ыло создано лет сто пятьдесят-двести
назад, на  заре  освоения  планет,  когда  корпорации  осваивали  лишь  те
планеты, которые им предлагали освоить по  минимуму.  Такая  колония  даже
могла  отсутствовать  в  списках  Межзвездной  медицинской   службы.   Это
объясняло бы все. Ведь когда шахты становились нерентабельными,  поселение
не поддерживалось корпорацией. Однако кто-то  улетал  с  этой  планеты,  а
кто-то оставался в обжитых, теплых городах, где родились их отцы.  Они  не
могли даже  вообразить,  что  можно  жить  где-либо  еще.  Вот  нормальное
объяснение... пока.
     Кальхаун  обратился  к  строгой  логике  работника  Медслужбы:  через
столетие или даже раньше изолированное  сообщество  могло  потерять  почти
полностью иммунитет против болезней, от которых оно  раньше  не  страдало,
которые  на  планете  не  существовали,  пока  она  приносила  прибыль   и
процветала.
     Любые контакты между двумя изолированными в течение  долгого  времени
сообществами могли привести к колоссальной вспышке эпидемии той  или  иной
болезни,  которая  в  этих  сообществах  была  распространена  изначально.
Существовали носители вируса.
     Реальная частота распространения вируса у людей была уже  установлена
в двух последних поколениях. Но в малом сообществе, изолированном на одной
планете, носители инфекции распространяли  эту  инфекцию  так  легко,  что
каждый член этого небольшого сообщества получал иммунитет к этой  инфекции
с рождения. А другая изолированная малая группа  могла  иметь  с  рождения
иммунитет к совсем другой инфекции, и поэтому член одной малой группы  был
практически смертельно опасен для члена другого малого сообщества, если бы
им  довелось  встретиться  и  общаться  довольно  близко,   а   не   через
видеоэкраны.
     Сидя в мчавшихся санях и закрываясь  от  встречного  ветра,  Кальхаун
понял,  что  все,  о  чем  он  размышлял,  очень  похоже  на  что-то   уже
происходившее. Теперь учили, что нечто подобное происходило в  примитивном
обществе, где существовало поверье,  что  женщины  опасны  для  мужчин,  и
мужчина должен принимать особые  меры,  чтобы  избежать  пагубной  "маны",
исходящей от его будущей невесты. При существовании традиции похищения жен
- а сообщества были очень малы и жестко  изолированы  -  любое  племя,  не
знающее  начальных  правил  санитарии,  могло  попасть  именно   в   такое
положение, в которое попали Города Один, Два и Три.
     Примитивное  подозрение,  касающееся  женщин,  возможно,  имело  свое
обоснование  в  реальной  жизни.  Женщина  одного   племени   могла   быть
носительницей  смертоносного  микроба  на  коже  или  одежде  и   обладать
иммунитетом к этой инфекции. В то же  время  мужчина  из  другого  племени
иммунитетом к этой инфекции не обладал, и, похищая  себе  в  жены  женщину
другого племени, сам становился жертвой смертельной болезни.
     Летящие по снегу сани резко повернули и чуть  было  не  опрокинулись.
Брызнул фонтан снега, но сани тут же заложили новый крутой вираж  и  резко
затормозили. Мотор заглох. Снежный  вихрь  прекратился,  и  сани  медленно
заскользили по снегу.
     - Их след! - прокричал Хант в ухо Кальхауну.
     Кальхаун заметил  углубление  в  снегу.  Это  были  две  пары  следов
грушевидной  формы  на  девственно  белой  поверхности.  Две  человеческие
фигуры, на ногах у которых были  надеты  приспособления  для  хождения  по
снегу, двигались, освещаемые сине-золотым сиянием ленточки на небосклоне.
     Кальхаун теперь мог  точно  сказать,  что  произошло,  до  мельчайших
подробностей.
     Девушка в тяжелом неуклюжем одеянии стояла "на часах"  на  краю  горы
над заснеженной долиной. Это  были  долгие  и  холодные  часы  наблюдения.
