опился к выходу.
   Он не ошибся. Опытные механики специальным инструментом вытащили
вредных "спутников" из могучего тела "Униона". Ранение не опасное, но кто
знает, будь у них масса побольше, что бы тогда случилось. Ведь их много -
не увернешься.
   В ожидании, пока врачи разрешат встретиться с космонавтами, Набатников
и Дерябин сидели в кабинете начальника аэродрома и обсуждали столь
странное появление чужих спутников на орбите "Униона".
   - Я помню, - говорил Борис Захарович, все еще с удивлением рассматривая
баночку с шариками, - что после запуска наших первых спутников американцы
посылали такие шарики, ибо ничего более солидного запустить не могли. Но
сейчас-то зачем чепухой заниматься? - Он сердито отодвинул банку.
   Афанасий Гаврилович слушал, и улыбка блуждала у него на губах. Он взял
баночку с шариками и, поворачивая ее так, чтобы рассмотреть со всех
сторон, проговорил с усмешкой:
   - Тебя удивляет, Борис, почему люди занимаются всякой чепухой? А вдруг
это те же самые шарики, что запущены при первых опытах? Не хотят они
сгорать. Не хотят подчиняться законам физики. Волшебные шарики,
заговоренные.
   - Эдак можно много мусора набросать в космос. Потом придется его
расчищать, как после войны моря от плавающих мин... Но я одного не пойму.
Почему именно на орбите "Униона" появились эти минные заграждения? А если
их сотни, тысячи вынести на орбиту?
   - Заранее известную, - подчеркнул Набатников.
   - Вот именно. Так чем же ты объясняешь это нарушение всех международных
норм?
   - Ошибкой, - снова усмехнулся Афанасий Гаврилович. - Американцам долгое
время не удавалось запустить настоящую космическую ракету. Спутники часто
не выходили на орбиту. Ну, а сейчас... Небольшое отклонение. Не сумели,
простите, пожалуйста.
   Дерябин погрозил ему пальцем:
   - Нет, друг, ошибаешься. У американцев прежде всего реклама. Запуская
ракету или спутник, кричат на весь мир. А сейчас промолчали. Почему?
   - Научились у нас скромности. Вот и все. А кроме того, надо еще
доказать, откуда эти шарики запущены? Может быть, этим занимается такое
государство, как Люксембург?
   Борис Захарович задумчиво протирал очки.
   - Так-то оно так. Но, видно, много набросали этой дряни даже на самую
близкую орбиту.
   - Не уверен, - с сомнением произнес Набатников. - Здесь уже начинают
действовать силы тяготения. Сложный расчет.
   - Тогда я не понимаю, почему Серафим пошел на посадку. Черт его знает,
что там могло случиться на другом полушарии.
   - Потерпи, Борис. Скоро все выяснится.
   Однако терпеть пришлось довольно долго. Врачи продолжали исследовать
космонавтов и никого к ним не допускали. Наконец, отчаявшись, Набатников и
Дерябин уехали к себе в институт, чтобы завершить неотложные дела.
    
  
 Только через два часа Поярков и Багрецов могли показаться в институте.
Надо ли упоминать, что Серафим Михайлович прежде всего отыскал Нюру, а
Вадим - Бабкина.
   К сожалению, о полете рассказывать было нельзя, и вот по каким
причинам...
    
  
 * * * * * * * * * *
  
  
  
