностей?
     -- Да, тебе крупно повезло в этом смысле, -- согласился Мамалыгин.
     Какая-то важная мысль завертелась у меня в голове, но ухватить ее сразу
я не сумел.
     А Мамалыгин между тем продолжал:
     --  Очевидно, к тебе вскоре нагрянут следователи. Дело-то  громкое. Весь
город  гудит  как улей. Убийство  плюс покушение. Взвесь,  что  ты  скажешь.
Отработай версию.
     -- А каковы факты?
     -- Хм! Убитый Балашов был связан с тобой по бизнесу. Это отрицать глупо.
Машина Балашова обнаружена в  лесу  неподалеку от Жердяевки, где, кстати, он
проживал с  семьей. Известно, что вы часто встречались. Следователь считает,
что  вы  оба были похищены  с  целью последующего  выкупа  некой  преступной
группой. Твоя личность была установлена  с  запозданием,  поскольку  никаких
документов  при  тебе не  обнаружили, а  сам ты находился в  бессознательном
состоянии.  И, наконец, последнее. Через два  дня после происшествия исчезла
твоя жена. Накануне она  сняла со счетов фирм, владелицей которых  являлась,
крупные суммы. Следствие считает, что она собирала деньги для твоего выкупа.
Но, вероятно, похитители обманули ее: деньги взяли, а саму убили... Вот так!
Мне кажется,  это  вполне  правдоподобная версия,  снимающая  с тебя  всякие
подозрения.
     Я снова подумал об Инне.
     Значит,  пустив в меня пулю, она не побоялась  вернуться домой и тут же
заняться финансовыми операциями,  стремясь  снять со счетов как можно больше
денег. Заодно прихватила сокровища Саныча  да и все ценное, что было у меня.
А  после исчезла. Якобы бандиты похитили. Я не сомневаюсь, что "коридор" она
подготовила заранее.
     Я даже  испытывал нечто сродни  болезненной гордости: вот какая  у меня
жена, хоть и разлюбившая! Инна -- "сильная вода"! Сильная личность!
     -- Вы знаете, где она сейчас? -- спросил я.
     -- Полагаю, далеко, -- усмехнулся он. -- И в полной безопасности. Кажется,
у вас есть домик за границей? И даже не один?
     -- Да, на ее имя.
     -- Ну, вот видишь, -- развел он руками. -- Подумай, стоит ли раздувать эту
историю.
     -- Я не собираюсь ничего раздувать.
     -- Вот и прекрасно. -- Мамалыгин поднялся. -- Поправляйся. Через несколько
дней тебя выпишут. Я  договорился, чтобы  тебя кормили получше, а то  при их
рационе ноги недолго протянуть. Удачи! -- Он направился к двери.
     И тут наконец-то я ухватил ускользавшую от меня мысль.
     Ошметкин!  Саныч не смог навредить ему по той  простой причине, что тот
находился под защитой Диара.
     По той же причине я остался в живых, хотя Инна стреляла в упор. Диар не
вмешивается в события, но слегка  корректирует их.  Вот почему  пуда  прошла
навылет,  по  "безопасной" траектории,  не  задев жизненно  важных  центров.
Обойтись  совсем  без  раны  было  нельзя,  иначе на  меня  неминуемо падало
подозрение в убийстве Саныча. Вот почему в нужный момент к Лесной Даче вышли
какие-то грибники и заглянули в подвал.
     Я  под  такой  же  защитой,  вернее,  наблюдением,  что и  Ошметкин,  и
Сапожников, и Сарафанов. Но это означает...
     Мамалыгин еще не успел дойти до двери.
     -- Аркадий Андреевич! -- бросил я ему в спину. -- Я тоже диз?
     Он остановился, затем долго-долго поворачивался:
     -- Поправляйся, Вадим. А этот вопрос мы всегда успеем обсудить.
     Более полно ответить было нельзя.
     * * *
     Советы Мамалыгина помогли мне основательней подготовиться к неизбежному
разговору со следователем.
     Он  пришел  в  тот же  день --  крупный мужчина  с  кустистыми бровями и
царапающим взглядом.
     Прокачав его подсознание, я убедился, что никаких козней против меня он
не строит,  считая жертвой, но в принципе бизнесменов  на дух  не переносит,
ибо, по его мнению, все беды от них.
     А какой из меня бизнесмен? В сущности, я всего лишь скромный литератор.
А все дела  вела моя жена. Моя бедная,  несчастная, пропавшая жена. Нет ли о
ней известий? Нет? Очень жаль!
     Могу ли я что-либо сообщить следствию? Разумеется!
     Нас  с  женой   пытались  терроризировать.  Было  несколько  звонков  с
угрозами. Мужской  голос.  Мол, пришьем обоих, если не отстегнете. Но  у нас
таких денег отродясь не водилось. Да хоть бы и были -- с какой стати платить?
Это -- наше, кровное, заработанное.