Вокруг - вечные снега, всегда одни и те же вечные снега, и ничто не меняло
эту белую монотонность. Она знала, что  через  долину  такой  же  одинокий
часовой из чужого города  наблюдает  за  этой  белой  бесконечностью.  Она
помнила, что прикосновение руки или даже  просто  дыхание  этого  человека
будет смертельно для нее так же, как и ее прикосновение и дыхание принесет
смерть ему. Сначала было чувство  ужаса,  а  потом  -  любопытство.  Затем
последовал первый запрос по рации. Может быть, она сначала не ответила, но
выслушала, что говорил "чужак". Она слышала его юный голос, и ее одолевало
любопытство, что он за человек, этот самый "чужак", который тоже наблюдает
за обстановкой. И наступил день, когда она ответила, очень смущаясь,  и  с
облегчением  почувствовала  некую  привлекательность  этого  разговора   в
снегах. И,  конечно,  не  было  ничего  опасного  в  разговоре  по  рации.
Возможно, они  шутили  относительно  смертельной  опасности,  которую  они
представляют друг для друга. Может быть, они удивлялись тому,  что  жители
двух городов, которые никогда не видели  друг  друга,  должны  друг  друга
ненавидеть. Потом каждому захотелось увидеть  своего  собеседника,  и  они
принесли с собой видеоприставки, которыми никто  не  пользовался.  Они  не
находили в этом ничего дурного. Наконец они  увидели  друг  друга!  Она  -
совсем незнакомого, но уже близкого и любимого  человека,  а  он  -  самую
очаровательную девушку, которую когда-либо встречал. Сначала они сожалели,
что не могут быть рядом потому, что  смертоносны  друг  для  друга,  потом
возненавидели запреты. Кончилось  тем,  что  они  отвергли  опасность  как
несуществующую и убежали вместе в теплые земли,  зная,  что,  может  быть,
счастливых дней им отведено мало. Но эти малые крохи счастья стоили  целой
жизни, и молодые люди не колебались в своем решении.
     Кальхаун представил себе все это очень ярко, хотя убеждал себя в том,
что рассматривал этот случай с некоторой долей  иронии.  Он  утвердился  в
сознании того, что это лишь еще одно проявление слепого приступа отрицания
жизни в  замкнутом  обществе.  Именно  это  неприятие  замкнутости  делает
астронавтов такими привлекательными для девушек в дальних,  забытых  богом
космопортах.
     Еще он подумал о том странном, неразумном и только человеку  присущем
свойстве, которое вызывает радость осознания, что существует  кто-то  еще,
что человеческая жизнь и счастье занимают отведенное им место и в космосе.
Возможно, что начиналось это неразумное свойство с инстинкта, но переросло
в нечто, чем обладает только человек, и  только  он  может  такое  чувство
переживать.
     У Ханта это свойство было. Этот отчаявшийся человек  искал  в  снегах
свою дочь, которая, если смотреть правде в глаза, забыла о нем  и  предала
его. Хант стал изгоем ради собственной дочери и ни  секунды  не  жалел  об
этом. Он даже и не думал на эту тему, желая спасти беглянку.
     Он поднял руку в теплой рукавице.
     - Вон там, - радостно закричал он. - Это они!
     В золотисто-голубой мгле показалась черная точка. Когда снеговые сани
подползли поближе, точка превратилась в две маленькие  фигурки,  стоявшие,
прижавшись друг к Другу.
     Они  с  вызовом  смотрели  на  приближающиеся  сани.  Хант   выключил
двигатель, и сани заскользили по гладкой поверхности - полозья  как  будто
шептали что-то снегу.
     Девушка  сорвала  маску  с  лица  (в  Городе-Два  все  носили  маски,
предохраняющие от холода) и подняла  голову.  Молодой  человек  и  девушка
поцеловались. Потом юноша в отчаянии поднял нож. Он блеснул в свете сияния
ленточки и...
     Бластер  Кальхауна  издал  странный  глухой  звук,  и   лезвие   ножа
заискрилось  голубым  огнем.  Молодой  человек  выпустил   ставшую   вдруг
нестерпимо горячей ручку ножа, который с шипением упал в снег.
     - Всегда в дрожь бросает, когда вижу драматическую развязку, - сказал
Кальхаун свирепо. - Но  уверяю  вас,  что  в  любой  ситуации  лучше  быть
разумными. Я полагаю, молодую леди зовут Ним. Имени молодого человека я не
знаю. Мы не были представлены друг другу.  Отец  Ним  и  я  пришли,  чтобы
передать вам технические средства двух цивилизаций в качестве первого шага
в лечении синдрома пандемической изоляции на этой  планете.  Эта  изоляция
из-за тяжелых условий существования превратилась  в  "проблему  Крузо",  и
решать эту проблему надлежит медику.
