них  в  герцогство,  оставшееся  на
произвол судьбы, и - ам! - Монтефолья будет проглочена в один  миг.  Призови
второго изгнать первого - и Монтефолья превратится в поле сражения.
   - Неужели сеньор Ферранте решится напасть на монастырь? - сказал  Тейр  с
возмущением. - Как может такое дело сойти ему с рук?
   -  Легко.  -  Монреале  пожал  плечами.  -  Сколько  раз  уже  насильники
сравнивали монастыри с землей! И если он победит, кто сможет  его  покарать?
Если он утвердит свою власть в Монтефолье вдобавок к  Лозимо,  справиться  с
ним будет трудно. Конечно, Венеции или Милану это вполне по  силам,  но  они
оставят тогда Монтефолью себе - так какая выгода от этого маленькому сеньору
Асканио?
   - Ну а папские войска? - спросила Фьяметта, цепляясь за соломинку.
   - Слишком до них  далеко.  Даже  если  бы  гонфалоньер  отправил  их  при
нынешнем тревожном положении в Романье.
   - Но ведь герцогиня Летиция внучка папы!
   - Но не того! - вздохнул аббат. - Быть может, ;и следующих выборах звезда
ее семьи вновь взойдет, при ныне здравствующем  его  святейшестве.  В  курси
практические доводы восторжествуют над правом  и  справедливостью,  С  какой
стати посылать им войска, чтобы вернуть герцогство слабой женщине и ребенку?
Ведь если они ничего не предпримут, оно достанется сильному опытному мужчине
и к тому же испытанному гвельфу.
   - Вы тоже так решаете? - с негодованием спросила Фьяметта. - Практические
доводы, а не право и справедливость?
   - Такова политика, дитя. Не  знаю,  смогу  ли  я  спасти  герцогство  для
Асканио, но, думается, его жизнь  я  спасу.  Ферранте  предлагает  отправить
Асканио с матерью и сестрой в Савойю, в изгнание, с выплатой им содержания в
обмен  на  мир.  И  это  не   самое   плохое   предложение.   При   подобных
обстоятельствах его  можно  даже  назвать  почти  великодушным.  -  Монреале
выглядел как человек, который вынужден есть лимон и  делать  вид,  будто  он
сладкий.
   - Нет! Тогда ведь Ферранте получит все! - возмущенно вскричала Фьяметта.
   Аббат Монреале нахмурился на ее вспышку:
   - Так мне надо сражаться до последнего.., монаха? Сожалею,  Фьяметта,  но
среди монастырской  братии  мало  кто  годится  для  такой  схватки.  Я  без
колебаний воззвал бы к меньшому из них  приять  мученический  венец  во  имя
веры, но принести их в жертву гневу не значит послужить святому делу.  Я  не
уступаю Ферранте ничего, чего бы он не мог - и с большой охотой!  -  забрать
сам!
   - Но сеньор Ферранте убил герцога!
   - Нельзя требовать от обычного человека, чтобы он  не  оборонялся.  Когда
герцог Сандрино бросился на него, Ферранте должен был защищаться.
   - Отче, я видела, как  все  произошло!  Герцог  Сандрино  нападал  только
словами, хотя и злыми. Сеньор Ферранте выхватил кинжал первым и тут  же  его
заколол.
   Аббат Монреале насторожился:
   - Мне рассказывали иное.
   - Посланник Ферранте? Со мной  была  мадонна  Пия.  Мы  обе  это  видели.
Спросите ее, если не верите мне.
   - Ее здесь нет. Насколько мне известно, и она и  кастелян  были  схвачены
вместе с герцогиней и мадонной Джулией. - Монреале  потер  шею,  словно  она
заныла, подошел к узкому окну и уставился во мрак. - Я не верю  тебе,  дитя.
Но это мало что меняет. Войско Лозимо уже выступило, и когда  оно  прибудет,
противиться Ферранте - значит просто сделать хуже неизбежный исход Я видывал
осады и знаю, до чего они доводят людей.
   - Но сеньор Ферранте пользуется черной магией! Разве вы не видели на пиру
мертвого младенца?
   - Не видел.., что?! - Монреале вздрогнул, словно ужаленный осой.
   - Младенца в ларце, в подставке под ногами Ферранте, которую Ури столкнул
с помоста перед тем, как его пронзили мечом.  -  Она  попыталась  припомнить
точно эту минуту  всеобщего  замешательства.  Монреале  был  по  ту  сторону
перевернувшегося стола,  защищая  Асканио,  размахивая  посохом  в  сумятице
нападавших и спешивших на помощь, и пятился, пятился в глубину помоста.
   - Подставку я видел, но не видел, как она открылась.
   - А я видела. Она опрокинулась почти  мне  на  ноги.  Мою  юбку  защемило
столом. Подставка была полна  кусками  соли,  а  среди  них  -  этот  жуткий
ссохнувшийся трупик. Батюшка сказал, что дух девочки  был  в  порабощении  в
безобразном серебряном кольце Ферранте с детской головкой -  на  его  правой
руке. Неужели вы ничего не почувствовали? Ферранте с помощью кольца  ослепил
человека и хотел сделать то же с батюшкой, но батюшка,., сделал что-то..,  и
кольцо обожгло  самого  Ферранте.  Батюшка  сказал,  что  он  освободил  дух
младенца, но как, я не знаю.
