ас речь идет о другом! Вы  и  отец  Александр  трижды  пытались  сорвать
службу в Благовещенском соборе  и  Иоанно-Усекновенской  церкви,  вы  мешали
торговле религиозной литературой, распространяли листовки с призывом...
   - Простите, дочь моя, вы читали сии... листовки?
   Я смутилась. Читать-то читала...
   Он, кажется, понял. Улыбка стала другой - доброй, чуть снисходительной.
   -  Должно  ли  отнести  проповедь  Святого  Иоанна  Дамаскина  к  разряду
подрывной литературы?
   - Но  ведь  вы  грозились  анафемствовать  тех  священников  и  прихожан,
которые...
   - Да.
   Бледные губы сжались, глаза почернели.
   - Да. Грозил. Грозил, ибо сие суть  последнее,  что  оставалось  у  меня,
грешного... Эра Игнатьевна! Ежели вы увидите, что совершается  преступление,
а все вокруг ослепли и лишь помогают злодеям, станете ли молчать? Если жизнь
человека в  опасности?  А  ведь  речь  идет  даже  не  о  жизни,  а  о  душе
бессмертной! О многих душах, вверенных попечению Церкви. Я давал  присягу  -
служить Богу и людям. Мне ли затворять уста? Мне ли бояться суда?!
   Внезапно почудилось: неяркий дневной  свет  сгинул,  сменившись  зловещим
отблеском факелов. Кабинет исчез, превратясь в мрачный сырой  подвал,  плечи
окутала черная мантия,  повеяло  жаром  горящих  углей.  Не  хватает  только
дыбы...
   - Отец Николай! - жалобно воззвала я, с трудом  прогоняя  видение.  -  Но
ведь если вы не согласны  с...  некоторыми,  принятыми  здесь  обрядами,  вы
обязаны сообщить об этом своему начальству!..
   - Обрядами? - голос священника прозвучал сурово, словно и он почуял запах
горячих углей. - Обряды -  это  конфорка  для  сжигания  булок?  Одноразовые
иконки? Забвение имени  Христова?  Камлание,  глумливо  именуемое  молебном?
Неужели вы думаете, что мы не взывали к властям церковным? Наша ли вина, что
нас не желают слушать?
   Мы не понимали друг  друга.  Точнее,  не  так.  Старший  следователь  Эра
Игнатьевна Гизело  не  могла  понять  своего  подследственного.  Мне  (иной,
неявной, навсегда скрытой за чернотой  тайной  мантии...),  мне  легче  -  и
одновременно труднее. Поговорить начистоту? Нет, рано!
   -  Все  эти  соображения,  гражданин  Рюмин,  -   начала   я,   глядя   в
свежепобеленный потолок, - не объясняют и не извиняют  распространение  вами
подрывной литературы.
   - Это вы о Дамаскине? - улыбнулся отец Николай. - Вот уж поистине,  дивны
дела твои, Господи! Вы хоть представляете, гражданка следователь, о чем идет
речь?
   На такие выпады следовало отвечать стандартным напоминанием о  том,  кому
здесь надлежит задавать вопросы. Однако изображать совершенную серость никак
не хотелось, особенно перед отцом  Николаем.  Я  приняла  вызов.  Тем  более
совсем недавно довелось перед сном перелистывать Алексея Толстого...
   - Вполне. Иоанн Дамаскин - епископ из Дамаска, жил  при  арабах.  Рисовал
иконы, писал богослужебные тексты и дружил с каким-то халифом. Правильно?
   - Отчасти, дочь моя. - В  темных  глазах  блеснуло  что-то,  напоминающее
интерес. - Но епископ Дамасский оставил нам не только свои...  богослужебные
тексты, как вы их изволили назвать. Вы об иконоборцах слыхали?
   ...Когда  Ревенко  поручал  мне  это  пакостное  дело,  то  перво-наперво
посоветовал  не  вступать  с  попами  в  богословские  споры.  Наша   забота
прокурорская - снять показания и составить заключение,  дабы  суд  принял  с
первого же раза. Но у меня (иной, неявной...) был свой резон.  Был  и  есть.
