тофор Вонифатьич, супостат-то
наш уже тут как тут.
  Крис перевел взгляд с жутковатых безлицых фигур туда, куда указывал
Мещерских. На высокой стопке скрученных валиками оольих попон восседал
туземец, схожий с каменным изваянием. Длинные, перехваченные желтой
повязкой волосы рассыпались по широким плечам, спускались на мускулистую
грудь, застывшее лицо напоминало отлитую из меди маску и только глаза,
похоже, жили своей, отдельной жизнью: стоило изваянию чуть размежить веки,
и толпу окатывало белым холодным огнем.
  - Точно ли он, князь?
  Обер-опер укоризненно оттопырил губу.
  - Экий вы, право, странный, господин Руби. Мне ли не знать? У меня вся
тутошняя шантрапа с малолетства на учете, и Ваяку того же, почитай, три
раза оформлял приводом. Каналья первостатейная! Помнишь ли, Ромуальдыч?
  - Вестимо, батюшка, - отозвался дядька. - Первейший был озорник!
  Мещерских нахлобучил фуражку.
  - Если хотите знать, огонь был парень. Кабы не я, пропал бы ни за грош;
как пить дать, кончил бы каторгой. А так, вишь, аж в Козу залетел...
  - Да уж, - хмыкнул Крис.
  Обер-опер вскинулся было, поглядел внимательно, однако смолчал.
  С реки повеяло прохладой. Спокойное солнце висело над далекими холмами.
Зеленые рощи, тянущиеся от самой околицы, пыль, клубящаяся над дорогой, и
знакомый запах оолльего кизяка, кучами уложенного поодаль, были столь
обычными и мирными, что Кристофер Руби, чуть прищурившись, окинул взглядом
группу людей в желтых повязках, окружавших бунтовщика.
  - Вы уверены, князь, что он не откажется говорить?
  - Я уверен, что все устроится, Христофор Вонифатьич. О! Кажись, начинают!
  Один из стоящих вокруг человека-изваяния заговорил.
  - Пора, начнемте, дети Тха-Онгуа, во имя Творца, - сказал он не очень
громко. - М'буула М'Матади, Сокрушающий Могучих, почтил вас присутствием.
Но он не станет вести суд и выносить приговор. Он поручает вам разрешить
это богопротивное дело согласно "Первозаповеди" и воле избранных вами
людей. Решайте без злобы, без мести, без мягкости, а как велит закон
предков, как подскажет вам Тха-Онгуа.
  Желтая повязка колыхнулась. Говоривший поклонился народу и судьям, затем,
придерживая ладонью длинный ттай, молодцевато вернулся на место и застыл
по левую руку М'буула М'Матади.
  Люди проводили его молчанием. Недавно еще говорливые, сейчас все они были
молчаливы, сумрачно-сосредоточенны, и только со стороны, где расположились
женщины, слышались проклятия и брань в адрес Кштани.
  - Нечего переводить, - буркнул Мещерских в ответ на невысказанный вопрос
Криса. - Лаются, дуры. Между прочим, половина из них такие же шлюхи, если
не хуже. Верно говорю, Ромуальдыч?
  Ромуальдыч с готовностью закивал.
  - Йа Тха-Онгуа ут'кху, кйа Тха-Онгуа утммуакти тху, - поднимаясь с места,
нараспев произнес каноноревнитель.
  - Тха-Онгуа йкутху мтуа! - ответила толпа, кто громко, кто вполголоса, кто
благочестивым шепотом.
  - Итак, начинаем суд, дети Творца. Судить будем мы, жители Ткумху, и весь
народ по правде, по закону предков, завещавших нам "Первозаповедь", -
поднимая над головой желтый камень, продолжал ийту. - Все ли вы знаете
дело, которое собрало нас тут?
  - Все, все знаем, - донеслось отовсюду.
  - Тогда пусть выходит сюда почтенный Йайанду и прилюдно расскажет, что
знает, - обращаясь к народу, предложил ийту.
  Из толпы вынырнул сумрачный, с хмурым лицом и растерянным взглядом человек
в рваной зеленой рубахе секон 'Дхэн 'Дъ и непромокаемых галошах. Держась
мозолистой ладонью за сердце, он приблизился к судьям и неловко, с
достоинством поклонился.
  - Говори! - коротко сказал ийту.
  Толпа, затаив дыхание, напряженно слушала.
