делать уроки. Поскольку ей было уже двенадцать лет, спать она укладывалась в
десять вечера, хотя и не хотела, чтобы об этом узнал кто-то из ее друзей.
     Самой  младшей,  Аманде,  было  всего девять  месяцев. Она уже  повсюду
ползала  и научилась  стоять,  держась за окружающие  предметы.  Эрику  было
восемь, он был помешан  на футболе и играл  в футбол все свободное время, за
исключением того,  когда переодевался рыцарем и бегал  за старшей сестрой по
всему дому, размахивая пластиковым мечом.
     Николь  была  в  таком возрасте, когда  девочкам свойственна  особенная
скромность. Эрик очень любил забирать у нее  бюстгальтер и бегать по дому  с
криками: "Ники носит лифчик! Ники  носит лифчик!"  А Николь, которой чувство
собственного достоинства не позволяло  броситься за ним вдогонку, стискивала
зубы  и ныла: "Па-а-ап!  Он опять это делает! Па-а-ап!" Поэтому  мне  самому
приходилось излавливать Эрика и внушать ему, что брать вещи сестры нельзя.
     Вот так и проходила моя жизнь. Сначала, сразу после того, как я потерял
работу в  "МедиаТроникс",  мне было очень интересно возиться  с беспокойными
делишками и улаживать  постоянные  недоразумения  между  сыном и дочерью. По
большому  счету, это не слишком  отличалось  от  того,  что  мне приходилось
делать на работе.
     В "МедиаТроникс" я  был начальником  отдела программирования, руководил
группой  талантливых  молодых  программистов. В  свои  сорок лет  я  был уже
слишком  стар,  чтобы  самому  работать  программистом. Писать  компьютерные
программы --  это  дело молодых.  Поэтому я  полный  рабочий  день  улаживал
проблемы  своих  подчиненных.  Как  и  большинство  программистов Кремниевой
Долины, моя команда, похоже, не вылезала из кризиса  из-за разбитых "Порше",
неверных  подружек,  неудач  на  любовном  фронте,  скандалов  с родителями,
"отходняков"  после таблеток -- и все  это  на  фоне  напряженного  рабочего
графика со всенощными марафонами на ящиках диетической колы и чипсов.
     Но это была захватывающая  работа, работа "на грани". Мы делали то, что
называется   "распределенной   параллельной    обработкой    данных",    или
"агентно-базированными  программами". Эти программы моделируют биологические
процессы  путем  создания  внутри  компьютера  виртуальных  агентов, которые
взаимодействуют с окружающей средой и решают проблемы реального мира. Звучит
это странно,  но работает вполне нормально. Например, одна из наших программ
воссоздавала  пищевое поведение  муравьев -- как муравьи находят  кратчайшую
дорогу  к  пище --  и  применялась  для того,  чтобы оптимально распределить
трафик  в  большой телефонной сети. Другие программы  имитировали  поведение
термитов, пчелиных роев, охотящихся львов.
     Мне  нравилась эта работа, и я бы, наверное, занимался ею по  сей день,
если  бы  не  взял  на  себя  кое-какую  дополнительную  ответственность.  В
последние  месяцы  моей   работы  там   меня  назначили   ответственным   за
безопасность  взамен сотрудника, который  проработал  на  этой должности два
года,  но не  смог  вовремя  обнаружить  и предотвратить  хищение секретного
исходного  кода   компании,   а  потом   этот  код  появился   в  программе,
произведенной где-то  в Тайване. Вообще-то это был исходный код моего отдела
--  программы  для распределенной обработки данных. Именно  этот  код и  был
похищен.
     Мы знали, что это тот самый код, потому что  "пасхальные яйца" остались
нетронутыми.  Программисты всегда вставляют в свои коды "пасхальные яйца" --
маленькие особенные элементы, которые не несут никакой  полезной нагрузки, а
вставляются  в  программу  просто ради  интереса.  Тайваньская  компания  не
изменила  ни  одного из них, они использовали весь  наш код целиком. Так что
при одновременном нажатии клавиш Alt-Shift-M-9 на экране появлялось окошко с
датой женитьбы одного из наших программистов. Доказанная кража.
