жим он был равнодушен, но терпеть не мог любителей всуе щеголять
модными словечками. Для него, капрала третьей роты первого Юрского дважды
Незабвенного баталиона, эти гортанные слова были полны цвета, вкуса и
запаха, и цвет был - оранжево-черным, вкус - кисловатым, а запах - дымным.
  - Завидую тебе, - продолжал стоящий позади. - Неплохо лабаешь, от баб
небось отбоя нет?
  Инвалид, напрягшись, развернул коляску. Пронзительные выцветшие глаза
ударили из-под оливкового козырька. А секунду спустя жесткие скулы калею
обмякли.
  - Отбоя-то нет, - мрачновато сострил он, - да что толку? Все мое ниже пупа
осталось на Сальяссаарри...
  - Прости, брат... Я не знал, - тихо сказал слепец. Чистенький, в слаксах и
неплохой курточке, скрюченный и перекореженный вечной судорогой
неизлечимого даргаарского столбняка. На груди слепца сиял и переливался
"Борзой-Борз"; третий раз в жизни видел инвалид этот орден, и уж кто-кто,
а он, последний живой из Юрского дважды Незабвенного, знал цену этим мечам
и этому банту.
  - Зарзибуй? - отрывисто спросил калека.
  - Дандайское ущелье, - в тон ему откликнулся слепец. - Сто вторая
егерская. Может, слыхал?
  - Как не слыха-ать... - понимающе протянул инвалид. - Крепко вам тогда
досталось...
  Завсегдатаи парковых аллей, проходя мимо, удивленно косились на
страшноватую, словно с босховских гравюр сошедшую парочку. Никогда еще на
их памяти калека-гитарист не удостаивал никого беседой, не говоря уж о
том, чтобы петь дуэтом.
  У слепца не было слуха, но обнаружился неплохой бас. Не обращая внимания
на секции, чаще обычного сыпавшиеся в пластиковую миску, они спели
"Последний конвой", и "Двести двухсотых", и "Снайпера", и опять "Последний
конвой", и "Снега Сальяссаарри". И, по очереди смачивая губы теплой водой
из фляги, они говорили, понимая друг друга с полуслова, а то и вовсе без
слов. О министерских крысах, прокручивающих пенсии, о ногах и глазах,
которых так не хватает...
  - ...да мне бы мои две, хотя бы на денек, они бы там у меня не то что
юшкой умылись, они бы... ведь верно, брат?..
  ...о недавно ушедшей маме калеки и о маленькой племяшке слепца...
  - ...операция дорогая, брат, но я неплохо зарабатываю, даже с затемнением
в иллюминаторах. Сперва трудновато было паять зубами, но ко всему
привыкаешь. Да и за почку, грех жаловаться, отслюнили неплохо. Если продам
легкое, то через пару месяцев смогу определить зайку к самому Карачурину.
Он уже смотрел ее, и он сказал, что сейчас вероятность успеха - процентов
девяносто, но надо спешить...
  ...о ребятах, которым, может быть, повезло больше, чем им, потому что вся
эта мерзость уже не имеет к ним никакого отношения...
  - ...но они приходят ко мне по ночам. И Автандил, и Тариэл, и Фридон, и
остальные. Они все остались там, в завалах зеленого малахита. Я часто
думаю, но никак не могу понять: за что мы все сражались и умирали... -
голос слепца предательски дрогнул, - неужели за этот проклятый малахит?
  Он громко скрипнул зубами и вновь стал самим собой, спокойным и
мужественным.
  - Прощай, друг. Мне пора... - Скрюченные пальцы бережно опустили в миску
два полукреда. - Извини, больше не могу.
  - Погоди, орэ...
  Играя желваками, инвалид полез за пазуху, извлек пластиковый, заколотый
скрепкой пакетик, выудил пенсионную книжицу, а из нее - изрядно
захватанную кред-карту и пристально, словно впервые в жизни, осмотрел
бело-золотой прямоугольник, подсиненный мерцающей цифирью.
  Восемьсот одиннадцать кредов. Почти две трети новой коляски.
  - Тут у меня, - гитарист прочистил внезапно осипшее горло, - пара кредишек
завалялась. Бери! - Он впихнул карточку "Bank of Company" в карман
слаксов. - Тебе они нужнее. Сочтемся в Варгарре!
  - Да благословит тебя Трор, орэ, - помедлив, откликнулся слепец.
