директора   института    по    научной    части    доктором
физико-математических  наук  Шелестом.  Директору   института,   академику
Грабовскому, такие разговоры были противопоказаны по состоянию здоровья, а
к тому же он 22  мая  улетел  на  симпозиум  в  Москву.  Линьков  тихонько
вздохнул и начал медленно подниматься по лестнице.
   Секретарша Шелеста, с любопытством  глядя  на  Линькова,  сказала,  что
Игорь Владимирович говорит с Москвой и сию минуточку освободится.  Линьков
постоял у окна, глядя на тихую зеленую улицу,  тускло  поблескивающую  под
дымкой почти неприметного дождя, потом секретарша  пригласила  его,  и  он
вошел в просторный кабинет Шелеста, солидный и сумрачный, как  большинство
помещений в этом  старом  добротном  здании,  построенном  лет  шестьдесят
назад.
   Разговор с Москвой, видимо, получился  каверзный,  -  Шелест  хмурился,
озабоченно хмыкал и хотя поздоровался с Линьковым, но будто  бы  не  сразу
сообразил, по  какому  делу  тот  явился.  Только  когда  Линьков  подошел
вплотную  к  столу,  Шелест  встряхнулся,  согнал  с  лица   отсутствующее
выражение, даже изобразил нечто вроде  улыбки  и  повел  рукой,  приглашая
Линькова  садиться.  Линьков  уселся  на  один  из  стульев   у   длинного
"заседательского" стола, под  прямым  углом  приставленного  к  громадному
письменному агрегату, такому же массивному, как сам Шелест, и  положил  на
стол перед собой рыжую папку. Шелест  угрюмо  покосился  на  эту  папку  и
спросил, как продвигаются дела.
   - Да вот... - старательно протирая очки, сказал  Линьков,  -  некоторые
новые факты имеются, они, пожалуй, меняют суть дела...
   - Что ж, - сказал Шелест без энтузиазма, - я вас слушаю.
   Линьков начал рассказывать. Шелест  слушал  насупившись,  почти  совсем
упрятав глаза под нависшие густые брови.
   - Что же, однако, из этого следует? -  осведомился  он,  когда  Линьков
изложил суть показаний Чернышева. - Ну, был  кто-то  в  лаборатории,  ждал
Левицкого...
   - И заперся изнутри? - вежливо подсказал Линьков.
   - Не обязательно заперся, - подумав, объяснил Шелест. - Мог, знаете ли,
войти и по нечаянности захлопнуть дверь.
   - Как же он мог войти, - терпеливо спросил Линьков,  -  если  минут  за
пять - десять до этого дверь была заперта?
   Шелест гулко откашлялся.
   - Заперта, говорите? - пробормотал  он  и  поморщился,  будто  вспомнил
что-то неприятное. - Ну, допустим... И что же все-таки?
   - Да вот  оказывается,  что  около  одиннадцати  из  лаборатории  вышел
Стружков, - с большой неохотой сказал Линьков.
   - Стружков? - переспросил Шелест,  недоверчиво  глядя  на  Линькова.  -
Каким же это образом?
   - Чернышев его отчетливо видел.
   - Опять Чернышев? Какой прыткий оказался, никогда бы я не подумал! -  с
неодобрительным удивлением сказал Шелест. - Ну, Чернышев и обознаться мог.
   - Берестова тоже видела... - угрюмо проговорил Линьков.
   - Берестова?! - Шелест даже приподнялся слегка в кресле. - Ну-ну...
   Он молча выслушал  Линькова  до  конца.  Потом  покачал  головой,  тихо
повторил: "Ну-ну...",  нажал  кнопку  звонка  и  велел  секретарше  срочно
вызвать Стружкова.
   - Около одиннадцати, говорите? - после паузы спросил Шелест. - То  есть
Левицкий был уже... ну, умирал? А Стружков, значит... Нет, как  хотите,  а
этого не может быть!
   Линьков молча пожал плечами.
   - А вы-то сами что об этом думаете, об этих фактах? - спросил Шелест  в
упор.
   - Видите ли... - неохотно начал Линьков. - Факты говорят, в общем, не в
пользу Стружкова. Он видел Левицкого... в таком состоянии и не  попробовал
помочь,  не  поднял  тревогу...  Сбежал!  А  главное,  до  чего  он  ловко
разыгрывал комедию все эти дни! - Линьков не смог скрыть злости и обиды. -
Талантливо!
