авлю  я  тебя на "Рогнеду" сам. Если будет нужно, то
связанную. Собственноручно.
     - Да?
     - Да. Таких, как ты, тут жгут. Медленно и живьем.
     - Таких?
     Она  перегнулась,  намотала  на  руку  белые  свои  косы,  так что вода
побежала по руке и закапала с остренького локтя. Ну, что с ней сделать, что?
И говорить-то в таком тоне бесполезно...
     -  Кристина...  - голос его прозвучал хрипло, словно прокаркал. - Зачем
тебе это, Кристина?
     Он  никогда  не  называл  ее  так. Наверное, она это поняла. Или просто
захотелось  поделиться  хоть  с  кем-нибудь. Она выпустила свои косы, и они,
расплетаясь  на лету, тяжело канули вниз, до самых колен, облепленных мокрым
подолом.
     -  "Зачем,  зачем?.."  - передразнила она сердито. - Кабы знала я, кабы
ведала!  Только  ничего  я не знаю, Самвелушка. Чувствую только, что я - это
словно не я, а вдвое легче, вдвое сильнее - ведьма, что ли? Иной раз чудится
-  летать  могу!  И  нюх.  Понимаешь,  нюх прорезался, как у щенка на первом
снегу, когда каждый запах ну просто режет, как яркий свет, в дрожь кидает...
И не то чтобы носом - всей кожей я это чую, понимаешь? Не понимаешь. И никто
не  поймет.  Так  что  ты никому не рассказывай, ладно? А я не могу больше в
этом  аквариуме.  Я  к  ним  хочу, туда, за стенку эту проклятущую! К людям,
понимаешь ты?
     Отвечать  было  абсолютно нечего, Самвел и сам хотел туда, за стену, но
туда  хотели  и все остальные члены экспедиции и, наверное, не менее горячо;
но  говорить  сейчас  об  этом  Кшисе  было  небезопасно. Поэтому он молчал,
ожидая, что ситуация разрешится сама собой, и спасение действительно пришло,
на  сей  раз  -  в  виде  Гамалея,  тащившего  за собой на немыслимой шлейке
несчастного   бентама,   разжиревшего   до  полной  потери  самостоятельного
передвижения - вот уже неделю его прогуливали силком все попеременно.
     Гамалей,  по-утиному шлепающий впереди, и осевший до земли бентам шли в
ногу.
     -   Пошто-о  неистово  брани-и-ишься,  Брунгильда  гневная  моя?  -  на
абсолютно   неопознаваемый   мотив   пропел   Гамалей,   славившийся   своей
способностью измышлять как стихотворные, так и музыкальные цитаты.
     -  В Брунгильды я экстерьером не вышла, - отрезала Кшися и пошла прочь,
гадливо   сторонясь  представителя  пернатого  царства,  хотя  циклопические
куриные блохи уже давным-давно были изничтожены дотошной Аделаидой.
     - Через десять минут непосредственная трансляция! - чуть ли не просящим
тоном крикнул ей в спину Гамалей.
     -  Потом,  - с совершенно непередаваемой интонацией бросила через плечо
Кшися.
     -  То есть как это - потом? - Гамалей постарался вложить в свой возглас
необходимый, по его мнению, начальнический гнев.
     Кшися соблаговолила остановиться.
     -  То  есть  так, как это принято в нашей экспедиции: КАК-НИБУДЬ ПОТОМ.
Эти слова нужно было бы написать на нашем Колизее. Зажечь неоновыми буквами.
Вытатуировать у каждого из нас на лбу. Это же наш девиз, наше кредо!
     - Как она говорит! Светопреставление! Римский сенат! - зашелся Гамалей.
     -  В  том-то  и  беда, что я говорю. Что вы говорите. Что мы говорим...
Говорим, говорим, говорим... Мудро, аргументированно, упоенно. Но вот им, за
стеной,  нас  не слышно - нас только видно. Колония беззвучных самодовольных
болтунов.  Сомневаюсь,  что  они  видят  разницу  между нами и хотя бы этими
бентамками. Да они больше и не смотрят на нас! Мы стали им неинтересны.
     -  Но,  позвольте,  Кристина,  что  значит  - ничего не делаем? Вот вы,
например,  и  Самвел,  присутствующий  здесь, так сказать, неглиже в рабочее
время,  блестяще  доказали,  что  при  самой  примитивной  обработке почвы и
внесении  прямо-таки  валяющихся  на поверхности минеральных удобрений можно
получать   впятеро   больший   урожай.   Впятеро!   Это   значит,  возможный
демографический взрыв, пугающий кое-кого на базе, практически не страшен...