Так что разговор идет в нужную сторону.
   - Иконоборцы, отец Николай? Вы имеете  в  виду  Лютера?  Когда  церкви  и
монастыри громили?
   - Не только, дочь моя, - священник покачал седой головой. - Не Лютер  сие
начал. А вот в веке восьмом, ежели не ошибаюсь,  в  Византии  император  Лев
Исаврийский запретил почитание икон. Догадываетесь почему?
   - Не совсем, - как можно  равнодушнее  заметила  я.  -  Тоже...  конфорки
заводили?
   - Отчасти. Времена были тяжелые - войны, чума. Люди изверились, и  вот...
До образов одноразовых не  додумались,  однако  же,  глаголят,  мощи  святые
вместо зелья к болячкам прикладывали. Вот император и решил сие  остановить.
Но лекарство пуще болезни вышло. Тогда Дамаскин и вмешался, дабы  впавшим  в
соблазн истину разъяснить...
   - Погодите! -  прервала  я.  -  Но  ведь  считается,  что  после  здешней
катастрофы Господь в милости своей повелел святым не оставлять людей...
   - ...И направил Святую Агафью  руководить  салоном  красоты?  -  вздохнул
священник. - А Святого Алимпия - чинить моторы? Дочь моя, Церкви  еще  и  не
такое ведомо! Вспомните? Кому предки наши кашу за печь ставили? Кому хлеб  в
воду клали?
   - Но ведь действовало! - не выдержала я. - И тогда действовало! И сейчас!
   "Кроме сегодняшней ночи", - хотела добавить я, вспомнив лопнувший  стояк.
Но смолчала. Не все сразу.
   - Об этом, дочь моя, Гете написал. Весьма доходчиво. Читывали?
   - Вы про сатану?
   Я невольно поморщилась. Почему-то казалось,  что  этот  неглупый  человек
предложит объяснение посвежее. Кажется, он меня понял.
   - Не верите, Эра Игнатьевна? Но если сия сила не от Бога... А она  не  от
Бога, поверьте мне!.. как специалисту.
   Я оглянулась. Кабинет пуст, "жучки" я проверяла третьего  дня.  Рискнуть?
Да, пожалуй!
   - Есть другая... теория, - осторожно начала я. - Полагаю, вы знаете,  что
все началось около десяти лет назад, когда здесь случился взрыв.  Считается,
что взрыв был ядерный...
   Вспомнились давние заголовки газет,  орущие  динамики  телевизоров,  йод,
который нам давали в "учебке". Тогда всем казалось, что начался  Армагеддон.
Еще бы! Плюс слухи:  взрыв  -  в  пять  Чернобылей,  облако  накрыло  восемь
областей...
   - Это был не ядерный взрыв, отец Николай!
   Удивленный взгляд, покачивание головой. Не понял? Не поверил?
   - Газеты врали. И про боеголовку, и  про  игрушки  дурацкие  с  настоящим
плутонием, и про радиацию. Ничего этого не было! Большая Игрушечная - ложь!
   Вообще-то за такое мне должно  оторвать  язык.  Клещами.  По  возможности
калеными. Но надо же наконец разобраться! Этот священник - - не  псих  и  не
дурак...
   - Да, я слыхал... - Отец Николай задумался, вновь покачал  головой.  -  В
городе  испокон  ходят  разные  байки.  Про  наборы  бомбочек   с   ядерными
зарядами...
   -  Чушь!  -  отрезала  я.  -  Эти,  как  вы  говорите,  байки  специально
распространялись  заинтересованными  лицами!  Знаете,  что  такое  "полезная
дезинформация"? Нет? И слава Богу! Так вот,  есть  иная  версия:  взрыв  был
неядерный. Здесь, на Павловой поле - был когда-то  такой  район,  -  работал
исследовательский институт. Очень странный институт...