   - Меня это очень удивляет... - медленно сказал Шелест. - Очень! Я  ведь
Стружкова не первый год знаю. Но дело даже не в этом. Вы можете объяснить,
зачем и почему он это делал? То есть что именно он скрывал? Ведь  не  убил
же он Левицкого, так? Или вы уж думаете, что он и убил?
   - Не думаю... - Линьков не глядел на Шелеста. - Но тут  вообще  слишком
много неясного. Может быть, после разговора со Стружковым мы...
   Тут появилась секретарша. Вид у нее был растерянный.
   - Ну? Где же Стружков? - резко спросил Шелест.
   -  Стружкова  нет  в  институте,  -  негромко  сказала  секретарша.   -
Лаборатория заперта.
   - Домой звонили?
   - Да. Соседка говорит, что не видела его ни утром, ни вечером. Если  он
и ночевал дома, то, значит, пришел поздно, а ушел очень рано.
   - Та-ак... - протянул Шелест. - А еще что?
   - Дежурный энергетик подал докладную. Вчера на вечернем  дежурстве  был
большой перерасход энергии... - Секретарша запнулась, будто испугавшись, и
добавила: - В лаборатории Стружкова.
   -  Пошлите  на  проходную,  пускай  ключ  принесут,  -  сказал   Шелест
секретарше.
   Потом он медленно, устало поднялся и вышел из-за  стола.  Линьков  тоже
встал. Ему вдруг стало холодно, даже в дрожь бросило.
   - Пойдемте посмотрим, что там такое... - угрюмо проговорил Шелест. - Не
нравится мне вся эта история!
   В приемной Шелест сказал секретарше, чтобы  энергетик  позвонил  ему  в
лабораторию Стружкова, и вышел, взяв на дороге  ключ  у  солидного  лысого
коменданта.
   Они прошли в другой конец здания,  свернули  в  коридорчик,  ведущий  к
боковой  лестнице,  и  остановились  перед  дверью  лаборатории  локальных
перемещений.
   - Открывайте вы, что ли, - сказал  Шелест,  протянув  Линькову  ключ  с
жестяным номерком на проволочке. - Согласно вашим порядкам.
   Линьков повернул ключ в замке, распахнул дверь.
   В лаборатории никого не было.



7

   Мчался я  к  институту  на  такой  скорости,  что  прохожие,  вероятно,
воспринимали меня как конгломерат цветовых пятен с размытыми контурами.  А
сам я вообще никого не  видел  и  ничего  не  воспринимал.  Вернулся  я  в
эвклидово пространство только в проходной,  когда  доставал  и  предъявлял
пропуск, но во дворе снова взял хороший спринтерский темп и финишировал  у
дверей лаборатории ровно в 17:36 - я даже на часы зачем-то посмотрел...
   "Это же ясно и наглядно, - думал я, уже  в  замедленном  темпе  отпирая
дверь лаборатории. - Нина видела меня в лаборатории, Чернышев видел меня в
лаборатории, а я был в это время в библиотеке. Если исключить сознательную
ложь, а также галлюцинации и прочие неполадки в области психики  -  а  все
это безусловно следует исключить, - то подойти к данной проблеме  возможно
лишь одним путем: через хронофизику! И даже странно, что я  так  долго  не
мог до этого додуматься".
   А впрочем, ничего странного. Чтобы додуматься до такого  решения,  надо
позабыть о той повседневной, будничной хронофизике, за которую  сотрудники
нашего института дважды в  месяц  получают  зарплату.  Это  решение  -  из
области  хронофизики  нарядной,  парадной,  почти  сказочной:  перемещение
человека во  времени,  временные  петли  и  тому  подобные  вещи,  которые
поражают воображение среднего землянина. Товарищ Стружков уже был там, где
он еще не был, и уже сделал то, чего он еще не делал, а вдобавок ничего он
об этом не знает... Ну разве не завлекательно!
   Там, в скверике, я не успел ничего толком обдумать и додумать до конца.
Слишком меня поразила сама мысль: если кто-то (собственно, не кто-то, а я,
Борис Стружков, только другой!)  уже  перемещался  во  времени,  если  это
принципиально возможно, значит, и я могу это сделать, могу снова  побывать
в двадцатом мая, все увидеть, все выяснить...  все  переиначить!  Конечно,
переиначить, конечно, действовать, а не только выяснять!
