ения, Набатников отшучивался, говорил,
что пока еще рано благодарить - цыплят по осени считают, - а сам
нетерпеливо посматривал на фургон с радиолокаторами и всякой другой
аппаратурой. Он ждал вызова Дерябина, который должен был сообщить по
радио, как идут испытания "Униона".
   Наконец дежурный радист позвал Набатникова к аппарату. Прежде всего
Дерябин сказал, что телеметрические данные, относящиеся к объектам ј 1 и ј
2, принятые на контрольных пунктах и уже расшифрованные в институте,
вполне удовлетворительны.
   Это обрадовало Афанасия Гавриловича, но он тут же посочувствовал
пассажирам "Униона". "Бедный Серафим, бедный Димка, думали ли вы раньше,
что вас будут именовать "объектами", да еще нумерованными? Но ничего не
попишешь, это простейший шифр". Дерябин сообщил, что пульс, кровяное
давление, дыхание и прочие показатели состояния здоровья космических
путешественников не вызывают опасений. У главного врача "Униона" Марка
Мироновича все эти данные перед глазами, вычерчиваются графики, кривые, и
никакое даже мало-мальски серьезное изменение в показателях не останется
незамеченным.
   Набатников облегченно вздохнул. Как ни говори, но даже в самые
торжественные минуты, когда планер удачно приземлился, когда проверен был
космический аккумулятор и включена электростанция, у Афанасия Гавриловича
нет-нет да и заскребут кошки на сердце. А что там, наверху? Как поживают
друзья мои, родные, дорогие?
   - Спасибо, Борис, за приятные вести. Теперь докладывай насчет
технических показателей первой группы, - нажимая на "о", говорил
Набатников в микрофон.
   - Есть отклонения от нормы?.. Нет, нет, без цифр... А вторая группа как
поживает?..
   Его интересовали скорость полета, высота, не перегревается ли оболочка,
то есть все, что касается движения "Униона". Ко второй группе Набатников
относил данные, определяющие среду, в которой сейчас летит "Унион", какова
там температура, космическая и солнечная радиация и так далее. Потом его
интересовала третья группа - наблюдение за планетами, и, наконец, -
изучение биологических условий в космосе: деление клеток и прочее.
   Обо всем этом он спросил мельком. Дескать, нет ли тут чего-нибудь
особенно выдающегося, хотя прекрасно понимал, что выводы можно сделать
лишь после тщательного изучения материала.
   Но был еще опыт, о котором Дерябин мог бы сказать вполне конкретно.
Странно, почему он об этом умалчивает? Видимо, из скромности. Ведь именно
он, Борис Захарович Дерябин, так упорно настаивал срочно испытать новые
ярцевские аккумуляторы. Ну и что получилось? Так же хорошо, как и здесь?
   - Операция "Чайка" проводится успешно, - наконец-то сказал Дерябин. -
Кроме вашего получены сообщения из пунктов "Б" и "В". Сердечно благодарят.
   Все идет как нельзя лучше. Если раньше Набатников в какой-то мере
сомневался в точности приземления планеров, посланных с "Униона", то
сейчас эти сомнения отпали. По заранее разработанному плану портативные
радиомаяки были доставлены на дрейфующую станцию, то есть в пункт "Б".
Затем в лагерь геологической экспедиции, где в труднодоступной горной
местности были найдены рудные ископаемые. Теперь в этом пункте "В", куда
уже прилетела "Чайка" с мощным аккумулятором, можно начать предварительную
разработку пласта. На первое время электроэнергии хватит.
   Радиомаяки были разосланы и в другие пункты, расположенные на Крайнем
Севере, в тайге, степи, где почти нет никаких энергетических ресурсов.
Ведь страна наша огромна, и природные условия в ней столь разнообразны,
что электрифицировать ее обычными способами далеко не всегда возможно.
   А кроме того, у нас есть друзья. В странах, где они живут, не везде
легко добывается электроэнергия, без которой немыслим человеческий
прогресс.
   Вестниками мира и счастья вот-вот должны полететь "чайки" в разные
страны, где они очень и очень нужны.
   Сейчас в отсеках "Униона" "чаек" разместилось немного, но в следующий
полет, если опыт окажется удачным, можно захватить их побольше. Конечно,
тут многое зависит от экспериментального цеха, где делаются новые
ярцевские аккумуляторы.
