... Ты напиши о своих впечатлениях. Вот что требуется.
   Багрецов посмотрел на темный экран, где было полным-полно звезд - и
маленьких и больших, по все они горели одинаково ярко и чем-то напоминали
оперную декорацию.
   Заметив растерянность Вадима, Поярков посоветовал:
   - О звездах тоже нечего писать. Внизу они видны как на ладони. Сам
понимаешь - электронные телескопы... Кажется, они все работают? - Он
посмотрел вверх, где фосфоресцировала схема расположения приборов в
"Унионе", и, заметив светящиеся голубые треугольнички, удовлетворенно
добавил: - Ну и задали мы работу астрономам!..
   Снова Вадим посмотрел на Землю. Она побледнела, выцвела и стала похожа
на огромную Луну. По ней бежит тень, - значит, на этом полушарии наступает
ночь... И здесь, наверху, тоже ночь.
   - И про Землю ничего не напишешь, - отмахнувшись от плавающего
карандаша, сказал Багрецов. - Ее там лучше видно.
   Поярков гладил щеку пушистой теплой рукавицей, и ему казалось, что это
ластится ручная белка, которая живет у него в доме. Давно с ней не играл.
   - Нет, о Земле бы я написал, - проговорил он после недолгого молчания.
- Только слов не найти... Попробуй.
   Невольно вспомнив, что когда-то писал стихи, Вадим представил себе, как
это могло бы здесь выглядеть. Стихи из космоса? Ужасное кощунство! В
минуты сильных потрясений не до рифм. Но какое же здесь потрясение? Все
позади, и даже последний толчок, что выбросил тебя в просторы Вселенной,
останется в памяти лишь болезненным ощущением. Одно самое невероятное и
острейшее чувство, равного которому никогда не испытывал и никогда не
испытает Вадим, - это жадная, мучительная до слез любовь к Земле и хозяину
ее - человечеству.
   Обуреваемый этими чувствами, Вадим заговорил:
   - Я вот о чем подумал, Серафим Михайлович. Сколько по свету бродит
эгоистов и пошляков, которые прямо заявляют, что не любят людей и землю,
где они родились. У молодых это чаще всего дурацкая поза. Им все надоело,
и они, видите ли, желают отправиться в космический рейс, на Марс, на
Венеру, в галактику, к черту на рога. Как таких ребят вылечить? Посадить
бы их сюда, в кабину, в камеры вместо Яшки и Тимошки. Пусть полетают хотя
бы недельку, и тогда они будут целовать землю и всех людей.
   - Всех - это зря, - чуть улыбнулся Поярков. - Есть ведь настоящие
человеконенавистники. Они не мальчишки, и у них это вовсе не поза. Они не
говорят, а делают. Читал, наверное, о последних событиях?
   Конечно, Вадим читал и пробовал даже рассказывать Римме о том, как
колонизаторы расправлялись с патриотами. Римму это не волновало. Тогда
Вадим очень огорчился, а сейчас...
   - Я почему-то стал иначе относиться к людям, - признался он Пояркову. -
Враги, конечно, есть враги, но я говорю о наших ребятах... Вы помните,
сколько было получено писем после запуска первых спутников и ракет. Писали
студенты, старшие школьники. Все они готовы были лететь в космос. А зачем?
   - Нет, здесь ты не прав, Вадим. Это было одно из проявлений патриотизма.
   Многие писали, что готовы отдать жизнь, если потребуется.
   - Во имя науки? Но в данном случае это наивно. Какую пользу может
принести науке ничего не понимающий в ней школьник или даже студент? Если
бы Афанасий Гаврилович не сказал мне, что я нужен здесь как специалист по
приборам, ни за что бы не полетел!
   - А романтика? - хитро усмехнулся Поярков.
   - Но ведь ее надо понимать здраво. Кто же всерьез будет утверждать, что
работать под землей шахтером гораздо приятнее, чем трактористом в поле?
Или, скажем, нет лучше работы, чем под водой - водолазом. Все это
неизбежность.
   Люди спускаются в шахты и на морское дно, чтобы там, наверху, хорошо
жилось всем. Так же и здесь, в пустоте, самой отвратительной среде,
противной человеческому духу, будут работать люди опять-таки для счастья
на Земле.