   Что и говорить, идея заманчивая, да другого выхода и нет... Но  сейчас,
когда я стоял  перед  хронокамерой,  мне  стало  казаться,  что  есть  тут
какая-то закавыка. Нет, правда: как же  это  я  отправлюсь  в  прошлое,  в
двадцатое мая, если я туда уже отправлялся? Может, таким манером я образую
петлю времени? Ведь что получается: я отправился в двадцатое мая,  Нина  и
Ленечка меня там увидели, сказали об этом мне, я сообразил,  что  к  чему,
надумал отправиться в двадцатое мая, отправился,  они  меня  там  увидели,
сказали мне об этом и... ну, в общем, получается наглухо замкнутая  петля,
нечто вроде "У попа была собака".
   Нет, это я что-то  чепуху  понес,  изменения  мировых  линий  никак  не
учитываю. И вообще время идет,  надо  действовать...  Н-да,  попробуй  тут
действовать! Неизвестно даже, с какого конца  приняться.  И  под  ложечкой
сосет от страха, будем откровенны, чего уж тут!
   Как только я сказал себе это, мне стало еще страшней, даже пот  прошиб.
Я принялся расхаживать по лаборатории, чтобы успокоиться, но  что-то  ноги
меня не очень слушались и вообще...
   "Посоветоваться бы с кем..." - тоскливо подумал  я.  Но  превосходно  я
понимал, что посоветовать мне могут только  одно  -  срочно  обратиться  к
психиатру.  А  если  я  у  Шелеста  совета  спрошу,  так   он   немедленно
распорядится, чтобы меня к хронокамерам и близко  не  подпускали.  Это  уж
точно. Да и что я ему скажу?  "Разрешите  мне  по  личным  обстоятельствам
смотаться на часок-другой  в  прошлое?  Поле  рассчитать  -  это  нам  раз
плюнуть!"
   Нет, на консультантов рассчитывать нечего. И придется самому в  хорошем
темпе пошевелить мозгами.
   Значит, что же мы имеем в активе? В активе мы имеем тот факт, что я (то
есть опять-таки не лично я, вот этот самый, а какой-то еще Борис Стружков)
совершил переход во времени минимум один раз! Из этого следует, что  такой
переход не только возможен в принципе, но и осуществим (поскольку  он  уже
осуществлен!) практически. Остается выяснить, как же его  осуществить,  но
это все же нюансы...
   Теперь пассив. Что говорит по этому  поводу  наука  хронофизика?  Наука
хронофизика в принципе не  имеет  никаких  возражений  против  путешествий
человека во времени - ну,  возражений  в  смысле  технической  возможности
таких увлекательных экскурсий и экспедиций. Не имеет. Но - в  принципе.  А
от принципа до практики расстояние иногда такое, что хоть в  парсеках  его
измеряй.
   Одно время этим вопросом  общественность  сильно  интересовалась:  мол,
скоро ли можно будет к прадедушке в гости  прогуляться  или,  наоборот,  к
правнукам заглянуть - как они там без нас управляются? Общественность, она
ведь настырная. Про кибернетику в свое время почитали  -  и  сразу  начали
интересоваться насчет мыслящих машин и человекоподобных  роботов:  как  да
что, да не заменят ли они нас. Потом на космонавтику  переключились:  вынь
да положь нам фотонные ракеты - к звездам слетать просто не  терпится!  То
же самое и с путешествиями во времени. Мы  все  давно  уже  привыкли:  как
узнают, что ты в Институте Времени работаешь,  так  непременно  кто-нибудь
спросит насчет путешествия во времени! Конечно, тут и фантастика свою роль
играет. Ведь у  фантастов  всякие  там  роботы,  включая  сверхгениальных,
ракеты, в том числе фотонные, и путешествия во времени - это давно уже  не
тема сама по себе, а просто обстановка действия, как в современном  романе
телевизоры, транзисторы и реактивные самолеты.
   Мы с Аркадием даже считали, что здесь какая-то закономерность работает.
Вот три разные области  -  кибернетика,  космонавтика,  хронофизика.  И  у
каждой есть свои "эффектные" проблемы, которые  в  принципе  решить  вроде
возможно, а на практике  никак  не  получается.  Кибернетика  не  отрицает
мыслящих машин, и космонавтика не отвергает фотонных ракет; в  принципе  и
то, и другое признается возможным. И мы тоже признаем  такую  возможность,
что люди  будут  во  времени  путешествовать  -  в  принципе  признаем,  в
перспективе. А между собой в институте даже  и  не  разговариваем  на  эту
тему. Ну хотя бы потому, что к нашей работе она имеет весьма отдаленное  и
чисто теоретическое отношение. Некогда просто да и не к чему нам  об  этом
говорить.
