лся Медоваров. - Она, как
говорится, требует жертв. Но если что случится с вашим "Унионом", кто
будет жертвой? Я, конечно, человек маленький, но с меня тоже спрашивают.
   Общественность сигнализировала? Сигнализировала! Тогда почему же
товарищ Медоваров не прислушался к этим сигналам?
   - Нелепая перестраховка.
   - Это с вашей точки зрения. А я отвечать должен.
   - Придет Дерябин, будем звонить в министерство.
   - В десять часов вечера? Кого же вы там застанете?
   - Не знаю. Но вы здесь сидите, как на транзитной станции, и
задерживаете отправку. Если сорвутся опыты Набатникова, то вряд ли вам
поздоровится.
   И Поярков выбежал из кабинета.
   Едва за ним успела захлопнуться дверь, как Медоваров стал яростно
названивать по телефону. Прежде всего он связался с московской квартирой
директора НИИАП - ведь тот дела еще не сдавал. Простуженным голосом,
кашляя, директор высказал мнение, что, несмотря на подписанный приказ о
его новом назначении, он все же считает необходимым отправить "Унион"
немедленно.
   Однако это не удовлетворило Медоварова. "Профессору что? Он уже
отрезанный ломоть, и если дело дойдет до чего-нибудь серьезного, то вполне
может отказаться от своих слов. Никаких распоряжений он не давал. Как так?
Очень просто: где письменное подтверждение?"
   Дежурный по министерству, куда потом звонил Медоваров, сказал, что
подобные вопросы директор НИИАП должен решать сам, но все же дал домашний
телефон начальника главка. Очень вежливо, но с подчеркнутой иронией
начальник главка напомнил товарищу Медоварову, что сейчас несколько другое
время, изменилась система руководства, и товарищу Медоварову
предоставляется полная инициатива. Если же его смущает "сигнал
общественности", касающийся брошюры Пояркова, то пусть он возьмет на себя
смелость опровергнуть выводы государственной комиссии, которая принимала
"Унион". Опять же товарищ Медоваров должен сам решить, в какой степени
катастрофа с самолетом может повлиять на отправку "Униона". На месте
виднее.
   Медоваров понял, что примерно то же самое сказал бы ему и министр, так
же бы ответили и в ЦК. Безнадежно спрашивать, все будут отвечать, что у
самого должна быть голова на плечах, а кроме того, есть и коллектив, с
которым всегда надо советоваться. Коллектив? А что делать, если в нем
появились чужие люди, временно прикомандированные, вроде конструктора
Пояркова и старика Дерябина? Им что? Они приехали сюда на два-три месяца,
сделали свое дело и - до свидания. Но они даже пробуют здесь командовать!
   И, взвесив все "за" и "против", Медоваров утвердился в своем прежнем
решении - задержать отправку "Униона".
   Он нажал кнопку звонка, чтобы вызвать секретаршу, но вспомнил, что она
уже давно отпущена. На звонок отозвался Дерябин. Он с усмешкой вошел в
кабинет:
   - Я к вашим услугам, Анатолий Анатольевич.
   Разговаривая с этим стариком, Медоваров всегда испытывал глухое
раздражение.
   Ему казалось, что Дерябин, обыкновенный инженер без степени и звания,
хоть и руководит какой-то там лабораторией, но все же должен бы
чувствовать разницу между собой и фактическим начальником целого
института. Больше того - старик позволяет себе усмешечки "в адрес
начальника", часто не соглашается с его замечаниями, особенно если дело
касается технической стороны вопроса.
   Конечно, старик знающий, больше сорока лет проработал в лаборатории, а
чего достиг? Так и помрет на этой должности.
   Тяжело опустившись в кресло, Дерябин стал протирать очки.
   - Я уже знаю. Поярков рассказал. Надо как-то сообщить родителям
Охрименко...
   Теперь, что нам делать? Ребят я отправил устанавливать прибор. Через
час все будет готово. Вот их удостоверения. Потом попрошу отметить.
   - Не заботитесь вы о людях, Борис Захарович. Автобус уйдет, и ребята
останутся под открытым небом. Завтра утречком бы приехали. Не спеша...
   - Неужели вы думаете всерьез отложить отправку?
   - У нас на то есть веские соображения.
   - У кого это у вас?
   - Дорогой Борис Захарович, золотко мое! Но вы же требуете невозможного!
