помнить глупцам: мертвец должен быть погребен! Если над покойником не
исполнены должные обряды, его душа будет снова и снова возвращаться с
Темной Тропы, тревожа оставшихся на Тверди. Это очень скверно. Но на то и
жрец, чтобы вымолить у обиженного прощение и уговорить его уйти...
  А как быть с опустевшей людской оболочкой, в которой умерла душа?
  Истребить.
  Эта нелюдь, именующая себя Багряным Вихрем, а сородичами названная
Проклятым, хуже любой заразы. Ее надо выжигать, как селения, пораженные
Лишайей. Вырубать под корень, как деревья, больные червивым трухом. Пока
хворь не окрепла и не уничтожила всю сельву.
  А хворь крепнет. Неполную луну назад тамтамы разносили над лесом вести о
кражах, грабежах, драках и поджогах. Половину луны тому дгеббе уже
насиловали. Теперь они убивают. И чем строже и древнее запрет, чем грязнее
и страшнее преступление, тем с большим удовольствием они его совершают...
  Но и это еще не все.
  Нелюдь в облике Дгобози убивает будущее народа дгаа.
  Дгеббе, с которыми до сих пор доводилось сталкиваться воинам нгуаби, были
молоды, но двали среди них не было. Взрослые, они осознанно сделали выбор,
зная, что потеряют и что приобретут. Но сегодня в Обители H'xapo видел
обгоревшие тела мальчишек ненамного старше несчастного сосунка, хнычущего
у него на закорках. Их, конечно, привел кто-то повзрослее. Сами двали не
справились бы с охраной Вождя: шесть урюков есть шесть урюков. И Лесные
Сестры - женщины сильные, мальцам-неумехам они бы просто уши оборвали. Да
и какие мальчишки додумаются до такого без подсказки?
  Значит, подсказали. И повели. И наверняка учили. Точно так же, как сержант
H'xapo Мдланга Мвинья обучает новобранцев. Только он учит юнцов строевому
и походному шагу, стрельбе, сборке автоматов и уважению к обычаям боевой
тропы. А этих, еще не знающих толком, что такое дгеббузи и почему они
завещаны предками, учат иному: преступать запреты, а значит, и не уважать
предков.
  Рушится вс„. Прерывается связь времен. (Это реминисценция. Understand?..
(Л.В.).).
  Мальчишки всегда одинаковы. Им присуще грезить обо всем и сразу. Не так уж
давно сержант вышел из возраста двали, когда трудно ждать и тяжко терпеть.
Хвала мудрым мвамби, умело взнуздавшим норовистого H'xapo. Они не дали ему
наделать непоправимых глупостей, научив молокососа слушать волю Творца. Но
для дгеббе Высь пуста, а значит - все дозволено (It's reminiscence.
Ясно?.. (Л.В.).), и если вырастет поколение, думающее так, тогда - амамба.
(Кранты (в литературном дгаанья). В горном диалекте - пиздец.)
Эти мысли были непривычно, мучительно умны. Думать их было тяжело. Ведь
H'xapo не старейшина и не вождь. Он только сержант, и его дело - не
размышлять, а исполнять приказы.
  Осторожно, боясь потревожить вроде бы задремавшего малыша, H'xapo
покосился на Д'митри, бегущего слева. Он - нгуаби, пусть он и думает. В
конце концов, это не у сержанта, а у него украли жену. И не на сержанта, а
на него первого посмотрят женщины Кхарьяйри, которые сейчас, конечно, не
спят.
  Убийцу Леопардов пробил озноб.
  Ему сделалось страшно. Гораздо страшнее, чем в любом из боев, чем даже в
тот далекий день, когда на залитой кровью поляне решалось, кто кого убьет:
двали H'xapo своего первого мвинью или мвинья - своего очередного человека
дгаа. Впрочем, сержант чувствовал: урюки не меньше, чем он, боятся
возвращения в Кхарьяйри.
  H'xapo Мдланга Мвинья уткнул взгляд в тропу и перестал думать.