   Неспециалисту, конечно, может показаться,  что  никакой  принципиальной
разницы между брусочком и человеком нет.  Поэтому  и  Линьков  меня  сразу
спросил: а как, мол, насчет человека? Но мы в этой каше уже не первый  год
варимся, и чем дальше уходишь  в  дебри  хронофизики,  тем  яснее  видишь,
сколько проблем стоит еще на пути к этой "принципиальной возможности". Все
проблемы и  все  науки  тут  переплелись  и  перепутались,  и  сквозь  них
прорубаться надо, как сквозь джунгли. Тут тебе и  физика,  и  биология,  и
социология... Оно, положим, и везде так, не только в хронофизике. Мыслящие
машины, например, - это ведь  тоже  не  одна  задача,  а  целый  задачник.
Сначала - техника, ну, а в ней без физики ни шагу. Дальше - поскольку  это
связано с устройством  человеческого  организма,  то  и  без  биологии  не
обойтись. А социальные вопросы и сами вылезают на первый план,  никого  не
спросясь: нужны ли человечеству  мыслящие  машины,  не  восстанут  ли  они
против людей, не заменят ли они людей, не обленятся ли люди, если  все  за
них будут делать роботы, - ну, и так далее.
   То же самое и у нас.
   Какие нужны  поля,  конфигурации,  мощности,  камеры  для  того,  чтобы
перемещать человека во времени, - это все  проблемы  из  области  техники,
физики, математики. И все это еще цветочки по сравнению с дальнейшим,  где
имеются ягодки, и даже весьма ядовитые. Хотя и на  цветочках  этих  вполне
можно поскользнуться, а то и шею сломать. Показали нам с Аркадием  парочку
прикидочных расчетов - с ума можно сойти! Аркадий, конечно, виду не подал,
заявил, что, мол, нам  это  вроде  кроссвордов,  для  отдыха,  а  сам  еле
выбрался из этих математических дебрей.
   Ну, а биология - это следующая  степень  трудности.  Нет  ведь  никакой
гарантии, что  человек  вообще  сможет  вынести  перемещение  во  времени.
Опасностей тьма! Тут тебе и переменное магнитное поле, которое и вообще не
сахар,  а  уж  тем  более  когда  оно  такой  жуткой  силы.  Тут  тебе   и
взаимодействие с тахионами, что в просторечии означает облучение; с  этим,
понятно, тоже шутить не приходится. А потом, кто  его  знает,  что  вообще
произойдет, если  в  тебе  все  биологические  процессы  вспять  двинутся?
Молодеть, что ли, начнешь? Вроде бы оно и неплохо, только неизвестно,  как
далеко пойдет это дело и когда прекратится. Если у кого  на  лысине  кудри
завьются  или  недостающие  зубы  снова  во  рту  прорастут,   это   можно
приветствовать. Ну, а если дальше больше, эти зубы опять выпадут, а вместо
них молочные пойдут прорезываться, если на тебя корь нападет или коклюш  и
ты начнешь заново учиться ходить и  говорить,  -  тогда  как?  Никто  ведь
ничего не знает. Японцы пробовали это дело на мышах - так у них мыши мерли
как мухи, а почему, толком неизвестно:  не  то  их  поле  убивало,  не  то
тахионы.
   А уж самые ядовитые "ягодки" - это история,  социология  и  так  далее.
Тут, как подумаешь чуточку, так прямо руки опускаются и по спине муравчики
бегают. Возьмем мой случай - сугубо личный и частный. Иду я  к  Шелесту  и
говорю: "Разрешите в прошлое  смотаться".  И,  допустим,  дают  мне  такое
разрешение.  Но  вот  интересно:  что  именно  мне  разрешают  и  на   что
рассчитывают при этом? Я действительно отправляюсь по сугубо личному делу:
мне нужно спасти друга и выяснить, по какой причине он погиб. И  допустим,
мне удается спасти Аркадия... Да если и не удается, все равно: ведь я там,
на уже несуществующем для нас  отрезке  времени,  хожу,  говорю,  совершаю
какие-то действия, а значит, влияю на ход  событий.  Изменяю  их.  Изменяю
события,  которые  уже  произошли,  совершились  и  породили  целую   цепь
взаимосвязанных последствий. Что  из  этого  следует?  То,  что  я  своими
действиями порождаю иные следствия. Что я создаю иную историю,  иной  мир,
не тот, в котором я жил. Или так -  я  подвожу  этот  мир,  как  поезд,  к
стрелке и пускаю его на другой путь. А в  поезде  этом  и  я  сам,  и  наш
институт, и город, и так далее. И все это движется теперь в другую сторону
и постепенно уходит все дальше от прежнего мира, где я жил...