 Поярков и Вадим пришли в кабинет к Набатникову, где, кроме самого хозяина
и Бориса Захаровича, никого не было.
   Набатников запер дверь, крепко обнял и расцеловал друзей, поздравил их
с благополучным возвращением.
   - Ну, а теперь рассказывай, Серафим, - проговорил он, плотно усаживаясь
в кресло.
   Нервно закусив губу, Поярков молчал, как бы собираясь с мыслями,
наконец сказал:
   - Поймите, Афанасий Гаврилович, у меня не было другого выхода.
   - А я в этом и не сомневался, - ободряюще улыбнулся Набатников и,
передавая Пояркову банку с шариками, спросил: - Тут, значит, главная беда?
   С любопытством рассматривая шарики, Поярков покачал головой:
   - Нет, потом мы с ними уже не встречались.
   - Понятно. - В голосе Набатникова послышалась тревога. - Мы не смогли
достаточно уверенно следить за полетом на другом полушарии. Неужели
техника подвела? Чья техника? Твоя? То есть общая конструкция? Двигатели?
Или автоматика, электроника? Это уже по твоей части, Вадим. - И он
вопросительно посмотрел на Багрецова.
   - Все было в порядке, - ответил Багрецов.
   - Странно, если бы оказалось не так, - подтвердил Борис Захарович. - Мы
сами видели, как точно сработала радиоавтоматика, когда прямо на диск
летел метеор. Может быть, слишком перегрелась обшивка? - вдруг усомнился
он. - Но до этого приборы показывали вполне терпимую температуру.
   - Можно, я расскажу все по порядку? - нетерпеливо проговорил Поярков и
нервно потушил папиросу. - Никаких неисправностей мы с Вадимом не заметили.
   Скучали и больше всего смотрели на Землю. На большом экране вы,
наверное, видели ее лучше нас. Я-то не особенно восхищался. Красиво,
конечно. Вода, пустыни, туман. Возможно, такой она была в первые дни
своего рождения. Не видели мы самого главного, что сделали руки
человеческие. Не видели городов, каналов, возделанных полей. Мертвая
планета.
   Набатников согласился с этим и спросил об американских спутниках, что
ходили по другим орбитам. Не видел ли он их?
   - Ведь это тоже дела человеческие.
   Лицо Пояркова потемнело. Он погремел шариками в стеклянной банке.
   - Вот что мы видели. Подлые дела человечьи. Видели и другие, пострашней.
   Расскажи, Вадим, ты первым это заметил.
   Багрецов смутился.
   - Я ведь тогда ничего не понял...
   - Ну а мы постараемся понять, - ободрил его Афанасий Гаврилович. -
Расскажи своими словами.
   Хмуря брови, вспоминая подробности, Вадим рассказывал:
   - Мы пролетали над океаном. Вдруг я заметил яркую вспышку. Пригляделся.
Вижу маленький островок, а над ним развевается тонкая золотая нитка. Она
тянется вверх, и на конце у нее появляется вроде как бусинка. Бусинка
увеличивается... Я уже мог рассмотреть, что это высотная ракета. Ну,
думаю, все как полагается. В разных концах мира запускаются ракеты для
исследования верхних слоев атмосферы. Не хотелось будить Серафима
Михайловича, он двое суток не спал. Только вижу, ракета летит прямо на
нас...
   - Вовремя он меня тогда разбудил, - продолжал за Вадима Поярков. -
Гляжу - и глазам своим не верю. Орбиты "Униона" всем были заранее
известны, точно рассчитано, где и когда он будет пролетать. Неужели,
думаю, нельзя подождать минутку, а потом уже и запускать свою ракету? На
всякий случай включил двигатели и чуточку изменил курс. Ракета
промелькнула совсем рядом. Это был новый тип радиоуправляемой ракеты, мне
не известной. Думаю, куда она полетит дальше? Может, это еще один спутник
или ракета, посланная на Луну? Ничего подобного. Ракета возвращается вниз
и опять летит на меня. Пришлось увертываться. Так она гонялась за мной,
норовя ударить снизу.
   Набатников озабоченно почесал переносицу.
   - Ты это точно помнишь, что всегда снизу?
   - Ну конечно. Ведь наверху и по кромке - радиолокаторы. Зачем бы я
тогда стал заниматься пилотажем?
   Многое стало ясным Афанасию Гавриловичу. Радиолокаторы должны были
следить за метеоритами и, в случае необходимости, изменять направление
полета. Грубо говоря, "Унион" мог увернуться от любого падающего метеора,
куда бы он ни летел - на Землю или на Луну. Но ведь снизу, от планеты, не
отрываются небесные тела, именно поэтому радиолокаторов в нижней части
диска не было, что блестяще доказал Семенюк своими фотографиями, когда
снимал окошки Литовцева. Вполне вероятно, что и другие технические
подробности учитывались людьми, которые после неудачи с шариками направили
на "Унион" свою радиоуправляемую ракету. Важно было найти уязвимое место.
Но кто же мог подумать, что так обернется дело?
   У Набатникова оставались еще кое-какие сомнения, и потому он промолчал
о своих догадках. А кроме того, даже близким родным о таких вещах не
говорят.
   Можно сделать только общие выводы, и Афанасий Гаврилович поделился ими
с друзьями:
   - Об устройстве радиоавтоматики мы никому не сообщали. Чертежи
засекречены.
   Но ведь достаточно было узнать, что внизу диска нет радиолокаторов, как
этим сразу же воспользовались. На океане наших контрольных пунктов тогда
не было.
   Ничего не увидишь. Мало ли отчего мог сгореть "Унион"? Все шито-крыто.
Какое счастье, что вы полетели, ребятки!
   Афанасий Гаврилович сел между Поярковым и Багрецовым, крепко обнимая их.
   Как всегда в минуты сильного волнения, Борис Захарович сердито
пощипывал ус.
    