  Проводив его взглядом, калека бережно упаковал пенсионную книжку обратно в
пакетик, а пакетик - за пазуху и взялся за гитару.
  Последний живой из Юрского баталиона ни о чем не жалел.
  Петя - тем более.
  В конце концов, он ни у кого ничего не украл. Орденоносный дедуля из
подвала уже, наверное, обнаружил в своем замызганном бумажнике настоящий
сорокакаратный бриллиант, за который Петя в свое время отдал целых семь
кровных кредов на ярмарке в Житомире. Очень хороший и полезный камень,
хотя стекло и не режет. Что же до парковой полупорции, то, на Петин
взгляд, по доброй воле сунуться под Сальяссаарри способен только полный,
конченый лох, о котором умному человеку даже помнить западло.
  Из почтового отделения аэровокзала он отправил Галочке триста десять
кредов (если не будет шиковать, на первое время хватит). Один перещелкнул
на личную карточку (компенсация производственных расходов). Четыреста
сорок семь перевел равными долями на счета господ Михалиани, фон
Гикльшрубера и Шпицля (мало ли что). И, приобретя в буфете бутылочку
аперитива (по прихоти подсознания выбор пал на "Снега Сальяссаарри" за
пятьдесят два с мелочью), присел у окошка, наблюдая за постепенно
густеющей очередью у пропускного турникета.
  Он уже работал, причем на дядю. Вольный стрелок по натуре, Петя обычно не
продавался ни за какие креды, ибо сявки ничего и не предлагали, а за
развод серьезных людей могут и оторвать бейцалы (Яйца (идиш).), что, в
свою очередь, повредит семье, лишив Петю довода, многое в глазах Галки
извиняющего. Но сейчас выбирать не приходилось. Новая метла скребла по
самым верхам, менты-кореша мало что сели, так еще и сдали спонсоров, в том
числе и сына библиофила. Как никогда ясно перед Винницким замаячила камера
одноименного федерального централа, где его ждали с не меньшим
нетерпением, чем в Бобруйске... Воистину, рав Ишайя был послан Господом. И
от лица пославших его сказал: вот этим самым рейсом вылетает некая
спецгруппа, которая, по традиции оттянувшись на Багамах, отправится на
выполнение некоей же сверхсекретной миссии во Внешние Миры. Суть миссии до
Пети не довели. Его задача; вычислить, сесть на хвост и уже не отлипать,
куда бы ни понесло, этаким маячком. Дополнительная информация будет
передана ему позже, но когда и как, неизвестно даже раву Ишайе.
  Задание, во всяком случае, на первом этапе - простенькое. Суточные -
блеск. Царский гонорар, увы, прихомячен христопродавцем-ребе, готовым
удавиться за четверть креда, но креды дело наживное, Петя, слава богу, не
стар, крепок и работы не боится, главное - полная государственная амнистия
плюс надежная крыша от беспредельничающих кредиторов...
  Делая вид, что полностью погружен в чтение солидной книги с, сами
понимаете, золотым обрезом, Петя присматривался.
  И просчитывал.
  Их минимум двое, в одиночку на сложное задание не ходят. Но раз группа
отправляется во Внешние Миры, значит, в ней не более пяти, включая пилота.
В скутер больше не влезает, а крупные суда после серии недавних аварий
стоят в доках. Но пилотом-дальнобойщиком рисковать не станут: он высадит
исполнителей и уйдет на орбиту. Стало быть, максимум - четверо.
  Из тридцати двух пассажиров рейса, которые не Петя.
  Минус, разумеется, дети, некоторые старики и, конечно, особо колоритные
персонажи, вроде только что отошедшего от стойки типа с тремя саквояжами и
слугой-арапчонком, щеголяющего черным бархатным плащом с кровавым подбоем
и серебряной буквой "зю", черной же шелковой полумаской и длиннющей
шпагой, поскольку агентура не любит излишне выделяться.
  В общем, возможных кандидатов не так много, а времени полно.
  Петя крепко верил в свою интуицию и, кроме того, надеялся на знамение от
Господа, который по всем понятиям обязан учесть, что смиренный раб его
никогда без крайней нужды не одалживался во храмах, равно как и в мечетях,
дацанах и синагогах.
  - Спецагент Кугуар, подойдите к справочному бюро. Вас ожидают
представители резидентуры, - раскатился по залу тенорок информатора, и
высокий, крайне нервической внешности блондин в черном ботинке,
обремененный громоздким виолончельным футляром, несомненно, с базукой,
вывинтившись из очереди, заспешил на зов.