   Аббат Монреале в волнении обернулся к своему секретарю:
   - Брат Амброз, ты видел?
   - Я был сбоку от вас, святой отец Лозимонец прицелился снести вам  голову
мечом, и я отбивался от него стулом. Я очень сожалею.
   - Не извиняйся! - Монреале расхаживал взад и вперед. - Кольцо...  Кольцо!
Ну конечно! Будь я про.., то есть Господи меня помилуй! Так вот  что  в  нем
было.
   - Так вы почувствовали что-то? - с облегчением сказала Фьяметта.
   - Да, но мне следовало почувствовать больше! Что  мог  сделать  Ферранте,
чтобы спрятать... - Он повернулся к своему массивному книжному шкафу, словно
притягиваемый магнитом, но покачал головой. - Попозже. Как жаль,  что  здесь
нет твоего отца, Фьяметта.
   - А что вы увидели в этом кольце, отче?
   - Оно словно бы заключало простое заклятие против вшей  и  блох,  которое
мог бы носить кто угодно в амулете или ладанке  у  себя  в  кармане.  Я  еще
подумал, какое странное щегольство - заключать такой пустяк в  серебро.  Да,
что-то было не так, но я подумал, что причина в плохой отливке. Однако  если
заклятие против вшей и блох маскировало другое - для отвлечения  внимания..,
а уж за ним... - Он с шипением выпустил воздух сквозь сжатые зубы, и лицо  у
него посерело. - А что почувствовала ты, дитя?
   - Уродливость.
   - Устами младенца... Ты меня устыдила. - Он грустно улыбнулся. - Но  ведь
ты же дочь своего отца.
   - Об этом-то я и начала вам рассказывать. Люди сеньора  Ферранте  явились
на постоялый двор, куда я приехала с телом батюшки...
   И Фьяметта  быстро  описала  свои  неприятности  с  мастером  Катти,  его
алчность, коптильню, странное  похищение  трупа  щербатым  браво  и  явления
мастера Бенефорте в дыму и в лесном мусоре. Тейр подтвердил  подробности  их
возвращения, С куда  большими  колебаниями  Фьяметта  поведала  о  признании
мастера Бенефорте, касавшемся его предыдущего опыта с кольцом духов, хотя не
назвала ни герцога Лоренцо, ни Флоренцию: пусть Медичи исповедуется сам. Она
сказала, как страшится, что сеньор  Ферранте  намерен  сделать  дух  мастера
Бенефорте своим  новым  и  более  могущественным  рабом.  Слушая  се,  аббат
Монреале сутулился все больше.
   - Батюшка взывал к вам, - заключила Фьяметта,  -  просил  вас  о  помощи.
Святой отец, что нам следует делать теперь?
   Монреале глубоко вздохнул:
   - Перед вашим приходом, дитя, я молился,  прося  Господа  умудрить  меня,
ниспослать знак, показавший бы, что  я  поступаю  правильно,  соглашаясь  на
перемирие. Самая  страшная  опасность,  заключенная  в  молитве.  Порой  Бог
ниспосылает ответ. - Он  устало  кивнул  секретарю.  -  Брат  Амброз,  порви
договор.
   Дюжий  монах  осторожно  взял  документ,  который  писал,  когда  впустил
Фьяметту с Тейром, и медленно разорвал его пополам, В  его  устремленном  на
Монреале взгляде одобрение мешалось со страхом.
   - Итак, монастырь ворота не откроет. Святой отец, так что же нам  следует
делать теперь?
   Монреале зажмурился и потер морщинистый лоб.
   - Тянуть время брат.  Посылать  кроткие  ответы  и  тянуть  время.  -  Он
посмотрел на Тейра, потом на Фьяметту. -  Отведи  этих  измученных  детей  в
странноприимный дом. Я пойду в часовню предаться размышлениям перед службой.
Если можно будет снять кого-то с поста пропеть ночные псалмы. -  Он  добавил
вполголоса:
   - Наконец-то я понял, почему так много  говорится  о  том,  чтобы  братия
училась обходиться без сна.
   Его секретарь пробормотал "аминь", взял  свечу  и  сделал  знак  Тейру  и
Фьяметте выйти из кельи прежде него.
   По пути в странноприимный дом возле главных ворот они прошли через двор с
крытым колодцем. Даже в  этот  поздний  послеполуночный  час  возле  него  в
очереди за водой стояли два  монаха,  солдат  и  женщина.  Один  из  монахов
держался за ручку ворота, но не вращал ее.
   - Как она, брат? - спросил Амброз, проходя мимо.
   - Плохая, - ответил тот. - Совсем замутнела. Вот  мы  и  ждем,  чтобы  ил
осел, а потом опять начнем черпать.
   Наконец он завертел ручкой и разлил воду из колодезного ведра  в  сосуды,
которые держали солдат и женщина. Потом спустил ведро и вновь  начал  ждать.
Брат Амброз пошел за солдатом.