 - Опять туман, - упрямо сказал он. - Ну, соли на хвост еще можно
насыпать, вроде шариков. Но сбивать ракетой нашу космическую лабораторию -
на это надо решиться. Ведь существует общественное мнение...
   - Наивничаешь, Борис, - снисходительно усмехнулся Набатников. - Никто
бы не узнал об этом подлом деле. В нашей мирной лаборатории "Союз наук"
кое-кому мерещится новое оружие. Значит, любой ценой "Унион" надо
уничтожить, а заодно испытать новую радиоуправляемую ракету, которая,
видимо, и создана для поражения целей в межпланетном пространстве. Но
воображаю их удивление, когда "Унион" вел себя как в воздушном бою...
   - Не совсем так, Афанасий Гаврилович, - возразил Поярков. - Это не бой,
а нападение из-за угла. Жаль, что я не мог сфотографировать эту
космическую ракету. Пусть бы народ посмотрел, для каких "научных целей"
она была запущена.
   Набатников замахал на него руками:
   - Да ты что? Всерьез? Очень хорошо, что мы ничего не фотографировали.
На другой же день заокеанские писаки такую бы чушь наговорили насчет
разведчиков "красного империализма", что целый месяц будешь отплевываться.
   Лучше помалкивать до поры до времени. Зачем гусей дразнить?
   Но всем было понятно, что не только по этим соображениям пресса будет
молчать. В конце концов, первый космический полет "Униона" не достиг своей
цели. Мы скромны и до тех пор, пока не добьемся полного успеха, хвастаться
не станем. А кроме того, газетные сообщения о прерванном полете гигантской
лаборатории в космосе только вызовут радость в стане врагов. Ведь ничем
нельзя доказать истинную причину, из-за которой была сорвана программа
испытаний. Будет молчать и заокеанская пресса. После того как мы доказали
полное свое превосходство в космосе, кое-кому невыгодно, чтобы мир знал о
существовании новой необычной советской конструкции. И к тому же
оставалась надежда, что в следующий раз уже более совершенную конструкцию
- пассажирский лайнер - тоже можно уничтожить.
   - Тимошку жалко, - вспомнив о нем, с грустью проговорил Поярков. - Ну
ведь те, кто запускал шарики и ракету, знали, что в "Унионе" и собаки и
обезьяны... Фарисеи! Они нам до сих пор Лайку простить не могут... А
сами...
    
 - Нашел чему удивляться, - раздраженно перебил его Дерябин. - А тебя бы
эти вояки пощадили?
   Глядя на потухший экран, где когда-то плыла точка "Униона", на уснувшие
стрелки приборов, неподвижные ленты самописцев, Поярков думал о чем-то
своем, наконец, обратился к Набатникову:
   - Как же теперь? Когда мы сможем повторить полет?
   - Вот этого я не знаю, - сурово ответил Набатников. - Правильно
напомнил Борис, что после войны тральщики вылавливали мины и торпеды. А
сейчас в воздухе плавают шары и орлы-разведчики. В космосе появились
стальные шарики и смертоносные ракеты. Мне кажется, что пока не очистится
небо над планетой, такую систему, как "Унион", нельзя посылать в космос с
пассажирами.
   Он говорил об этом, веря, что скоро в мире станет теплее и радостнее.
Он не мог не вспомнить и тех, кто путается у нас под ногами, кто мешает
нам на дорогах, к звездам. Вместо "Униона" там будут построены сияющие
вокзалы, и навсегда отомрут, "последние полустанки" на пути в науку.
Остановки отменены, и экспресс мчится в будущее... Теперь уж легче
работать. От науки постепенно отпадают, как жирные клещи, всякие литовцевы
и жалкие медоваровы.
    
 - А главное, что многие молодые, - продолжал Набатников, - почувствуют
ответственность перед будущим и перед своим народом.
   Пояркову пришлось немного погрустить, что отодвигается его мечта о
газонаполненном космическом лайнере. Но будем снисходительны: он жил
сейчас не далекой мечтой, а полнокровным счастьем на Земле и, простите,
пожалуйста, думал он о Нюре, о будущем малыше, о многом другом, о чем
никогда не пишется с большой буквы, как иной раз слово "Космос".
   А Борис Захарович? У него свои думы. Просторы Вселенной только еще
начинают исследоваться. Обидно, что "Унион" приземлился, и неизвестно,
когда отправится в далекое путешествие. Но он будет летать над страной,
забираться в самые высокие слои атмосферы. Ведь небо над родиной
бесконечно! Сколько еще там загадочного, неясного... Кто знает, не
научимся ли мы скоро повелевать стихиями, вызывать дождь, разгонять
тучи... И это будут не просто опыты, а планомерная система народного
хозяйства...
   У Вадима более чувствительная душа. Он мечтал о чистом небе и верил,
что оно станет таким, если будут чисты человечьи сердца, если каждый будет
страстно желать и стремиться к тому, чтобы не только над ним, но и над
всей планетой вечно сияло спокойное мирное небо.
    
  
 1956-1958
  
 
   sf.nm.ru

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 18.10.2001 21:51