  Он и не подозревал, как Дмитрий завидует бегущему справа.
  Хорошо быть сержантом: делай, что приказано, и никаких проблем, за тебя
обо всем подумает нгуаби. Сержанту не колют спину насмешливые взгляды: ну,
Пришедший-со-Звездой, решай, что будешь делать теперь, когда у тебя украли
жену, а у народа дгаа - Вождя...
  Ступни лейтенанта Коршанского, давно уже заросшие жесткими тлунту вва -
мозолями воина, отбивают ритм. Каждый шаг отдается в ушах ударом.
  Гдла-ми-ни.
  Гдла-ми-ни.
  Бля!
  Угораздило же ее сорваться именно сейчас!
  Нет, положа руку на сердце, нельзя сказать, что бабахнуло ни с того ни с
сего. К тому шло. И нечему удивляться. Почти полгода скитаний по сельве,
табу на табу, ночевки в мокрых лощинах, на отсыревших циновках, в дыму
костра, а иногда и без костра вовсе. Тут не то что баба, не всякий мужик
выдержит. Мы, дгаа, все же не какие-то ромалы бродячие, которых в цирке
показывают, мы народ древний, гордый и почти что оседлый, вроде барзов с
Чичкерии. А уж женщине, будь она хоть сто раз Вождь, нужен очаг, нужна
постель, дети, в конце концов...
  Де-ти.
  Де-ти.
  "Дети, дети, дети..." - как заведенная, часами, ничего не слушая.
  Не понимая, что всему свое время.
  Ведь только-только обжились в Кхарьяйри, отъелись, отоспались,
подуспокоились. Оперативная обстановка понемногу пошла на лад. Сельва,
принявшая было Большого Чужака и готовая примириться с ним, как мирятся с
весенним паводком и прочими неизбежными неприятностями, вспомнила о почти
списанном со счетов дгаангуаби, когда в Межземье объявились отряды
отморозков-дгеббе. Со всех концов великого леса в Кхарьяйри шли воины,
которым было теперь за что мстить. Мелкие поселки Кхарьяйри один за другим
признавали власть Пришедшего-со-Звездой...
  За какой-то месяц под контролем урюков оказалась зона диаметром в полторы
сотни миль. Особый Район Валькирии. Опираясь на этот плацдарм, можно было
уже не мечтать о возвращении в Дгахойемаро, а спокойно, без спешки
готовиться к Великому Походу.
  А Гдламини не желала ничего ни понимать, ни слышать.
  То истерики, то вспышки страсти, то страсть вперемешку с истерикой, то
вдруг с ничего, на пустом месте, змеиное шипение. Правда, хуррутти у Вождя
получалась по-прежнему неплохо, даже вкуснее, чем раньше, но что толку от
вкусной стряпни, если кусок не лезет в горло?! И вести с боевой тропы ее,
похоже, перестали волновать. Дочь воителя Дъямбъ'я г'ге Нхузи раньше не
пропускала ни одного совета, а теперь предпочитала часами квохтать с
курицами-подружками, судача, у кого из двали какой иолд и почему все мужья
подлецы, не способные понять и оценить жену, даже если жена - не просто
жена, а умница и красавица, подобная Светлокудрой Миинь-Маань или, к
примеру, дгеббем-вами Гдламини...
  И венцом всему - жуткая зеленая глина на щеках.
  Плюс ежедневные рассуждения: неплохо бы, мол, вычернить зубы.
  Для красоты, понимаешь.
  И не было никакого смысла объяснять Вождю, что она не права по жизни, что
вовсе не забыта, а, наоборот, любима и желанна, как всегда, что не ради
своих прихотей он зарылся в дела, не имея сил даже улыбаться ей по
вечерам. Все ради нее. Все во имя ее. Чем раньше в сельву вернется покой,
тем скорее они смогут вырваться отсюда в Большой Мир, лежащий за самой
последней из доступных ее разумению опушек. В мир, где генетическая
несовместимость, слава богу, уже перестала быть проблемой...
