Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
аколота золотой булавкой, фианитовые
запонки на манжетах - и снизу кокетливо вывернутые колеса, а сверху короткая
набрио-линенная стрижка и мужская шляпа с кантом. Однажды мне довелось
видеть, как ослепительная Папочка обижала кентавра-грубияна, посмевшего
вслух усомниться в правильности Папиной сексуальной ориентации, обижала
долго и сильно, вплотную приближаясь к членовредительству; а потом приехал
Фол и от души пособил. Кажется, Фол был неравнодушен к Папочке. Кажется,
Фолу хотелось проверить - что там, под пиджаком, манишкой и так далее?
Бьется ли там сердце и в чем оно, так сказать, бьется? Я не исключаю, что
мой бравый приятель уже успел это проверить и теперь ему хотелось еще.
Ладно, замнем для ясности...
- Это потому, Алька, что вы все живете на кладбище, - сквозь подступающий
сон доносился голос то ли Фола, то ли Папы, путаясь в дремной вате. - Живете
и сами не замечаете...
"Мы знойным бураном... - смеялся сон. - Мы..."
Я снова смотрел на вылезающего из стены исчезника, валялся на полу мордой
в паркет, вертелся в снежном смерче побоища у машин, несся верхом на Фоле -
и понимал, что сплю.
Жизнь моя во сне стремительно летела под откос, как мальчишка по
укатанной ледяной горе, оседлав скользкую картонку. Смешно! - еще совсем
недавно главной проблемой были отношения с козлом-редактором... что там
еще?.. Ну, Натали почти забылась, это не в счет, отец почти не пишет, а
дозвониться на его необитаемый остров совершенно невозможно... чепуха.
Огрызки от яблок.
Выпейте перцовки с психом Ерпалычем - и жить вам станет весело и
необустроенно, начнете вы хлебать чаек-горлодер по подвалам Дальней Срани...
кстати, что ж это мы в подвале?.. А-а, на первом этаже вайдосит многодетное
семейство лопуха-электрика, на втором молодожены неутомимо кряхтят от любви,
и не было бы нам с Фолом и Папочкой покоя ни светлым днем, ни темной ночью.
А в подвале хорошо, печечка дымит-кочегарится, лампочка под потолком
подмигивает нервным тиком, не нравится лампочке напряженьице, ох, и мне не
нравится, что сплю я и вижу, как лампочка моргает...
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..
Если бы! - а то ведь даже в царстве грез отсвечивает, что Ерпалыч мне,
лучшему другу с двухколесной точки зрения Папы, отнюдь не все выложил в
письмишке-то! Не верю я тебе, Ерпалыч, ни на понюшку табаку не верю: что ж
ты, хрен старый, кучу времени со мной на бегу общался, а тут вдруг
разоткровенничался? Знать, шибко нужен я тебе стал... всем стал нужен:
Ритке, чтоб свел сержанта с Фолом, Ерпалычу для упражнений в эпистолярном
жанре насчет "мифологической реальности", сле-довательше Эре для задушевных
бесед, полковнику-архару для... вот этому точно что для.
Всем нужен.
А я ведь себя не переоцениваю - тоже мне, яхонт неграненый, ценность
великая! И ежу ясно, что не в Олеге Авраамовиче дело, я к интересу этому
всеобщему лишь краем приписан, как мой дражайший братец Пашка к Выворотке
ихней...
Пашка!
Колчерукий Пашка и свора Первач-псов по его следу!
Надо...
"Откройте пещеры невнятным сезамом... откройте - коверкает души гроза
нам... откройте..."
Сплю.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГОСПОЖА СТАРШИЙ СЛЕПОВАТЕЛЬ,
или Все, что угодно, включая боевого слона
1
Воскресенье, пятнадцатое февраля
От потопа, от порчи водяной * Таракан от детства * Теория Семенова-Зусера
* Жэка-Потрошитель * Их дядя самых честных правил
И все-таки она лопнула! Точнее - он. Стояк.
Мерная капель разбудила меня в начале третьего. Несколько секунд я
бессмысленно глядела на зеленоватый циферблат стареньких, еще до катастрофы
склепанных, часов (хорошо идут, причем сами - ни часовой-домовой не нужен,
ни отвертка, дабы оного злыдня пугать!), пытаясь понять: отчего в феврале
пошел дождь? Но затем ни с чем не сравнимый запах сырой штукатурки заставил
проснуться окончательно. Все еще не веря, я накинула халат, включила свет в
коридоре...