     Естественно,  мы  подали  на  тайваньцев  в  суд. Но Дон  Гросс,  глава
компании,  пожелал, чтобы в дальнейшем подобное не  повторялось. Поэтому мне
поручили следить за безопасностью, а я был настолько зол на похитителей, что
согласился  на  эту  работу. Впрочем,  я  так  и остался  начальником отдела
программирования, а безопасностью занимался по совместительству. Первое, что
я  сделал,  вступив  в  должность  сотрудника отдела безопасности,  --  ввел
постоянный  мониторинг  использования  рабочей  станции.  Это  была довольно
прямолинейная мера --  в наши  дни восемьдесят процентов  компаний следят за
тем,  что  их  сотрудники  делают  на  терминалах.  Мониторинг  ведется либо
посредством видеокамер, либо записью  того,  что набирается  на клавиатурах,
либо проверяется  электронная почта на наличие определенных слов... в общем,
используются всякие подобные способы.
     Наш  Дон  Гросс   был  крутой  парень,  бывший  морской   пехотинец,  с
соответствующими  замашками.  Когда  я  рассказал  ему о  новой  системе, он
спросил: "Но за моим терминалом вы ведь не следите?" Конечно нет, ответил я.
Но  на  самом  деле я установил программу для  отслеживания всех компьютеров
компании, и его в том числе. И именно так я обнаружил две недели спустя, что
Дон  имеет  дела с девицей из расчетного отдела, и  разрешил ей пользоваться
служебной  машиной.  Я  пошел  к  нему  и  сказал,  что, судя по электронной
переписке  Джины  из  расчетного  отдела,  с ней,  похоже,  связан  какой-то
неизвестный и что она, возможно, получает сторонние доходы. Я сказал, что не
знаю,  с  кем  у нее  дела,  но,  если  они  по-прежнему будут  пользоваться
электронной почтой, я вскоре узнаю, кто он такой.
     Я полагал,  что Дон  поймет мой  намек, и он понял. Но теперь он просто
стал  отсылать инкриминирующие  письма  со  своего домашнего  компьютера, не
подозревая, что эта почта  тоже  проходит через сервер компании  и ее я тоже
просматриваю. Таким  образом я узнал,  что он передавал программные продукты
иностранным   фирмам  по  низким  ценам  и   получал  солидные  гонорары  за
"консультационные  услуги"  --  эти  гонорары   поступали  на  его  счет  на
Каймановых островах.  Все это было  совершенно нелегально, и  я  не  мог так
этого  оставить. Я  проконсультировался со своим адвокатом, Гэри Мардером, и
он посоветовал мне уволиться.
     -- Уволиться? -- переспросил я.
     -- Конечно.
     -- Но почему?
     -- Да мало ли почему? Тебе где-нибудь предложили более выгодную работу.
У  тебя начались какие-то проблемы со здоровьем.  Или появились какие-нибудь
семейные  обстоятельства.  Домашние  проблемы.  Просто  убирайся  оттуда,  и
поскорее. Увольняйся.
     --  Погоди...  -- сказал  я. -- Ты думаешь,  это  мне следует уволиться
из-за того, что мой босс нарушает закон? Это ты мне советуешь?
     -- Нет, -- сказал Гэри. -- Как твой адвокат, я даю такой совет: если ты
узнал  о  противозаконных  действиях,  ты обязан немедленно сообщить об этом
куда  следует.  Но  как  твой  друг, я  советую тебе держать рот на  замке и
поскорее уносить оттуда ноги.
     -- Это похоже на трусость. Я думаю, следует известить инвесторов.
     Гэри вздохнул. Положив руку мне на плечо, он сказал:
     --  Джек,  инвесторы  сами могут  проследить  за  своими  делами. А  ты
убирайся из этой компании, и как можно скорее.
     Мне  показалось,  что  это   неправильно.  Я  был  раздосадован,  когда
оказалось, что мою программу похитили. А теперь я даже не знал, похитили  ли
ее на самом деле. Возможно, ее  просто  продали.  Это была частная компания,
поэтому я сообщил обо всем одному из членов совета директоров.
     Оказалось,  что он тоже в этом замешан. На следующий день меня обвинили
в преступной халатности и злостном неисполнении служебных обязанностей.  Мне
грозили  судебным процессом.  Пришлось подписать уйму бумаг, чтобы нормально
уволиться. Мой адвокат занимался вместо меня всей  этой бумажной волокитой и
горестно  вздыхал  каждый  раз,  когда  приходилось   подписывать  очередной
документ.
     В  конце  концов  мы с  этим  разделались и вышли  на солнечный свет. Я
сказал:
     -- Хорошо, что все уже позади...
     Гэри повернулся, посмотрел на меня и спросил:
     -- Почему ты так думаешь?