   - А радость познания? - все с той же иронической усмешкой допрашивал
Поярков. - Открытие неведомых миров? Разве ты не хочешь первым побывать на
Марсе?
   - Только для познания или славы? Не хочу! Вот если бы я был ученым и
помог раскрыть загадку Земли. Или был геологом или ботаником... Если бы я
знал, что, возвратившись с Марса, мог бы открыть на Земле новые богатства,
вывести для тундры полезные растения, тогда бы полетел...
   - Ты какой-то особенный, - удивился Поярков. - Даже Аскольдик и тот
мечтает о Марсе.
   - Ну и пусть мечтает. А я о нем самом думаю. И тоже мечтаю, как бы
таких ребят переделать. Он песчинка, пылинка в мироздании, но мне он
дороже, чем все галактики Вселенной. Именно здесь я особенно это
почувствовал...
   - Вот об этом и напиши в бортовом журнале.
   Вадим замахал на него руками.
   - Да что вы, Серафим Михайлович! Это же серьезный документ.
   - Боишься, что опубликуют?
   На мгновение Вадим задумался. В голову прокралась трусливая мыслишка: а
ведь это может быть, если мы не вернемся живыми и дневник случайно уцелеет.
   - Кому мои рассуждения интересны? - стараясь освободиться от этой
мысли, улыбнулся Багрецов. - Да и многим ребятам будет обидно. Человека в
космос послали, а он вроде как на Земле остался.
   Поярков ласково посмотрел на него:
   - И я там остался, Димка. Будем отвечать вместе. Да знаешь ли ты,
насколько интереснее было выдумывать и строить этот "Унион", чем сейчас
лететь в нем.
   Там, внизу, борьба, жизнь, поиски... То ли у меня такой склад
характера, то ли еще почему, но я никогда бы не мог стать пожарным, хотя
понимаю, что это почетная и мужественная профессия... Я не могу быть
сторожем или дежурным...
    
 - Но мы здесь наблюдатели, - напомнил Вадим.
   - И это не для меня. Действия мало. Вспомнишь, что за тебя работают и
даже думают автоматы, и как-то обидно делается.
   "Унион" летел по вытянутой орбите, и сейчас приближался к Земле. Вот
тут Багрецов услышал нечто для себя радостное.
   - Вторая "Чайка"! - воскликнул Поярков, только что принявший условный
сигнал с Земли. - Следи!
   Это было как нельзя кстати, потому что Вадим не заметил, как вылетала
первая. Задолго до старта его познакомили с оригинальной системой, которая
позволяла отсылать на Землю те или иные экспериментальные материалы и
подопытных животных. В специальных отсеках находились планеры. По сигналу
с Земли срабатывала катапульта, и планер летел на зов радиомаяка.
   Для простоты планеры именовались "чайками". Вот одна из таких "чаек" и
должна промелькнуть на экране, за которым нетерпеливо наблюдал Багрецов.
   Ослепительно яркая, будто раскаленная добела промчалась птица по
экрану. За ней тянулся огненный хвост, как у "катюши". Работу этого
гвардейского миномета видел Багрецов в старой военной кинохронике. Но
здесь совсем другое. С минимальным запасом горючего "Чайка" должна
покинуть орбиту "Униона" и, постепенно снижаясь, войти в плотные слои
атмосферы, где она сможет планировать.
   Автоматические телевизионные устройства следили за полетом "Чайки".
Струя пламени исчезла, и планер уже летел по инерции. Вадим вздохнул. Вот
если бы так можно было выбросить Лайку... Интересно, а что сейчас
отправили на Землю? Возможно, камеру, где произошла атомная реакция, как
это было в уловителях Набатникова? Или отправили обезьян, на которых
испытывалось действие космических лучей? Вполне вероятно, что там, внизу,
решили не подвергать их дальнейшему риску. Картина и так ясна.
   Что несет с собой "Чайка"? Вадим мог только предполагать, но толком
ничего не знал.
    
  
 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
  
  
 Опять спустимся на землю. Тут еще остались нерешенные 
   вопросы. Кто должен открыть колхозную электростанцию, 
   работающую на "звездном топливе"? И наконец, необходимо 
   разрешить вопрос, который волнует мистера Мейсона.
    
  
  
  
 Мейсон из деликатности не подходил близко к планеру, но все же ему не
терпелось проверить свою догадку, и он, показав прутиком в небо, спросил у
Набатникова:
   - "Унион"?