Батюшки-светы!
Вот уж поистине - "батюшки"! Даже в полузабытом столичном общежитии, где
потолки были расцвечены на зависть Пикассо и Белютину, такого не увидишь!
С потолка не просто капало - лило. По красному линолеуму бодро
расползались лужи, среди которых белели кусочки рухнувшей штукатурки, а
сверху продолжался водяной десант, с каждой секундой становясь гуще,
основательней...
Через мгновение, вспомнив давний опыт, я догадалась, что виной всему
основной стояк, причем рванула именно горячая вода, от которой поистине нет
защиты, и нужно немедленно что-то делать, потому как...
И вдруг я поняла, что делать мне ничего не хочется. С минуту я пыталась
сообразить, что это со мной и откуда сей приступ мазохизма, и тут до меня
начало доходить...
Бодро хлюпая по лужам, я прошла на кухню и воззрилась на иконостас.
Так-так, голубчики! Не уследили, значит? А ведь такого быть не может. Не
должно! Но ведь случилось!
Манок-оберег - старая вьетнамская деревянная вазочка, свежезаговоренная
две недели назад по всем правилам, с мукой и постным маслом - смотрелся еще
глупее, чем обычно. И это шаманство - побоку!
Под веселый шум капели я отыскала в початой колоде одноразовую иконку
Николы Мокрого, сверилась с печатной инструкцией и зажгла
конфорку-"алтарку". Ну-с, ставим опыт. Как бишь там напечатано? "Святой
Никола Мокрый, спаси и оборони, от потопления, от потопа, от порчи
водяной..." Просвира обуглилась, образок, как ему и положено, принялся
темнеть. Я взглянула на часы...
Через полчаса стало ясно - не работает. Потоп продолжался, штукатурка
большими кусками падала на пол, обнажая желтую глину обмазки, а Никола на
иконке прятал глаза, явно стыдясь происходящего. Мокрое пятно на потолке
расширилось, первые капли упали на иконостас. И внезапно я поняла, что
переживаю, может быть, одну из самых счастливых минут за последние годы.
Не работает! Бог с ним, с недавним ремонтом, с испорченной побелкой и
неизбежным нашествием штукатуров. Не работает! Иконочки-булочки-конфорочки -
то, что все эти годы доводило до бешенства, не даваясь пониманию, сбивало с
толку, заставляя чуть ли не сходить с ума. Не работает! Значит, прокол,
значит, в этой нелепой, не поддающейся логике системе случился сбой, а это
хорошо, это очень хорошо!
Я представила себе физиономию Евсеича - нашего домового Техника. Если не
ошибаюсь, пару дней назад он намекал, что за беспорочный труд неплохо бы с
него, хорошего да пригожего, судимость снять. Интересно, что он сейчас
запоет?
Полюбовавшись еще с минуту зрелищем, которое до меня видел, вероятно,
лишь Ной со своими подельщиками, я решительно двинулась к телефону. Опыт
поставлен, пора и квартиру спасать. Кажется, Евсеич не только Техник, но и
водопроводчик. Пусть побегает, а то я ему напомню, что такое
"условно-досрочное"! Я сняла трубку, заранее предвкушая, как "господин
Тех-ник высшего разряда" дернется от ночного звонка, поднесла ее к уху...
Телефон молчал.
Молчал глухо, мертво.
Все еще не веря, я положила трубку на место, вновь подняла...
Молчит.
И тут я почувствовала, как хорошее настроение начинает улетучиваться,
сменяясь растерянностью. Шутки - шутками, но мой телефон отключить нельзя. У
него и проводов нет, так что даже из гнезда не вырвешь. А здорово
получается: у старшего следователя прокуратуры лопается стояк, отключается
телефонная связь... Что дальше? Погаснет электричество? Пистолет заржавеет?
Да что же это творится в конце-то концов?