     И в  самом деле  --  как  потом  выяснилось, еще ничего не закончилось.
Каким-то чудесным  образом на мне как будто появилось какое-то клеймо. Я был
хорошим, квалифицированным специалистом в востребованной области. Но когда я
приходил  на  собеседования  к   работодателям,  оказывалось,  что   их  моя
кандидатура  не  устраивает. Хуже того, работодатели  явно испытывали в моем
присутствии  некоторую   неловкость.   Кремниевая  Долина  занимает  большое
пространство, но это довольно  тесный мирок.  Слухи  здесь  распространяются
невероятно  быстро. Со  временем  я  попал на собеседование  к Теду  Ландау,
сотруднику  отдела  кадров,  с  которым был  немного  знаком.  Год  назад  я
тренировал его сынишку перед соревнованиями  по бейсболу в Малой Лиге. Когда
"интервью" закончилось, я спросил у него:
     -- Тед, что ты обо мне слышал?
     Он покачал головой.
     -- Ничего, Джек.
     -- Тед, за  последние десять  дней я побывал на  десяти собеседованиях.
Скажи мне, -- не сдавался я.
     -- Да нечего говорить.
     -- Тед...
     Он повозился с  бумагами,  стараясь  не  смотреть мне  в  глаза,  потом
вздохнул и признался:
     -- Джек Форман.  Смутьян.  Неуживчивый, не  склонен  к  сотрудничеству.
Скандалист. Вспыльчивый. Проблемная личность. Не умеет  работать  в команде.
-- Поколебавшись  немного, он добавил:  --  И  возможно, ты  был  замешан  в
каких-то  противозаконных сделках. В чем именно, не говорят,  но это  как-то
связано с теневым бизнесом. Тебя поймали на горячем.
     -- Меня  поймали  на  горячем?  --  переспросил я.  Внутри у  меня  все
забурлило, и я  начал  что-то говорить, но быстро  сообразил, что, наверное,
покажусь Теду  как  раз  вспыльчивым  скандалистом.  Поэтому я  заткнулся  и
поблагодарил его.
     Перед тем как я ушел, Тед сказал мне:
     --  Джек, прими мой добрый совет.  Выжди немного. В Долине все меняется
очень быстро. У  тебя отличное  резюме  и прекрасная  квалификация. Подожди,
пока... -- он пожал плечами.
     -- Пару месяцев?
     -- Я бы сказал -- месяца четыре. Может, пять.
     Почему-то  я понял,  что он прав. После этого  разговора я перестал так
усердствовать.  До  меня  дошли слухи  о  том,  что Кремниевую Долину начнут
потрошить законники, и, возможно, дойдет до судебных разбирательств. Впереди
замаячило оправдание для меня, но  пока мне ничего не оставалось,  кроме как
выжидать.
     Я постепенно привык к тому, что  утром не надо  идти на  работу. Джулия
задерживалась на работе допоздна, а  детям требовалось внимание. А поскольку
я  был  дома,  они обращались  со своими  проблемами  ко  мне, а  не к нашей
домработнице  Марии.  Я начал отвозить их  в  школу  и  забирать  из  школы,
подбирать  для них  одежду,  водить  к детскому врачу и к стоматологу,  и на
спортивные тренировки. Первые несколько обедов,  которые  я приготовил, были
ужасны, но постепенно у меня начало получаться лучше.
     И,  сам  не  заметив, как так  получилось,  я уже покупал салфетки  под
приборы и присматривал набор для сервировки стола  в "Крейт и Баррел". И все
это казалось мне совершенно нормальным.
     Джулия  вернулась  домой  примерно в половине десятого.  Я  без особого
интереса смотрел  по телевизору  игру  футбольной команды "Великаны". Джулия
вошла и поцеловала меня в затылок.
     -- Дети спят? -- спросила она.
     -- Да, только Николь еще недоделала домашнее задание.
     -- Ничего себе! А ей еще не пора в кровать?
     -- Нет, солнце, -- ответил я. -- Мы же договорились -- помнишь?  В этом
году она может не ложиться спать до десяти.
     Джулия  пожала  плечами. Похоже,  она  об  этом забыла.  Скорее  всего,
действительно  забыла.  У  нас в семье произошло некоторое перераспределение
ролей -- раньше она больше знала о том, что касается детей,  а теперь --  я.
Из-за  этого  Джулии  иногда  становилось  неловко, она  как будто  частично
утратила влияние в семье.
     -- Как малышка?