   Неужели я должен вам напоминать, что есть такие вещи, о которых я не
вправе распространяться. Откуда вы знаете, что я этот вопрос не
согласовывал?
   - Где?
   - Ну, мало ли где... - Как бы невзначай Медоваров указал пальцем вверх.
   Тонкий синенький дымок струился из пепельницы. Дерябин отогнал его от
себя, быстро встал, ожесточенно смял папиросу.
   - Но Поярков говорил совсем о других причинах?
   - Во-первых, он не знал, что я консультировался. А во-вторых, он не
стал бы вам все рассказывать. Ведь статья-то появилась неспроста.
   Дрожащими руками Дерябин надел очки.
   - Что-то я вас не пойму, Анатолий Анатольевич. Туман какой-то.
   - А особое мнение члена государственной комиссии профессора Широкова вы
читали?
   - Да, но это частность.
   - Вам так кажется. А другим...
   Властный и долгий звонок междугородной прервал Медоварова.
   - Медоваров слушает. Здравствуйте... - И, покосившись на Дерябина, он
невнятно пробормотал имя и отчество. - Тут у нас всякие обстоятельства...
Не очень, но... Видимо, задержим. Как нельзя?.. Тоже обстоятельства? Ну
хорошо, попробую... Потом позвоню, потом... Сейчас неудобно...
   - Я бы мог выйти, - раздраженно пощипывая щеточку усов, сказал Дерябин,
когда разговор с Москвой закончился. - Далеко не все мне положено знать,
как вы изволили заметить.
   Медоваров чуточку смутился, но тут же лицо его приняло каменное
выражение.
   - Приготовьтесь, товарищ Дерябин: "Унион" будет отправлен вовремя.
   - Туман, туман, - покачивая головой, говорил Дерябин, шагая по длинной
ковровой дорожке к выходу. - Туман...
 
 
   ГЛАВА ВТОРАЯ
 
 
   Туман рассеивается не сразу, но автор дает обещание, 
   что читателю многое будет ясным гораздо раньше, чем 
   большинству героев нашего повествования. А сейчас 
   начинаются приключения.
 
 
 
 
   Дождь только накрапывал. Он принимался идти несколько раз еще с вечера,
но не прибил даже пыли на дороге. Мелкие капли, как дробинки, катались в
пыли.
   Свет прожекторов заливал своими лучами и эту дорогу, и белый забор,
вдоль которого она шла, и будку часового, охраняющего территорию НИИАП. В
будке, приподнятой над оградой, чуть слышно поскрипывали доски, - ходил
часовой.
   По черному небу медленно плыли клочковатые облака. Сквозь них
проглядывали яркие, пылающие звезды. В кустах рядом с подземным складом
чуть теплился слабый огонек.
   Возле него, вздрагивая от холода, как у потухшего костра, сидел
Багрецов с карманным приемничком на ладони. Рядом примостился Бабкин.
Светилась не шкала, как у обыкновенного приемника, а крышка с нанесенным
на нее специальным люминесцентным составом. Нажмешь кнопку - и ток от
батарейки заставит работать и сам приемник и его необычное освещение. Этим
приемником можно пользоваться как карманным фонариком. Его придумал
Багрецов, а потом уже Бабкин сделал что-то похожее и для себя. Он редко
включал свой приемник - трудно доставать специальные батарейки, - а потому
сейчас работал один, Димкин. Друзья контролировали работу ЭВ-2,
электронного влагомера, установленного в кабине автоматической
радиометеостанции.
   На Бабкина эта командировка свалилась как снег на голову. Он прекрасно
себя чувствовал в Девичьей Поляне, где работал в филиале
метеорологического института. И вдруг телеграмма из Москвы: инженеру
Бабкину Тимофею Васильевичу срочно выехать в командировку в распоряжение
начальника лаборатории Дерябина для испытаний ЭВ-2. Не ожидал Тимофей, что
вспомнят об этом приборе, который уже давно был сделан совместно с Димкой.
Димка шлет телеграмму, чтобы встретиться на узловой станции и вдвоем
приехать в Киев.
   Как всегда, друзья ездили в командировки вдвоем, а сейчас это было
просто необходимо: соавторы.