Я вздохнула, перекрестилась на Троеручицу (настоящую, не из здешней
лавки) и принялась одеваться, благо идти недалеко-в соседний подъезд. Если
"господин Техник" не приведет все в божеский вид к утру, я ему не только
условно-досрочное припомню! Он как-то хвастал (после второй рюмки
"Олдевки"), что любой стояк усмирит с помощью веревки о семи узелках. Вот
пусть и попробует! Узелочки-веревочки, конфетки-бараночки! Но ведь как
интересно получается! Жаль, объяснить некому.
Не в городскую же епархию обращаться!
***
На работу я пришла злая как черт (еще бы - второе подряд воскресенье
делают рабочим днем... мироеды!). Рыкнула на недотепу-практиканта,
сунувшегося ко мне со своими бумажками, и, с грохотом захлопнув дверь
кабинета, бухнулась в кресло. Видеть никого не хотелось, работать - тем
более, а уж отвечать на телефонные звонки...
Дзинь!
Я покосилась на проклятую трубку, мысленно желая звонившему всех благ и
ревматизм в придачу, но дурак-аппарат и не думал униматься.
Дзинь! Дзинь! Дзи-и-инь!
Я вздохнула, помянув царя Давида и всю кротость его, взяла трубку.
- Гизело?
Так и знала! Ревенко, начальник следственного, чтоб его!
- Гизело! Какого черта у тебя там происходит? Первая мысль была о стояке,
что явно свидетельствовалоо хроническом недосыпе. Нет, дело, конечно, не в
ночном потопе...
- Алло, Гизело!..
- Слышу, - наконец отозвалась я. - Где происходит?
- Где? - заклокотало в трубке. - Еще спрашиваешь?! По делу Молитвина!
Какого черта ты натравила архаров?
- На кого?!
Наверное, мой вопрос явился последней каплей, потому что в трубке
зашипело, булькнуло...
- Немедленно ко мне! Тут такое... Слышишь? Бери все бумаги и дуй ко мне!
Немедленно...
Не люблю я его. Не скажу, что Ревенко такой уж плохой мужик - получше
многих, но слишком любит орать. Десять лет в военной прокуратуре дают о себе
знать. Иногда, когда особенно надоедало, я начинала орать в ответ. Последний
раз мы устроили взаимный ор в сентябре.
Подействовало - но только на полгода...
2
- Читай!
Вид у Ревенко оказался столь неадекватным, что я сразу подобрела. Не то
чтобы слишком - все-таки ему бы не грех быть повежливей, но в данном случае,
если судить по синякам под глазами и небритому подбородку, дело и вправду
пахло жареным. При всех своих недостатках Ревенко, если не случилось что-то
чрезвычайное, бреется регулярно. Все-таки бывший вояка.
ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА...
Что-то в этом мужлане все-таки есть. Однажды, в первый год службы в нашем
желтом здании, я чуть с ним не переспала. Просто так - с зеленой тоски.
Почудилось, что рядом со мной - все-таки мужик, несмотря на красный пропитой
анфас и привычку этажить речь. Но в последний миг поняла - что-то не так.
Вся его лихость - просто маска. А с тем, кто за этой маской, иметь дело не
хотелось. Как в том анекдоте - раз переспит, а потом год будет упрашивать,
дабы жене не рассказала.
А еще (все знают, все!) у него татуировка - на заднице: черти лопатами
уголь кидают. То-то он даже в сауне вместо плавок семейные трусы носит!
Вот он какой, мой шеф Ревенко...
Не ожидая приглашения, я села в кресло и взяла протянутую мне бумагу,
походя отметив, как дрожат его пальцы. Но что могло случиться? Дело как
дело, ничего особенного...
Я прочитала бумагу, подождала, прочитала еще раз, затем, все еще не веря,
принялась читать в третий.
Бумаженция называлась "Рапорт" и была подписана полковником Жилиным,
командиром городского ОМОНа, сиречь главным архаром. Странно, его я почти не
знала. Кажется, встречались на совещании у мэра раз или два. Полковник
издалека походил на шкаф, вблизи... Вблизи тоже походил на шкаф. И еще на
таракана. Усищи рыжие, глазищи пучит. Жил, понимаете ли, на свете таракан,
таракан от детства. Я еще тогда подумала...
- Давно прислали?
Я отложила рапорт и обреченно вздохнула. Бред! И не просто бред, а целый
бедлам. Или даже два бедлама.
- В час ночи, - устало ответил Ревенко и скривился. - Водки налить,
Гизело?