  Петя одобрительно подмигнул в потолок. Все путем. Господь уже начал свой
отсчет.
  Минус один: его клиенты, безусловно, летят инкогнито.
  Препоручив себя так успешно и вовремя подключившемуся Божьему промыслу,
Петя отхлебнул глоточек "Снегов" и не смог не засмотреться на
фиолетово-глазое чудо, гарцующее к турникету рейса ј 119700 без чемодана,
зато с молодой, кудлатой и, на Петин взгляд, излишне борзой овчаркой на
коротенькой сворке.
  Петя облизнул вспотевшие усы.
  Неплохо было бы, окажись объектом именно эта киса, но, как ни жаль, такие
романтические агентессочки бывают только в стерео, да и то не самого
высокого пошиба. Хотя оно и неплохо. Никто не запрещал ему тратить
суточные по собственному усмотрению...
  - Простите, сударыня, это у вас, кажется, ерваальский мастиф?
  Первый залп ушел в молоко. Красотка простучала каблучками мимо столика, не
удостоив распушившегося Петю и намеком на интерес. Зато псина, не
задерживаясь, оглянулась и посмотрела в упор.
  Нехороший был у нее взгляд.
  Просчитывающий.

  * * *

  Земля. Нассау. 23 сентября 2383 года.

  Пройдет много месяцев, и штабс-капитан Арчибальд Доженко, стоя у стены в
ожидании расстрела, вспомнит в мельчайших подробностях тот далекий вечер,
когда господин Президент счел возможным принять его с глазу на глаз.
Память отдернет шторки, позволив снова увидеть просторное, затянутое
старинными гобеленами помещение - то ли кабинет, то ли комнату отдыха, и
громадный портрет, окаймленный резной, сияющей лаком рамой, и жарко
натопленный, потрескивающий пунцовыми от жара поленьями камин, чем-то
похожий на крохотную пещеру. И только тогда, в минуту последнего,
предсмертного откровения, черты, а в первую очередь - запах Его
Высокопревосходительства сделаются ясными и отчетливыми, словно на грани
перехода в иной, чуждый всяческой суете мир утратят силу все уловки и
старания психологов, готовивших Арчи к аудиенции...
  Но это случится позже. Много позже. И не здесь.
  А сейчас было только лишь солнце, разбросавшее по неправдоподобно
ультрамариновой зыби жгучие лепестки, почти не охлаждаемые кружевами
ленивой пены, негромкий рокот накатывающегося на белопесчаный берег
прибоя... и абсолютное нежелание о чем бы то ни было думать.
  А пить, наоборот, очень хотелось, но вставать было лень.
  Да и незачем.
  Пару минут назад Филочка, добрая душа, убрела в хижину, пообещав долго не
задерживаться, и печеной тушке по имени Арчибальд, распластавшейся на
песке, оставалось только верить, что много пива скоро придет и окажется
достаточно холодным.
  Рассуждая логически, иначе быть попросту не могло. Багамы, разумеется,
совсем не Татуанга. Здесь традиции земные. Все просто, но зато устойчиво и
солидно, так что завсегдатаю модных курортов, пожалуй, и не придется по
нраву. При условии, что оный завсегдатай каким-то чудом удостоится отдыха
на архипелаге.
  Мало кому из лиц, состоящих в ранге младше действительного статского
советника, выпадает возможность понежиться тут недельку-другую, посидеть в
настоящем деревянном шезлонге, покуривая толстенную карибскую сигару под
стаканчик черного ямайского рома, полюбоваться тысячами оттенков закатного
багрянца, стекающих в Атлантику с вечернего неба...
  Ничего удивительного! Музейный комплекс "Острова Блаженных" - один из
немногих укромных закоулков Земли, сохраняющих неприкосновенность уже
почти полвека. По прихоти судьбы, именно здесь некогда любили отдыхать от
повседневных забот заправилы Третьего Кризиса, и потому огненные вихри
сражений пронеслись стороной, пощадив золотисто-зеленую гряду. А затем,
когда авторитеты вышли в тираж, законные власти, рассудив здраво, сочли
необходимым оставить все как есть, присвоив архипелагу статус заповедника.
Второго такого нет. И вовсе не зря обязательным приложением к
государственным наградам не ниже "Слезы Даниэля" третьей степени на
кавалерской ленте является вожделенная всем служивым людом путевка на
Багамы...
  - Юноша, не желаете ли сыграть в лаун-теннис? - пробился сквозь истомную
пелену не лишенный приятности голос.