   - Прямым сообщением... В назначенный срок, - ответил тот, озабоченно
приподнимая крышку.
   - Зачем? - все более настойчиво расспрашивал Мейсон.
   Набатников стоял к нему спиной, глядя на приборы, которые присоединял
инженер к контактам внутри планера.
   - Зачем? Зачем?.. - рассеянно повторил Афанасий Гаврилович. - Чтобы
всюду было светло... А потом, как говорит мой друг Серафим, чтобы у женщин
были красивые руки... Нет, нет, не сюда, - поправляет он инженера. -
Теперь определим мощность.
   Старик Соселия разочарованно отворачивается и отходит в сторону. Верно
говорят, что все ученые - чудаки. Бритву зачем-то подарил, обещает
женщинам красивые руки. Все только обещает. А электростанция где? Зачем
людей обманывать?
   - Симон Артемович! - слышит он голос Набатникова. - Принимай свое
хозяйство.
    
 Не спеша, с сознанием собственного достоинства подходит Соселия.
   Рядом с птицей лежит снаряд, какие приходилось видеть еще во время
войны.
   Тяжелый снаряд - не поднимешь.
   Ошибся старик. Набатников спокойно приподнимает снаряд и на вытянутых
руках несет его Симону Артемовичу.
   - Вот вам и электростанция. Подарок советской науки.
   Соселия растерянно принимает его, кланяется!
   - Спасибо, дорогой... Только...
   Набатников перебивает:
   - Благодарить не за что, Симон Артемович. Мы для проверки даем вам эту
электростанцию. Будем следить за ней, изучать.
   Вполне понятно, что Набатников не хотел здесь читать лекцию о
технических особенностях электростанции, тем более что наблюдать за ней
будут сотрудники института, а не местные электрики. Но Бабкин уже
догадался, в чем дело. На цилиндрическом снаряде была выбита марка АЯС-15.
Так вот чего наконец добился изобретатель Ярцев!..
   Эта марка ничего не говорила Мейсону, но разве он не был инженером,
разве, сопоставив некоторые технические данные, факты и собственные
наблюдения, он не догадался, что в форме обтекаемого снаряда, занимающего
почти весь фюзеляж планера, находился аккумулятор особого типа и,
вероятно, огромной мощности.
   - Аккумулятор? - спросил он для подтверждения своей догадки.
   Набатников подтвердил, чем вызвал глубокое разочарование тракториста.
   - Ну, это чистая морока, - вздохнул Горобец и, почесывая затылок,
сдвинул на глаза кепку. - А заряжать его где?
   Афанасий Гаврилович поднял руку к небу.
   - Там.
   - "Небесной силой"? - ухмыльнулся Горобец. - Шуткуете, товарищ
начальник.
   - Вот Фома неверный! Ведь собственными же глазами видел "Унион". Там
таких птичек, - Набатников показал на планер, - можно десятки разместить.
   - Значит, они каждый день должны прилетать?
   И Горобец совершенно резонно подтвердил это положение из собственной
практики. Попробуй не подзарядить тракторный аккумулятор, а ведь он только
искру дает, и фары от него светят. А на селе десятки ламп, потом будут
станки в мастерской, да клуб, да всякое другое хозяйство. Воду тоже надо
качать, подвесную дорогу строить. Да разве тут аккумуляторы потянут?
   Придется каждый день менять.
   Набатников мягко потрепал его по плечу:
   - Все подсчитано, друг мой: раз в полгода будет прилетать сюда птичка и
приносить дары небесные...
   Бабкину это уже начинало нравиться. Казалось бы, какие обветшалые слова:
   "сила небесная", "дары небесные". А сейчас, сбросив с себя мистическую
шелуху, они заиграли вновь, обозначая точные физические понятия. Не зная
нужных подробностей, Бабкин мог лишь предполагать, каким образом Афанасию
Гавриловичу удалось эту "силу небесную", то есть космическую энергию,
заставить служить человечеству. Он же говорил, что нашел новые частицы,
которые в специальных уловителях (возможно, резонансных, как предполагал
Тимофей) превращали одно вещество в другое. Освобожденная атомная энергия
каким-то неизвестным доселе способом становилась электрической и заряжала
сверхмощные ярцевские аккумуляторы.
