учих.
  Парень Ваяка с детства был силен, как оол, и так же туп.
  - Погоду чуешь? - весело осведомлялся он, держа Сийту на весу и примеряясь
к бумиану. - А скажи, в каком глазу у тебя ща молния будет?
  После этих беззлобных шуток Сийту терял способность предсказывать погоду
на полнолуние, а то и на два, чем крайне огорчал сородичей. Впрочем, так
Ваяка шутил со всеми сверстниками, хоть в чем-то превосходившими его.
  Да уж, чего не бывает по молодости!
  Следует признать: назначив Канги Вайаку начальником войска Сияющей
Нгандвани, Могучие не ошиблись. Ливень-в-Лицо чтил их безмерно и спешил
исполнить любое пожелание пришельцев еще до того, как оно было высказано.
Почему и пострадал. Однажды не угадав, он был низвергнут с высот. И пошел
в Яму Позора покорно и бессловесно, как нуул, ведомый на бойню, избавив
тем самым Ситту Тиинку от грустной необходимости рано или поздно угощать
его отваром мшьякки. Нет, Засуха-на-Сердце не таил детских обид.
  Просто ему очень нужно было стать Начальником Границы...
  И вот Подпирающий Высь спешно отзывает войска с северных рубежей. Значит,
Могучие всерьез обеспокоены. Может быть, даже напуганы.
  Кем? Канги Вайакой...
  Невероятно.
  Ситту Тиинка редко ошибается в людях. А уж Ваяку он знает как
облупленного. Ни при каких обстоятельствах тот не посмел бы бежать из ямы,
нарушив волю Подпирающего Высь, перед которым благоговел. И тем более
никогда не решился бы он поднять къяхх войны против Могучих.
  Однако же - восстал. И поднял.
  Говорят, теперь у него в голове живет голос Творца. Чушь! Со дня рождения
ничего не обитало и не могло обитать в голове у Ваяки, а если и забредала
туда изредка какая-никакая мыслишка, то тут же и убегала прочь, убоявшись
сумрака и одиночества...
  Что же случилось?
  Одно из двух: либо молва лжет и на юге орудует некто, не имеющий никакого
отношения к Ваяке, либо слухи верны, но это означает, что Ваяка обезумел
окончательно.
  Как бы то ни было, знак "мйемпе" совершенно однозначен: бывший Начальник
Границы не может быть избранником, и ни самозванцу, ни безумцу не место в
Большой Хижине...
  Костяшка вернулась в кисет.
  Третий знак, влавла: "лодка" и "огонь".
  Нечего и думать...
  Двенадцать весен назад огненные лодки Могучих плавали в небесах над
равниной, белым пламенем истребляя всех, не желавших принять новый закон и
признать себя подданными Подпирающего Высь. Страшны и кровавы были те дни,
положившие конец безмятежной жизни поселков людей нгандва. Ни старики, ни
сказители не помнили ничего подобного. Десятки десятков весен, поколение
за поколением, рождались пахари, и трудились, и умирали, оставляя детям
возделанные поля на берегах многоводных рек, и дети старились и взрослели
внуки, а потом правнуки, и так было всегда.
  Пока не явились Могучие.
  Они были не первыми пришельцами с Выси. Мохнорылые двинньг'г'я, живущие в
лесистых предгорьях, тоже некогда спустились со звезд. Но тропы мохнорылых
не пересекались с тропами пахарей нгандва, и только вездесущие менялы
ттао'кти изредка привозили из предгорий хорошие, полезные, но не всем
доступные изделия - ножи особой твердости, расписную посуду, тонкую ткань.
Даже громкую палку, именуемую пистолью, можно было заказать у них через
пронырливых ттао'кти, но мало кто пожелал обзавестись диковиной: стоила
она пять раз по сто мешков риса, а волшебной пыли порх, заставляющей палку
греметь и плеваться огнем, хватало лишь на пять выстрелов. Отдельно же
мохнорылые порх не продавали.
  Ситту Тиинка поглядел в угол, на лоснящийся, недавно оттертый от смазки
серебристый автомат. Маб-бетлу Атата, Быстрый Гром. Прекрасное оружие.
Куда лучше неуклюжих пистолей и даже дальнобойных Маб-бетлу Ббух, Метких
Громов, которые Могучие называют карабинами. Что ж, нельзя не признать: в
чем, в чем, а в оружии новые пришельцы знают толк. Даже раздают его людям
нгандва - не всем, конечно, а только стражникам и сипаям Подпирающего
Высь. Жаль, часто портится. Приходится каждые одну-две луны возвращать его
Могучим. И получать новое. На одну-две луны...