  - Что говорить, - так же коротко ответил Йайанду. - Я всегда был послушен
закону. В числе прочих меня взяли прокладывать путь Железному Буйволу, и я
копал землю не хуже остальных. Скажу правду: платили мне очень хорошо. -
Он вытянул ногу, не без гордости предъявляя городскую обувку, но тут же
вновь помрачнел. - И когда мне соседи сказали, что женщина, которая пришла
в мой дом из рода Момод'УДиолло, - протянул он с невыразимым презрением, -
ведет себя, как сука, как блудливая мйау, я не поверил...
  - Подробнее, подробнее! - крикнули из толпы.
  - Говори подробнее, почтенный, - подтвердил ийту.
  Йайанду пожал плечами.
  - Покидая дом на десять десятков дней, я подумал: зачем мне на это время
жена? Как делают многие, я отвел ее в поселок Могучих и велел найти
мужчину, который пожелает в мое отсутствие наслаждаться ее ньюми, а плату
я определил в два крьейди...
  - Не много ли? - озабоченно спросил ийту.
  - Я муж, и мне лучше знать цену ньюми моей жены. - Йайанду гордо
подбоченился, но тотчас вновь сник. - Вернувшись домой, я получил от нее
не два, а три крьейди, и она сказала, что ее Могучий готов платить мне
столько же каждые три десятка дней, которые она проведет в его доме...
  - Три крьейди? - удивленно приподнял брови ийту. В толпе завистливо
присвистнули. Йайанду приосанился.
  - Какой мужчина откажется от предложения глупца? Я подумал: мне хватит
второй жены, а если нет, то за полкрьейди в три десятка дней я всегда
найду себе временную жену. Разве не так?
  - Справедливо и умно, - ийту кивнул. - Продолжай. Йайанду нахмурился.
  - Все подтвердят: я был доволен своей добычливой женой. Но пришел М'буула
М'Матади, и я прозрел. Я подумал: негоже женщине нгандва радовать своей
ньюми презренного Могучего. И я послал сына сестры в поселок Могучих,
приказав взять плату за последние три десятка дней, а жену привести
обратно ко мне. Но эта сука...
  В толпе послышались голоса, насмешливые возгласы, вздохи. Ийту строго
глянул, и все стихло.
  - Я сам из достойного и твердого в соблюдении обычаев рода. Мне негоже
произносить имя этой...
  - Твари, грязной блудни! - выкрикнула какая-то женщина.
  - Это сказала ее мать, - указав на кричавшую, промолвил Йайанду. - Что же
говорить мне? Я мужчина, и я хотел узнать правду.
  - Каким образом? - тихо спросил ийту.
  - Я отправился в поселок Могучих вместе с двумя своими родичами и двумя
молодыми людьми из нашего селения. Я хотел, чтобы были свидетели поведения
женщины, жившей в моей хижине, - хмуро сказал Йайанду.
  Было ясно, что так он назвал жену не только ради соблюдения этикета
нгандва, но и потому, что она противна и ненавистна ему.
  - И что же? - подал голос один из судей.
  - Люди не лгали! В тот же день мы, все пятеро, стали очевидцами
бесстыдства этой женщины, - не глядя, показал он пальцем через плечо на
стоявшую без юбки, съежившуюся от стыда и страха женщину, укрытую черным
колпаком. - Ее не было в доме, когда мы пришли за ней. Она была со своим
Могучим в з'Долевой, куда не пускают честных нгандва; она плясала с ним
так, как пляшут Могучие, и она целовала его прилюдно... Толпа оцепенела.
  - Кто твои свидетели?
  Из толпы вышли четверо, по виду - станционные рабочие, укладчики или
землекопы. Один был еще очень молод, весен семнадцати, не старше, прочие
повзрослее.
  - Мы! - в один голос сказали они, приблизившись к судьям.
  - Поклянитесь перед Высью, что каждое ваше слово - правда и что ложь не
осквернит вашу совесть.
  И ийту, время от времени поглядывая на бесстрастно молчащего М'буулу
М'Матади, коротко произнес несколько фраз из "Первозаповеди", говоривших о
святости домашнего очага нгандва'ндлу, людей нгандва. Потом все четверо,
ничего не понявшие из древних, непривычно звучащих слов, подняли руки и,
поцеловав солнечный луч, замерший на поднесенном ийту камне, начали
рассказывать подробности того, что видели своими глазами...
  Внезапно все замерло. Стало так тихо, что слышен был летучий шорох
осыпающегося под порывами ветра песка и легкий шум деревьев, отстоящих на
самом берегу Уурры, довольно далеко от места судилища.
  - Так это все и было, - завершил рассказ старший из свидетелей, и все
четверо, повинуясь разрешающему кивку ийту, вернулись на свои места.
  Каноноревнитель сокрушенно покачал головой.
  - О времена... Скажи, почтенный Йайанду, хочешь ли ты добавить что-либо к
тому, что уже сказано?..