   "Ну а дальше, - продолжал размышлять Бабкин, - все было проще простого:
по заданному плану электронно-вычислительное устройство с помощью
автоматики и катапульты выбрасывало в нужном месте планер, и он летел
прямо на маяк.
   Конечно, его сигналы должны быть специально кодированы, иначе птичка
полетит на любую радиостанцию, если она работает на той же волне, что и
птичкин приемник".
   Один из инженеров взял у Соселия чудесный аккумулятор, взял просто, как
сверток, под мышку и понес его в каменную будку. Там, если не считать
массивного, как несгораемый шкаф, цилиндра, тоже ничто не могло удивить
Бабкина. А ведь сейчас люди присутствуют при монтаже единственной в мире
электростанции, которая работает не на угле, газе, нефти, сланце, торфе,
не на каком другом обычном топливе, не на гидроэнергии или энергии солнца,
ветра, даже не на атомном горючем, а на звездной вечной энергии, той, что
никогда не исчезнет.
   Любитель точных определений, Бабкин искал более емкое и конкретное
название для новой, необычной электростанции и с некоторой иронией все же
решил, что она работает на "звездном топливе", Димка бы ее назвал весьма
романтически:
   "Звездная электростанция колхоза "Рассвет". Интересно звучит. Жаль, что
Димка не попал на открытие. Потом будет каяться.
   Инженер опустил снаряд-аккумулятор в толстостенный цилиндр, затянул
гайками приготовленные заранее медные шины и все это закрыл стальной
крышкой.
   Набатников молча подошел к цилиндру, несколько раз щелкнул рукояткой
замка и повернулся к собравшимся.
   - Надеюсь, что вам не нужно объяснять, почему электростанция должна
быть за семью запорами. Ведь пока она первая в мире.
   Кому-кому, а профессору Набатникову было известно, что далеко не все
его сотрудники и даже друзья одобряли этот проект.
   "Поставить на опытную эксплуатацию секретный ярцевский аккумулятор
где-то в горном селении? Нет уж, увольте", - возмущался Дерябин,
доказывая, что подобное изобретение может понравиться на той стороне, где
его постараются использовать в военных целях. Потом пришли к выводу о
необходимости серьезной охраны "колхозной электростанции". Предусмотрели
надежный сейф с секретным замком, электронную блокировку, при нарушении
которой всюду завоют сирены... Да мало ли что было сделано для защиты
электростанции от "любопытных".
   Так и предполагал Бабкин. Но он тщетно ломал себе голову, как
изобретателю Ярцеву удалось добиться, чтобы его знаменитый аккумулятор не
разряжался сам по себе. Ведь Афанасий Гаврилович только что сказал, будто
новый аккумулятор, то есть АЯС-15, надо менять раз в полгода. А прежние
образцы разряжались чуть ли не через сутки. Очень странно. Однако Бабкин
уцепился за интересную мысль. Теоретически доказано и рассказано в
популярных книжках, что ежели в металлическом кольце возбудить ток, а
кольцо это поместить в камеру, где бы удалось получить температуру
абсолютного нуля, то мы, так сказать, имеем своеобразный аккумулятор, по
причине того, что ток этот будет бегать по кольцу сколь угодно, что и
подтверждено соответствующими опытами.
   "А если так, - рассуждал Тимофей, с уважением поглядывая на цилиндр,
где хранилась "сила небесная", - то не запрятал ли Ярцев свой
необыкновенный аккумулятор в коробку с космическим холодом? Ведь там,
наверху, как уверяют нас физики, - абсолютный нуль. Но можно ли этот нуль,
то есть мороз в двести семьдесят три градуса, сохранить на земле, как
ледяную воду в термосе?..
   Впрочем, и не до того люди додумываются".
   Эта успокоительная мысль даже с точки зрения самого Бабкина не
выдерживала никакой критики, но сейчас ему некогда было заниматься
гипотезами, потому что уже собрался народ и все с минуты на минуту ждали,
когда загорится свет на колхозной улице.
   Пора бы и включить рубильники. Уже темнеет, а инженеры все возятся у
щитка, самого обыкновенного, со стрелочными приборами, ничем не
отличающимися от тех, что используются на аккумуляторных подстанциях.
   Обычно на открытие межколхозной или районной электростанции
приглашаются знатные люди. Они произносят речи, торжественно перерезается
красная ленточка у дверей. Так и должно быть. Ведь это большой праздник.