  Давно, очень давно молодой Сийту, ожидавший рождения первенца, был уведен
в город, где стал генеральным прокурором Сияющей Нгандвани. Он тогда не
знал, что это означает. С тех пор Ситту Тиинка выучил много новых слов. И
понял многое, о чем раньше и помыслить не мог. Например, что оружие,
раздаваемое Могучими, не может не портиться. И что легких Рубок,
посылающих бесшумные молнии без всяких трони и пыли порх, сипаям
Подпирающего Высь не получить никогда, сколько бы ни молчал Муй Тотьяга
Первый на советах великих вождей Выси.
  Все дело в том, что Могучие - тоже люди.
  Очень сильные и умные, владеющие удивительными, или, как говорят
невежественные пахари, волшебными вещами - но не боги.
  Они не бессмертны. Они боятся боли и могут совершать ошибки. А люди
нгандва для них такие же дикари, как кровожадные горцы дгаа, не имеющие ни
короля, ни конституции, ни пищи хальфах, только гораздо более
многочисленные, покорные и работящие. Могучие многое могут и умеют, но их
мало. Без людей нгандва им никогда не проложить тропу Железному Буйволу
через предгорья к белоснежным плато. Вот все, что им нужно на Тверди, и
нет такого преступления, на которое они не пошли бы ради достижения этой
цели, хотя бы и под страхом виселицы. А удалые сипаи. Подпирающий Высь
Мухуй, да и сама Сияющая Нгандвани - лишь средства...
  Начальник Границы сжал кулак, и острые края костяшки "влавла" больно
врезались в пальцы.
  Что ж, он не в обиде. И готов служить пришельцам так, как никто еще не
служил. Потому что он, дикарь Ситту Тиинка, знает то, чего не знают и не
могут знать они. Могучие, явившиеся со звезд.
  Их пришествие в равнины было Каабира Тванту, Знаком Судьбы.
  Его судьбы!
  И, словно в ответ на эту мысль, заговорил Живой Камень, тонко кольнув
хозяина под ключицу.
  Впервые это случилось в День пришествия, за несколько часов до того, как
огненные лодки Могучих, вынырнув из туч, поплыли над равниной. Парень
Сийту проснулся на рассвете и, еще не пробудившись окончательно, уже знал:
отцовский оберег, невзрачный, тусклый речной окатыш с дырочкой, ожил. Он
налился нежным теплом, сделался почти прозрачным, а в матовой глубине
засверкали, перемигиваясь, крохотные золотистые искры.
  Сумеречную тишину муулеле, дома холостяков, нарушали только сонные всхлипы
и посапывания сверстников, но Сийту отчетливо услышал усталый, чуть
хрипловатый голос отца, три весны тому ушедшего по Темной Тропе: "Он спит,
сынок. Когда-нибудь он проснется. Обязательно проснется. И если ты
дождешься, это станет Знаком твоей судьбы. Если же нет - будет ждать твой
сын. Как ждали ты, и я, и мой отец, и отец моего отца".
  За двенадцать весен Сийту и Живой Камень научились понимать друг друга, и,
хотя Знак Судьбы предпочитал дремать, в особо важные для Ситту Тиинки дни
он неизменно напоминал о себе, предлагая побеседовать, обещая очистить
мысли и укрепить дух.
  И сейчас, всматриваясь в медленный круговорот разноцветных искорок, изицве
всем телом ощущал волны покоя, одна за другой наплывающие из матовой
глубины, подхватывающие и уносящие в даль памяти.
  Вот: маленький мальчик идет по степи. Душистые травы высоки, и никак
нельзя выпустить крепкую отцовскую руку, иначе можно потеряться и не
найтись. Но отец рядом. Он рассказывает удивительную сказку, которую
запрещено пересказывать и старшему братцу, и сестренкам. О Великой Синей
Воде, о Таинственных Островах, уничтоженных злым огненным ливнем, о
заросших лесами Забытых Городах, где когда-то жили боги.
  И хотя малышу Сийту многое непонятно, он слушает разинув рот и просит еще
и еще повторить длинную, но ненадоедающую сказку, тем более увлекательную,
что ее никогда не услышат ни глупые сестренки, ни даже большой и разумный
шестилетний старший братец...
  Плывут волны покоя, нежат, баюкают.