     -  Ничего  это  не  доказывает, - буркнул Самвел, пребывающий неглиже в
рабочее  время,  -  потому  что Кшися права: если сейчас они не хотят на нас
смотреть,  то  где  гарантия,  что  они  будут нас слушать? Где гарантия?! -
выкрикнул  он и сразу осекся, так нелепо прозвучал его гортанный крик здесь,
над пасторальной лужайкой с буколическими овечками.
     -  Воистину,  - Кшися соблаговолила повернуть свою головку на лебединой
шейке.  - Где гарантия, что они не спустят ваши аметистовые удобрения в свой
первобытный клозет? Обдумайте и этот вариант. КАК-НИБУДЬ ПОТОМ.
     И удалилась в сторону овчарни.
     -  Какова!  -  возопил  Гамалей.  -  Другая на ее месте в этой ситуации
выглядела  бы  мокрой  курой,  а  эта  -  королева! Нет, юноша, вы ничего не
смыслите  в женщинах. Абсолютно. А женщины ее страны, а точнее - ее племени,
когда-то  считались  самыми  прекрасными в Европе. Вы припомните, месяца три
назад  она  была белым инкубаторным цыпленком, который жалобно попискивал по
поводу  котят и цветочков. А сейчас? Я, право, уже не знаю, кого и слушаться
в нашей колонии - Салтана или ее?
     "Болтливый,  самодовольный  бентам, - со злостью думал Самвел, уставясь
на  свои  волосатые,  уже  обсохшие  ноги.  - Она же мечется, ищет, пытается
что-то   -  или  кого-то?  -  распознать.  И  прячется  за  свою  горделивую
насмешливость. Этому она действительно научилась. И я ничего не могу для нее
сделать,  потому  что  она  пристально  всматривалась в меня - и не находила
того, что ей нужно. Да и знает ли она, что это такое?.."
     -  Я  еще  немного  погляжу на вас, молодое поколение, и если так будет
продолжаться,  то  сам примусь за воспитание этой строптивой особы. Вот так,
юноша! А теперь нас ждут в просмотровом зале. Сейчас я отведу на место этого
Пантагрюэля, а вы сделайте милость, приведите Кристину.
     Внутренний просмотровый зал, изогнутый, как и все помещения, укрытые от
внимания аборигенов, был расположен вдоль вертолетного колодца и пользовался
особой  нелюбовью  всех  обитателей  Колизея  не столько из-за своей нелепой
формы,  сколько  благодаря  тускло-серой  обивке  стен,  за которую Диоскуры
прозвали  его  "ведром".  Трансляция  из кемитского города непрерывно шла по
пятнадцати  каналам,  но  обычно  здесь  собирались  после обеда, а в плохую
погоду - и после ужина.
     Сейчас в полутемном зале сидели пятеро - Абоянцев просил строго следить
за  тем, чтобы в обозримой из города территории колонии всегда находилось не
меньше половины землян.
     Гамалей  присел рядом с Сирин. Перевода, как правило, теперь не делали,
но  в  отсутствие  Абоянцева  не  скупились  на  комментарии. Сейчас как раз
начальник экспедиции отсутствовал.
     По  экрану  метался  столб  дыма. Изображение было объемным и настолько
реальным, что казалось - в зале пахнет паленой свининой. Кемит в коротеньком
до  неприличия  переднике  апатично  похлопывал  по  источнику  дыма тяжелой
кипарисовой  веткой.  От  каждого  удара  дым  на  мгновение  прерывал  свое
восхождение вверх, и в образовавшемся разрыве лилового столба просматривался
громадный  свежеободранный  хвост  мясного ящера, истекающий янтарным жиром,
потрескивающим на углях.
     -  Студиозусы  из Гринвича передают - отменная закусь под пиво, - подал
голос от пульта Алексаша. - Светлое, я имею в виду.
     - Твоих студиозусов бы в эту коптильню, - отозвалась Макася. - Живенько
пропал бы аппетит.
     -  Действительно,  весьма  неаппетитно,  - брезгливо заметил Гамалей. -
Маэстро, смените кадр!
     Алексаша,  не  препираясь, щелкнул переключателем - пошла информация по
следующему  каналу.  Сушильный  двор.  Почти  всю  площадь занимает глиняная
ровная  поверхность,  на  которой сушится не то пшеница, не то очень крупное
просо.  Несколько  женщин,  согбенных  и  нахохлившихся,  точно серые цапли,
бродили  по кучам зерна и ворошили его тощими, фантастически длинными руками
с растопыренными перепончатыми пальцами.