     Мы с женой  решили нанять  телохранителей, но опоздали. Меня, например,
похитили средь бела дня в центре города. Брызнули чем-то в лицо, и я потерял
сознание... Очнулся в каком-то подвале. В полной темноте от  меня требовали,
чтобы я  написал записку жене.  Один из голосов принадлежал тому, кто звонил
по телефону. Но ни лиц,  ни  фигур своих похитителей я не видел. Особенности
голоса? Разве что нарочитая грубость. Какое-то время  я держался,  но, когда
они стали грозить  пыткой,  решил уступить. Бог с ними, с деньгами. Здоровье
дороже. Однако едва я написал при свете фонарика записку, как получил пулю в
грудь.  Пришел  в  сознание  только  в  больнице.  На  шестые сутки, как мне
сказали.
     Знаю  ли  я  Балашова?  Конечно!  Странный  вопрос.  Это  ответственный
работник одной из наших фирм.  Кроме  того,  мы живем  по  соседству. У него
милая  жена,  умница  сын.  Иногда  собираемся  вместе  за  столом, ходим за
грибами.
     Находился  ли  он  тоже  в  подвале? Вот  этого  не знаю.  А почему  вы
спрашиваете? Убит?! Вы серьезно?!  Боже, какое несчастье! Его-то за  что?  К
финансам фирмы он  не имеет  ни малейшего  касательства. Месть? Не знаю,  не
знаю... Балашов был исключительно скромным  человеком. Трезвенником, хорошим
семьянином. Бедная его жена! Как ей теперь поднять сына...
     Но  сейчас  меня  более  всего беспокоит  исчезновение  жены.  Да,  мне
передали.  Вы  полагаете, еще  есть  надежда?  Всякое,  говорите, случается?
Послушайте, я состоятельный человек и готов выплатить крупную премию любому,
кто  наведет на след.  Если бы вы знали, как мне дорога эта женщина! Страшно
представить, что эти мерзавцы надругались над ней. Найдите их и покарайте по
всей строгости закона!
     Ну и так далее.
     Думаю,  я неплохо  справился с  ролью.  Инна осталась  бы  довольна. Но
боюсь, у нее не будет случая оценить мое самопожертвование.
     Вспоминает ли она обо мне? Знает ли, что я жив?
     * * *
     После выписки  я поехал в свою городскую квартиру. Здесь  царил  полный
разгром, содержимое ящиков было разбросано по  коврам. Исчезли все  деньги и
драгоценности. К счастью, осталась та самая сберкнижка. Значит, с голоду  не
помрем.
     Хуже,  что  я  лишился  блокиратора.  В  тех  вещах, что  мне выдали  в
больнице,  я  его  не обнаружил.  У следователя его  тоже нет.  Инне он  без
надобности. Не знаю, куда он  мог запропаститься, но  теперь мои возможности
несколько сузились.
     К  этому времени  я  уже знал, что как  бизнесмен потерпел полный крах.
Инна успела снять деньги  со всех  основных  счетов, причем, как выяснилось,
сделала это  задолго  до  происшествия  на  Лесной  Даче.  Она,  моя  милая,
готовилась  к  переменам в своей  судьбе заранее  и  с легкостью обвела меня
вокруг пальца. Деньги уплыли, зато мне остались все долги. Придется платить.
А куда деваться? Не то, глядишь, меня опять  похитят и будут пытать. На  сей
раз по-настоящему. Такова деловая жизнь...
     Приведя квартиру в порядок, я поехал в Жердяевку.
     Во дворе меня поджидал Степан.
     -- Да-а,  хозяин... Дела-а...  -- вздохнул он.  -- Пропала наша  хозяюшка,
наша радость, наша пава ненаглядная...
     Он шумно горевал, утирая  скупую мужскую слезу, но я заметил, что глаза
у него хитрые. Глаза Пономарца-старшего.
     И вдруг я понял, что он все знает. Как и Мамалыгин. И что никакой он не
Степан,  а  все  тот  же  разлюбезный  Иван  Васильевич  Пономарец,  который
омолодился на Диаре и снова  вернулся к своим обязанностям в несколько  ином
качестве.  А его  Аннушка -- это Фекла Матвеевна, прошедшая ту же  процедуру.
Быть может,  именно они обеспечивали круглосуточное наблюдение за мной. Они.
знали  про  меня все-все-все.  Каждый  мой  поступок, каждое  слово,  каждое
движение души занесено в их тайный реестр. Но отчего мне такая честь? Почему
доверенные  лица высшего  разума с такой  тщательностью разглядывают  меня в
микроскоп, словно  я какая-то важная экспериментальная лягушка? А может, так
оно  и  есть? На мне ставится  некий опыт, который вот-вот подойдет к концу.
Что  тогда?  Мою память  сотрут  так  же, как я  стирал  ее у Кителя, Макса,
Белого, десятков других людей? (Пардон, не  стирал, а  запирал.) Или  учудят
чего похлеще? Судя по гримасам Мамалыгина, результат опыта -- отрицательный.
     -- Хозяин, раз пошли такие дела, надо бы завести пару собачек, -- донесся
до меня голос "Степана". --  А то в прошлый раз посудачили об этом да забыли.