  Вот: голенастый подросток идет по степи. Душистые травы высоки, по самую
грудь, а рядом отец. Он рассказывает - в который уже раз - длинную,
нудную, до оскомины опостылевшую сказку, раздражающую большого и разумного
Сийту бессмысленностью каждого слова. Разве бывает синяя вода? Достаточно
поглядеть на Кшаа, чтобы убедиться: вода зеленая. Что такое острова и
почему они таинственные? Почему отец называет поселки странным словом
"города", и если они забытые, откуда он-то о них знает?
  Множество вопросов. И один дурацкий ответ: "Подрастешь - сам все поймешь".
А о вещах по-настоящему важных отец не любит говорить вовсе. Стоит
спросить, как заработан шрам на груди или как отец в юности хаживал с
ватагой ттао'кти, родитель, махнув рукой, скажет: "Что вспоминать?
Пустяки!"
Сийту не хочет обижать отца. Он делает вид, что внимательно слушает, но
думает о другом: о несправедливости Творца Тха-Онгуа, позволяющего его
старшему - подумаешь, год разницы! - братцу именно сейчас, когда, Сийту
так страдает, бултыхаться у запруды вместе с дружком Ваякой из Кшантунгу,
таким же оболтусом, как сам братец...
  Течет река времени, кружатся, затягивают водовороты лет.
  Вот: двое в степи. Горячий ветер. Горячее дыхание трав. Горячие руки отца.
"Смотри мне в глаза, сынок!" Отцовские пальцы охватывают ладони сына, на
одно невероятно длинное мгновение врастая в них. И привычный мир исчезает,
а в сознание юного Сийту врываются звуки, краски, ощущения, для которых
нет названия в простом и понятном языке нгвандванья - как злой огненный
ливень, опаливший Древние Острова, лежащие за Великой Синей Водой, и
уничтоживший Счастливые Города, где жили люди, подобные богам, а может
быть - сами боги, называвшие себя людьми.
  Парень Сийту чувствует в себе сто, а то и гораздо больше ста поколений
предков. У него множество имен, он сейчас и отец, и дед, и прадед, тщетно
ждавшие Знака Судьбы и передававшие свое ожидание по наследству первому
сыну, не заставшему в живых отцовского отца. И глубже, глубже в омут
прошлого! Он - давний свой пращур, он пытается сохранить последние крохи
исчезающих древних знаний, но с ужасом видит, что дичающим
сородичам-пахарям они уже не нужны. А на самом дне памяти предков он,
Сийту, уводит немногих уцелевших из-под огненных потоков, уводит их по
дрожащему, пляшущему, сотрясаемому подземными бурями перешейку в края,
куда - он чувствует! - нет пути гневу Неведомых...
  Они шли много дней, шли без пищи и почти без воды не пытаясь спасать
обессилевших, провалившихся в змеистые трещины, смытых ревущими валами.
Они шли, и каменный мост рассыпался за ними, навсегда отсекая беглецов от
покинутой родины. А потом ветер угас, с небес перестал сыпаться горький
пепел, и позади лежала только спокойная синева. В обожженные лица пахнуло
жизнью. И тогда беглецы разделились: тех, кто не боялся трудностей, увел к
далеким белым горам храбрый Г'ге Нхузи, Красный Ветер. А он, Сийту,
остался со слабыми на теплых равнинах. Он заботился о них еще много весен,
до самого ухода на Темную Тропу.
  И звали его в те дни Тха-Онгуа.
  Творец.
  ...Все кончилось так же внезапно, как началось. Был душный запах трав, был
горячий ветер и жаркое солнце. И молодой Сийту не сразу понял, что отец
уже не держал сына за руки, а тяжело опирался на его плечо. "Отведи меня
домой, сынок", - тихо сказал он.
  Спустя три дня мать, распустив волосы, пела похоронную песню...
  Мельтешение искорок понемногу угасало. Живой Камень влил свои силы в
сердце человека, знающего свою судьбу, и, утомленный, вновь погружался в
дрему.
  Ситту Тиинка, Засуха-на-Сердце, Правая Рука Подпирающего Высь, Начальник
Границы Сияющей Нган-Двани, одним неторопливым плавным движением сел,
поджав под себя ноги. Тело было звонким и упругим, а голова - ясной, как
горный ручей.
  Будет только то, что будет, и не быть ничему, чему не должно быть.
  Он найдет Города предков. И, если будет нужно, померяется силами с
Неведомыми. Это его судьба. Если же Камень шутит, обманывает, лжет - тогда
ничто не имеет смысла. И нет нужды передавать в наследство сыну свое
разочарование. Вот почему уже двенадцать весен, ложась с женщинами, он
входит в них только через дкеле. Его первое и пока единственное дитя -
дочь, а сын родится в Счастливом Городе. Или не родится вовсе.