  Оскорбленный муж скривил губы.
  Нечего добавлять. Правдивые свидетели поведали все, не умолчав ни о чем.
Во имя правды, принесенной людям нгандва светлым М'буула М'Матади,
посланником Творца, он потребовал от жены вернуться, но мерзкая дрянь
отказалась наотрез, сказав, что подала на развод, как это водится у
Могучих. А когда он счел нужным привести доводы, предусмотренные
"Первозаповедью", ее любовник отнял у него резную дубинку для усмирения
непокорных жен и сломал об его, Йайанду, голову, чем нанес несмываемое
оскорбление не только ему, законному мужу, но и всему роду И-Йан, ибо
приведенная в негодность тъюти передавалась из поколения в поколение...
  Йайанду гневно топнул ногой.
  Всеми уважаемый мьенту О'Биеру, тоже - Могучий, который сейчас
присутствует здесь, может подтвердить: с законной просьбой вернуть жену
Йайанду пошел к начальнику стойл Железного Буйвола. И что же? Сперва ему
велели предъявить какое-то брачное з'видетельство, потом предупредили, что
жена - слыханное ли дело? - не собственность мужа и что ее нельзя учить
уму-разуму при помощи тьюти...
  - А потом мне было сказано, что грязная тварь уже не вернется в мой дом,
потому что теперь она уже не она, а мъисьис Кеннеди и подала прошение о
получении гражданства Галактической Федерации, - последние слова Йайанду
произнес едва ли не по слогам, но практически не коверкая. - Я не хочу
знать, что означает все это. Я понял одно: правда Могучих существует
только для них самих, но не для людей нгандва. И тогда я пошел в степь...
  Да, он пошел в степь, он разыскал в степи стан М'буулы М'Матади, он пал на
колени перед посланцем Творца и, поцеловав ногу его, просил во имя
Тха-Онгуа восстановить попранную справедливость. И не было отказа! Храбрые
Инжинго Нгора тайно отправились в селение Могучих, пришли в дом, где
грязная тварь предавалась блуду с бесчестным похитителем, накинули им на
головы травяные накидки, и вот они стоят здесь оба - та, чье имя он не
желает помнить, вместе с тем, кто склонил ее к позору и греху!
  Толпа подалась вперед, стоящие в задних рядах вытянули шеи.
  Колпаки упали.
  Полунагая, в грязной, изодранной, спускавшейся к босым ногам рваными
клочьями рубахе, белая от стыда и страха, ежась под колючими взглядами
сородичей, стояла молодая, едва переступившая порог третьего десятка
весен, женщина. Непрекращающаяся мелкая дрожь била ее. Лицо, грудь, руки,
все тело тряслось как в лихорадке.
  Ее соблазнитель, плотный приземистый Могучий лет тридцати, стоял рядом со
скрученными за спиной руками. Как только колпак был снят, он повел себя
недостойно. Сплюнул, выражая полное неуважение к судьям, не проявил
почтения к М'бууле М'Матади, а на замечание каноноревнителя сперва не
ответил вовсе, а затем откликнулся неразборчивым бурчанием. Усыпанное
светло-коричневыми пятнышками лицо его было унизительно веселым, словно
его не касались ни рассказ истца, ни вопросы ийту, ни ответы очевидцев,
наперебой свидетельствующих о бесстыдстве преступников. Лишь однажды,
когда женщина, подавленная подробностями рассказа четверых, зарыдала,
глотая рвущийся из горла крик, меж рыжих ресниц похитителя чужих жен
мелькнула тревога, и он, чуть сдвинувшись, коснулся плечом плеча
распутницы.
  - Кто может опровергнуть свидетелей, заставших этих людей в грехе и
прелюбодеянии? - указывая на преступную пару, спросил ийту.
  Толпа заворчала.
  - Что там опровергать? Эта блудница всему селению раззвонила, что намерена
улететь в Высь!
  - Все верно!
  - Гадина! Притворялась скромницей, а сама оскорбила уважаемого человека!
  - Убить их надо! Камнями, как гхау поганых, - срывая с седой головы
покрывало, дико закричала, подавшись вперед, мать развратницы.
  И тотчас одобрительно загалдели женщины.
  - Правильно сказала, Муу-Муу! Как шелудивых гхау, чтобы другим неповадно
было!
  - Тише, длинноволосые! Суд еще не закончился, - поднимаясь с камня,
остановил их старец, восседающий посредине. - Решать будем после, а сейчас
пусть скажут сами эти... Скажи, женщина, почему ты впала в грязь и грех с
этим мужчиной? - не глядя на подсудимую, спросил он. - Может быть, муж
твой плохой, не годится для брачной жизни? Или же твой Могучий отрекся от
своих заблуждений и признал правду Тха-Онгуа?