   Все-таки я вовремя успела укусить себя за грешный мой  язык.  Не  хватало
еще выдать открытым текстом о НИИПриМе, в иных кругах - Институте ј 7,  Зоне
"Б" и лаборатории "МИР". Тут не язык - голову потеряешь!
   - Это был выброс неизвестной энергии. Считают... Некоторые  считают,  что
эта энергия оказала воздействие не только на  психику  уцелевших,  но  и  на
специфические... э-э-э...  материальные  характеристики  местности.  Поэтому
приезжие не видят и половины того, что здесь происходит. Для них кентавры  -
обыкновенные рокеры-придурки. Нужна адаптация...
   Все! Стоп! И так сказано - выше крыши.
   -  Теория  Семенова-Зусера,  -  тихо  проговорил  священник,  и  я  вновь
вздрогнула. Он знал! Да,  теория  Семенова-Зусера  и  Ковалевского.  Правда,
Девятый обычно называет ее просто Основной. - Мне ведомо об этом, дочь  моя.
Но сия теория - всего лишь попытка объяснить  непонятное  через  непонятное.
Ибо науке таковое излучение неведомо.
   Я  не  стала  спорить.  То,  что  мне  сообщил  Девятый,  как  выражаются
дауны-американцы, only for eyes. Нет, не получилось. Священник ничем мне  не
поможет - разве что объяснит, как изгонять бесов.
   Впрочем,  если  верить  агентурным  данным,  отсутствующий   здесь   отец
Александр уже пытался - без всякого успеха.

4

   День складывался нелепо. Даже не складывался - тянулся.  Как  говорили  у
нас в детдоме: словно удав по стекловате. В детстве я всегда жалела  бедного
удава, но на этот раз могла лишь  пожелать  ему  ползти  быстрее.  Все,  что
можно, я уже сделала. Псих Кривец на экспертизе, протокол нашей  бестолковой
беседы с отцом Николаем составлен, кофе выпит. Я даже позвонила  в  гордуму,
надеясь отыскать бравого таракана-полковника из ОМОНа,  но  того  на  месте,
естественно, не оказалось. По крайней мере, мне так сообщили.
   Итак? Итак, скверно. Но это с одной стороны. А с другой...
   А с  другой  стороны,  если  не  слишком  увлекаться  служебной  карьерой
старшего следователя Гизело, получается не так и плохо.  Этой  наглой  особе
должно бдеть, дабы здешние беспорядки не нарушать. А вот мне...  А  вот  мне
(иной...) очень интересны именно здешние беспорядки. Помнится, Девятый так и
говорил:
   "Не  увлекайтесь  правилами,  ищите  исключения".  Пять  лет  всюду  были
сплошные правила. Конфорки горели, Первач-псы  исправно  доводили  убийц  до
синюшного лица и разрыва аорты, исчезники следили  за  качеством  бетона,  а
квартирники-домовые - за  паровым  отоплением,  дорожные  знаки  сами  собой
ограничивали скорость, притормаживая лихачей (кроме кентов, само  собой,  им
законы не писаны и не читаны). Одним словом, все хорошо, прекрасная маркиза,
в нашем дурдоме полный порядок!
   Точнее, был. Зато теперь...
   Не удержавшись, я достала лист бумаги и начала рисовать  черточки.  Потоп
вкупе с отключением телефона в ведомственном доме. Раз...
   На "раз" дело замерло. И не потому, что фактов не хватало. Хватало. А вот
какие из них достойны следующей черточки, понять мудрено.
   Например, собаки. Еще год назад по Дальней Срани нельзя было пройти из-за
легиона разномастных дворняг; теперь же - хоть в Красную  книгу  их  заноси.
Конечно, коммунальные службы поспешили записать сие в свой  актив,  но  я-то
знаю! А потом стали пропадать уже не уличные - домашние  Шарики  и  Боби-ки.