     -  Ведь  сколько  дней  подряд  Васька  Бессловесный  демонстрировал им
грабли! Все псу под хвост! - возмутилась Макася. - Вот долдонихи-то, господи
прости!
     - Лихо набираете разговорную терминологию, любезная Мария Поликарповна!
-  восхитился  неугомонный Гамалей. - Боюсь только, что в кемитском языке не
найдется достаточно сочных эквивалентов.
     Сзади чмокнула дверь - вошел Самвел и пристроился с краю. Он был один.
     - Алексаша, смени кадр, - брюзгливым тоном потребовал Гамалей.
     -  Я  вам  даю  ближайшую  к Колизею площадку, - примирительно пообещал
Алексаша.  - Приучаться пора - когда стена прояснится, это у нас перед самым
носом будет.
     Свежерасписанный  забор  вызвал  неизменное  восхищение неподдельностью
своего примитивизма.
     -  Пиросмани! - вырвалось у Самвела. - Какая жалость, что в Та-Кемте не
придумали еще вывесок!
     -  По-моему,  эти  две  миноги  посередке  все  портят, а, Сирин-сан? -
Гамалей  с  удовольствием  наклонялся  к  ее  плечу  -  здесь,  в  полумраке
просмотрового  зала,  пестрота  ее  одеяния  теряла  свою неприемлемость для
европейского  глаза, а внимательная сосредоточенность, исключающая лошадиную
улыбку, делала Сирин Акао бесповоротно неотразимой.
     Как истинный эпикуреец, Гамалей шалел от каждой привлекательной женщины
и, как законченный холерик, мгновенно утешался при каждой неудаче.
     Сирин  долго  и  старательно  разглядывала  экран,  прежде чем решилась
высказать свое мнение с присущей ей педантичностью:
     -  Фреска  представляет  собой  разностилевой  триптих.  Боковые  части
выполнены   в   традиционно-символической  примитивной  манере,  которая  не
представляется  мне  восхитительной, извините. Центральный, заметно суженный
фрагмент,  будь  он  обнаружен  на Земле, мог быть отнесен к сиеннской школе
первой  половины  четырнадцатого  века.  Композиционная  неуравновешенность,
диспропорция...
     Она замолчала, и все невольно обернулись, следуя ее взгляду. Так и есть
- на пороге стояла Аделаида.
     Какая-то не такая Аделаида.
     - Что-нибудь случилось, доктор?
     Она   медленно  покачала  головой.  После  яркого  света,  наполнявшего
вертолетный колодец, она никак не могла кого-то найти среди зрителей.
     - Вам Абоянцева? - не унимался галантный Гамалей.
     Она  кивнула  и  тут  же покачала головой - опять-таки медленно, единым
плавным движением, словно нарисовала подбородком латинское "Т".
     - Тогда посидите с нами!
     Теперь подбородок чертил в воздухе одно тире, единое для всех алфавитов.
     -  Завтра  кровь...  -  протянула  она, по своему обыкновению не кончая
фразу, и исчезла за дверью.
     -  В переводе на общеупотребительный это значит: кто завтра не сдаст на
анализ кровь, будет иметь дело с высоким начальством. И грозным притом. Всем
ясно? Поехали дальше. Так на чем мы остановились?
     - На том, что в Та-Кемте нет вывесок.
     -   Это  не  вывеска,  Самвел-сан,  -  кротко  заметила  Сирин.  -  Это
автопортрет.
     Все уставились на экран с таким недоумением, словно на кемитском заборе
была только что обнаружена фреска Рафаэля.
     -  А  до  сих  пор  мы когда-нибудь встречались тут с автопортретами? -
спросил в пространство Гамалей.
     -  Никогда,  -  решительно  отрезал  Йох, самый молчаливый из всех - на
просмотрах  его  голоса  ни  разу  не было слышно. - Впрочем, с портретами -
тоже.
     Йох  был  инженером  по  защитной аппаратуре, и пристального внимания к
портретной живописи никто не мог в нем предполагать.
     -  Кто же второй - я имею в виду женскую фигуру, извините? - настаивала
Сирин,   до   сих   пор   считавшаяся   неоспоримым  авторитетом  в  области
изобразительного искусства.
     - Новая жрица, - угрюмо изрек Йох. - Вернее, новая судомойка в Закрытом
Доме.
     Йох  ужасно  не любил, когда к нему обращались с расспросами. Замкнутый
был  человек,  но дело свое знал в совершенстве и теперь, похоже, жалел, что
выскочил, как мальчишка, со своей никчемной наблюдательностью.