     Мургатройд усиленно  пытался  высунуться  из  парки  под  подбородком
Кальхауна - он  слышал  бластер  и  почувствовал,  что  происходит  что-то
необычное. Наконец он  высунул  нос  и  старательно  принюхался.  Кальхаун
засунул его обратно под парку.
     - Скажите им, Хант, - раздраженно попросил он. - Расскажите им, зачем
мы здесь и что вы уже сделали!
     Отец девушки рассказывал обо всем неуверенно и почему-то  застенчиво.
И под конец сказал, что реактивные сани  прибыли,  чтобы  отвезти  дочь  и
молодого человека в теплые земли, где они по  крайней  мере  не  умрут  от
холода. Кальхаун от себя добавил, что там, вероятно, не будет проблем и  с
едой.
     Дрожа и смущаясь, беглецы забрались  в  сани.  Мотор  взревел  уже  в
который раз, и сани повернули к теплым землям.  Они  помчались  в  золотом
сиянии ленточки, объяснить  существование  которой  разумными  аргументами
пока не представлялось возможным. Даже Кальхауну.



                                    4

                     Действие - эти результат процесса мышления. Поскольку
                мы не можем повернуть вспять действие, то у нас появляется
                тенденция полагать,  что  эту  мысль  нельзя  изменить.  В
                результате мы цепляемся за  свои  ошибки.  Чтобы  изменить
                мировоззрение, необходимо заставить  себя  настоятельно  и
                срочно действовать  в  сообразии  с  новым  мышлением  без
                прежних  ошибочных   идей.   Мы   можем   очень   тактично
                распрощаться с прежними ошибками. Не надо никому  говорить
                о них. Даже самим себе.
                                        Фицджеральд. Практическое мышление

     Мургатройд  спустился  с  дерева.  Его  защечные  мешки  были  набиты
орехами. Кальхаун вставил палец ему в  рот,  и  Мургатройд  с  готовностью
позволил вынуть и изучить результаты  его  вылазки  на  деревья.  Кальхаун
вздохнул. У Мургатройда были другие, более важные способности  в  служении
здравоохранению, но именно  здесь  и  сейчас  его  тонкий  пищеварительный
аппарат был необходим. Его  желудок  был  подобен  человеческому,  и  если
Мургатройд что-либо ел, то это мог есть и Кальхаун, а Мургатройд не брал в
рот ничего, что могло бы вредно сказаться на его желудке.
     Кальхаун не без иронии заметил вслух:
     - Вместо заповеди врачу "исцели себя  сам"  мы  смело  можем  сказать
"накорми себя сам", так как мы пересекли линию вечной мерзлоты, но и здесь
с питанием неважно. Мургатройд, я очень тебе благодарен.
     "Чи", - с достоинством ответил Мургатройд.
     - Ожидалось, что единственной выгодой для меня  будет  твоя  приятная
компания в полете к звезде Мерида-2. Вместо этого какой-то  невежда  нажал
не ту кнопку на компьютере, и нам пришлось остановиться здесь, хотя не  то
чтобы именно здесь, в этой холодрыге, но близко к этому.  Я  взял  тебя  с
корабля потому, что там никого не оставалось, кто бы мог кормить  тебя,  а
ты кормишь нас, по крайней мере указываешь на съедобные вещи,  которые  мы
вполне могли бы и не заметить.
     "Чи", - сказал Мургатройд и гордо прошелся туда-сюда.
     - Нет уж, не надо копировать этого Пата из Города-Три,  хотя  ему  по
статусу полагается красоваться. Он ведь новоиспеченный муж. Но я  возражаю
против того, чтобы ты принял его за объект для подражания.  И  зачем  тебе
красоваться здесь, ведь рядом нет никого, кто мог бы для тебя сыграть роль
Ним и с неослабевающим восторгом смотреть на тебя во все  глаза,  а  также
другими приятными способами выражать пламенную и в буквальном смысле слова
неземную любовь.
     Мургатройд произнес с печалью: "Чи?" - и отвернулся.
     Они оба стояли на покрытом  листьями  клочке  земли,  который  полого
спускался в удивительно спокойный заливчик с незамутненной  водой.  Позади
над ними возвышались громадные горы. Над их головами сверкал ослепительной
белизной снег, за Наливом было видно широкое устье реки и снова горы, горы
и снежные равнины. Небольшой водопад  журчал  там,  где  в  лучах  теплого
солнца подтаивал  ледник.  Там,  где  не  было  снега,  виднелась  зеленая
растительность.
