столь уникальным. - Гамалей мрачно глядел на него
исподлобья,  и  Кантемир сбавил тон, видимо, сообразив, что наблюдение - это
не тот лакомый кусочек, которым можно соблазнить начальника группы контакта.
-  Сейчас мы наползем на этот квадрат... Еще минутки три-четыре. Район Белых
Скал.  Сначала  мы  полагали, что это стая горных варанов, затем - что отряд
долгих  таскунов на отдыхе. Сейчас я уже не допускаю сомнений в том, что это
- попытка заложить новое поселенье. Алекс, пожалуйста, снимок!
     Из-за  аккумуляторного  стеллажа высунулась рука кого-то из Диоскуров -
братья  дневали  и ночевали в рубке - с липким квадратом картона. Снимок был
нехорош  -  контуры  нечетких  фигурок  оставляли  желать лучшего, во всяком
случае,  Гамалей  и  сейчас  принял бы их за стаю отдыхающих цапель, если бы
только  на  Та-Кемте  водились птицы. Зато четко виднелся белый знак, весьма
напоминающий крест, сооруженный из обломков камней.
     - Если вы находите, что антропоморфность...
     -  Почему  за ними не установлено слежение еще позавчера? - почти грубо
оборвал его Гамалей.
     -  Ну, Ян, вы же знаете, что мы запороли в этих скалах уже два зонда, а
все  "Абажуры"  висят  исключительно  над  местом  гибели  вертолета!  - уже
совершенно  рабочим  тоном возразил Кантемир. - Хорошо, если Абоянцев выбьет
нам  еще  штук  пять,  ведь  здесь программа на несколько лет, моя бы воля -
запустил бы стационарный наблюдатель, и впервые увидели бы все в развитии.
     -  Но  вы  противоречите  самому  себе,  Кантемир:  на такой площади не
создать город та-кемтского типа, здесь едва-едва прилепится убогий аул сотни
на полторы жителей максимум, да и то при террасной застройке!
     -  Вот  именно,  Ян,  вот  именно! Доказательство от противного - самое
веское  доказательство. Стандартный микрополис разместить в скальном массиве
невозможно,  а  колония,  как  вы  говорите,  аульного  типа - безоговорочно
принимаю  вашу  терминологию,  - как показывают наблюдения, нежизнеспособна.
Почему?  Вы  лучше  меня знаете, сколько времени в Совете дискутируется этот
вопрос. Теперь мы затратим на непосредственную фиксацию год или два, но зато
сама жизнь ответит на все наши вопросы.
     -  В  этом вы правы, - холодно проговорил Гамалей, - это точно... Лучше
год  наблюдать,  чем год купаться в словопрениях нашего уважаемого Совета. И
все-таки главное для вас - не наблюсти, а обобщить и доложить Совету.
     Он чуть было не добавил: "Потому что вы - неисправимый геоцентрист", но
вовремя  удержался, потому что это было одним из самых тяжких оскорблений во
всем Внеземелье.
     Но Кантемир взорвался и без этого:
     -  Позвольте,  позвольте!  Для  вас,  контактиста,  неочевидна ценность
подобной информации?
     -  Мы  слишком  часто  сталкивались здесь с чем-то, непредугадываемым и
непрогнозируемым. Так что я бы не торопился с утверждением, что мы фиксируем
закладку нового поселения.
     -  Тогда  как  же  вы  интерпретируете этот каменный крест? Конечно, вы
можете  возразить,  что  кемитские  бытовые  постройки  тяготеют к кольцевой
планировке,  но  ведь  было  бы естественным предположить, что строительство
начинается  именно с культового сооружения, пусть небольшого. Тем более, что
мы  имеем  здесь  непременный компонент храмового комплекса - источник воды,
который может быть единственным и контролируемым.
     -  Ну,  это  притянуто, Кантемир. Ярко выраженных ритуальных церемоний,
где играла бы значительную роль вода, мы не наблюдали... - Гамалею чертовски
неохота  было  втягиваться в очередную дискуссию, может быть, тысяча первую,
но, как всегда, безрезультатную.
     И все-таки его втянули.
