Он представил себе, какой вой поднимет вся эта свора, когда ее соизволят
ввести в курс, и содрогнулся. Ведь разорвут же. На клочки. Вместе с
семьей. Даже несчастную Оленьку не пощадят. Тот же Виселец одним из первых
вылезет обличать. Хотя, конечно, многое зависит и от преемника. Хорошо,
если это будет Алеша. Он все-таки мальчик культурный, вежливый,
незлорадный, он заткнет пасти оголтелому стереоворонью, он постарается,
чтобы условия предварительного заключения были цивилизованными.
  А если - Ворохаев?
  Господин Буделян отчетливо представил себе изящную узенькую клетку,
подвешенную на указующем персте тридцатиметрового изваяния, царящего над
Соборной площадью...
  С Анатолия станется.
  Он же дикарь. Да еще и куркуль.
  Руслан Борисович скривился. Ему, хлебосолу и ухарю, были неприятны
разговоры планетарного завхоза о том, где бы подзаработать кредчат. Чистое
жлобство. Что пользы работающему от того, над чем он трудится? Зачем то
есть работать, если хорошему человеку и так никогда не откажут? Ежели,
конечно, просит для дела. А не на все эти дурные канализации, дороги,
детсадики, зарплаты вовремя. Может, еще и долги по планетарному займу
прикажете вернуть вкладчикам?..
  Нет, не умел Анатолий мыслить стратегически.
  Хоть и башковитый, а никак не мог уразуметь, что всему свое время и время
всякой вещи под солнцем. И взрыв ценного объекта при определенных
обстоятельствах может быть намного полезнее, нежели строительство оного.
Полезнее и перспективнее. Так что не против абстрактной цепи случайностей
пер буром уважаемый господин Ворохаев, а против объективной, политически
осознанной необходимости, данной нам в финансово-реальных ощущениях...
  За что и пострадал.
  Да разве он один?
  Ему как раз еще повезло.
  Тех, кому не повезло, Руслан Борисович вспоминать не любил. И вовсе не
потому, что чувствовал себя хоть сколько-то причастным к их проблемам. С
чего бы? Он ни в кого не стрелял, ни на кого не накидывал удавку. Больше
того, он наотрез отказался знать, куда делись похищенные. Его руки были
чисты. Совесть - тоже. Разве что муторно и неловко делалось при нечастых
встречах с высохшей, затянутой в траур госпожой Деревенко. Покойного
Бориса он знал, и знал близко: на заре жизни оба служили срочную в Энском
полку легкой кавалерии. И, откровенно говоря, никогда не сомневался, что
при своем бурном темпераменте редактор "Вечерки" наживет неприятности.
  Нет. Нельзя совать руку в жернова. Это вредно для здоровья.
  В отличие от многих других, господин Буделян никогда не нарушал эту
заповедь. Отчего и выходил из самых разных, порой очень и очень непростых
передряг в белоснежном костюме без единого пятнышка.
  Без единого доказанного пятнышка.
  Руслан Борисович с отвращением осмотрел себя.
  Для чего вообще он, такой опытный и осторожный, полез в эту сомнительную
авантюру? Для себя? Чушь собачья. Пайку на старость он себе обеспечил, и
немалую. Кредов достаточно. Недвижимость тоже имеется, и на Земле, и во
Внешних Мирах. Дети, слава богу, давно уже самостоятельны, даже бедная
Оленька. Есть связи. Есть интересные замыслы. Все есть.
  Все!!!
  Но Лох-Ллевенский Дед помрет не сегодня, так завтра. И тогда, сразу после
торжественных похорон, начнется большой, очень большой кавардак, к
которому все заинтересованные стороны уже совершенно готовы. Федерации так
или иначе не уцелеть, ее растащат. Парни из Внешних Миров готовы на все
ради, как они любят говорить, возрождения регионов. Они, конечно, до дрожи
боятся Деда, но вообще-то им давно осточертело делиться с Центром. А
Космический Транспортный, их основной спонсор, удовлетворится возвратом
вложенных средств, процентами по кредиту и приятной ролью единственной на
всю Галактику монополии, обеспечивающей (или не обеспечивающей) контакты
между Мирами.
  Это очень серьезная сила, и глупо совать ей палки в колеса.
  Сомнет.
  Господин Буделян приподнял руку и крутанул глобус Галактики, давно и
гармонично украшающий его рабочее место. Темный шар, испещренный
светящимися точками, медленно стронулся и побрел вокруг своей оси...
  Да-а... жернова закрутились.
  Их уже ничто не остановит.
  Даже Лох-Ллевен.