Теперь уже скривилась я. Ничего себе денек начинается! А хорошо бы
пропустить грамм двести...
Ревенко потянулся к дверце шкафчика, пошевелил пальцами.
- Ладно, потом... Я из-за тебя, Гизело, сопьюсь скоро! Оставалось пожать
плечами. В таком благородном деле всегда найдется предлог. Тем более
спиваться он начал еще в армии, за что, по слухам, и переведен к нам.
- В общем, так, - наконец резюмировала я. - На квартиру Залесского я
архаров не посылала. Все!
- Все? - Ревенко потер кулаком покрасневшие глаза, вздохнул:
- Значит, не посылала. Сейчас я буду ругаться. Громко. Применяя
ненормативную лексику. Какого хе...
- Стоп!
Я сняла с руки часы, положила на стол.
- Две минуты!
Начальник следственного покосился на мой "Роллекс", мгновение подумал.
- Ладно. Две минуты.
- Итак...
Я прикрыла глаза, вдохнула, резко выдохнула:
- Вчера, приблизительно в десять утра, меня вызвали к шефу. Он всучил мне
дело Молитвина и велел поторопиться. Честно говоря, до сих пор не понимаю,
почему пропавшим алкоголиком должна заниматься прокуратура, а не участковый.
Поскольку у меня еще три незакрытых дела, причем одно - на контроле, я
успела совершить лишь следующие следственные действия...
Я еще раз вспомнила вчерашний день. Да, все верно.
- Примерно в двенадцать часов заехала на квартиру гражданина Залесского,
который проходит по делу Молитвина свидетелем номер один, и провела беседу.
Вечером хотела вызвать кого-нибудь из инспекторов, чтобы тот пробежался по
Срани, но затем решила подождать до утра. Больше - ничего.
- Залесский - он... - осторожно перебил Ревенко, сразу став очень
внимательным.
- По-моему, такой же алкаш, как Молитвин. И еще бабник... А в целом -
пустышка.
Тот еще тип этот Залесский! Сальный взгляд, волосатые пальцы с грязными
ногтями - и ко всему в придачу толстозадая медсестричка-истеричка с глазами
клинической нимфоманки в качестве ангела-хранителя.
- По нашим делам не проходил?
- Нет. Однажды забрал патруль в пьяном виде. Ограничились внушением.
- Так...
Две минуты прошли, но ругаться моему собеседнику явно расхотелось.
- Значит, ты пошла домой...
- И ничего не пошла домой! - возмутилась я. - Какого черта! Вчера я
торчала тут до полуночи, закрыла дело Остапчука, потом возилась с этими
попами...
- А на квартиру Залесского налетели архары. Залесского упустили, зато
умудрились поцапаться с работником милиции! Да-а... Плюс эти сволочные
кентавры...
- Один, - уточнила я. - Один кентавр. Во всяком случае, если верить
рапорту господина полковника.
Ревенко кивнул и грузно опустился в кресло.
- А поскольку Залесский проходит по твоей епархии, наверху решили, что
все это - наша самодеятельность. Ты что-нибудь вообще понимаешь?
- Ни черта! - охотно сообщила я. - Вначале нам подсовывают откровенную
чушь о похищенном алкоголике, затем архары зачем-то устраивают погром,
свидетель исчезает...
- Составишь рапорт...
Дрожащая рука вновь потянулась в дверце, замерла.
- Может, все-таки по сто грамм, а? У меня как раз бутылек "Менделейки"
завалялся?
...Соблазн был велик, причем во всех отношениях. И водка диво как хороша,
и портрет Дмитрия Ивановича на этикетке (в сияющих ризах и с лебедиными
крыльями) впечатляет. Когда в первый раз увидела - тут же крест сотворила.
Святой Менделеев, всея водки-горилки Белой, Малой и Хлебной покровитель! На
нашем ликероводочном целый идол изваяли, каждый день бескровные жертвы
творят!..
- Успеете! - растерянность прошла, и я почувствовала что-то вроде
охотничьего азарта. - Рапорт я составлю. Но не раньше, чем поговорю с
"главархаром" Жилиным. Пусть объяснит: что он делал у моего
подследственного?!
- Ты, Гизело, не увлекайся! - Ревенко погладил небритую щеку, поморщился.