     - Отнюдь нет! - Кантемир оттопырил нижнюю губу, но пока сдержался. - Вы
еще  не знаете результатов, полученных нашим биоаналитическим комплексом. Он
исследовал  флору  храмовых  водоемов,  из которых в каждом, подчеркиваю - в
каждом городе берут начало арыки с питьевой водой. Так вот, в каждом - опять
же  в  каждом!  -  таком  бассейне  искусственно  выращиваются  пресноводные
водоросли  -  антивитагены,  не имеющие аналогов ни на какой другой планете.
Они   выделяют  в  воду  органическое  соединение,  прием  которого  даже  в
микроскопических  дозах  препятствует  развитию  зародыша у млекопитающих. У
пресмыкающихся,  заметьте - нет. Так что пусть мы не имеем ритуалов, но зато
наблюдаем   чудовищную  систему  демографического  ограничения,  находящуюся
целиком  в  руках  жреческой  верхушки,  - как вы, наверное, догадались, так
называемый  Напиток  Жизни есть также биологический препарат, нейтрализующий
действие антивитагена.
     -  Да,  конечно,  -  безучастно  повторил  Гамалей,  - конечно, нам еще
повезло, что Колизей питался водой из артезианской скважины.
     -  И  следовательно,  - Кантемир поднял палец к потолочному экрану - он
уже  явно чувствовал себя в конференц-зале Совета, - следовательно, здесь мы
неминуемо  увидим формальное подражание классической планировке микрополиса:
выше  всего  культовый  комплекс,  ниже,  вдоль  ручья,  -  жилые постройки.
Культовость  данного  сооружения  доказывается  также и тем, что в основании
крестообразного  фундамента  мы  видим  несколько  камней, образующих как бы
стилизованную  человеческую  фигуру.  На  сей  день  мы  еще  не располагаем
неопровержимыми данными о ритуальных жертвах, сопровождающих закладку храма,
но как-нибудь потом...
     -  Как-нибудь  потом...  -  хрипло  повторил  Гамалей  -  у  него вдруг
потемнело в глазах.
     "Как-нибудь  потом",  -  говорила  Кристина,  и  теперь ее вертолет, не
дождавшись  этого  "потом",  лежит на дне асфальтового озера, и даже поднять
его оттуда не позволяют строжайшие параграфы "Уложения о пребывании...".
     И Самвел, так и не покинувший пульта, пока аварийная капсула выбиралась
из сжимавшегося защитного капкана.
     -  Запомните  то,  что  я  сейчас  скажу  вам, Кантемир... И в этот миг
раздался сдавленный крик Наташи:
     - Да смотрите же на экран! Это не крест!
     Все  разом обернулись к экрану - на фисташковом поле четко и невероятно
обозначилась громадная буква "Т".
     - Посадочный знак!!!
     И вдруг все стало на свои места.
     -  Кантемир,  -  даже  без  лишней торопливости распорядился Гамалей, -
штормовую  капсулу - к шлюзу. Первая группа: я, Меткаф, Натан... и Мокасева.
Четыре робота сверхзащиты, соответственно.
     Кантемир  поперхнулся - во всем Колизее имелся только один такой робот.
А четыре - это был и весь арсенал "Рогнеды", и весь резерв.
     -  Послушайте,  Гамалей,  я сейчас дам вам внеочередную связь с Большой
Землей...
     - Всем остальным быть в нулевой готовности, - продолжал Гамалей, уже не
обращая  на  него  ни  малейшего  внимания.  - Сигнал к высадке принимать от
любого из нашей четверки. Полевые андроиды придаются второй группе. Все. Ах,
да,   Кантемир.  Сообщите  на  Землю,  что  я  воспользовался  своим  правом
временного  начальника  экспедиции  принимать экстренные меры в чрезвычайных
ситуациях. Вы знаете, что такое право есть.
     - Но поговорите сами...
     -  Разговаривать  мы  кончили.  -  Тяжело,  вдыхая воздух после каждого
слова, проговорил Гамалей.
     Сыт он был этими разговорами. Во как.
     Поэтому  он  молчал  весь  короткий  путь  до  этой  странной, неуютной
планеты,  человечество  которой,  не успев родиться, умудрилось уже впасть в
какую-то старческую апатию. И выходить из нее не имело ни малейшего желания.