  Сам Дед, по слухам, сутками не вылезает из комы, сотрудники его давно
отучились проявлять инициативу, а которые поумнее, те плавно вошли в долю
и рубят "капусту", аж за ушами свистит, каждый на своей месте.
  Лох-Ллевен не дернется.
  Правда, есть еще и Компания. Но она обросла жирком, потеряла темп, и ей
уже не затормозить разгон машины.
  Значит, с машиной следует договариваться. Пока не поздно.
  Это возможно? Да. Потому что машина - умная.
  В чем ее интерес? В том, чтобы после кончины Деда Земля как можно дольше
не могла помешать развитию событий во Внешних Мирах.
  Выполнимо ли это? Безусловно. При условии быстрой и жесткой
деструктуризации космофлота. Если будет гарантирована невозможность
осуществления массированных перевозок живой силы и техники, машина тоже
пойдет на соблюдение некоторого политеса. К примеру, на учреждение
Галактической Конфедерации.
  Что ж. Лучше расплывчатая Конфедерация, чем полный крах.
  Пусть Земля утратит свой нынешний статус, из реального Центра превратится
в символ формального единства, зато человечество избежит противостояния,
чреватого колоссальными потерями, а то и, не приведи Господь, Четвертого
Кризиса...
  Ради этого можно было пойти на сделку даже с дьяволом. Диверсии на
станциях и саботаж на верфях - мелочь по сравнению с мировой революцией.
Да и кто их видел, этих диверсантов и саботажников? Лично он не видел ни
одного. Его совесть чиста. Руки - тоже. Потому что он работал не для себя,
не на партнеров, а во благо человечества.
  Конечно, всякий труд должен быть оплачен. И грех жаловаться: партнеры не
скупились. А что до президентства Конфедерации - так какая корысть в этом
кукольном театре? Даром не надо! Хотя, положа руку на сердце, никто не мог
бы послужить человечеству на столь ответственной должности лучше, чем он,
мужчина видный, представительный и покладистый...
  Невесть откуда залетевшая в кабинет зеленая мясная муха, злобно гудя,
спикировала в самый центр жирного пятна, растекшегося по левому рукаву.
Руслан Борисович покосился на нахалку и скорбно вздохнул.
  Эх, как же комфортно, взаимовыгодно и на двести процентов безопасно было
сотрудничать эксклюзивно с Компанией...
  Стоп!
  Компания.
  Захочет ли совет директоров терять проверенного партнера, с которым так
удобно работать? И лично Имаму тоже ни к чему неведомая зверушка на посту
планетарного головы. А у Шамиля железный контакт с Лох-Ллевеном.
  Только скорее!
  Одна за другой на пульте прямой связи вспыхивали и гасли огоньки вызовов.
  Длинные гудки. Длинные гудки. Длинные гудки.
  Да где они все, бездельники, вымерли, что ли?
  Длинный гудок.
  Щелчок.
  Наконец-то.
  Лорд.
  Не идеально, но лучше, чем ничего.
  - Доброе утро, Вилли.
  - Здравствуй, Эр-Бэ, здравствуй, дорогой, - радушно откликнулся компофон.
  - Вилли, у меня проблемы. Нужно увидеться.
  - О чем речь, дружище? С недельки и заезжай. Руслана Борисовича
передернуло. Какая неделька?
  - Надо сегодня.
  - Сего-одня?
  - Прямо сейчас. Компофон поскучнел.
  - Знаешь что, Эр-Бэ? Подлетай после обеда. Мы тут на рыбалку собрались,
коллективом. С ночевкой. Заодно и обсудим твои проблемы.
  - Ты не по...
  Длинный гудок. Длинный гудок. Дли-и-инный... Сдали.
  Руслан Борисович вдруг отчетливо увидел эту картину: члены совета
директоров, начиная от самого Имама и кончая придурком Прокопом, сидят
перед разрывающимися компофонами. Все знают, кто звонит. Все молчат.
Только Лорд не может отказать себе в удовольствии подразнить обреченного.
Он всегда относился к планетарному голове с предубеждением...
  Это конец.
  Э-то-ко-нец.
  Нет, только не паниковать. Жизнь не кончилась. Есть еще один вариант.
Господа Смирновы не раз проявляли заинтересованность в укреплении
дружеских отношений. Даже откровенно намекали. Он, конечно, особо их не
поощрял... дур-рак.
  Спокойно.
  В земной политике "ССХ, Лтд" послабее Компании. Информацию получает позже.
Значит, наверняка еще не в курсе. А космокатера ее туркомпаний самые
скоростные в Федерации...