     -  Может,  вернемся  в  сферу  производства?  - предложил Алексаша, тем
временем инспектировавший все пятнадцать маленьких экранчиков общего пульта.
     -  Погоди,  погоди,  -  остановил  его  Гамалей. - Выходит, мы нащупали
наконец область, в которой можем предположить наше влияние? Ежели до сих пор
подобного не наблюдалось?..
     - А почему бы и не совпадение, простите? - кисло сморщилась Сирин.
     -  Тут ваш Веласкес сцепился с каким-то престарелым рахитом, - радостно
сообщил  Алексаша  и,  не  дожидаясь  распоряжений,  сдвинул  кадр метров на
пятьдесят  вправо, так что на экране замаячили фигуры долговязого художника,
читающего гневную отповедь какому-то благодушному колобку.
     "Колобок" ухмылялся гнусно и двусмысленно.
     - Маэстро, звук! - кинул через плечо Гамалей.
     Алексаша  крутанул  гетеродин,  и из скрытых динамиков полилась певучая
кемитская скороговорка:
     "Тоже  мне  плод приманчивый - Закрытый Дом! Да я в него не войду, хоть
вели скокам меня волоком волочить! Закрытый Дом. Да меня с души воротит, как
подумаю,  кем  ты его населить хочешь! Скоты тупоглазые..." - "Зато отменные
мыследеи.  А  тонкость да изощренность души - она не очень-то с преданностью
согласуется. Но тебе-то я все позволю, изощряйся. Только рисуй, что велю". -
"Я рисую, что хочу". - "Вижу, вижу. Нарисовал. Два гада блеклых. А семья вся
за худой урок впроголодь мается!" - "Ты жалеешь мою семью, Арун?"
     "Колобок" гаденько захихикал.
     - Такой пожалеет... - грузно, всем телом вздохнул Йох.
     "А   ты   все   время   добиваешься,   чтобы   я  перед  тобой,  маляр,
дурачком-словоблудом  оказался?  Нет.  Я  не  жалею  твою  семью.  Я  ее  не
воспитывал,  и  нечего мне о ней печься. Я о себе сокрушаюсь. Что не со мной
ты.  Что  слеп  ты  и  недоучен.  Думаешь,  если ты останешься в стороне, не
поможешь   мне  в  установлении  истинной  веры,  так  и  будешь  жить,  как
вздумается?   Не-ет,   солнышко   мое   голубое-вечернее.  Мы  устанавливаем
справедливость,  даем  зерно - за работу, жен - по выбору сердца, детей - по
силе   рук,  могущих  их  прокормить.  Но  за  все  это  нужно  подчиняться,
подчиняться  тем,  кого  по  силе  мыследейства поставлю я над всеми. За все
платить надо, мой милый!"
     Наступила тягучая пауза.
     - А что, пузан неплохо вдалбливает этому анархисту начала диалектики! -
шумно,   как   всегда,  выразил  свое  восхищение  Гамалей.  -  Кажется,  мы
дождались-таки   качественного  скачка  в  социальном  развитии  этих  сонь.
Знаменательно!..
     - Нет, - тихо подал голос из своего угла разговорившийся сегодня Йох. -
Он  не  диалектик.  Он  просто  фашист.  И мы еще получим возможность в этом
убедиться, когда он начнет не на словах, а на деле устанавливать свою веру.
     - Когда же? - запальчиво крикнул Алексаша.
     -  Как-нибудь  потом. КАК-НИБУДЬ ПОТОМ! - голос принадлежал Самвелу, но
интонации  были  несомненно  Кшисины.  -  Как-нибудь,  когда  они передушат,
перетопят,  пережарят  друг  друга,  а мы все будем почесываться, со стороны
глядючи, - то ли это занести в графу прогресса, то ли налицо реакция...
     - Да погодите вы! - крикнул Алексаша. - Они еще не договорились!
     Но они договорились.
     "Я  не  выдам тебя и не буду мешать тебе, - тихо, очень тихо проговорил
бледный, изможденный юноша. - Но я не подчинюсь тебе, горшечник".
     - Тоже мне борец! - горестно запричитала Макася. - Подкормить бы его, а
то не ровен час - ветром сдует!
     -  Да, типичный астеник, - согласился Гамалей. - А разругались, похоже,
они на всю жизнь.
     По    лицу   художника   не   было   заметно,   что   произошло   нечто
катастрофическое: он спокойно нагибался, срывая какие-то колосья и складывая
из  них ровную метелочку. Обвязал травинкой, попробовал на ладонь; вероятно,
мягкость  или  жесткость  изделия  удовлетворила  его,  потому что он поднял
кувшинчик  с  темной  жижицей,  обмакнул  туда  травяную  кисть  и широкими,
плавными  движениями начал наносить на белую поверхность ограды незатейливый
орнамент, состоящий из полукругов и стрел.