Нас буквально закидали заявлениями: и по поводу пропавших мосек, и по поводу
бездействия милиции. Странно? Вообще-то, странно, но кто знает?
   Подумав, я нарисовала вторую черточку и рядом - третью.
   Если уж поминать собак, то грех не вспомнить о людях. Точнее,  о  бомжах.
Еще год назад...
   Вспомнилась недавняя передача. Жирный щекастый жорик  из  железнодорожной
службы бодро рапортовал об успехах по "зачистке" вверенной ему привокзальной
площади. И вправду: чисто, пусто,  уютно.  Я,  конечно,  не  поверила  -  и,
наверное, никто не поверил. Но ведь правда! Только жорик и его орлы  тут  ни
при чем. Сбежали бомжи. Все! А какие не сбежали - сгинули. Когда мне  сунули
дело Молитвина, мне отчего-то показалось, что он как раз из этих...
   Вот и думай, командир! То ли есть общий знаменатель у всей  этой  чепухи,
то ли нет. Ах да!  Можно  еще  черточку  воткнуть!  Позавчера  один  коллега
вернулся с  совещания  в  мэрии,  так  там  кто-то  снова  мульку  пустил  о
Жэке-Потрошителе, что в Срани объявился.  Ходит  и,  стало  быть,  потрошит.
Черный,  с  бычачьими  рогами  и,  говорят,  с  хвостом.  Нет,  это  к  отцу
Александру, пусть экзорцизм проводит!  Но,  что  любопытно,  в  начале  моей
здешней карьеры о таком в Срани не болтали. А вот теперь начали.
   Дорисовать пятую черточку я не успела.  Проклятый  телефон  вновь  сказал
"дзинь"; я вновь помянула царя Давида...
   - Гизело слушает!
   - Эра Игнатьевна! Да что у вас с голосом? Трубка источала мед, но мед был
не сладок. Сначала - Ревенко, теперь - Сам. Кто следующий? Президент?
   - Добрый день, Никанор Семенович. Это все злоба дня сего. Довлеет.
   -  С  попами  заработались?  Сочувствую,  сочувствую!   А   знаете   что,
сделайте-ка перерывчик. Да-да, всенепременно перерывчик!
   Что будет дальше, я уже догадалась. В этой конторе зря мед не льют.
   - Да-с, и заходите ко мне. Чаек попьем...
   Аппарат дал отбой. Я посидела несколько мгновений, затем без всякой охоты
подошла к зеркалу. То, что смотрело на меня оттуда, не прибавило  оптимизма.
Стыдно сказать, второй год регулярно ставлю свечки  Анне  Кашинской.  Да  ни
черта она не помогает, эта Кашинская! Все мои  тридцать  четыре  аккурат  на
физиономии отпечатаны, вдобавок синяки под глазами, да еще эта  морщинка.  И
откуда только взялась, сволочь?
   Оставалось поправить мундир, поколдовать с косметичкой  и  перекреститься
на лик Святого Сульпиция, покровителя юристов.
   Сульпиций смотрел хмуро.

5

   У Никанора Семеновича не один кабинет, а целых два. Большой - для  общего
разноса, и маленький - для разноса индивидуального. Кто-то недавно  уточнил:
для групповухи и для интимного секса. Да, пожалуй. Интересно, с  какой  позы
начнет? У меня три дела и все, считай, висят. Так что интим  мне  обеспечен.
Наверное,  начнет  все-таки  с  Молитвина.  Похоже,   шум   архары   подняли
преизрядный.
   Попробовала на всякий случай  рекомендованный  сослуживцами  "Заговор  от
выговора". Простой,  как  швабра:  по  дороге  к  начальству  вышеупомянутое
название следует повторить восемнадцать раз подряд, и как можно быстрее.
   На седьмом разе я сбилась, закашлялась и  отчетливо  поняла:  проблем  не
миновать.