А оно вон как повернулось!
     "Спой! -- мысленно приказал я ему. -- Любую песню! Шумел камыш..."
     -- Тут один мужик щенков  афганской овчарки  продает, --  как ни в чем не
бывало продолжал "Степан".  -- Что  твои медвежата. Вот страху нагонят, когда
подрастут! Столько  шантрапы сейчас развелось, так и шныряют, так и шныряют,
-- ну публика!
     "Пой же!" Я довел напряжение до предела.
     -- Брать или как? А то могу насчет бульдогов договориться...
     Биополе на него  не действовало! А  это означает, что он наделен дарами
Диара в  значительно  большей  степени, чем я. Кто  же  он, этот простоватый
мужичок? А Аннушка?
     Пока ясно только одно: меня держат за подопытного кролика!
     Эх, задать бы жару этим экспериментаторам!
     Но  я докопаюсь  до истины!  Сегодня же пойду к  Мамалыгину  и потребую
объяснений.  Скажу  в глаза, что разгадал их  тайные  помыслы. Пусть ответит
откровенностью  на  откровенность. Да,  так  я и  сделаю. И буду настаивать,
чтобы  Пономарцов  убрали с  глаз  долой.  Надоели  мне масленые  рожи  этих
соглядатаев. Послать бы их всех к черту! Тоже мне, счастье привалило -- агент
планеты Диар!
     --  Возьми овчарок, -- сказал я Степану. -- Если, конечно, твои хозяева не
против.
     --  Не  понял... -- осекся он. -- Ничего не понял.  Какие хозяева?  У меня
один хозяин -- ты.
     -- Ладно, Степан, хватит  дурака валять.  --  И, оставив его  с раскрытым
ртом, я направился к дому.
     Внешне внутри все выглядело по-старому, но, пошарив по углам, я  понял,
что  Инна успела поработать и здесь.  Вот отчаянная девка! Исчезли не только
деньги  и  драгоценности,  но  и фонотека.  Как я теперь  допишу  "Паутину"?
Хорошо, хоть дачу не успела продать. Впрочем, Пономарцы не  позволили  бы. Я
им еще нужен для чего-то. Вернее, нужен Диару. Эксперимент  продолжается. Ну
поглядим...
     Выпив чашку кофе, я отправился к Вике.
     Она  была  дома. Черное  платье,  такая же  косынка,  черные  глаза  на
бледном, похудевшем лице... Где твой румянец, Вика? Твоя жизнерадостность?
     -- Вадим, такое горе! --  Она припала к моей груди и зарыдала.  -- Кому...
он... помешал... такой слабый... беззащитный...  -- доносилось до меня сквозь
всхлипывания. -- А Инна? Как подумаешь...
     Я утешил ее, как мог, затем сообщил, что был должен Санычу энную  сумму
и потому, мол, прошу принять ее от меня.
     К деньгам  она  отнеслась  равнодушно.  Сказала,  что  возвращается  на
прежнюю работу. Уже договорилась,  вот только Антошку страшно оставлять дома
одного, ведь иногда придется дежурить круглые сутки.
     Я посоветовал ей не торопиться: что-нибудь придумаем.
     Она опять тихо заплакала.
     * * *
     Взвесив  факты  еще  раз,  я пришел к  выводу, что нет нужды торопиться
выяснять отношения с Мамалыгиным. А  вдруг старикашка сотрет мою память? Моя
неповторимая  личность  растворится в необъятности космоса, мой  уникальный,
единственный  в своем  роде житейский  опыт, за который  я заплатил  дорогую
цену, канет в никуда.
     Нет, прежде чем  взять  за жабры этого  хитромудрого пройдоху, я должен
кое-что предпринять.
     Почему бы, пока время терпит, не записать все случившееся  со  мной? Но
этого мало. Надо еще найти надежного человека, который согласился бы принять
на себя ответственность за судьбу моей исповеди. Человека порядочного и в то
же время достаточно искушенного, способного услышать  крик моей души. И еще:
он должен находиться вне поля зрения Мамалыгина.
     В  ту  же  ночь  я принялся  за  книгу  воспоминаний.  Никогда  еще  не
работалось с таким вдохновением...
     Одновременно я прикидывал, кому же передать ее на хранение, но никто из
круга моего общения не подходил для намеченной роли.
     И вот тут-то судьба свела меня с вами, мой драгоценный друг!
     Помните  нашу первую  встречу? Просмотр  иллюстраций  к  моей  книге  в
кабинете художественного редактора?
     Признаться,  взглянув  на ваши  работы,  я  страшно  переполошился:  на
некоторых рисунках были изображены пейзажи Диара.
     Кошмарная мысль обожгла  меня: вы --  тоже агент  Диара и  имеете особое
задание относительно  моей персоны.  С  большим  трудом  мне  удалось скрыть
смятение. Но пребывать в  неизвестности я  не  мог и потому решил немедленно
раскрутить вас, если это получится.
     Не знаю,  сохранила  ли ваша память хоть что-нибудь о том