  Все проще простого: дгеббе - к ногтю, H'xapo - наместником, Гдлами - в
охапку, и в город. В поселок землян, именуемых здесь Могучими, со странным
названием К'хозза. Тамошние власти, несомненно, уже сбились с ног,
разыскивая стажера Коршанского. Там просто обязан быть космопорт! А уж на
Земле будут ей и подруги нормальные, и косметика приличная, и развлечения.
Муж все устроит. И детей тоже. При необходимости уложим в клинику. Даже в
платную, к самой Низовой! Без очереди. Нужно будет, Дед позвонит. Или
Леночка. Военная страховка позволяет, и ребята помогут. По крайности,
можно потрясти того же Деда. У него есть сбережения, а на фиг они
господину Президенту? Он все равно живет на всем готовом, мечтает о
правнуках и для такого случая, ясен пень, жаться не станет. Если же, паче
чаяния, чудеса генинженерии не сработают, тоже не беда. Пробирка,
гипноз... бабкины методы борозды не портят, Гдлами заснет и проснется с
пузиком. Или уже прямо с дитем. Пусть балдеет.
  И будут они каждый год прилетать сюда в гости. Втроем. Типа на дачу...
  По губам нгуаби ползла непроизвольная улыбка, когда он воображал себе
Вождя в эксклюзивных нарядах от Заяйцева, благоухающей крутыми
ерваальскими парфюмами, с элегантной сумочкой через плечо и ведомым за
руку рыжим оторвой, среди ошалевших от благоговения горцев... То-то будет
здорово!
  Так славно все складывалось! Нужно было только еще чуть-чуть подождать. Ну
какая муха ее укусила позавчера?
  Да и он, правду сказать, хорош... Нет бы, как обычно, промолчать, подняв
брови, когда на циновку со стуком и плеском опустилась миска похлебки. Но
нгуаби, как назло, слишком устал и был раздражен. Весь день над сельвой
гремели тамтамы, сообщая о все новых погромах, а прибывающие воины из
окрестных селений рвались в битву немедленно, не желая слышать ни о какой
подготовке, и даже вдвоем с Убийцей Леопардов Дмитрий с трудом сумел
утихомирить эту голозадую партизанщину.
  - Опять вожжа под хвост попала? - хмуро бросил он, стирая с бороды густые
комья расплескавшейся кляппи. - Или куда?
  Сказал и прищурился, ожидая привычного взрыва.
  Но Гдлами просто отошла к очагу, присела на циновку и вкрадчиво спросила:
  - Не забыл ли грозный нгуаби, как подобает говорить с Вождем?
  Грозный нгуаби чуть не подавился супом.
  - А величайшая из Вождей, случаем, не забыла, - осведомился он,
прокашлявшись, - как жена должна относиться к мужу?
  Величайшая из Вождей ядовито улыбнулась:
  - К кому, о непобедимый?
  - Повторяю для тугоухих, о трижды несравненная: к му-жу.
  - Ах, к мужу? Недолго и забыть, если муж приходит к очагу лишь жрать и
дрыхнуть. И когда жрет, молчит, как колода, а когда спит - орет на всю
хижину: "Ттай выше, болван! Тяни носок, кому говорю, тяни носок, чурка
безмозглая! Иолд оторву!" - Гдламини показала клычки. - А потом подруги
спрашивают у жены, не поймал ли муж любовника и кто этот счастливец. И не
хотят верить, что дура-жена соблюдает верность этому, так сказать, мужу...
  Нгуаби поморщился.
  - Успокойся. Война идет, уж это-то Вождь могла бы понять?
  - Я понимаю, что мой отец, великий воитель Дъям-бъ'я г'ге Нхузи, зачал
меня в перерыве между боями! Потому что он любил мою мать! Потому что
видел в ней не стряпуху и не служанку, а жену. И хотел от нее детей!
  Началось!
  - Да подожди ты с детьми...