  Арчи слегка размежил веки. Сугубо из вежливости. Составлять партию тетке
из бунгало на склоне он не собирался, хотя намеки толстухи день ото дня
становились прозрачнее ее же трусиков. Даму не очень тормозило даже
наличие Филочки, и это нервировало. Но внятно объясниться с упорной
пышечкой не позволяло воспитание.
  - Весьма сожалею, - слабым голосом пробормотал он, - но не в силах.
Проклятый мениск...
  Толстушка сделала большие глаза и всплеснула руками, грациозно уронив
ракетки.
  - Какой ужас! - Тон ее сделался воркующим. - Хотите, я вам сделаю массаж?
У нас на Бомбордже...
  - Ни в коем случае! Это заразный мениск! Арчи всполошился не на шутку.
  Сексуал-либерализм, как известно, есть не догма, а официальная идеология
Бомборджийской Автономии.
  Отказать же впрямую одной из законных супруг полномочного посла означает
дать оскорбленному мужу повод к вызову на дуэль. И хотя уделать
бегемотистого дипломата совсем нетрудно, но что после такого пассажа
скажут в свете?
  А в свете скажут, что разумные люди, будучи на Багамах, заводят
знакомства, а не портят себе репутацию...
  Это был цугцванг. Спасла Арчи лишь прославленная бомборджийская
мнительность. Услыхав о заразе, толстуха заполошно охнула, отступила на
шаг, подхватила ракетки и заспешила к пальмам, где появился, держа под
мышкой неизменные удочки, поджарый военный в биомонокле и шортах с
лампасами.
  - Женераль, - донеслось до Арчи уже из безопасного далека, - не желаете ли
сыграть в лаун-теннис?
  От сердца отлегло. Но выключиться уже не получалось.
  Мысли, впрочем, были светлы.
  Подумать только: послиха, генерал... а чуть ниже, за ручьем, вчера
поселился кардинал, архипастырь всея Карфаго, едва разместившись, Их
Святейшество, облаченное в дивные пурпурные ризы, уже успело нанести визит
княгине Марье Алексевне и чудно смотрелось, идучи под ручку с юным
розовощеким каноником... а бунгало в попугайной роще прочно обжито седой и
моложавой сестрой министра финансов, мужиками не интересующейся вовсе,
зато по утрам регулярно выгуливающей белого, явно невысыпающегося пони...
  И среди всех этих похотливых дур, ожиревших гиппопотамов и высохших
старцев, упивающихся своей мнимой избранностью, в тростниковом коттеджике,
между прочим, ничем не хуже остальных, а даже с видом на закат, вот уже
пятые сутки на равных правах со старожилами обитает он, Арчибальд Доженко,
и сановным мумиям, донельзя шокированным явлением в их лакированном раю
никому не известного мальчишки, остается только молчать в тряпочку, ибо
курсовка на Багамы выписана штабс-капитану не где-нибудь, а лично в
канцелярии господина Президента! Федерация умеет ценить своих будущих
героев. И очень жаль, что мама Тамара, на дух не переносящая условности
пресловутого "высшего общества", не вправе приехать сюда хотя бы на денек.
Она бы оценила то ледяное презрение, ту спокойно-учтивую отстраненность, с
какой ее сын игнорирует жалкие инсинуации вельможных уродов, позволяющих
себе из вечера в вечер не приглашать его на свои никому не нужные рауты...
  К черту вырожденцев со всеми их гнилыми понтами! У Арчи есть задание.
Думать следует только о нем. А не о том, как звонко и весело заиграют
нынче ночью клавесины в бунгало графини Япанча-Бялогурски, дающей
костюмированный бал в честь прибытия кардинала...
  Ох, и весело же там будет!
  Всплеснутся шифоновые подолы в удалой мазурке, и непочатые колоды лягут на
зеленое сукно, и по парку зафланируют десятки совершенно недоступных в
миру персон, с которыми совсем не вредно было бы перекинуться парой слов и
обменяться визитками. И каноник самого Их Святейшества, приятнейший
парень, чье слово очень и очень весомо, вполне мог бы...
  Стоп! Хватит об этих пидорах!
  У Арчи есть Филочка.
  А в первую очередь у штабс-капитана Доженко есть задание.
  Утомленные солнцем извилины, слабо шурша, принялись за работу, и очень
скоро перед внутренним взором вместо раскаленного багамского небосвода
возникли влажные, темно-зеленые, плавно уходящие к белым вершинам заросли.