   Багрецов вышел на условленной станции, а Бабкина нет как нет, хотя
местный поезд давно уже прибыл. Так хотелось увидеться поскорее, несколько
месяцев не встречались. "Дружба есть дружба, и от нее никуда не денешься",
- как однажды признался в письме Тимофей. Мало того что Тимкина жена,
Стеша, навсегда увезла друга из Москвы, сегодня она заставила Вадима
помучиться ожиданием и тревогой. В самом деле, Тимка такой аккуратный и
вдруг не приехал вовремя! Что же могло случиться?
   Вадим бегал по платформе, пытался звонить по междугородному телефону -
места себе не находил. Но вот целым и невредимым появляется Тимофей и,
пряча виноватые глаза, признается, что жена перепутала расписание местных
поездов.
   Понадеялся на нее, а сам не проверил. Димка так обрадовался встрече,
что простил его тут же. Разве он предполагал, как эта пустяковая
оплошность может повлиять на дальнейшие события? Во всяком случае, если бы
они приехали в НИИАП засветло, то, глядишь, все бы обернулось иначе. А тут
еще Димка настоял, чтобы по пути в институт обязательно заехать к маминой
подруге - тете Люде и передать ей забытую сумку. Пока ждали рейсового
автобуса, Димка уже успел дать телеграмму домой.
   Короче говоря, там часок, там минутка, все это накапливалось, и прав
был Борис Захарович, что рассердился за опоздание. Оставались считанные
часы до отправки метеостанции, и, толком ничего не объяснив, Дерябин
поставил условие:
   - Успеете справиться - пожалуйста. Нет - пеняйте на себя. Обойдемся
старым прибором.
   Бабкин втайне побаивался своего бывшего начальника, да и Багрецов,
который знал его не меньше, тоже робел перед ним. Во всяком случае, не
только выговора, но и простого замечания от Бориса Захаровича получать не
хотелось.
   Человек он заслуженный, уважаемый, что перед ним оправдываться? Не
солидно.
   В приемной директора НИИАП разговаривать было некогда. Бабкин только
успел спросить:
   - На том же месте устанавливать?
   Дерябин ответил утвердительно и, услышав звонок Медоварова, скрылся в
кабинете. К зданию института подъехал закрытый пикап, и заспанный шофер
доставил наших инженеров к огромному ангару. У самого входа оказалась
лесенка, она вела в кабину автоматической радиометеостанции.
   В темноте нельзя было разобрать, но Бабкину показалось, что кабина
чересчур велика, гораздо больше тех, где ему не раз приходилось
устанавливать аппараты. Последнюю из таких станций отправили в горы Алтая.
   Ничего не было странного в том, что новая, усовершенствованная
радиометеостанция находилась на территории НИИАП; также не было странно и
то, что ее здесь готовили к отправке. А поднявшись по тонкой металлической
лесенке вверх и встретив там знакомую аппаратуру, Бабкин и вовсе убедился,
что придется иметь дело с вещами привычными, какой бы формы и величины
кабина эта ни была.
   Времени оставалось мало. В кабину забегали какие-то инженеры, - судя по
всему, к метеорологии касательства не имеющие, - торопили, отчего у
Багрецова падала из рук отвертка и дело не спорилось. Собственно говоря,
дело-то было несложное: подсоединить прибор к выводной трубке, которая
проходила сквозь крышу кабины, подвести питание, включить в
радиопередающую систему и проверить, как это все будет работать.
   Радиостанция включалась автоматически на несколько минут, за это время
нужно было передать не только показатели, определяющие влажность, но и
целый ряд других: температуру, давление, направление и силу ветра, -
короче говоря, все то, что интересует синоптиков при составлении карт
погоды.
   В кабине метеостанции была установлена стандартная аппаратура, поэтому
даже не такие опытные специалисты, как наши инженеры, смогли бы
разобраться в схеме соединений и включить нужный прибор. Теперь оставалось
лишь проверить на контрольном приемнике, как будут слышны сигналы.
Непосредственно возле мощного передатчика это не делается, нужно отойти
подальше. Вот почему друзья оказались не возле ангара, а в кустах у
подземного склада.
   - Я до сих пор не могу прийти в себя из-за этой катастрофы, - говорил
Багрецов, рассеянно поворачивая ручку приемника. - Какая-то паршивая
птица, нелепая случайность - и человека уже нет.
   Сдвинув на лоб кепку, Тимофей почесал затылок.
   - Всякие бывают случайности. Идешь себе спокойно, ни о чем не думая, и
вдруг падает тебе на голову цветочный горшок. Потом в стенгазете заметка:
   "Трагическая смерть..."