   Набатников давно уже переговорил с Дерябиным, выяснил все, что можно,
но, несмотря на добрые вести, его все же не покидала тревога за людей,
которые летят сейчас в черной пустоте. Стараясь успокоиться, он думал о
будущем своего недавнего открытия.
   Маленькие электростанции по всей стране, космическая энергия, падающая
на Землю "манной небесной". Кто знает, не будет ли она продаваться в
магазинах в "расфасованном виде".
   Планер закрепили на крыше фургона. Набатников сердечно попрощался с
колхозниками и вместе с Мейсоном и Бабкиным сел в машину. Бабкина опять
посадили впереди. Глядя на черную и блестящую, будто сапожными щетками
начищенную дорогу, Тимофей заскучал по дому. Надоело ездить. У Димки
другой характер, он непоседа. Интересно, куда его пошлют после этой
командировки?
   Все ничего, но ведь опять встретится какая-нибудь Римма. Не везет
парню. И лишь сейчас Бабкин вспомнил, что второпях не успел прочитать ее
письмо как следует. Он даже не понял, почему оно адресовано ему, а не
Димке? Опять какой-нибудь ловкий ход.
   Ошибался Тимофей. После всего того, что произошло, Римма не могла
писать Вадиму, но у нее оставалась крохотная надежда на Бабкина - может
быть, он замолвит за нее словечко перед Дерябиным или кем-нибудь другим из
начальства, чтобы ее опять устроили в лабораторию. Вернувшись в НИИАП,
Медоваров сразу же подписал приказ об увольнении Риммы "за халатность и
нарушение трудовой дисциплины". Зачем тащить за собой "хвост", который
может повредить на новой работе?
   Так кончилась "научная карьера" Риммы. Пришлось поступить официанткой в
ресторан, где она часто бывала с Петром, где ее однажды встретили Нюра и
Поярков. Там она любила танцевать.
   "...А сейчас не потанцуешь, - писала Римма. - Так набегаешься за вечер,
что ног совсем не чувствуешь. Теперь я ненавижу танцы, ненавижу грязные
тарелки, придирчивых посетителей, жалкие чаевые. Всех, всех ненавижу.
Особенно Аскольдика, он как прилетел с курорта, все время надо мной
издевался. А вчера в ресторан не пришел - отца, говорят, арестовали за
взятки. Теперь Аскольдик будет приключенческими книжками спекулировать. Он
и раньше этим занимался. Ловкий мальчик - проживет".
   Тимофей дочитал письмо и вздохнул. Спутники, ракеты, летающие вокруг
Солнца, "Унион", дороги к звездам... Время-то какое необыкновенное!.. Но
когда же на земле переведутся пакостники и ловкачи?
   Он бы мог долго размышлять на эту тему, сетовать, что, мол, многие из
нас чересчур благодушны, что нет настоящей непримиримости к подобным
делам, однако его отвлек разговор Мейсона и Набатникова.
   - Вы знаете, мистер Набатников, о чем я все думал, когда смотрел на
вашу серебряную птицу? - издалека начал Мейсон, вынимая портсигар. -
Разрешите курить?
   Получив согласие, Мейсон нажал кнопку зажигалки и, затягиваясь
сигаретой, продолжал:
   - Я вспомнил черный орел. Две птицы, но какие разные! Одна грязный
шпион, другая несет свет, радость... Я видел здесь счастливых людей. Они
радовались, что получили свет неба... Скажите, мистер Набатников, вы
верите в то, что это не просто удачный эксперимент, и ваша птица может так
очень точно сесть в любом месте?
   - Да, конечно. Но для этого нужен маленький радиомаяк. То есть надо
попросить эту птицу прилететь туда, где ее ждут.
   Мейсон помолчал, нервно потушил сигарету и всем корпусом повернулся к
Набатникову.
   - Но птица может принести не аккумулятор, а водородную бомбу?
   - Не знаю. Этим вопросом я не интересовался. Да и к тому же, в случае
необходимости, можно использовать межконтинентальную баллистическую ракету.
   У нее побольше нагрузка.
   Обладая достаточным тактом, Мейсон не расспрашивал о тех или иных
технических подробностях в конструкции "Чайки", о том, как устроена
катапульта в "Унионе", чтобы выбрасывать их одну за другой. Его
интересовала, если так можно выразиться, общая постановка вопроса.