  Где Великая Синяя Вода, непонятно. Но ясно, что не на востоке, куда текут
Уурра и Кшаа; их сладкие воды, как известно, зелены. Значит, нужно
посылать разведчиков. Не только за северные горы, где он всевластен, но и
в жаркие пустыни, лежащие за южной степью, и на закат, заросший дремучими
лесами. А потом понадобится очень много людей, оолов, повозок с припасами
и инструментами, чтобы одолеть любую дорогу и выстроить на берегу Синей
Воды лодки и плоты. Хватит ли на это власти Начальника Границы? Нет. А
власти Подпирающего Высь? Хватит с лихвой.
  Поэтому он придет в столицу лишь тогда, когда Могучие все поймут
правильно. Пусть посылают сколько угодно гонцов: места здесь дикие, болота
топкие, а немирные дгаа крайне кровожадны. Кто посмеет обвинить в злостном
непослушании изицве, до которого так и не доберутся вестники?
  Но никаких ссор с Могучими. Ни сейчас, ни после.
  Ситту Тиинка - не безумец Ваяка. Да, огненных лодок давно не было в Выси,
но кто сказал, что они не прилетят никогда? А он не хочет снова увидеть
белое пламя, сжигающее равнины. К тому же Могучим интересна только тропа
для Железного Буйвола. Хорошо! Начальник Границы уже обуздал буйных
горцев, а очень скоро расчистит весь путь к перевалам. И конечно, он
защитит Могучих от М'буулы М'Матади, кем бы ни был этот безумец,
взбаламутивший юг. Правда, он может не успеть спасти инкоси Муй Тотьягу -
уж больно тот неповоротлив и глуп, а у верного изицве слишком много дел в
горах; все знают: ни вождь, ни нгуаби немирных дгаа еще не изловлены. Да и
вести из столицы, скорее всего, будут запаздывать. Места-то здесь дикие,
болота топкие...
  Ситту Тиинка скорбно поцокал языком. Он страшно отомстит за возлюбленного
короля! Он принесет великие жертвы и со всеми почестями предаст огню
нежное тело невинно убиенного владыки и останки двух-трех возможных
соискателей резного табурета, которым, конечно, тоже не уцелеть в годину
нашествия фанатиков с юга. А за новым Подпирающим Высь Могучие будут как
за каменной стеной. Работников и припасов они получат сколько угодно, даже
больше, чем получают сейчас. Пусть себе тянут буйволиную тропу к плато,
посмеиваясь над наивным любопытством исполнительного, но увлеченного
путешествиями дикаря...
  Опасно, правда, оставлять в тылу не до конца усмиренный край. Но великий
изицве предусмотрел все. Власть уроженца равнин невыносима для гордых
горцев? Прекрасно! Гордые горцы получат в правители того, кто имеет все
права править ими - Дгобози, племянника самого Дъямбъ'я г'ге Нхузи,
прямого потомка Красного Ветра. Дгобози можно верить: он оказал воинам
Сияющей Нгандвани немалую услугу, проведя их к Дгахойемаро сквозь Черные
Трясины. Правда, теперь никто из сородичей не называет его по имени, при
встрече едва ли не в лицо обзывая Проклятым за предательство, совершенное
из-за женщины, а сам он отчего-то смотрит тьяггрой на Ситту Тиинку, словно
его кто-то силой тащил в ставку изицве... но - пусть! Очень скоро им всем
будет не до вражды с Сияющей Нгандвани.
  Что станут делать горцы, проводив равнинных гостей?
  Надо полагать, попробуют съесть беднягу Дгобози без соли. Во всяком
случае, сам Ситту Тиинка поступил бы именно так, ибо нет ничего гаже, чем
подчиняться предателю, как бы высок родом он ни был.
  Что останется делать Проклятому?
  Усугублять и дальше нарушение всех и всяческих табу, которых у дгаа
великое множество. Собрать вокруг себя побольше отвязанных сорванцов,
тяготящихся древними запретами, и освободить их от химеры, именуемой
совестью, а сородичам объяснить - и обязательно показать на примерах, -
что если кто-то и способен хоть в какой-то мере обуздать шалунишек, так
это он, Дгобози. И вообще, кто они такие, чтобы судить поступки человека,
происходящего от Красного Ветра?