  - Подождать? - взвилась Гдлами. - До старости? До Темной Тропы? Люди
шепчутся: Пришедшему-со-Звездой нежеланна мвамби людей дгаа. А может,
кто-то из них пуст, потому что прогневал Творца? Тогда - кто?
  - Малыш, - он честно пытался сдерживаться, - ты же знаешь, что это все
глупости...
  Но обвал было уже не остановить.
  - Глупость не это! - дребезжащим сопрано сообщила дгеббемвами, усыхая
лицом. - Глупость то, что я в самом деле дура. Была бы умная, уже давно бы
действительно завела любовника!
  - И что он будет делать? - невинным голосом осведомился нгуаби, словно
невзначай касаясь рукояти ттая. - В смысле, без иолда?
  Некоторое время дгеббемвами думала.
  - Вот. В этом ты весь, - сказала она наконец. - Гаввава на сене. А у
самого-то есть другая женщина!
  - Какая женщина?!!
  - Такая! - восторжествовала Гдламини. - Все говорят!
  - Кто - все? Я все время с H'xapo!
  - Значит, у тебя что-то с H'xapo!!! - взвизгнула Вождь и умолкла, хлопая
глазами не менее ошалело, чем Дмитрий.
  А спустя несколько восхитительно тихих мгновений в хижину всунул голову
Убийца Леопардов.
  - H'xapo звали? H'xapo здесь!
  - М-м-м? - сказал нгуаби.
  - М-м-м... - сказала мвами.
  - М-м-м! - понял сержант.
  И понял правильно. Ибо исчез тут же.
  - Д'митри... - Гдлами перебралась поближе, села напротив, глядя глаза в
глаза. - Давай поговорим спокойно. Я больше так не могу. Понимаешь? Ты
очень занят. Но ты - мужчина. А я-то - женщина... - Вождь помолчала, кусая
губу. - У нас нет детей, и это плохо. Это очень плохо, муж мой.
  - Это плохо, Гдлашик, - так же тихо ответил Дмитрий. - Но я же сто раз
говорил тебе: когда мы улетим в Высь, все будет в порядке.
  Гдламини зябко обхватила себя за плечи.
  - Ты не понимаешь, тхаонги. Когда девушка дгаа выходит замуж, она не
летает за ребенком ни в какую Высь. Тха-Онгуа посылает ей дитя пусть не в
первую ночь, но в первый год - точно. Постарайся понять, муж мой: если
Творец медлит послать женщине дитя, значит, она проклята. Или проклят ее
супруг. А мы с тобой - не просто мужчина и женщина. Проклятие, павшее на
кого-то из нас, означает, что проклят весь народ дгаа. До тебя не доходят
такие разговоры, ты все время с урюками, а для урюков ты равен Творцу. Но
я-то слышу, и мне нечего возразить... А тебе?
  Дмитрий молчал, глядя в плошку с остывающей похлебкой.
  - Не думай ничего плохого, тхаонги, - продолжала Вождь, аккуратно подбирая
слова. - Я полюбила тебя сразу. Люблю и сейчас. Я - твоя Гдлами. Но с
твоим появлением многое изменилось не только в моей жизни. В жизни всех
дгаа тоже. Я не думаю, что виноват ты. Быть может, вина на мне. Ведь я
должна была стать женой Дгобози, - она произнесла умершее имя с видимым
усилием. - Он единственный потомок Красного Ветра по мужской линии. Мы
росли вместе. И поверь мне, муж мой, если бы не ты, он был бы неплохим
вождем воинов и очень хорошим супругом...
  Дмитрий по-прежнему молчал. Но, видимо, что-то дрогнуло в его лице, потому
что Гдламини заторопилась:
  - Нет-нет, это не укор! Просто я знаю: он очень сильно любил меня. Из-за
меня он потерял имя и стал Проклятым.
  - Тебе жаль его? - глухо спросил Дмитрий.
  - Проклятого - нет, - откликнулась Гдламини. - Дгобози - да. Ты был
жесток, когда не убил его в день нашей свадьбы.