   Здесь же все оказалось по-иному. Набатников считал, что рано выдавать
авансы. Пока это только опыт, первый в истории человечества, - кстати
говоря, наглядно доказывающий материалистическую сущность мира. И кто
знает, можно ли сейчас всерьез надеяться на недавно открытую "силу
небесную", будет ли она честно работать, не так, как ее мифическая
предшественница?
   Будучи убежденным атеистом, Набатников не верил ни в бога, ни в чертей,
но в данном случае не очень-то верил и в небесную энергетику. Пока, по
самым скромным подсчетам, киловатт-час этой энергии стоил многие сотни
рублей.
   Пройдут годы, прежде чем ее будет выгодно применять. Да и то в особых,
исключительных случаях. Неизвестно, что из этого дела получится, но есть
надежда, что внуки доживут до тех дней, когда "небесная сила" заменит в
электростанциях уголь и нефть, когда она будет самой дешевой и везде, в
любом уголке мира, доступной.
   Набатников вошел в будку электростанции. Перед глазами три рубильника.
Их нужно включить одновременно, чтобы свет засиял всюду во всем селении.
   Кто же будет включать? Кому предоставить эту честь? Афанасию
Гавриловичу хотелось пусть не по традиции, не официально, но отметить этот
праздник, хотя бы ради первого успешного эксперимента, от которого во
многом зависит будущее космической энергетики.
   Он обернулся назад и, остановившись в дверях, ищущим взглядом окинул
собравшихся. Ну, прежде всего, один из рубильников должен включить
председатель колхоза Симон Артемович. Второй включит кто-нибудь из самых
старейших колхозников и, наконец, третий - вон тот молодой парень,
которого представили Набатникову как лучшего бригадира.
   Так бы и сделать. Достойные люди. Но в сердце шевельнулось что-то иное,
оно таилось как боль и вдруг выплеснулось наружу. Он заметил в толпе
закутанную в черный, порыжевший от времени платок старую мать. Говорили,
что ей лет восемьдесят и она воспитала множество детей и внуков. Великая
честь для ученого Набатникова, если ее руками, теми, что без устали
нянчили детей, то есть наше будущее, включится первая космическая
электростанция на Земле.
   Ведь она тоже для будущего.
   Рядом, опершись на лопату, стоит женщина много моложе той. Война лишила
ее детей, не пришлось их долго нянчить. Но руки ее, драгоценные руки,
сколько они перетаскали камней, сколько вымостили дорог!.. Да разве за
такой великий подвиг она не достойна зажечь небесный свет на родной земле?
Пусть это будет символом того, что настанет время, когда ни она, ни одна
женщина нашей планеты не будут знать тяжелого труда.
   И вот наконец Набатников выбрал третью из тех, кто успеет по-настоящему
воспользоваться дарами неба и ради которой все это делается. Расширив от
удивления черные глазенки, смотрела на него голоногая девчушка в коротком
платьице и чувяках.
   Он попросил двух женщин подойти к рубильникам, поднял девочку и
объяснил, что нужно сделать. И вот три руки: высохшая, сморщенная от
старости, другая - жилистая и мозолистая, совсем не похожая на женскую, и,
наконец, пухлая детская ручонка включают "небесный свет" и заставляют
работать неистощимую силу, которая дремала в вечности мироздания.
   Далекий от сентиментальности и тем более нарочитой позы, Афанасий
Гаврилович благодарно поцеловал эти женские руки и прикоснулся губами к
измазанной чем-то сладким щечке ребенка.
   - Когда-нибудь вспомнишь, детка!
   Не только она, но и все будут помнить. Яркие, оранжевые, словно
наполненные апельсиновым соком, вспыхнули лампы. Осветилась улица,
загорелся свет в окнах. Над входом в клуб засияла реклама нового фильма:
"Дорога в Завтра".
   Бабкин его уже видел и презрительно усмехался. Фильм делали очень
долго, а потому стал он не фантастическим, а историческим. Знал бы сейчас
режиссер, что здесь, в грузинском селе, вспыхнул даже не завтрашний, а
послезавтрашний свет. Но ведь об этом почти никто не знает. И правильно,
зачем раньше времени хвастаться?
   Принимая благодарности и поздравл