   Секретарша взглянула на меня томными глазами и колыхнула крутым бедром  в
сторону  левой  двери.  Значит,  в  "малый";  следовательно,  разнос   будет
индивидуальный, как и предполагалось. Пожаловаться,  что  ли,  с  порога  на
ночной потоп? Может, посочувствует? Ведь не зверь же он, в конце концов!
   - Эра Игнатьевна? Прошу,  прошу,  садитесь  сюда,  в  это  кресло,  здесь
удобнее...
   Я переступила порог - и поняла,  что  мой  стратегический  план  оказался
бесполезен. Более того, запахло чем-то знакомым. Дерьмом?  Да,  пожалуй,  но
только очень уж дерьмистым.
   - Что это вы такая бледная? Переработались? Ай-яй-яй!
   - Это пудра! - сообщила я, надеясь осадить его медоточивость, но  Никанор
Семенович лишь одарил меня очередной улыбкой  и  величественно  опустился  в
кресло. Кресло под стать начальнику - и начальник под стать креслу. Какой-то
поэт прошлого века что-то писал о "телес десятипудовиках"...

ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА...

   Зря говорят, что толстяки добродушны! Маленькие бесцветные глазки тонут в
трясине  гладких,  словно  не  ведавших  бритвы,  щек,  уголки  толстых  губ
приподняты в "вечной" усмешке - но не дай, Господи, поверить в эту  доброту!
И хитер! Как  хитер,  толстяк!  За  пять  лет  схарчил  трех  замов,  сейчас
догрызает четвертого. Так и кажется,  что  под  жиром,  словно  под  броней,
прячется кто-то другой - худой, жилистый, не любящий улыбаться...  А  еще  у
него потные ладони - противно руку пожимать. Вот он какой,  прокурор  города
Никанор Семенович...

   - Комплимент хотите?
   - Еще один? - не утерпела я. - Только не по поводу внешности!
   - Внешности? - начальство  соизволило  хмыкнуть.  -  Эх,  мне  бы  годков
двадцать сбавить...
   Ну это он, положим, врет! Недаром секретарш коллекционирует...
   - Предупреждаю - комплимент грубый, зато в точку. Был я с утреца в мэрии,
и  там,  знаете,  вас  вспоминали.  Бажанов,  который  новый  шеф   Хирного,
поинтересовался (уж извините, Эра Игнатьевна!): кто это вас трахает?  Хирный
пояснил, что это вы всех трахаете...
   Смеяться? Еще чего! Обидеться? Нет, не стоит. Хамство, конечно,  зато  из
первых рук.
   Значит, поминали...
   - И кого я трахнула на сей раз?
   - Ну что вы, Эра Игнатьевна! Это я так, к слову...
   Значит, к слову. То есть вполне достаточно мне знать, что  моей  скромной
персоной заинтересовался начальник УВД  вкупе  с  новым  заместителем  мэра.
Бажанов?.. Ну конечно, он же курирует все силовые, в том числе ОМОН!
   Так-так... тут из подворотни - таракан...
   Между тем начальственная улыбка начала медленно сползать.  Щеки  обвисли,
глазки спрятались за складками, послышался тяжелый вздох. Все, мед кончился.
Сейчас пойдет иной продукт.
   - Выпить хотите?
   Ото! В этом кабинете пить мне еще не предлагали. Я взглянула на  говномер
и поняла, что он зашкаливает.
   Ответа Никанор Семенович ждать не стал. Грузно приподнявшись,  направился
к шкафу,  послышался  возмущенный  скрип  потревоженной  карельской  березы.
Вспомнился Ревенко. У того в шкафу водка. А у этого?
   - Вы, насколько мне известно, крем-ликер пьете? Или лучше банановый?
   Разведка заложила точно, хотя в этой конторе крем-ликер ни с кем пить еще
не приходилось. Интересно, кто стукнул?
   - А может,  господин  прокурор  города,  лучше  водки?  "Зусмановки"  или
"Столпер-Плюс"?!
   Он замер, затем укоризненно покачал головой:
   - Водки?! Нет у меня водки. Эра Игнатьевна! Коньячку налить?