  - Так, может, еще не поздно все изменить? - сказал он и тотчас понял: не
стоило этого говорить. Но вместо яростного огня в темных глазах Вождя
блеснули слезы.
  - Не говори так, Д'митри. Я не хочу этого. Просто мне очень страшно.
Иногда мне кажется, что я проклята вместе с ним.
  Она испуганно вскинула ресницы, словно опасаясь новых злых слов, но на сей
раз Дмитрий воздержался от комментариев.
  - Мне нужно в Обитель, - сказала она непреклонно. - Там Лесные Сестры. Там
Мудрая. Они знают все. - Вождь чуть склонила голову. - Сейчас война. Без
разрешения дгаангуаби даже я не могу покинуть войско. Ты отпустишь меня,
муж мой?..
  Двойным шагом бегут воины по двое в ряд.
  Выдох-вдох. Выдох-вдох. /
Еще не близко, но все ближе Кхарьяйри.
  Зачем он ее отпустил?
  За-чем?
  За-чем?
  Мог ведь не отпускать. Но это была бы амамба.
  А опасности не было. Никакой.
  Про Обитель он слышал достаточно, чтобы понять: это нечто среднее между
женским монастырем и престижным гинекологическим центром. С приличным
уровнем обслуживания, хоть и не без мистики. Впрочем, прожив на Валькирии
год, лейтенант Коршанский знал: здешняя магия - далеко не сеансы с
разоблачением в исполнении маэстро Мамюса с Татуанги. К тому же нужное
всем и чтимое всеми заведение было защищено наистрашнейшими табу, ибо даже
полнейшим отморозкам свойственно размножаться, а в безопасности пути
сомнений не было: волей Творца Обитель оказалась почти в центре Особого
Района, врагов нет на много миль вокруг, шатуна же мвинью или ватажку
лесных зараззи шестерка отборных урюков вмажет в тропу походя, даже не
заметив, над кучкой чего проплыли легкие носилки Вождя.
  К тому же задолго до рассвета, намного раньше Вождя, в Обитель отправился
Мтунглу. Ах, как гордился Дмитрий этой идеей! Гдлами еще всхлипывала,
уткнувшись лицом в его плечо, а он, гладя пушистые волосы жены и бормоча
что-то убаюкивающее, уже знал, как ее успокоить на много дней вперед, до
самого отбытия в Большой Мир.
  Для этого нужно одно - поговорить с Мудрой до жены.
  Великую Лесную Сестру нельзя ни обмануть, ни запугать, ни задобрить. Она
говорит только правду. Заглянув в Дмитрия, она узнает: невозможное на
Тверди исполнимо в Выси. А от нее это станет известно Гдлами.
  И хотя нгуаби - ох уж эти бесконечные табу! - в военное время лишен
возможности покидать поселок иначе, как во главе войска, у него, к
счастью, есть Тень. На коже Мтунглу уже совсем мало бляшек, но пока не
отпали последние, он связан с Дмитрием незримой нитью; смотря в его глаза,
Мудрая сможет заглянуть в душу Пришедшего-со-Звездой...
  Как все было здорово просчитано!
  И как навернулось...
  Рассыпая дробный стук в темной синеве, далеко позади загрохотали тамтамы.
И тотчас по левую руку Дмитрия возник ефрейтор.
  - Сегодня они были в Ганго, нгуаби. - Мгамба переводил с языка барабанов,
едва ли не опережая стук. - Убили пятерых женщин, отпустивших сыновей к
тебе. И ребенка. Просто так. И были в Окуэрре. Убили трех женщин. И
старика со шрамом. - Мгамба запнулся, смуглые щеки посерели. - Этот старик
был моим прадедом, нгуаби. Он убил мвамвинью голыми руками. С тех пор
минуло семь десятков весен. - Мгамба прислушался. - Вчера они были в
Гарру, в Дгаатати, в Омбийамби. И в Кири-Кири. Про Обитель знает уже вся
сельва. Но о Вожде тамтамы молчат.