   Нет, минуточку... А что же тогда будет  с  тем,  то  есть  с  этим  вот
миром?! С этим, где Аркадия послезавтра будут хоронить, где  Линьков  меня
подозревает, а Нина презирает? Я хочу изменить именно эти  обстоятельства,
но ведь я изменю весь мир вообще? Или нет? Тьфу ты, я  ведь  вчера  только
объяснял все это  Линькову,  а  теперь  вдруг  сам  запутался!  Хотя  чему
удивляться! Разговор с Линьковым был чисто теоретический,  отвлеченный,  а
теперь человечество в моем лице впервые столкнулось с  таким  вопросом  на
практике. Потому что если я (другой "я",  но  все  равно)  уже  побывал  в
прошлом, то проблема из теоретической  превратилась  в  практическую:  что
изменил мой вояж в прошлое и в каком, собственно, мире мы живем  -  в  том
или в этом... то есть какой он - измененный или тот, прежний?
   Человечество в моем лице  крякнуло  от  непосильного  интеллектуального
напряжения и махнуло рукой, отчаявшись что-либо понять  на  данном  этапе.
Ведь надо же: Линьков вчера (неужели только вчера?) спросил, не  живем  ли
мы в мире, который кто-то уже основательно изменил. А я  так  спокойненько
ему ответил, что, мол, даже и не сомневаюсь  в  этом  нисколечко.  Но  это
говорилось в основном для того, чтобы произвести впечатление на  Линькова,
и мне было, честно говоря, безразлично, измененный это мир или нет,  -  ну
просто я над этим не думал. А сейчас дело  оборачивается  нешуточно:  ведь
если мир изменен, то это я его  изменил,  Борис  Стружков,  пускай  другой
совсем и мне лично незнакомый, но все же - я... Тьфу ты пропасть! И  я  же
собираюсь снова лезть в прошлое и снова изменять мир...
   Да,  но  что  я  натворил  там,  в  прошлом,  вот  интересно!  В  каком
направлении я переиначил события? И зачем я вообще туда полез?  Позвольте,
а зачем я сейчас  лезу...  то  есть  собираюсь  лезть?  Спасти  Аркадия  и
распутать весь этот узел, так? Постой, постой! А может, я -  другой  я!  -
уже сделал это? Может, затем и лазил в прошлое?  То  есть,  скорее  всего,
затем... наверняка затем!
   Странно это было и неприятно  -  стоять  в  пустой  лаборатории,  такой
пустой и тихой, что в ушах звенит от тишины, и рассуждать  о  том,  что  и
почему я делал, твердо зная, что я-то лично этого не  делал!  Я  оглянулся
сам на себя - на себя лично, который вот тут стоит, - и нашел, что выгляжу
я довольно глупо и что лучше бы не торчать, как пень, посреди лаборатории.
Сделав этот вывод, я кое-как добрел до своего стола и плюхнулся на табурет
возле него. От перемены позиции мне легче не стало, наоборот, мысли как-то
совсем разбежались, но я встряхнулся и решил, что сейчас  буду  рассуждать
строго логически, не поддаваясь эмоциям.
   Ну вот, логически: полез бы я спасать Аркадия в прошлое или в  будущее,
все равно? Безусловно, полез бы. Но полез бы лишь в  том  случае,  если  б
знал, что он погибает или уже погиб, ведь так? Значит,  если  я  из  того,
неизмененного мира (допустим, что этот, в котором нахожусь в данный момент
я, уже изменен) отправлялся в прошлое, чтобы спасти Аркадия, то я  знал  о
смерти Аркадия, она и в том мире была совершившимся фактом! Тогда  что  же
получается? В том мире Аркадий умер; я отправился в прошлое, чтобы  спасти
Аркадия, и... выходит, я его не спас, потому что и в этом, нашем, мире  он
мертв! Так, может, если я опять отправлюсь в прошлое  и  создам  очередной
мир, то Аркадий все равно погибнет и в том мире? Но это же чепуха какая-то
получается.
   Постой, а почему я так уверенно рассуждаю именно о  прошлом?  Может,  в
лаборатории видели меня, пришедшего  в  свое  будущее?  Впрочем,  тогда  я
должен был бы знать об этом... Или не должен? Ох,  шею  сломать  можно  на
этих прогулках во времени!
   Я все отгонял от себя еще одну мысль, а она упорно вертелась рядышком и
ехидно хихикала. Почем знать, может, этот мой  приход  в  прошлое  и  стал
причиной смерти Аркадия! Что, если я - тот я! - вовсе не