   - Насколько я понимаю, - вновь заговорил он, - ваша птица может очень
точно сесть в любое место Нью-Йорка, Вашингтона или какого-нибудь другого
города?
   - Да что вы говорите! - не смог сдержать улыбки Набатников. -
Соединенные Штаты на одном из первых мест в мире по выработке
электроэнергии. Там есть Ниагара, множество других рек, страна богата
нефтью. Так неужели Нью-Йорку или любому американскому городу потребуется
сравнительно ничтожная энергия нашей птички? К тому же ее никто и не
просит.
   Мейсон тяжело вздохнул.
   - Есть люди, которые очень просят. Их можно видеть в Пентагоне, на
Уолл-стрите. Я этого очень не хочу.
   Бабкин хоть и плохо понимал по-английски, но в данном случае до него
дошел даже подтекст. От себя бы он добавил, что этого не хочет не только
владелец маленькой фирмы Мейсон, но и Набатников, Багрецов - никто из
честных людей на всей планете.
   Неужели это так трудно понять и сделать разумные выводы?
    
  
 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
  
  
 В ней снова возникают нерешенные вопросы, и самый 
   главный из них - могут ли метеориты лететь от Земли в 
   космос?
    
  
  
  
 В последний вечер перед отлетом Поярков и не предполагал, какое серьезное
обязательство он взял на себя. Да, конечно, это все сентиментальная чепуха
- посмотреть на звездочку, о чем его просила Нюра. Но ведь он обещал. До
чего же нелепо складывается жизнь! Первая ничтожная просьба любимой, а
выполнить ее он бессилен. В небе оказалось столько звезд, они сидели прямо
друг на друге, так что определить, какая здесь Нюрина, было совершенно
невозможно.
   Вот что значит не подумавши обещать. Может быть, именно в эту минуту
Нюра смотрит на свою мерцающую звездочку, а он бессмысленно шарит глазами
по Вселенной.
   Думалось об этом с иронией, а в сердце было тоскливо и холодно. Хоть бы
дело какое найти... Впрочем...
   - Оказывается, на нашу долю остались еще испытания, - сказал Поярков,
обращаясь, к Вадиму.
   - Например?
   Поярков открыл стенной шкафчик, вытащил оттуда пластмассовую бутылку и
поднес остроконечную пробку ко рту. Материал, из которого была сделана
бутылка, оказался податливым, как резина, - стоило только надавить, и
оттуда брызнула струйка лимонного сока.
   - Теперь, говоря научным языком, будем делать глотательные движения, -
иронизировал над собой Поярков. - И тем самым проверять субъективные
ощущения в условиях невесомости... - Он сделал несколько глотков и
поперхнулся. - Ничего, привыкнуть можно. Запиши, пожалуйста: "Легкое
щекотание в горле". Щекотание по телеметрии не передается.
   Вадим поймал карандаш и с сомнением посмотрел на Пояркова:
   - Как-то неудобно начинать с этого.
   - Но ведь ты же отказался от лирики. Происшествий тоже никаких нет.
Ничего, ничего, записывай. Врачам это важно.
   Волнение мешало Вадиму плотно позавтракать перед отлетом, а сейчас все
это прошло и появилось вполне земное и недвусмысленное ощущение пустоты в
желудке.
   Примитивные приспособления успешно решают задачу питания в космосе, где
можно обходиться без ножей и вилок, хотя они и считаются одним из
признаков культуры.
   Полужидкая пища вроде паштетов заключена в тюбики, какие-нибудь куриные
котлеты, похожие на эскимо. Никаких хозяйственных хлопот: не надо резать
хлеб, намазывать его маслом... Короче говоря, все было предусмотрено.
Вадиму подумалось, что даже гоголевский Пацюк, кому галушки скакали прямо
в рот, остался бы доволен.
   Несомненно, что в этом деле участвовали не только конструкторы и
специалисты, занимающиеся вопросами питания космонавтов, но и
врачи-диетологи. Они учитывали индивидуальные вкусы как Пояркова, так и
Багрецова. Но все же не обошлось без промахов. Димка, по выражению
Бабкина, "сладкоежка", и почему-то у него была привязанность к лимонным
вафлям. Врачи разрешили взять одну пачку.
   Психотерапия, то, другое, третье. Пусть берет, если хочет.