     Хант, отец Ним, подошел к Мургатройду и Кальхауну. На Ханте  не  было
громоздкого плаща и рукавиц, которые так необходимы в  Городе-Два.  Сейчас
он был одет как цивилизованный человек, нов одной руке держал  заостренную
палку, а в другой - связку вполне нормальных на вид рыб. На лице его  было
выражение застывшего изумления. Изумление уже вошло у Ханта в привычку.
     Кальхаун объяснил, что  Мургатройд  нашел  еще  один  сорт  съедобных
орехов, похоже, что они земного происхождения, как и большая  часть  живых
существ, которых они успели увидеть. По  всей  вероятности,  сделал  вывод
Кальхаун, растения и животные были вывезены с  планеты  Земля,  правда,  в
разное время.
     Хант кивнул. Казалось, он  хотел  что-то  спросить  и  все  никак  не
решался.
     Наконец он сказал:
     - Я разговаривал с Патом.
     - А, зятек, который должен благодарить вас не только за дочь, за  то,
что остался жив, но еще и за ваше положение в Городе-Два, которое дало вам
законные права провести свадебную церемонию, Полагаю, он выразил вам  свое
уважение? - не удержался от ехидства Кальхаун.
     Хант нетерпеливо махнул рукой.
     - Он говорит, что вы ничего не хотите сделать, чтобы спасти  его  или
Ним от смерти.
     Кальхаун кивнул:
     - Да, это так.
     - Но они же могут умереть!  Они  же  умрут!  Ним  умрет  от  болезни,
распространенной в Городе-Три. Люди в Городе-Три всегда  говорили,  что  у
нас тоже есть болезнь, смертельная для них и безопасная для  нас,  жителей
Города-Два. Они, в Городе-Три, умирали от нашей болезни.
     - Что, видимо, является всего лишь историческим  фактом.  Однако  как
это по-латыни? "Время проходит".  Нынешняя  важность  этого  исторического
факта состоит в том, что  он  является  фактором  "синдрома  изоляции"  и,
следовательно, решающим фактором в "проблеме Крузо". Я намеренно ничего не
давал Ним и Пату,  чтобы  доказать,  что  смертельная  опасность  болезней
Города-Два и Три уже канула в Лету.
     Хант покачал головой:
     - Я не понимаю.
     -  Я  когда-нибудь  нарисую  диаграмму.  Но  это  не  очень   сложная
диаграмма, - утешил его Кальхаун. - Кстати, вы  спросили  у  Пата,  что  в
Городе-Три говорят о ленточке в небе? Мне кажется,  она  каким-то  образом
связана с зелеными растениями и  животными.  Случайное  появление  орехов,
рыбы, белок, кроликов и голубей на этой планете  исключено.  Мне  кажется,
здесь где-то кроется еще одна ошибка. Так что говорит Пат?
     Хант пожал плечами.
     - Когда я спрашиваю его, - добавил Кальхаун, - он не обращает на меня
внимания. Он лишь млеет, глядя на Ним. Но вы - его тесть. Он  обязан  быть
вежливым с вами!
     Хант вдруг резко сел, положил свое самодельное копье  под  деревом  и
посмотрел на связку рыбы. Он  не  привык  к  избытку  еды,  и  температура
воздуха (Кальхаун прикинул: градусов пятьдесят по Фаренгейту) казалась ему
высокой. Хант задумчиво стал отделять одну рыбку от другой. Взяв  одну  из
них, он с новоприобретенным умением срезал филе. Дня  два  назад  Кальхаун
показал, как это делать.
     - Детей в Городе-Три учат, - глухо сказал Хант,  -  тому  же,  что  и
детей в Городе-Два. Люди прибыли на планету работать в шахтах. Тогда  была
такая компания, которая отправила их на шахты и время от времени присылала
корабли, чтобы вывезти  продукты  горнодобычи  и  привезти  то,  что  было
необходимо жителям. Люди жили хорошо и счастливо.  Компания  вывесила  эту
ленточку, чтобы создать искусственные теплые  земли,  где  можно  было  бы
выращивать овощи  и  фрукты.  Но  шахты  скоро  уже  не  могли  обеспечить
потребностей экспорта. Благодаря искусственному климату территория  теплых
земель расширилась. Стало теплее, ледники начали таять и сползать  с  гор.