     И  Наташа  молчал,  потому что никак не мог сообразить, почему же в эту
группу не попал Алексашка.
     И  молчала  Макася,  тщетно  пытаясь догадаться о тех причинах, которые
побудили  Гамалея  назначить  в  группу  из  четырех человек именно ее, а не
механика, врача или переводчика.
     И  молчал  Меткаф,  потому  что  он-то это знал - почувствовал, как это
всегда бывало в критические минуты.
     Так  они  прошли  плотный  слой  серебристых облаков, оставили за левым
бортом  исполинскую луну, ощерившуюся бессчетными дыхалами кратеров, зависли
над  белыми  торчками  скал,  выглядывающими  из  дневной золотящейся зелени
словно  минареты, и, точно нацелившись на аккуратно выписанный, такой земной
знак, спланировали к ручью и, чтобы не задеть белых камней - стремительность
не  исключала  осторожности  -  прилепились  к  вертикальной  скале метрах в
полутора над травой.
     Гамалей  распахнул  боковой  люк,  выбросил ногой лесенку, схватился за
поручень - и остолбенел.
     Внизу, на траве, прижимая к себе белые камешки, замерли дети. Не просто
дети  - калеки. На вид старшему не было и десяти лет. Лица их были спокойны;
видимо, они просто не понимали происходящего.
     Гамалей, белый, как полотно, обернулся к Макасе:
     -  Как  всегда  -  ждали  чего угодно, но только не этого. Какая уж тут
формула  контакта! Они просто не смогут понять нас. Это же... - он запнулся,
потому  что  язык  не  повернулся произнести жуткое слово, которым на земном
языке обозначались такие вот ущербные дети - во всяком случае, пока на Земле
не научились рожать всех абсолютно здоровыми. - Мария, попробуйте вы!..
     И  она поняла, наконец, почему в эту первую группу он выбрал именно ее.
Предвидел  что-то  подобное, но, как всегда, Та-Кемт превзошел себя по части
непредсказуемого.   Она   отодвинула   ощетинившегося   десинторами  робота,
нависшего  над  плечом  Гамалея,  и  вгляделась  в  эти осунувшиеся синюшные
личики,  тщетно  пытаясь  найти какие-то очень простые, ласковые, ободряющие
слова.
     И  тут  случилось  и  вовсе  непредвиденное:  раздался детский голосок,
одновременно и звонкий, и чуточку надтреснутый:
     - Не бойтесь, старшенькие, спускайтесь вниз - мы будем о вас заботиться!
     И  Гамалей,  вцепившийся  в створку люка, отчаянно заморгал, потому что
солнечная  поляна  под  его  ногами  затуманилась, подернулась вертикальными
плывучими полосами, и он понял, что по лицу его безудержно бегут слезы, хотя
он  смог  удержаться даже тогда, когда погибли Самвел и Кшися. Но сейчас все
навалилось  разом,  и  прошлое,  и  настоящее, и, наверное, все-таки сильнее
всего  был стыд перед этими простыми естественными словами, которые родились
прежде,   чем   такие   высокомудрые  и  просвещенные  представители  высшей
цивилизации отыскали оптимальную формулу контакта, будь она трижды...
     Наташа,   Меткаф  и  Макася  тоже  молчали  -  видно,  и  у  них  горло
перехватило,  но  они  опомнились первыми и, бесцеремонно оттолкнув Гамалея,
посыпались  вниз и побежали по траве; и чтобы толком рассмотреть, что же там
происходит,  нужно  было  как  минимум утереться. "Ладно, ладно, - сказал он
себе, - если уж ты взревел от стыда и горя, то нечего прятаться, вот и иди к
ним   навстречу   с   зареванной   мордой.  Кончились  все  эти  условности,
демонстрации, этикетопочитание... Иди".