     --  Выздоравливает. Простуда почти  прошла,  остался только насморк.  И
кушает она уже лучше.
     Мы  вместе с Джулией  прошли  в детские  спальни.  Сперва  она зашла  к
Аманде,  наклонилась над колыбелью и нежно  поцеловала спящую малышку. Глядя
на жену, я  подумал, что  в материнском  отношении к детям есть нечто,  чего
отцы никак не смогут заменить. У Джулии была какая-то особая связь с детьми,
которой у меня никогда  не  было  и  не  будет.  Во  всяком  случае она была
привязана  к  детям как-то  по-другому. Джулия прислушалась к тихому дыханию
малышки и сказала:
     -- Да, ей уже лучше.
     Потом  мы  пошли  в  спальню  к  Эрику.  Джулия  вынула  из-под  одеяла
Футболиста  и, посмотрев на меня, нахмурила брови. Я пожал  плечами, немного
недовольный. Я знал, что перед  сном Эрик играл со  своим Футболистом,  но в
это  самое  время  я  укладывал спать  малышку и  не проследил за парнем.  Я
надеялся, что Джулия отнесется к этому недосмотру с большим пониманием.
     Потом Джулия  пошла в комнату Николь. Николь сидела за своим ноутбуком,
но захлопнула крышку, как только мать открыла дверь.
     -- Привет, мам.
     -- Уже поздно.
     -- Нет, мам...
     -- Ты вроде бы должна делать уроки.
     -- Я уже все сделала.
     -- Тогда почему ты еще не в постели?
     -- Потому что...
     -- Я не хочу, чтобы ты целыми ночами болтала  со  своими друзьями через
компьютер.
     -- Мама... -- произнесла Николь с обидой в голосе.
     -- Ты каждый  день видишь  их  в  школе  --  этого  должно быть  вполне
достаточно.
     -- Но, мама...
     -- Не надо смотреть на отца. Мы с тобой прекрасно знаем -- он позволяет
тебе делать все, что ты захочешь. Сейчас с тобой разговариваю я.
     Дочка вздохнула.
     -- Я знаю, мама.
     В последнее  время общение между Николь и Джулией все  чаще происходило
именно  так. Мне казалось, что  в возрасте  Николь это нормально, но все  же
сейчас я решил вмешаться. Джулия устала  на  работе, а  когда она устает, то
становится  слишком  строгой  и  старается  все проконтролировать  лично.  Я
положил руку жене на плечо и сказал:
     -- Уже поздно. Хочешь чаю?
     -- Джек, не вмешивайся. •
     -- Я не вмешиваюсь, я только...
     -- Нет, ты вмешиваешься. Я разговариваю с  Николь, а ты вмешиваешься --
как всегда!
     --  Солнышко, мы  ведь договорились, что она может не ложиться спать до
десяти. И я не понимаю, почему...
     -- Но если она закончила делать уроки, она должна лечь Спать.
     -- Об этом мы не договаривались.
     -- Я не желаю, чтобы она днями и ночами просиживала за компьютером.
     -- Она не делает этого, Джулия.
     Тут Николь расплакалась, вскочила и закричала:
     -- Ты всегда мной недовольна! Я тебя ненавижу!  -- рыдая, она убежала в
ванную  и  громко  хлопнула  дверью.  От  шума  проснулась  малышка  и  тоже
заплакала.
     Джулия повернулась ко мне и сказала:
     -- Если  бы ты  был так  добр, Джек, и не вмешивался, я бы сама со всем
разобралась.
     А я ответил:
     -- Да, конечно, дорогая. Ты права. Прости. Ты, конечно, права.
     Сказать по правде, это было совсем не то, что я думал. Постепенно я все
больше и больше  привыкал считать, что  это -- мой  дом  и  мои дети. Джулия
заявлялась в мой дом  поздно вечером, когда у  меня все было в порядке --  в
таком порядке, какой меня устраивал. В доме царила тишина и спокойствие, как
тому и следовало быть, а она поднимала шум и устраивала суматоху.
     Я вовсе не думал, что она права. Я думал, что она неправа.
     И  в  последние  несколько  недель я заметил,  что инциденты,  подобные
сегодняшнему,  повторялись все чаще  и  чаще.  Сперва я  думал,  что  Джулия
чувствует себя виноватой, потому что  подолгу не бывает дома. Потом я решил,
что она таким образом пытается восстановить свое влияние  на детей, пытается
вернуть себе ведущую  роль в  семейных делах,  которая постепенно перешла ко
мне.  Потом  я  подумал, что  это из-за  того, что Джулия  сильно устает  на
работе, ведь у них сейчас такой напряженный период.