Они  разрушили  газо-  и  нефтепроводы  между  городами  (их  было  трудно
отремонтировать). Компания объяснила, что в связи с тем, что  шахты  стали
нерентабельными, она больше не будет присылать звездолеты,  чтобы  вывезти
груз и привезти все необходимое для жителей.
     Те,  кто  выразил  желание   уехать,   воспользовались   звездолетами
компании. Однако наши прапрадеды полюбили эту землю и решили  остаться.  У
них были дома, еда и тепло. Они ни за что не хотели уходить.
     Хант умолк и принялся разглядывать розоватое филе форели, которое  он
только что отделил от костей. Он откусил кусочек и стал задумчиво жевать.
     - Поджаренная форель лучше на вкус, - мягко сказал Кальхаун.
     - Но и так тоже вкусно, - ответил Хант и продолжил: - А потом корабли
больше не приходили. И пришла болезнь. Она пришла из  Города-Один.  Жители
Города-Два и Города-Три приходили в Город-Один и заразились этой болезнью.
Они разнесли инфекцию по  своим  городам,  но  оказалось,  что  каждый  из
городов имел свою  особую  инфекцию,  противостоять  которой  жители  двух
других городов не могли. Город-Один передал болезнь  Городу-Три.  Говорят,
что в Городе-Два не было этой и своей инфекции. Так говорят в  Городе-Два.
А в Городе-Три говорят, что именно они совершенно здоровы, и у них никогда
не было болезней.
     Кальхаун молчал. Мургатройд пытался разгрызть один из орехов, которые
он собрал на дереве. Кальхаун взял два ореха, стукнул  их  друг  о  друга,
расколол и отдал Мургатройду, который с большим удовольствием их съел.
     Хант поднял глаза на Кальхауна.
     - Пат не передал Ним болезни Города-Три, - заметил он,  -  а  Ним  не
заразила его болезнью Города-Два. Здесь что-то не так.
     Кальхаун, раздумывая, ответил:
     - Это очень  все  сложно  и  запутанно.  Болезнь  может  передаваться
носителем болезни: так, как вы всегда и думали. Носитель болезни  может  и
не знать,  что  он  является  ее  источником.  Люди,  окружающие  носителя
болезни, могут быть инфицированы: их кожа, их одежда  являются  носителями
микроба. Скоро все в городе привыкают к этой инфекции. У них появляется  к
ней иммунитет, но вот кто-то из другого города приходит  в  это  небольшое
сообщество и заражается. Микроб для него является смертельным.
     Хант внимательно слушал.
     - Значит, инфекция может  быть  на  одежде?  Инфекция  передается  от
носителя болезни на одежду?
     Кальхаун кивнул.
     -  Разные  носители  разносят  разные  болезни.   Например,   человек
инфицирован болезнью в Городе-Один, и все жители привыкли к этой болезни и
не замечают ее потому, что приобрели иммунитет с  рождения.  В  Городе-Два
может быть носитель совсем другой болезни, и так далее... В каждом  городе
привыкали к своей особой болезни.
     - Это понятно, - кивнул Хант, - но почему Пат  не  умирает  или  Ним?
Почему вы ничего не делаете, чтобы спасти их?
     - Предположим, - пояснил Кальхаун, - что  носитель  болезни  умирает.
Что происходит?
     Хант  снова  откусил  кусочек  форели  и  начал  жевать.   Вдруг   он
поперхнулся.
     - Болезнь не распространяется с одежды  носителя.  У  жителей  города
больше нет той инфекции, которую они могли бы передать случайно  в  другой
город. Младенцы не приобретают  ее  при  рождении!  Не  существует  больше
болезни Города-Один, Города-Два или Города-Три!
     - Да, остается лишь неистребимая уверенность в том, что болезни есть!
Вы были уверены в существовании такой болезни. Все остальные еще уверены в
этом потому, что города изолированы друг от друга, и  выставляют  часовых.
Они совершенно убеждены  в  том,  что  то,  о  чем  они  привыкли  думать,
продолжает существовать. Они  верят  в  то,  что  когда-то  было  правдой.
Когда-то! А такие люди, как Ним и Пат, убегают в снега и умирают там!
     Хант проглотил кусочек форели и широко улыбнулся.
     - Ну чт