  Впрочем, все это дела уважаемых союзников, в которые Начальнику Границы
нет никакого резона вмешиваться. Во всяком случае, до тех пор, пока мудрые
мвамби, старейшины людей дгаа, не прибегут к нему, Ситту Тиинке Первому,
Подпирающему Высь инкоси Сияющей Нгандвани, со слезной просьбой назначить
наместника-нгандва, способного унять изверга.
  Когда это случится, а это случится неизбежно, Ситту Тиинка вряд ли найдет
основания для отказа. Предателей, нарушающих древние запреты, следует
использовать. А потом - карать.
  Беспощадно.
  Во избежание...
  - Великий! - донеслось из-за полога. Изицве открыл глаза.
  - Войди и говори, - велел он.
  Страж хижины, скрутившись, подобно улитке, раздвинул хребтом полог, вполз
на четвереньках и, не поднимая головы, доложил:
  - Мохнорылые двинньг'г'я перешли рубеж. Без оружия. С повозкой.
  - Много? - быстро спросил Начальник Границы.
  - Семеро.
  - Юнцы, старики?
  - Седобородые.
  - Далеко?
  - Будут в Дгахойемаро к рождению сумерек.
  - Иди, скажи Хранителю Обрядов: пусть задержит начало пиршества до
прибытия двинньг'г'я. И пускай сюда придет Кпеплу.
  Клюнув носом циновку в знак понимания и повиновения, стражник раком
упятился прочь. За пологом зашумели, засуетились.
  Второй раз за сегодня Ситту Тиинка улыбнулся. Воистину, великий,
удивительный день! Не зря просыпался Камень. Не зря волны времени будили
память предков...
  До самого последнего мгновения Начальник Границы запрещал себе думать о
том, как быть, если мохнорылые не придут на пир. Но они приняли
приглашение. Они идут. И это еще один знак Судьбы.
  Очень хитрый приказ отдали Могучие устами Подпирающего Высь: опираясь
исключительно на авторитет Сияющей Нгандвани, в чью юрисдикцию входят
заселенные людьми двинньг'г'я места, мягко убедить их переселиться,
оказав, разумеется, всевозможную помощь и ни в коем случае не чиня
никакого насилия, не говоря уж о кровопролитии.
  Скользкое поручение. Можно биться об заклад, что составлено оно именно
таким образом не без участия Опоры Седалища, именуемого Могучими
премьер-министром, давнишнего недруга и зложелателя Ситту Тиинки. Этот
властолюбивый мерзавец спит и видит великого изицве разжалованным,
ввергнутым в позорную яму, а то и казненным.
  Он неплохо рассчитал. Нельзя, не порезавшись, пройти по лезвию ттая.
Нельзя в точности исполнить повеление, состоящее из двух исключающих друг
друга приказов...
  Железному Буйволу, согласно проекту, необходимы именно лощины, обжитые
людьми двинньг'г'я. Но мохнорылые не желают уходить добровольно. Больше
того, они вообще не признают над собой суверенитета Сияющей Нгандвани, а
любые переговоры на эту тему завершают залпами своих рушниц, одним
выстрелом сметающих вековые бумианы.
  Конечно, храбрецы-импи способны укротить упрямцев. Но тогда войско
уменьшится на треть, а то и наполовину - воюют бородачи умело. А кроме
того, Засуха-на-Сердце вовсе не жаждет уйти по Темной Тропе, оглядываясь
на собственную голову, венчающую длинный кол в центре Дворцовой площади.
Ведь двинньг'г'я - какие ни есть, а тоже пришельцы с Выси и за любой вред,
причиненный им, Могучие взыщут стократ. Канги Вайака потому и рухнул в
яму, что допустил гибель нескольких Пришедших-со-Звезд. Хотя на нем и не
было прямой вины. Глупец всего лишь недосмотрел...
  И все-таки Опора Седалища просчитался. Ситту Тиинка - не Канги Вайака. Он
сумеет пройти и по лезвию ттая, ибо все в воле Тха-Онгуа.
  - Великий?
  - Войди, Кпеплу, - дозволил Начальник Границы.
  И Кпеплу возник. Он умел это: не войти, не явиться - именно возникнуть. Он
вообще много чего умел, высокий сумрачный воин с лицом, покрытым
лоснящимися лиловыми пятнами - следами поцелуев лишайи. Свирепая, не
знающая пощады хворь зацеловала его не до смерти, и с тех пор никто уже не
называл Хранителя Тайных Троп настоящим именем..
  Только Кпеплу.
  Удачник.
  - Готовы ли дары мохнорылым? - спросил изицве.
  - Готовы, великий, - склонил голову Пощаженный Лишайей.
  - Проверены?
  - Давно,