  Звонить немедленно! Мол, врачами предписано рвануть куда-нибудь в глушь,
поближе к природе, скажем, на Бомборджу. Нынче же. И попросить
по-дружески. Им радость, и ему хоть какая-то отсрочка...
  Жаль, прямой связи нет. Не беда. Вот она, визитка с тремя шпагами.
Третьего дня на банкете Юрий Валерьевич лично вручил, с пятой попытки. И в
глаза еще, помнится, ласково так заглядывал.
  Длинный гудок.
  И тотчас - приветливое, сопрано:
  - Алле-у?
  - Девонька, соедините с Юрием Валерьевичем...
  - Прошу прощения, как вас представить?
  - Планетарный голова на проводе, - с достоинством произнес Руслан
Борисович. - По личному делу.
  - Минуточку. Переключаю.
  Несколько бесконечных секунд компофон исполнял "Болеро" Равеля.
  Затем щелкнуло.
  И в уши грянул медовый баритон, поддержанный a capella речитативом
великолепно поставленных, плавно сливающихся воедино теноров.
  Странная, тягучая и монотонная мелодия. Песня явно иностранная, хотя язык
вроде бы славянский и кое-что понять можно. Во всяком случае, то и дело
совершенно разборчиво поминаются какие-то Стенька Разин, Емелька Пугачев,
Ивашка Мазепа, после чего, ни хера себе, звучат и его, планетарного
головы, имя и фамилия...
  Что за белиберда?
  Не менее полуминуты понадобилось ошеломленному Руслану Борисовичу, чтобы
понять: господа Смирнов, Смирнофф и Худис отвечают ему заранее записанной
на автоответчик анафемой.
  Теперь, когда все точки над i были расставлены, стало ясно: кроме личной
охраны, надеяться не на кого.
  Разве что на Любочку. Когда поступает приказ не допускать к телу никого
без исключений, она умеет превращать приемную в самый настоящий укрепрайон.
  Проверено.
  "А что? - подумал голова, маясь в смертной истоме. - А вдруг?"
  - Любаша!
  Длинный гудок.
  Хотя такого не могло быть ни при каких обстоятельствах, бесстрастный экран
внутреннего визора подтвердил: приемная пуста.
  Впрочем, уже нет.
  Подпрыгивая на ходу и размахивая сумочкой, в помещение ворвалось сущее
дитя. Скинуло курточку, повертелось перед зеркалом, припудривая
востренький носик, уселось за секретарский стол и элегантно выпрямило
спинку, всем видом своим выражая готовность плодотворно трудиться.
  Руслан Борисович прослезился.
  Торопливо распахнув сейф, встроенный в тумбу монументального рабочего
места, он достал оттуда самую большую и вкусную шоколадку, шумно дыша,
выпростался из кресла и почти побежал к двери - обнять, расцеловать,
приласкать по-отечески это юное, наивное, замечательное создание,
единственное живое существо, не предавшее законно избранного планетарного
голову в роковую минуту.
  Он не успел.
  Бесшумно включился экран внешнего визора.
  По балюстраде второго этажа, равнодушно, как мебель, отодвигая в сторонку
засуетившихся посетителей и перепуганных клерков, скользящим волчьим шагом
шли к кабинету господина Буделяна плечистые парни в нелепых белых
накидках, меченных кроваво-алым крестом, и кольчатых, отделанных медью
рубахах.
  А чуть отставая от них, опираясь на трость, ковылял, изредка кивая и еще
реже пожимая протянутые руки, приземистый полноватый крепыш. Обширная
лысина над громадным лбом торжествующе сияла, отбрасывая солнечные блики,
вислые моржовые усы чуть топорщились, и за толстенными линзами очков
светились добрые-добрые, совершенно безжалостные глаза...
  Руслан Борисович содрогнулся.
  Все-таки Ворохаев.
  Подтянуть пятнадцатипудовый рабочий агрегат к двери и забаррикадироваться
оказалось делом одной минуты. Если не меньше. Этим можно было гордиться.
Но планетарному голове было не до пустяков. Сделавшись маленьким и
совершенно неброским, он забился под фикус и срывающимся шепотком бормотал
невнятную, но предельно искреннюю молитву, уговаривая Господа сжалиться и
совершить чудо.
  Черт побери, ну случается ведь!
  Бывают же в жизни старики Хоттабычи и волшебные лампы...
  В кабинете, тихо ухнув, погасли экраны. А спустя долю секунды из приемной,
прогрызая дубовые, тщательно обитые войлоком доски, донеслись истошный
визг, лязг, звон, стук и заполошные вскрики на каком-то абсолютно
неведомом, грубо взрыкивающем языке...