   Коньяк  был  подан  в  стакане,  правда,  в  хрустальном.  На  закуску  -
сиротливый ломтик лимона -  я  даже  не  взглянула.  Пусть  сам  "николашку"
потребляет.
   - Ну, стало быть, вздрогнули,  Эра  Игнатьевна!  И  давайте  без  "господ
прокуроров". Разговор у нас будет душевный, можно сказать, интимный...
   Кажется, мне предлагали раздеваться.
   Коньяк оказался хорош, но больше ничего хорошего не предвиделось.
   - Вы с Ревенко говорили?
   - Говорила.
   Началось! Сейчас спросит  о  рапорте,  который  я  еще  и  не  собиралась
писать...
   - Рапорт составили?
   Соврать? Ну уж нет!
   - Никанор Семенович! Рапорт я не составила, но...
   - И не надо.
   Думаю, выражение моего лица ему понравилось. Пухлые губы  вновь  расцвели
улыбкой.
   - Да-да,  любезнейшая  Эра  Игнатьевна,  забудьте!  И  о  деле  Молитвина
забудьте! Да и нет, собственно, никакого дела. И не было. И не будет.
   Улыбаться в  ответ  я  не  стала.  Значит,  молитвинское  дело  отбирают.
Интересно, кто?
   - Простите, Никанор Семенович, неужели этим заинтересовалось ФСБ?
   Глазки моргнули. Раз, затем еще раз.
   - ФСБ? Да о чем вы? Я же вам ясно говорю, нет никакого дела  и  не  было.
Жил себе старичок, приболел, отвезли самовозом  в  "неотложку",  вовремя  не
представили  документы...  А  зам-главврача,  известный   паникер,   изволил
задергаться, с утра прибежал сообщать  -  глядь,  пошли  заявления  соседей,
бумажка за бумажкой!.. Сейчас все выяснилось.
   Слова журчали струйкой, глазки щурились, улыбка бродила между  щек,  и  я
наконец поняла: надо молчать. Молчать и соглашаться.  Если  прокурор  города
говорит, что дела нет, значит, его нет. Хотя сгинувшего алкаша велели искать
прокуратуре,  вопиюще  нарушая  все  подряд.  Хотя   следом   при   странных
обстоятельствах и участии таракана-полковника пропал свидетель Залесский.  И
дальше...
   - Правда, там "хвост" вырос...
   - Простите? - очнулась я.
   - "Хвост", - начальство мило усмехнулось. - Господа  архары  на  квартире
Залесского подрались с каким-то сержантом-жориком. Непорядок,  конечно.  Так
вы этого жорика оформите. Года  на  три,  чтоб  неповадно  было.  Только  не
тяните.
   - Ладно...
   Я отвечала, не думая. Что же это творится? Может, и вправду ничего такого
не было? Глупостей хватает, а к Залесскому архары могли  заехать  не  только
из-за пропавшего старика. Может, в Залесском все дело?
   - Не обрадовал?
   Я пожала плечами. От молитвинского дела за версту тянуло "мертвяком", так
что спасибо, конечно... Память услужливо подсказала: субботние  гости-дружки
на квартире Залесского, один - носатый, болтливый; второй - крупный мужик  с
уставной ряшкой, все норовил мне честь отдать, хоть так,  хоть  эдак...  это
он, что ли, "хвост"?!
   - Ну тогда я вам подарок сделаю. Завтра передадите  в  третью  канцелярию
дело Кривца...
   - Что?!
   Молитвинское дело отобрали, теперь Кривей. Этот мерзавец, ясен  пень,  не
подарок, но что все это значит?
   - И остаются у вас ваши священники, но с ними можно не спешить...
   "Какого черта?!" - едва не вырвалось  у  меня,  но  язык  вновь  оказался
вовремя прикушен.
   Сейчас сам скажет.
   - Вы Изюмского знаете?
   Изюмский? Ах, да! Розовощекий болван из новеньких. Золотой  зуб,  з