   И вот после завтрака Багрецову захотелось сладкого. Он вытащил из
шкафчика пачку любимых вафель и уничтожил начисто. Обертку Вадим
предусмотрительно запихал в автоматически закрывающийся ящик для мусора,
но вскоре почувствовал, что у космической невесомости есть еще и мелкие не
предусмотренные им неприятности.
   Представьте себе, что вы заперты в маленьком чуланчике, которым по
существу являлась кабина "Униона", и вдруг в ней оказалось множество мух.
Они летают перед глазами, щекочут ноздри, забираются в рот. Всему этому
есть абсолютно научное объяснение. Но от него ни Вадиму, ни Пояркову не
легче. Сухие вафли рассыпались на мелкие крошки, чего Вадим не замечал, и
крошки эти начали плавать в кабине. Ничтожное колебание воздуха - потянешь
носом, вздохнешь - и невесомые острые частицы летят к тебе.
   Поярков чихал до слез, Вадим ловил крошки ртом. А внизу беспокоились,
слали шифрованные радиограммы и спрашивали, что случилось? "Почему,
дорогие друзья, у вас ненормальное дыхание?"
   Поярков отвечал также шифром, передвигал то один рычажок, то другой, но
запас слов и понятий у сигнального аппарата ограничен. Разве объяснишь,
что произошло?
   Не такая уж это большая беда, но ведь и мухи могут испортить настроение.
   Вадим хотел было снять рукавицы, чтобы легче выловить крошки, да
побоялся, - Поярков почему-то не разрешает. Неужели даже сейчас опасается,
что космический холод проникнет в кабину?
   Колючая крошка попала в глаз. Это уже совсем нехорошо. Вадим спросил
разрешения у Пояркова отстегнуть ремень. Отстегнул - и повис в воздухе. Но
самое обидное, что это необходимо было не для проверки ощущения
невесомости, а для ловли проклятых крошек, причем не руками, а ртом.
Летишь - будто ласточка за мошками, ощущение, конечно, необычное, но
противное человеческой природе.
   Кое-как справившись с летающими крошками, Вадим только сейчас понял,
почему перед входом в кабину у него придирчиво осматривали бахилы. В самом
деле, а вдруг к подошвам прилипли бы кусочки почвы, песок? Ловить его,
когда он станет невесомым, было бы куда как неприятно.
   И в то же время без лишней сентиментальности Вадим подумал, что зря не
взял с собой щепотку родной земли. Положить бы ее в карманчик у сердца, -
пусть согревает в дни тягостной разлуки. А ведь прошли всего лишь сутки с
момента отлета. Говорят, что на Марс надо лететь многие месяцы. "Нет,
такое путешествие не для меня", - решил Вадим и опять с тоской посмотрел
на Землю.
    
 Там наступал день. Казалось, что кто-то властной рукой стягивал с планеты
черный бархат ночи. Земля светлела, стала полумесяцем, он рос, полнел на
глазах и наконец засиял в пустоте, как огромная Луна.
   Удивительно короткий день. Если бы он был рабочим, как на Земле, то за
это время ничего не сделаешь. На электричке из пригорода дольше ехать. А
здесь Багрецов промчался через целое полушарие. Страшно подумать, что если
бы на самом деле так мелькали дни и ночи. Только бы и делал, что срывал
листики календаря. Оглянулся, а он уже тощий. Год прошел и никакого тебе в
жизни удовлетворения - даже месячного плана не выполнил. В данном случае
более удаленная орбита имела свои преимущества - не так уж быстро
сменялись бы дни и ночи. Сутки нормальные, располагай ими по привычке.
   Багрецов точно не знал, но догадывался, что только "Унион", управляемая
космическая лаборатория, которой не грозит неизбежное снижение в плотные
слои атмосферы, может лететь довольно близко от ее границ. Надо полагать,
что именно здесь, где происходят всякие непонятные ионосферные возмущения,
которые так досаждают радистам, в этой малоизученной среде, практическое
значение "Униона" трудно переоценить.
   И не случайно Бориса Захаровича Дерябина, инженера, мечтающего
управлять погодой, интересовали эти сравнительно небольшие высоты.
   Пояркову тоже хотелось быть поближе к Земле, полюбоваться на нее,
красавицу.