  Сущее дитя приняло бой.

  ПО ВОЛЕ ТХА-ОНГУА
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
которая называется так же, как и глава вторая, поскольку, в сущности,
является ее продолжением и повествует о событиях, случившихся на планете
Валькирия с июля по октябрь 2383 года по Общегалактическому стандарту.

  Район Форт-Уатта. Великое Мамалыгино. 17 июня 2383 года.

  - Да вот еще: встречаются однажды ерваанец, ерваа-Гллец и ерваамец...
  - Хватит, Остин.
  - Нет, босс, вы послушайте, обхохочетесь. Встречаются, значит, они, а жены
у всех в командировке. Ну и, конечно...
  - Остин, вы можете помолчать?
  - Но я...
  - Я прошу вас!
  Остин Мерридью фыркнул, подтянул потуже ремешок широкополой коимбры и,
кинув в рот ломтик пересушенного до черноты анго, с удовольствием
захрустел. Клевая штука - черный анго. Прочищает мысли, поднимает
настроение, а старики говорят: кто черняшку харчит, того семью семь хворей
боятся. Кто понежнее, конечно, жует розовый или коричневый...
  - Хай, босс! Анго хотите? У меня тут розовый есть. Босс, хотите анго?
  Ишь молчун. Ну и хрен с ним. Парень вообще-то хороший, с мозгами.
Уважительный. Законы знает. Как он Хью-Ломастера отделал - любо-дорого
было смотреть. И поделом. Нечего работяг обижать. Слова ему не скажи:
запомнит, подставит, три штрафа выпишет - и хана контракту, гуляй, парень,
бомжуй, не поминай лихом. Кому пожалуешься? В Уатте Ломастер тебе и царь,
и бог, и воинский начальник, шериф с мировым у него, считай, на второй
зарплате, кабы не на первой, а Коза вроде и не дальний свет, да и там
правды нет; кто станет слушать внестатусника? Спасибо, если пинками не
погонят...
  - Остин!
  - Да, босс?
  - Пожалуй, угощусь, если розовый...
  - Правильно, босс, полезная штука. Держите! Между прочим, от него еще и
торчалка встает, как рога у оола. Вот, помню, пошли мы раз...
  - Остин!..
  Ну и ладно. Ему же хуже. С байкой дорога короче. А с другой стороны, хрен
те байки, были бы бабки. За такие креды Ости-Везунчик может и помолчать.
Аж до самого Уатта. Там и отведем душеньку. Сухач сухачом, а в "Баядерке",
если хорошо поискать, не только "Новоцейлонский" сыщется. Для своих,
конечно. Которые с подходом. Чужаку не обломится.
  Мерридью молодцевато расправил грудную клетку.
  Ух-х-х, и погудим!
  Но не теперь. Всему свое время. Пятерку или там червонец грех с корешами
не прогудеть, а полтора ствола - это ж, как Ломастер говорит, целая сумма
кредов. Пришел бы рейсовик - не глядя рванул бы в Козу за билетом, хоть
тушкой, хоть чучелом...
  - Эй, босс! Привалило раз бесстатуснику наследство от бабушки. Он,
понятное дело, в кассу. А у него попугай. Большой такой, красивый...
  - Остин, вы мешаете мне работать.
  Ни хрена себе, работает он! Жопой об седло, что ли? Вот Мерридью - да,
работает. Потому как проводник. И толмач к тому же. А господин Руби, как
из Уатта выехали, считай, херней мается. В Уатте резво поолил, что да, то
да, ничего не скажешь. Чтоб из Ломастера хоть секцийку выгрызть, это ж
мвиньей лютой надо быть, не меньше. Но выгрыз же! И ему, Ости, и Хоме, и
Корейцу Гиви положенное вернули. Эхма! - самое время, как мечтали, на
Пустоши махнуть. И на припасы хватит, и на оолов, и на упряжку. Пески,
конечно, они и есть пески, то ли вернешься, то ли нет. Зато если тот
доходяга про Мертвое урочище не сбрехал, то уж точно жилу некому было
застолбить. Лежит, милая, на солнышке блестит, их дожидается. Всего-то
делов: добраться да выбраться. А тогда хоть век рейсовики не летай - можно
и скутер истребовать. На Татуанге небось сухачом и не пахнет.
  Правда, без шапиры (Юрист (жарг.).) не обойтись. Только нужен не
какой-нибудь мэтр Падла, а нормальный, грамотный и чтоб свой в доску...