     -  Простите,  а кто-нибудь может припомнить, пользовался ли раньше этот
художник такими кистями? - спросила вдруг Сирин.
     - Это самоочевидно, - пробасил Гамалей. - Иначе он просто не успевал бы
расписывать  такие  значительные  плоскости.  Алексаша,  ты все-таки держи в
кадре  престарелого  оратора - за ним интересно последить - как-никак, лидер
оппозиции...  Так  вот,  Сирин-сан,  мы решительно заблуждаемся, считая, что
кемиты  в  своем  развитии  не  дошли до создания орудий труда. Неверно! Они
стали  на этот путь, достигли определенных результатов, и лишь потом, убегая
от  надвигающихся  ледников  и  целыми  городами переселяясь в более жаркие,
экваториальные  области,  они  свернули  с  прямого пути на тупиковую ветвь.
Когда-нибудь  потом,  когда  мы сможем собственноручно покопаться на свалках
этого  города, я убежден, что мы найдем как минимум обломки топоров, рычагов
и  блоков  -  иначе не могла быть возведена эта пирамида. Кстати, только что
начавшиеся раскопки заброшенных городов уже дали несколько ножей, скребков и
иголок.  Мы  перед  у-ди-вительней-шими  открытиями,  друзья  мои...  О, наш
оратор,  кажется,  готов  вернуться и продлить переговоры. Во всяком случае,
сомнения,  гнетущие  его,  слишком  явственно  отражаются на его чрезвычайно
выразительной физиономии...
     Скрытый  передатчик  (один  из  полутора десятков, заброшенных в город)
давал  сравнительно  узкий  сектор  обзора; следуя просьбе Гамалея, Алексаша
направил   внимание   камеры   на   болтливого   старичка,  который  уходил,
переваливаясь с боку на бок, словно селезень, в довершение сходства губы его
подергивались  -  он не то беззвучно шипел, не то покрякивал. Все следили за
ним  с  невольной  улыбкой: может быть, этот "колобок" и призван был сыграть
ведущую  роль  в  социальном  прогрессе  Та-Кемта, но со стороны он выглядел
более  чем  забавно.  Последняя фраза Гамалея комментировала следующий факт:
дойдя до начала одной из радиальных улиц, старичок обернулся. Художник и его
новая  фреска  уже находились за кадром, но мимика старичка могла относиться
только  к  юноше  -  больше  ведь  никого  из кемитов за городской чертой не
наблюдалось. "Колобок" оглянулся, и лицо его приняло не то чтобы изумленное,
а прямо-таки какое-то отрешенное выражение: мол, это уже свыше всяких границ
разумного! И, мол, когда Боги хотят погубить...
     -  Тоже  мне клоун, - неодобрительно произнесла Макася. - И чего это он
кривляется? Зрителей-то кот наплакал, две голубые жабки на припеке...
     Макася  ошиблась. По улице легким синхронным скоком спускалась шестерка
не  то  гонцов,  не  то  стражников  -  обитатели  Колизея до сих пор еще не
разобрались  точно во всем многообразии функций этого сектора строений (а их
в  общей  сложности  насчитывалось около десятка во всему городу), и, как ни
странно, в их семьях, как по заказу, преобладали мальчики. Впрочем, Аделаида
утверждала,  что  генетическое  программирование  тут  ни при чем, а загадка
"маскулинизации" подобных семейств объясняется подменой новорожденных.
     "Колобок",  до  сих  пор  вертевший  головой,  так  что  его подбородок
описывал  в  воздухе  идеальные  окружности,  вдруг  втянул  голову в плечи,
разинул ротик, вроде бы собираясь крикнуть, но потом еще неожиданнее присел,
одной рукой схватился за живот, ласкающим жестом обнимая его снизу, а другой
зажал  себе  рот.  Шестерка  легконогих бегунов в одних набедренных повязках
поравнялась с ним, шесть голов, как по команде, сделали резкий поворот в его
сторону,  затем  так  же  согласно вздернулись вверх, возвращаясь в исходное
положение.  Они  напоминали  косяк  птиц, слаженно выполняющих одновременные
маневры. А еще больше походили на роботов.
     - Почему он струсил? - брезгливо проговорила Сирин.
     -  Потому  что  болтается  в  неположенном  месте  в  рабочее  время, -
раздраженно  отрезал Алексаша. - Я вам лучш