  Все насторожились. И хотя это была обычная судебная формальность,
предусмотренная "Первозаповедью" для таких случаев, тем не менее толпа
жадно уставилась на преступницу, ожидая ее ответа. Но она, по-видимому, не
только не поняла, а даже не расслышала ответа.
  Который, однако, было необходимо получить.
  - Отвечай! - присоединился к судье каноноревнитель.
  Искусанные губы женщины слабо пошевелились, но и слабенький шепот в
абсолютной тишине был отчетливо слышен:
  - Джех, Джех... Скажи же им, Джех... Лицо Могучего передернулось, рыжие
волосы встали дыбом.
  - Руки развяжите, чур-рки захарчеванные! - Он, оказывается, неплохо владел
нгандуани, разве что слегка пришепетывал. - Совсем озверели, да? Я ж в
Машке братве все расскажу, - глаза его сверкнули, - вам, козлы, Дугермез
раем покажется! - Теперь он обращался уже только к обер-оперу: - Кирила
Петрович, батяня, глянь, что чучмеки с моей скво вытворяют! За что? Может,
у нас с Шуркой любовь! Может, я ее с собой на Ундину забрать хочу?
  При упоминании Ундины женщина встрепенулась. Крис Руби, мало что понимая в
происходящем, до сих пор предпочитал помалкивать в предвидении грядущих
переговоров. Но отчаянные крики поселенца пропустить мимо ушей было
невозможно.
  - Господин обер-опер, сделайте же что-нибудь!
  - Да уж, видно, пора... - невозмутимо буркнул Мещерских.
  Натянув потуже фуражку, он отцентровал ее так, что кокарда оказалась
строго над переносицей, одернул куртку и надул щеки.
  - Ты, Джек Кеннеди, заткни хлебало, с тобой у меня особый разговор
впереди! - Рык его рухнул на , толпу, вмиг погасив гам. - А вы, люди, цыц!
Я сказал: цыц! Погалдели, и будет! Слышите? Слушали все.
  - В ваши дела я никогда не лез, - продолжал обер-опер, несколько сбавив
тон. - Это всем ведомо. Так?
  Никто не оспорил.
  - А только тут, братцы вы мои, уже не ваши дела. - Мещерских развел
ручищами, как бы извиняясь. - Джеймс Сайрус Кеннеди есть гражданин
Галактической Федерации, следственно, туземной юрисдикции отнюдь не
подлежит. Как и законная супруга его, Кштани, - обер-опер осенил себя
крестным знамением, - во святом крещении Александра Федоровна. Так что,
граждане аборигены, попрошу расходиться! А ты, Ваяка, - он повернулся к
М'бууле М'Матади, по-прежнему молчаливому и бесстрастному, - балуй-балуй,
да знай меру. Ну-тка, скажи им, пущай уймутся, не то... Ты ж меня знаешь!
  Князь, похоже, нисколько не сомневался, что ему ответят.
  Действительно, изваяние ожило.
  - Я знаю тебя, мьенту О'Биеру. Многие здесь знают тебя. И чтут. Ибо ты
справедлив. Зачем ты обращаешься ко мне? Я, М'буула М'Матади, здесь такой
же зритель, как ты. Судят люди. Их и следует спрашивать. - Пылающие очи
чуть сдвинулись влево. - Что ответишь защитнику ты, мудрый ийту?
  - Защищать их незачем, - гневно вскинулся каноноревнитель, - да и от чего
защищать?.. От собственной грязи и от греха спасет один Тха-Онгуа, но она,
эта нечестивица и блудница, забыла и Творца, и "Первозаповедь", и обычаи
предков, а он, презренный, даже и не желал знать! Ты мог, - он резко
повернулся к притихшему поселенцу, - ты мог уйти в степь, припасть к ногам
Сокрушающего Могучих, и свет Творца воссиял бы над тобою! Тогда ничто бы
не мешало тебе, открыто придя в поселок, просить почтенного супруга
уступить тебе женщину, а он, подумав, назначил бы выкуп. Так поступают
честные люди! Не правда ли, уважаемый Йайанду?
  - Верно, - кивнул потерпевший. - Дети Творца всегда договорятся.
  - Но нет, ты поступил иначе! Как гхау, вы удовлетворяли свою похоть, как
гхау, вы и умрете, - гневно завершил ийту.
  Вздох, тяжелый и протяжный, прошел над толпой. Старец в зеленой повязке,
опираясь на костыль, поднялся на ноги.