  - Босс, а, босс! Вам бабки нужны?
  Опять молчит. Ну и ладно, была бы жила, а юрист приложится.
  Мерридью сунул в рот новый ломоть черного анго. Крепкие желтоватые
клыки-жернова задвигались, с хрустом смалывая круглую косточку, легко
режущую стекло. Полуприкрыв глаза, бичейро прикидывал, сколько и чего
следует прихватить в пески, потому что кто-кто, а он, Остин...
  - Остин!
  - Да, босс?
  - Что это?
  Ноющий, унылый звук тоненько вибрировал в воздухе.
  Мерридью прислушивался с полминуты, сперва скучающе, затем все более
настороженно, даже перестав жевать.
  - Нехорошо это, босс, - наконец ответил он. - Надо бы нам поторопиться...
  И, сплюнув густую черную жвачку, пришпорил рыжего в яблоках оола, донельзя
удивленный тем, как быстро скороталась дорога, хотя на сей раз спутник был
не из говорливых.
  Вот и тропинка, огибающая утес. Вот поворот на лощину.
  - Мтлутху! Приехали.
  - Aпy таари изицве Ситту Тиинка б'Дгахойемаро.
  - Босс, покажите ему пропуск, - быстро сказал Мерридью, осаживая оола.
  Внимательно рассмотрев желтый камешек, исчерченный мелкими крестообразными
насечками, широколицый сипай-нгандва с шевроном онбаши-десятника, не
оборачиваясь, бросил несколько отрывистых, мелодичных фраз. Кусты
зашуршали, задвигались.
  - Хлатутху!
  - Беле-беле. Поехали, босс.
  С невысокого взгорка градец Великое Мамалыгино с угодьями был виден как на
ладони, от несжатого поля, тянущегося к самой стене леса, до останков
сгоревшей мельницы вверх по течению ручья. И Крис, вовсе не будучи
инженером, понял, почему уаттский путеец, горячась и брызжа слюной,
настаивал на скорейшей расчистке именно этой лощины.
  А из-за тына, окруженного сипаями, неслось то самое монотонное пение, но
уже не по-комариному тонкое, а отчетливое, въедающееся в душу.
  - Они еще живы, босс, - тихо сказал Мерридью, - но уже считают себя
мертвыми. Я знаю, я однажды сидел с умирающим унсом.
  Да, это была, несомненно, похоронная песня, песня прощания с жизнью.
Словно не люди, а неприкаянные души стенали за тыном, и внезапно
похолодавший ветерок разносил их стоны по Тверди. У осажденных было что-то
вроде флейты, и ее заунывное посвистыванье вторило скорбному напеву.
  - Перевести, босс?
  - Не нужно. Я понимаю.
  Трудно было не понять. Унсы прощались с Твердью.
  - Как скажете, босс, - согласился Мерридью и вполголоса, словно самому
себе, забормотал.
  О том, что и самая темная ночь бывает прекрасна, оказывается, пели за
тыном, ибо есть луна, хранящая свет не навсегда ушедшего солнца, и есть
звезды, которые сами - солнца, только безмерно далекие, и в их свете
становится отчетливо видно все, что утратил человек, идя дорогами судьбы,
даже мельчайшую из мелочей...
  Встань на тропу, пели за тыном. Если ты мужчина, ты обязательно встретишь
в священном где... ("Роща такая", - буркнул себе под нос Мерридью) ...ту
единственную, встречи с которой не дано миновать никому. Не бойся ее и не
позволяй ей бояться, сын Незнающего, возьми ее на руки, как самую любимую
из женщин, чтобы не вымокли в закатной росе босые ноги ее, когда ты
понесешь избравшую тебя в дом ее и отныне - твой...
  Вели мотив хриплые мужские голоса, а женские подтягивали им, добавляя в
мрачную и суровую мелодию нотки тоски и боли.
  - Остин, откуда вы так знаете их язык? - не удержался Крис.
  Мерридью пожал плечами.
  - Откуда мне знать, босс? Дается, и все тут. Может, прабабка с кем из
мохнорылых согрешила. С дгаанья и нгандванья, сами видели, похуже дело
обстоит. Там уж точно предков не имеется... О, черт...
  Он умолк, уставясь на труп молодой оольны. Крупная пегая корова лежала на
боку, уродливо и вместе с тем жалко растопырив над вздутым брюхом
голенастые ноги с не срезанными треугольными копытами, из которых
получаются такие великолепные, необходимые в обиходе скребки, и крупные
зеленые мухи, пожужживая, неторопливо бродили от желтой ноздри через
выпуклый глаз к ос