   - Без шуточек не можешь?
   - Какие тут шуточки? Это просто самозащита. А у тебя, я смотрю, руки
дрожат.
   Ведь успели же. Осталось только проверить.
   Багрецов положил приемник в карман.
   - Да, конечно, глупая мнительность.
   Вдали послышался собачий лай. Вспыхнул карманный фонарик, луч его
побежал по тропинке. Лохматый одноглазый пес бросился к Багрецову и, вдруг
остановившись, ласково завилял хвостом.
   - Здоровеньки булы, громадяне! - певуче приветствовала их девушка,
закутанная в желтый мягкий шарф. - Вас действительно только с собаками
сыщешь.
   Она пришла не одна. Кто-то стоял рядом и, как бы гордясь, что
сопровождает столь прекрасное существо, сначала осветил безукоризненно
правильное лицо с пухлыми, ярко очерченными губами, блестящими и в то же
время холодными глазами, чуточку капризным тонким носом, персиковым
румянцем на полных щеках... Потом, задержавшись на округлых плечах и
груди, луч фонарика скользнул к ногам, достойным классической скульптуры,
и лишь тогда мельком остановился на удивленно-восхищенном лице Багрецова и
недовольном - Бабкина.
 
   - Римма, - деловито представилась она, протягивая руку Багрецову, потом
небрежно Бабкину, который, видимо, не произвел на нее никакого впечатления.
   - Начальство приказало мне отдать ваши командировки. Через полчаса
пойдет дополнительный автобус. Поедемте вместе, громадяне. Если бы вы
знали, как я тороплюсь!..
   Тут послышался хрипловатый басок ее невидимого спутника:
   - Я думаю, Риммочка, что вам удобнее воспользоваться моей машиной.
Быстрее.
   Римма равнодушно повела плечами.
   - Об этом не может быть и речи. Вы же обещали, товарищ Семенюк...
   - Пожалуйста, - обиженно произнес Семенюк. - Ноя бы мог и товарищей
подбросить.
   Бабкину не понравилась эта снисходительность.
   - Благодарим вас, - сказал он, прикрывая зевок рукой. - Мы должны еще
кое-что проверить. Потом сами доберемся.
   Вадим растерянно смотрел на Римму. Она казалась ему существом из
другого мира и абсолютным совершенством, которого он не встречал даже на
картинах прославленных мастеров. Возможно, виной тому была неожиданность
ее появления, неверный свет фонарика - он как-то по-особому подчеркивал
прекрасные девичьи черты... Но скорее всего тут скрывалась иная причина, а
именно: обычная Димкина восторженность и глубокое преклонение перед
женщиной, как самым изумительным чудом природы.
   Он держал в руках командировочные удостоверения, переданные Риммой, и
чувствовал, что от них струится запах тонких духов. Ну, да это понятно, -
она вынула удостоверения из сумочки.
   Но кто же такой Семенюк? Он прячется в темноте - то ли из скромности,
то ли из высокомерия. Единственно, что мог заметить Вадим, - его невысокий
рост и довольно щуплую фигуру. А Римма? Высока, чуточку полновата, и это
ей очень идет. Но особенно покорила Вадима ее певучая украинская речь.
   Поглаживая собаку, Римма ласково приговаривала:
   - Хиба я не чую, то зараз буде розлука, мий коханий. - И потом,
повернувшись к спутнику, сразу без всякого перехода уже по-русски: - Да,
Тимошку берут, а возьмут ли нас - еще неизвестно.
   Тимофей все время поглядывал на часы, не обращая внимания на ее
болтовню, но тут удивленно переспросил:
   - Почему Тимошку?
   - А я знаю? Научная сила. А мы пока еще недостойны. Хотелось бы,
конечно, горы посмотреть, да наше начальство боится. Говорит, там сидит
какой-то Набатников - ужасная собака, злющий!..
   Трудно Тимофею смириться с подобной клеветой. Он сдвинул на затылок
кепку.
   - Набатникова не трогайте. Мы его получше вас знаем. Да и вообще, что
за манера так разговаривать? Какой-то Тимошка... Ведь у него, наверное, и
отчество есть?..
   Римма изумленно взглянула на Бабкина и откровенно захохотала.
   - У Тимошки отчество? - Она приподняла собаку за ошейник и, все еще
давясь от смеха, приказала: - Ну, дай ему лапу, представься как следует.
   Ей вторил хрипловатый хохоток невидимого Семенюка.