- У меня на говно нюх. А это дело - такое говенное, что и нюх не требуется.
В общем, пиши рапорт и больше ничего не делай, пока не скажу. Что-то с этим
алкашом не гладко.
Это я и без него поняла. Ради сгинувшего алкоголика не поднимают на ноги
прокуратуру и ОМОН. Кто это может быть? ФСБ? Но тогда какого рожна было
подключать нас? Нет, не выходит! Загадка - такая же, как лопнувший стояк и
замолчавший телефон.
А я еще жаловалась на скуку!
3
И при всем при том надо было работать. Рапорт я отложила на вечер, решив
малость остыть, дабы не накропать лишнего, после чего в явной
нерешительности поглядела на телефон. Сроки поджимали, февраль на исходе, а
из четырех дел удалось закрыть только одно, и то - самое плевое. Остаются
три. Молитвинское подвисло, да так, что лучше пока не совершать излишних
телодвижений, Кривец в очередной раз косит под психа, значит, опять
экспертиза, три дня - коту под хвост, это как минимум. Остается "поповское":
Рюмина - Егорова. То самое, из-за которого мне грозит очередное прозвище. На
этот раз - "Мадам инквизиторша". Опять-таки, шутки шутками... Напрасно
Ревенко хвастает, будто обладает особым чутьем на дерьмо.
Эту субстанцию я и сама чую неплохо. Но делать нечего - надо. Рюмина или
Егорова? Следовало бы второго, но сегодня моих нервов на него может не
хватить. Значит, Рюмин...
***
- Как же так случилось, отец Николай?
Вместо ответа - тяжелый вздох.
Я пробежала глазами первые строчки вчерашнего протокола. Рюмин Андрей
Захарович, он же отец Николай, штатный священник Благовещенского собора.
Злостное хулиганство, препятствование отправлению культа, призывы к
гражданскому неповиновению...
- Так все-таки?
- Вы едва ли поймете, гражданка следователь... Глаза из-под седоватых
бровей глядели устало. Отец Николай не верил - ни мне, ни владыке Антонию,
что увещевал его вчера вечером, ни нашему мэру, который тоже говорил с ним.
Арестовать священника хотели еще месяц назад, но все не решались. Решились
совсем недавно - и то без всякой охоты. Ордер Никанор Семенович (наш
набольший) подписывал при мне, и физиономия его была такая, будто один лимон
он уже сжевал, а еще три ждали своей очереди. Но вскоре ситуация изменилась.
Да, изменилась, и весьма...
- Отец Николай! Я вынуждена в очередной раз предупредить вас о том
положении, в котором вы...
- Не надо, Эра Игнатьевна!
Широкая мозолистая ладонь поднялась над столом. Я послушно умолкла.
- Не надо. Я вполне отдаю себе отчет о своем положении и готов отвечать
перед властями мирскими...
- Не отдаете! - не выдержала я. - Отец Николай! Вас хотят вывести на
процесс, понимаете? Вас - и отца Александра! На политический процесс!
Кому-то хочется...
И вновь широкая ладонь заставила меня замолчать. Священник покачал седой
головой, бледные губы дрогнули в невеселой усмешке:
- Кому-то? К чему такая скромность, Эра Игнатьевна? Сей "кто-то"
пребывает в епархиальном управлении, в архиепископских покоях...
- Не только! - вновь не сдержалась я. - Вы что думаете, наши власти
решились бы арестовать священнослужителя без санкции патриарха?
Этого он не знал. В темных глазах мелькнула растерянность, но сразу
исчезла. Осталась боль - глубокая, такая, что и не высказать сразу.
- Вот как? Прости им Господи, ежели не ведают, что творят. А ежели
ведают...
Я вздохнула. Ведают! Уж это я знала наверняка! Два дня назад я специально
попросила Девятого уточнить...
- Скорее всего вас лишат сана. Не исключено, что вам грозит заодно и
церковный суд.
- За богохульство? - Он вновь улыбался, и от этой улыбки мне стало не по
себе.
- Наверно. И еще за неподчинение церковным властям. Отец Николай пожал
широкими плечами, но ничего не ответил.
Я заспешила:
- Послушайте! Я - следователь. Просто следователь! Я обязана разобраться!
В конце концов, вы можете не соглашаться с епархией, даже с патриархом, но
сейч