  - На основании заветов "Первозаповеди" и по воле Тха-Онгуа, открытой нам
устами М'буулы М'Матади, эти грязные животные подлежат позорной смерти в
ямах. Каждый Истинно Верный, каждый мужчина и каждая женщина,
присутствующие здесь, с чистым сердцем и с твердой верой должны кинуть
камень в них. Мужчины - в негодяя Могучего, опозорившего честь людей с
берегов Уурры и хижину почтенного Йайанду. Женщины - в блудливую
потаскуху, забывшую Творца, мужа и закон. Ведите их, и да свершится суд по
воле Тха-Онгуа.
  Толпа задвигалась.
  Шевельнулись и оцепенело стоящие осужденные.
  Рыжий поселенец, отчаянно брыкаясь, выкрикнул что-то, чего не смог
разобрать Крис, но отлично понял Мещерских. Но двинуться на выручку уже не
смог: толпа сжала круг, плотным кольцом окружив землян.
  Джек Кеннеди яростно отбивался, выкрикивая ругательства на лингве и на
нгандуани, пытался вырваться из десятка рук, отрывающих его от вопящей
женщины.
  - Только теперь понял, что перед Творцом все равны? - усмехнулся ийту. -
Продолжайте, люди, М'буула М'Матади смотрит на вас!
  Две женщины вытолкнули вперед осужденную, а третья, пожилая, с сухим и
морщинистым лицом, стала остригать ее пышные волосы большими, грубо
сделанными ножницами, которыми по весне стригут мбэбэ.
  Могучего, упиравшегося и пытавшегося ногами отбиться от схвативших его
мужчин, поволокли к яме, вырытой у дороги. Вторая чернела рядом. Темные
неширокие дыры, локтей по шесть-семь глубиной, с краев которых еще
осыпался песок. Сырой запах приречной земли шел от влажной ямы. По обе ее
стороны уже выстроились мужчины, разбирая камни из заранее насыпанной горы
камней; тут были острые обломки гранита, и круглые булыжники, и собранная
подростками крупная речная галька, и большие, величиной с некрупную мйау,
куски черного камня, принесенные из оврага.
  У второй ямы толпились старухи, нетерпеливыми возгласами подгоняя
обступивших блудницу женщин.
  - Батя-а-аня! - в крике уже не было угрозы, только дикий страх.
  Обер-опер рванулся изо всех сил, но тщетно. Джек Кеннеди еще раз попытался
вырваться, но связанные руки мешали ему. Он тяжело вздохнул и затих,
обводя мужчин затравленным взглядом. На миг все замерло. Потом стоящий
позади него крепыш пихнул поселенца в спину, другой поддал коленом, и
Могучий с глухим воплем свалился в яму. И тотчас же туда полетели камни...
  Били все: и старики, и молодые; бросали судьи и каноноревнитель,
мальчишки, калеки и даже семеро Инжинго Нгора из свиты Сокрушающего
Могучих, люди чужие в этих местах и не знающие никого из здешних. Вне
общего безумия остались только зажмурившийся Крис, багровый от ярости
Мещерских и меленько крестящийся Ромуальдыч.
  Только М'буула М'Матади пребывал недвижен; руки его симметрично лежали на
коленях и белый огонь, то вспыхивая ослепительными молниями, то
приуга-Gaa, горел в немигающих очах...
  Вопли стихли, а камни все летели в яму. Женщина в ужасе закрыла лицо
ладонями, но ей развели руки.
  Родная мать с ненавистью подтолкнула ее к яме, другая женщина, некогда
принявшая ее из материнской утробы, толчком в подбородок приподняла
опущенное к земле лицо.
  - Смотри, потаскуха, любуйся, каков теперь твой Могучий!
  Осужденную бросили в яму, и град камней посыпался на нее.
  Били только женщины и дети. Мужчины молча и сурово стояли осторонь,
исподлобья разглядывая орущих, яростно швыряющих камни женщин...
  - Все кончено. Обе свиньи забиты камнями, их грязные тела зароют после
наступления тьмы далеко за частоколом ймаро, - сообщил ийту, почтительно
кланяясь М'бууле М'Матади.
  - Тха-Онгуа лучше нас знает пути жизни и смерти. Поступайте с телами так,
как велит "Первозаповедь", - тихо ответил тот.
  И вновь заледенел.
  - Пусть Могучие приблизятся! - выкрикнул один из желтоповязочной свиты. -
Посланник Творца будет говорить с ними.
  Толпа расступилась.
  - Ты, пришедший из большого поселка за Ууррой, слушай слово Сокрушающего
Могу