  - Хой, Мгамба! Вдох-выдох. Вдох-выдох. Молчат тамтамы. Мол-чат, су-ки.
Мол-чат.
  Спокойно, нгуаби. Спокойно, лейтенант Коршанский. Не психуй. Не паникуй.
Рассуждай логически, как рассуждал бы Дед...
  Тела не нашли. Ни на пепелище, ни на тропе. Ни люди, ни псы. Иначе тамтамы
бы знали. Значит, жива. Значит, увели. Да, она красива. Но среди убитых
были не хуже. А уходя от погони, пленных бросают. Значит, узнали. Значит,
дгеббе. Равнинные нгандва чтут запреты. И не знают Вождя в лицо. Значит,
ее ведут в Дгахойемаро. Значит, Проклятый дорвался.
  Нет, лейтенант, не жена твоя дура. Сам ты дурак.
  Свеликодушничал. Пожалел соперничка, гуманист гребаный.
  Ох, повернуть бы время вспять да знать обо всем заранее - не ттаем бы
ткнул, зубами б кадык вырвал...
  Ничего. Не мир тесен, прослойка тонка. Еще встречу урода. И порву. И
Гдлами вызволю. А уж тогда - точно в охапку. И на Землю. Хватит играть в
Чингачгука. В индейских войнах победителей не бывает.
  Только без глупостей. Никаких блицкригов. Никаких бросков на Дгахойемаро.
Может, Проклятый только того и ждет. Он, конечно, козел, но совсем не
дурак. Считать умеет. Значит, нужно копить силы. И ждать возвращения
Мтунглу. Раз его тела не нашли, значит, Тень идет по следу. Он сделает
все, что сможет. Вряд ли ему удастся кончить Дгобози или освободить Вождя.
Но уж информацию он соберет.
  А Гдлами выдержит, она умница.
  И Дмитрий тоже выдержит, что бы ни клубилось перед глазами.
  А потом...
  Тропу под ногами заволокло алым туманом.
  Ре-зать!
  Ре-зать!!
  Ре-зать!!!
  Иначе эта мразь заполонит всю Твердь. Нельзя человеку жить без запретов,
ни дикарю, ни гуманисту. Название - дело десятое. Хоть дгеббузи, хоть
Конституция. Не зря же Дед, чертыхаясь, лично вписал в Основной Закон
Федерации статью пятую, ограничивающую власть Президента статьей первой,
провозглашающей Президента умом, честью и совестью Галактики...
  Вдох-выдох.
  Вдох-выдох. И голос H'xapo:
  - Очнись, нгуаби. Пришли!
  Сумерки уже сгустились в ночь. Но Кхарьяйри, залитый пляшущим светом
факелов, не спал. Единым вздохом встретили толпящиеся у ворот люди
измотанных двойным рывком урюков. Расступились перед носилками в голове
колонны, пропуская в родное селение тело Мудрой. И, вновь сомкнувшись,
двинулись вслед за воинами, к мьюнд'донгам.
  Тяжелая, гуще смолы и плотнее войлока, тишина висела над поселком; шорох
накидок и шарканье подошв угасали в ней.
  Толпа густела. Было в этой людской массе нечто необычное, и Дмитрий не
сразу угадал - что, а потом, поняв, поразился: мужчины Кхарьяйри, такие
важные, уверенные в себе, взглянув на носилки, робко отступали в полумрак,
зато женщин, которым нечего делать на улицах ночью, становилось все
больше, и все они были простоволосы, но отцы, мужья и старшие братья даже
не пытались одернуть бесстыдниц. И чем ближе подходила к площади скорбная
процессия, тем отчетливее разливался в нежном ночном воздухе кисловатый,
скребущий гортань запах мертвого дыма.
  Выходя из хижин, женщины Кхарьяйри, не сговариваясь, заливали очаги.
  - Что происходит, H'xapo? - Дмитрий повернул голову к сержанту и
поперхнул