  Сельва Валькирии...
  Былое неприятие планеты с нелепым именем давно ушло. Если хочешь выжить и
победить, думай о поле грядущих боев серьезно и уважительно. И обязательно
попробуй возлюбить врага.
  Вот именно это последнее оказалось самым трудным. Ибо не так давно Арчи с
некоторым удивлением обнаружил, что люто ненавидит Компанию.
  Как лояльный гражданин Федерации, как информированный юрист, как воин Его
Превосходительства и, в конце концов, как консультант "ССХ, Лимитед", на
пути которой стоят эти гады.
  Эти недобитки, шляющиеся по Багамам табунами.
  Эта шваль, пропивающая народные креды на ночных оргиях...
  Этибля...
  - Эти бляди совершенно зарвались, молодой человек, - ворчливо сказали над
ухом, и давешний генерал-полковник, опустившись на песок рядом с Арчи,
подставил спину под солнечные лучи.
  - В этом с вами трудно не согласиться...
  Судя по всему, толстухе-теннисистке мало что обломилось, зато бравому
вояке досталось изрядно. Фасад у него был довольно-таки потрепан, словно
после обстоятельной бомбардировки, под биомоноклем быстро набухал
радостно-зеленый фингал, а вокруг брезгливо поджатых губ расплывался
жгучий оранжевый потек несмываемой бомборджийской помады.
  Итак, Арчи бормотал вслух. Это плохо, ибо непрофессионально. Но страдалец
в лампасах, слава богу, сути не уловил. Ему сейчас необходимо было
попросту выговориться.
  - Я потерял супругу восемь лет назад, дружище, - доверительно, почти как
равному открылся генерал. - И с тех пор ни-ни. Только с негритянками. А
тут эта курва... - не сдержавшись, он сочно выругался по-ерваальски. - И я
хочу видеть, как эта штафирка, ее муж, пришлет мне картель. - Булат зубов
плотоядно сверкнул. - О! Можете поверить, мой мальчик, я пристрелю этого
борова во благо в первую очередь ему самому. По крайней мере, он навсегда
избавится от своих ведьм...
  Засим трубный глас его, привыкший без напряга перекрывать грохот бортовых
батарей, подугас.
  - Хотя, друг мой, не отрицаю и некоторой пользы, от сих стервей
проистекающей. Взгляните, экая закавыка гарцует!
  Арчи взглянул.
  Приближалось пиво.
  Много пива.
  Холодного темного пива в серебряном ведерке со льдом.
  - Какова фемина? Я готов любить ее, как дочь! - провозгласил фингалоносец,
одергивая лампасы. - А вы?
  - Это моя невеста, - буркнул Арчи.
  - О! Отличный вкус! - одобрил генерал.
  И тактично пш„л вон.
  А Филочка, грациозно присев рядом, уже выкладывала из ведерка пузатенькие,
густо запотевшие бочата. Гладкое бедро ее, позолоченное идеальным загаром,
невзначай коснулось полуиспепеленного плеча напарника, и Арчи едва не
пустил слюнку.
  Прикосновение такой ножки, по чести сказать, вогнало бы в дрожь и
пингвина. А штабс-капитан не был пингвином. Отнюдь. Штабс-капитан был
вервольфом. Существом тонким и деликатным, умеющим ценить прекрасное. В
силу чего ему сделалось не по погоде холодно, волгло и даже не до пива.
  Ему захотелось трахнуть майора Бразильейру.
  Сейчас же.
  В сущности, Арчибальд Доженко бабником не был.
  Напротив, с наивных отроческих рассветов, когда смутные сны начинают
принимать внятные и даже чересчур зримые очертания, доминирующей стороной
его натуры была трепетная, можно даже сказать, восторженная романтичность,
предполагающая прогулки с очаровательницами при неполной луне, вздохи на
скамейке, томные взгляды и робкие пожатия нежной ручки в горестную минуту
прощания. Ничего больше. Но что он мог поделать, если они все жаждали
совершенно иного, гораздо более конкретного? Требовали сперва намеками,
затем - открытым текстом, а будучи упорно не понимаемыми, переходили в
атаку, не останавливаясь перед прямым физическим насилием. Гнались
буквально по пятам. Поодиночке, попарно, сворами, стаями, словно
оголодавшие волки за опрометчиво вышедшим в лес погуляти козликом.
  Арчи долго старался блюсти себя.
  Застигнутый