   Самые нежные, самые проникновенные слова мысленно посылал ей Поярков и
ждал, когда сможет увидеть не только кусочки океанов и грязно-желтые пятна
пустынь, но и заметить следы человечьего труда - новые моря, каналы, а
ночью мерцающие огни городов.
   В эти минуты на видимой части Земли была ночь. То ли облачность, то ли
несовершенство телевизионных устройств или другие какие причины не
позволяли Пояркову увидеть огни родной планеты. Однако он думал иначе.
Далекие звезды, яркие до необычайности, слепили глаза. Разве при них
увидишь слабые огни, зажженные у себя дома Великим человечеством?
Какая-нибудь ничтожная звездочка, где пока еще из магмы варится твердь,
где, возможно, только через миллиарды лет вырастут розовые или голубые
лишайники, - и вдруг она сияет ярче, чем Москва, чем все огни родины,
откуда начались дороги в Космос и дорога к ней, звезде-младенцу, из
которой неизвестно еще что получится: то ли она превратится в туманность,
то ли прольется на старую Землю метеоритным дождем, то ли исчезнет,
пронизав пустоту ядовитыми частицами, гибелью всего живого.
   Кто знает, не эту ли звезду должен найти Поярков, как об этом просила
любимая? На душе стало легче - нашлось оправдание.
   "Мы солнца приколем любимым на платья", - писал когда-то Маяковский.
Вот это правильно, по-человечьи.
   Думалось и о другом, не менее важном, хотя Поярков глушил в себе
мельчайшие признаки беспокойства, подменяя их лирическими отступлениями.
Трудно забыть о метеорной опасности. Чем дальше от Земли, от ее защитной
атмосферы, тем больше возможностей столкновения с метеорами. Правда,
"Униону" это почти не грозило, и дело здесь не только в теории
вероятности, а в надежном радиолокационном автомате. Обнаружив метеор на
значительном расстоянии, он успевает изменить курс корабля. Только
маленькие осколочки иногда ударяются в его обшивку, но серьезной опасности
это не представляет, даже если наружная оболочка пробьется. Отсеки
"Униона" сравнительно невелики и напоминают пчелиные соты. Сквозь
несколько перегородок осколок уже не пройдет.
   Так же успокаивало и другое немаловажное обстоятельство. Многолетнее
изучение падения метеоритов позволило предсказывать, когда и где
астронавты могут с ними встретиться. Правда, здесь пока ученые не добились
абсолютной точности прогноза, так же как и в предсказывании погоды, но
ошибки бывали сравнительно редки.
   Во всяком случае, на орбитах, близких к Земле, по данным наших и
зарубежных обсерваторий и специальных вычислительных центров, метеоритная
опасность была дочти полностью исключена.
   Но чем же тогда объяснить, что совсем близко у Земли "Унион" встретился
с целым метеоритным потоком, летящим навстречу? Ярко освещенные солнцем
осколки промелькнули на экране, послышались сухие, как выстрелы, удары по
обшивке. На потолке кабины, где фосфоресцировала схема расположения
отсеков диска, вспыхнули красные точки.
   - Пробита ячейка в секторе пятом, - хладнокровно заметил Поярков, -
двенадцатом и несколько ячеек в четвертом. Странно, что здесь метеорит
прошел так глубоко.
   Трудно, конечно, сдерживать волнение, но Багрецов, покоренный
спокойствием Пояркова, в тон ему проговорил:
   - Наверное, встретились с большим метеоритом. Но только почему же
радиолокаторы не изменили курс?
   - Плохо ты их проверил перед отлетом, - занятый какими-то своими
мыслями, отозвался Поярков. - Посмотри, что там стряслось.
   - Вы шутите, Серафим Михайлович, - обиделся Вадим, показывая на группу
приборов. - Я же за ними все время смотрю. Работают нормально...
Пожалуйста вам, - токи в антеннах, напряжение, синхронизация. Дальше все в
порядке вплоть до исполняющих механизмов. Возможно, какие-нибудь газовые
рули не сработали?
   - В этом деле ты не специалист. Рули не подведут. Но и они ни при чем.
   Попробуй сверни в сторону, когда осколки летят на тебя широким фронтом.
   Обязательно на какой-нибудь наткнешься.
   Вадим задумался.
   - Я, конечно, тут не специалист, - вздохнул он огорченно. - Только ведь
на более высокой орбите никаких осколков не было, а здесь появились.
Говорят, что по теории вероятности...
   - Оста