   Бабкин помрачнел, надвинул кепку на глаза и, отвернувшись, стал вертеть
ручку приемника.
   Чтобы сгладить неловкость, Багрецов спросил:
   - Значит, Тимош... то есть я хотел сказать, эту собаку вы отправляете в
институт Набатникова? Туда же повезут и "Унион"?
   - Повезут? - послышался насмешливый голос Семенюка. - Впрочем, конечно,
- платформу уже подали.
   - Но мы не заметили, что сюда подходит железнодорожная ветка, -
поглаживая свои кудрявые волосы, неуверенно проговорил Вадим.
   - Вы многого не заметили, дорогой товарищ. Пойдемте, Риммочка, наша
миссия, кажется, закончена. Вы же торопитесь.
   Багрецов остановил ее:
   - Одну минутку. Я хотел спросить, где мне найти Анну Васильевну
Мингалеву?
   - Точно не знаю. Вообще она где-то здесь. Вот Аскольдик, - Римма
обернулась назад, - то есть, простите, товарищ Семенюк абсолютно в курсе.
Он скажет, где ее искать.
   И опять из темноты брюзжащий басок:
   - Не говорите глупостей, Риммочка. Товарищ и в самом деле подумает...
   - А разве неверно? - кокетливо спросила Римма.
   Не желая вникать в сущность их споров - здесь было что-то ему
неприятное, - Багрецов вынул из кармана записную книжку и черкнул в ней
несколько строк.
   - Если вам не трудно, - сказал он, протягивая записку Римме, - то
передайте, пожалуйста, Анне Васильевне. Это очень важно.
   Римма испытующе посмотрела на Вадима:
   - Для кого важно?
   - И для нее и для меня. Я ее друг.
   Он еще долго смотрел Римме вслед, пока Бабкин не дернул его за рукав:
   - Очнись! Самая обыкновенная смазливая девчонка. Всегда вот так.
Растаял...
   Обиженный Вадим взял у него приемник и рассеянно начал вертеть ручку
настройки.
   - Брось крутить, - рассердился Тимофей. - Пропустишь.
   Вытирая платком вспотевшее лицо, Вадим взглянул на часы.
   - Еще восемь минут... А вдруг...
   - Отстань, пожалуйста! Каркаешь, как ворон.
   Вадим недовольно передернул плечами, задел ветку, холодные капли
муравьями поползли за воротник. Резко поднявшись, он выглянул из-за кустов.
   Возле ангара, где находилась метеостанция, уже вспыхнули прожекторы.
Теперь было отчетливо видно, что ангар этот был странной формы и в то же
время чем-то похож на гигантскую брезентовую палатку. У темного
распахнутого входа дежурил часовой. Еще в директорской приемной Вадим
слыхал, как Дерябин приказывал по телефону пропускать приехавших инженеров
в "Унион" и туда и обратно, видимо учитывая необходимость проверки
сигналов ЭВ-2 на расстоянии.
 
   Слегка прихрамывая, Бабкин прошелся по мокрой траве и нарочито зевнул.
   - Сколько на твоих?
   - Осталось пять минут. И если не выйдет... - начал было Вадим.
   Но Бабкин перебил его:
   - Тогда домой поедем. Вот и все.
   - Но, извини, с какими глазами?
   - С такими же. Не ослепнем, - Бабкин со злостью поддел ногой мокрый
лопух.
   Помолчав, Вадим вздохнул.
   - А хорошо бы для Набатникова что-то сделать. Наверное, в горах наш
прибор здорово пригодится.
   Бабкин согласился, потому что ЭВ-2 обладал большой чувствительностью и
отмечал ничтожную, влажность, особенно характерную для разреженного
воздуха горных вершин. Кабина метеостанции показалась ему легкой,
сделанной из ребристых дюралевых листов.
   В свое время Дерябин не очень-то восторгался новым гигрометром, считая,
что его сверхвысокая чувствительность практически не будет использована.
Теперь дело другое - возможно, труды и не пропадут даром.
   Завернув рукав, чтобы лучше следить за часами, Вадим замер в ожидании.
   Сейчас должна заработать радиостанция.
   Стараясь казаться равнодушным, Бабкин поглядывал на небо, как бы желая
определить завтрашнюю погоду, и позевывал. Он считал, что абсолютная
невозмутимость при любых условиях является первейшим человеческим
качеством.
 
   Но