     Он  шмыгнул  носом,  повернулся  и  неловко полез вниз, нащупывая ногой
прогибающиеся перекладинки. Со стороны, наверное, смешно, ну и пусть детишки
посмеются, гораздо хуже будет, если он сверзится, поломает руки-ноги и с ним
придется  возиться. После слез стало легко и покойно. Все то, что так долго,
мучительно    и   нечленораздельно   определялось   в   Колизее,   а   затем
декларировалось на "Рогнеде", - все сбылось в первый же миг. Они пришли, как
свои  к  своим, и были приняты, и теперь они есть и будут неотделимы от этой
земли,  страшной земли, где не чтут стариков и мудрецов, где не щадят женщин
и  детей. И поэтому, сливаясь с этим народом, они теряют право на ту могучую
и,  надо  сказать,  действенную  заботу о себе, которая обеспечивается всеми
достижениями земной цивилизации.
     На равных так на равных. И главное - все земляне думают так же.
     Его  нога  ткнулась  в  твердый  грунт,  он,  покряхтывая, обернулся. И
задохнулся,  в  последний  раз  за  это  утро, сбитый с ног всем невероятием
происшедшего:  перед  ним  стоял  Наташа, держа на руках узкий белый камень,
лежавший в основании посадочного знака.
     Только  это  был  не  камень,  а  негнущееся тело Кшиси, и с совершенно
белого  лица  смотрели, не мигая, совершенно черные, без малейшей прозелени,
глаза, и он не мог понять, живые они или неживые.
     И  Макася,  которая  лопотала  горестно и настойчиво: "...да скорее же,
скорее...",  и  Наташа  наступал  на  него,  тесня  от  лестницы,  и Меткаф,
запрокинув голову, уже примеривался - какой вираж заложить...
     Они  стояли  против  него  -  его  товарищи,  еще  минуту  назад твердо
верившие, что пришли сюда, чтобы жить на равных, работать и страдать, любить
и сходить с ума, рожать и умирать.
     - Да, - сказал он, - да, конечно, скорее на "Рогнеду"...
     И тогда на белом лице проступила легкая трещинка - разлепились губы.
     -  Только  попробуй,  -  отчетливо  проговорила  Кшися.  - Выброшусь из
машины...
     Они  смотрели  друг  на  друга,  и  были  вместе - уже двое против всех
остальных.
     Над  поляной,  нацеливаясь на каменный знак, заходила на посадку вторая
спусковая  капсула,  вызванная  кем-то  без  его  ведома.  Он  следил  за ее
метущейся   по   поляне  темно-синей  тенью,  не  в  силах  освободиться  от
навалившегося  на него оцепенения. Еще не поздно. Еще есть другой выход. Ему
даже  ничего  не  придется  делать,  от  него  не  потребуется ни слова. Его
попросту  отпихнут  в  сторону,  потому  что  через  минуту высадится вторая
группа, и их будет уже больше десятка. Они втащат Кшисю в капсулу, и для нее
закончится   жизнь   на  трижды  проклятом  Та-Кемте,  с  его  фанатизмом  и
равнодушием,  с  его  жрецами  и  рабами, с убегающими по склонам лачугами и
черными  чудовищными  громадами Храмовищ, тупо и слепо подминающими под себя
каждый из городов этой несчастной планеты. Да, это кончится. А что начнется?
     Жизнь... то есть здоровье, долголетие. И чей-то сын. "Только попробуй -
выброшусь из машины..."
     Значит, для нее это уже не было жизнью.
     -  Ну  что  же,  - сухо проговорил он, внутренне холодея от ужаса перед
тем,  что  он  сейчас  творил  своей  командирской  властью,  обрекая  ее на
продолжение всех этих мук - а может быть, даже и смерть, - что же, выбрала -
так  оставайся.  Мы  не  боги,  мы  обыкновенные смертные люди, и они должны
видеть  это  собственными  глазами.  Хватит чудес, Колизеев там всяких, стен
неприкасаемых...  Меткаф, позаботьтесь о ней, пока нет Аделаиды. Остальные -
к детям!
     Но они глядели на него широко раскрытыми глазами и не двигались с места.