     Но в последнее  время  я  склонился  к  мысли,  что  просто  придумываю
оправдания  поведению Джулии.  У меня  появилось ощущение, что Джулия как-то
изменилась.   Она   стала  другой,   более  напряженной,   более   резкой  и
категоричной.
     Малышка плакала  навзрыд. Я взял ее из  колыбели и принялся  укачивать.
Привычно просунув палец под подгузник, я обнаружил, что там мокро. Я  уложил
кроху животиком  кверху на пеленальный столик, и она заплакала еще громче --
пока я не потряс ее  любимой погремушкой и  не  сунул погремушку ей в ручку.
Тогда Аманда замолчала, и я мог спокойно поменять ей подгузник.
     -- Я сама это сделаю, -- сказала Джулия, входя в комнату.
     -- Ничего, все в порядке.
     -- Это из-за меня она проснулась, я и должна ее успокоить.
     -- В самом деле, дорогая, все в порядке.
     Джулия положила ладонь мне на плечо и поцеловала меня в затылок.
     -- Прости, что я так распсиховалась.  Я правда очень  устала.  Не знаю,
что такое на  меня нашло. Дай мне поухаживать за малышкой -- я уже так давно
ее не видела.
     -- Ладно, -- сказал я и отступил в сторону. Джулия подошла и склонилась
над ребенком.
     --  Привет,  мой  пупсик!  --  сказала  она  и  пощекотала  малышку под
подбородком.  -- Ну, как тут  поживает моя крохотуля? -- От такого  внимания
Аманда выронила погремушку, а потом снова заплакала и принялась вертеться на
пеленальном   столике.  Джулия   не  заметила,  что  малышка  плачет   из-за
погремушки. И вместо того, чтобы вернуть  ребенку игрушку, она начала шикать
на  малышку и  попыталась  натянуть  на  нее свежий  подгузник.  Но  малышка
брыкалась и крутилась на столике, поэтому надеть подгузник не получилось. --
Аманда, прекрати!
     Я сказал:
     -- Сейчас она успокоится. Подожди немного.
     И  это  была  чистая  правда. Аманда  совсем разошлась,  и  сменить  ей
подгузник  в таком состоянии  было  крайне затруднительно. А  брыкается  она
довольно сильно.
     -- Нет, она должна прекратить это. Прекрати!
     Малышка закричала еще громче  и  попыталась  вывернуться из рук Джулии.
Одна из липких наклеек на подгузнике завернулась и слиплась, а потом  и весь
подгузник соскользнул на пол. Аманда перекатилась почти к самому краю стола.
Джулия довольно грубо  вернула  ее на место Девочка плакала и  брыкалась изо
всех сил.
     -- Проклятье,  я сказала  -- прекрати!  -- крикнула  Джулия  и шлепнула
малышку по ножке. Аманда от этого принялась кричать еще  громче и  брыкаться
еще  сильнее. -- Аманда! Прекрати! Прекрати  немедленно! --  Джулия снова ее
шлепнула. -- Прекрати! Пре-кра-ти!
     Несколько мгновений я ничего не  делал. Я застыл в оцепенении. Я просто
не знал, что делать. Ножки Аманды покраснели. Джулия продолжала ее бить.
     -- Дорогая... -- сказал я, наклоняясь к ребенку. -- Не надо...
     Джулия взорвалась окончательно.
     -- Да какого черта ты постоянно вмешиваешься?! -- заорала она и ударила
кулаком по пеленальному столику. -- Какого черта ты вечно лезешь  не в  свои
дела?
     И она выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
     Я с  облегчением  вздохнул и взял  малышку на руки.  Аманда  неудержимо
плакала,  и от растерянности, и  от боли. Я подумал,  что теперь,  чтобы она
снова заснула, без бутылочки не обойтись. Я поукачивал ее, и малышка немного
успокоилась. Тогда я надел на нее свежий  подгузник  и пошел вместе с ней на
кухню,  чтобы подогреть бутылочку. В  кухне  было почти темно  --  светилась
только флуоресцентная лампа над барной стойкой.
     Джулия  сидела за  столом,  пила  пиво  из  банки  и  тупо  смотрела  в
пространство.
     -- Когда ты собираешься устраиваться на работу? -- спросила она.
     -- Я пытаюсь устроиться.
     -- Неужели? По-моему, ты вообще об этом не