     -  Это  приказ! - крикнул он голосом, какого никто и никогда от него не
слышал.  -  Да  что  вы на меня уставились... Кристина - просто первая, кому
досталось  полной  мерой,  во  имя "спящих богов". Вторым был... - Он увидел
черные  от боли глаза, которые, не мигая, смотрели на него, и поперхнулся. -
В  общем, всем нам достанется, каждому в свой черед и своей мерой, никого не
минует.  Это  я  вам  гарантирую.  Потому  что  мы совершили главную ошибку:
недооценили ту страшную силу, которая стояла против нас. А она была, и есть,
и  будет,  и  драться  с ней насмерть, и запомните, как первую заповедь: это
мертвая  вода,  вроде  той,  что поит каждый город по милости черного Храма.
Такая  вода  убивает не только еще не рожденных - она вытравляет способность
верить в добро и истину... Вон их сколько, поверивших нам, - это из всего-то
города...
     Ребятишки,  присев  на  корточки,  зачарованными лягушатами глядели ему
прямо  в  рот.  С  другого конца поляны раздался чмокающий звук - это вторая
капсула,  поелозив  вдоль  скалы,  присосалась  к  камню  и откинула люк. Из
отверстия, не спуская лесенки, посыпались люди.
     -  Фу  ты,  -  Гамалей  утерся  широким  рукавом,  - целую тронную речь
произнес.  На  сем  и  покончим с разговорами. Так сколько нас? - Он оглядел
солнечную  поляну, считая всех вместе, и землян, и детей. - Двадцать один...
двадцать два... Против Храмовища пока маловато...
     - Скоро придут еще, - сказала Апль. - Пещерка вот тесна...
     - С этого и начнем.
     Вновь прибывшие, как и следовало ожидать, ошеломленно замерли на другом
конце  поляны;  один только Кантемир двинулся по прямой, четко печатая шаг и
разбрызгивая светлую ручейную воду.
     -  Послушай,  Ян,  - крикнул он, - если начинать с генератора защитного
поля...
     -  Мы  уже  начали, Кантемир, - отвечал Гамалей, переходя на будничный,
рабочий  тон.  -  Мы  все  начали  с самого начала. Только без божественного
ореола и сопутствующих чудес.
     -  Что-то  ты много декламируешь, как я погляжу, - задумчиво проговорил
Кантемир, уставясь в пряжку на его провисшем поясе.
     -  Я не декламирую, я просто думаю вслух. Первым делом мы, естественно,
изничтожим  всю  эту  зелень подколодную, что в храмовом водоеме делает воду
мертвой.  Результаты  скажутся  быстро  и  ощутимо.  Значит,  надо  готовить
поселение,  способное  принять  не десяток ребятишек. И не два десятка. И не
три. Первое время жрецы озвереют - сотнями придется спасаться...
     - К тому времени с базы караван подоспеет!
     Ох,  и  привыкли  же  мы  к  этой  пуповине,  которая  связывает  нас с
собственной  планетой,  и поит, и кормит, и советами питает! Может, оттого и
мыслим с оглядкой?
     -  Рядовой  Кантемир!  Отставить  разговоры.  Думать  вслух разрешается
только начальнику экспедиционной группы, а ты уж как-нибудь про себя... - Он
оглядел  товарищей, невольно обернувшихся на непривычную интонацию. - И еще,
уже всем: с этой минуты прошу говорить только так, чтобы было понятно детям.
     Он  улыбнулся им, все еще послушно стоявшим с белыми камешками в руках,
невольно  подумал:  "Хорошо бы и жить так, чтобы они нас понимали... Но пока
нам это не удалось".
     -  Отдохните,  ребята,  -  крикнул  он  уже по-кемитски, - поиграйте на
травке, что ли... Нам нужно тут кое-что построить.
     - Нам тоже, - отозвалась длинноногая девочка-журавленок.
     Камешки  зацокали,  ложась кольцом, нагромождаясь уступами, устремляясь
вверх   стрельчатыми   арочками.   Первый  этаж...  Второй...  "Ах  вы,  мои
несмышленыши,  -  со снисходительной нежностью подумал Гамалей. - И вам тоже
понадобился свой маленький Колизей..."
     И,  как  всегда,  ошибся:  они проворно и несуетливо складывали большой
очаг.  На  их  языке  еще  не  было таких слов, как "формула" и "контакт", и
поэтому,  не  обременяя  себя  излишними рассуждениями, они торопились: надо
было накормить старшеньких.