   - Не хватает воды? - спросил Тейр.
   - Надо бы, чтобы пошел дождь и наполнил наши цистерны, - ответил  Амброз.
- Обычно тут живет семьдесят человек братии. А теперь мы приняли пятьдесят -
шестьдесят гвардейцев герцога Сандрино, среди них много раненых,  а  еще  их
семьи и те, что бежали от  бесчинств  в  городе.  Сейчас  тут  набито  более
двухсот человек. В лазарете теснота.  Аббат  Монреале  думает  приют  отдать
женщинам, а если еще будут раненые, укладывать их в часовне.
   Когда они приблизились к лазарету, солдат с ведром свернул туда, и  через
его  плечо  Фьяметта  увидела  длинное  помещение  под  каменным   сводчатым
потолком. Между деревянными кроватями были разложены соломенные тюфяки, и не
всех лежали завернутые в одеяла  тела.  В  тусклом  мерцании  двух  масляных
светильников блеснули остекленевшие горячечные  глаза  на  заросшем  щетиной
лице. Между рядами пробирался монах в опущенном на лоб капюшоне,  в  глубине
кто-то стонал от боли - протяжно, словно мычала корова. Через  другую  дверь
брат Амброз провел их в странноприимный дом, единственное место в монастыре,
куда в обычное время допускались посторонние. Он  поручил  Фьяметту  усталой
пожилой женщине в ночном балахоне. Ее седые волосы были заплетены на ночь  в
косу, падавшую на  спину.  Фьяметта  узнала  в  ней  белицу  из  приюта  при
городском соборе. Амброз увел Тейра через трапезную  для  посетителей  туда,
где спали мужчины. Тейр неуверенно  оглянулся  через  плечо  и,  прежде  чем
скрыться за дверью, помахал ей левой рукой.
   В женском спальном помещении каменный потолок нависал, как в лазарете, но
оно было меньше, и теснота в нем царила еще большая. И здесь между кроватями
постелили тюфяки, а то и просто насыпали солому, прикрыв сверху  одеялом  На
них вповалку лежали двадцать пять женщин и вдвое больше  маленьких  детей  и
девочек-подростков.  Мальчиков  постарше,   очевидно,   положили   спать   с
мужчинами.
   Фьяметта пробралась между спящими к дверце в глубине, за которой прятался
нещадно использовавшийся и смрадный нужник. Теперь ей стало попятно,  почему
аббат полагал, что монастырь не выдержит  долгой  осады,  даже  если  бы  им
удалось отразить штурм прибывших из Лозимо подкреплений, а это само по  себе
представлялось весьма сомнительным, В прошлую ночь, в это самое  время,  она
воображала, что стоит им пробраться к Монреале, и он  каким-то  образом  все
уладит. И, судя по этой спальне,  она  была  не  единственной  монтефолькой,
которая думала так. Но теперь...
   Когда она вышла из нужника, белица проводила ее к куче соломы, на которой
уже спали две девушки. Фьяметта сбросила погибшие туфли и улеглась  рядом  с
ними. Пока хороша была и такая постель.

Глава 8

   Ури... Тейр замигал слипающимися глазами, увидел  каменный  свод  мужской
спальни и раскинулся на жесткой  постели  -  тонкий  слой  соломы,  накрытый
одеялом. Скверный сон, разбудивший его, рассеялся  словно  туман,  когда  он
попытался вспомнить, что ему привиделось. Судя по тому, как болело его тело,
солома не спасла его от каменного  пола,  хотя,  конечно,  синяками  он  был
обязан бешеному лозимонцу, с которым дрался накануне ночью. Как же  мучается
сейчас Ури, тяжко раненный, брошенный в темницу его врагами? Какой ужас  его
терзает? У него, Тейра, есть солома, одеяло  и  свобода.  А  Ури,  возможно,
лежит на голых камнях.
   Некоторые уже встали, другие продолжали спать. Рядом  с  Тейром  заросший
щетиной, пропахший застарелым потом  монтефольский  гвардеец  закрыл  глаза,
перекатился на другой бок, стянув с себя одеяло, громко пустил ветер и снова
захрапел. Тейр с трудом поднялся и встал в очередь к нужнику. Ну  во  всяком
случае, темница Ури вряд ли так набита людьми.
   Мучиться одеваясь ему не пришлось: он спал в одежде  Своей  единственной,
потому что во вчерашней схватке потерял все, что имел. Ну так,  значит,  ему
самое место здесь среди неимущих монахов, пусть нищим он стал случайно, а не
по обету. Он посвятит свою нищету Богу, как здешняя братия, добавив  молитву
поскорее его от нее избавить.
   В трапезной монах давал всем по ломтю ржаного хлеба и  наливал  пива  или
разбавленного вина. Ломти были не очень толстыми,  но,  хотя  хлеб  оказался
вкусным, попросить добавки при таких обстоятельствах Тейр не  решился.  Пиво
же пришлось в самый раз и отлично  промыло  его  пересохшие  к  утру  рот  и
глотку.
   Едва к нему вернулся голос, Тейр принялся расспрашивать об Ури всех,  кто
мог бы знать его брата. Они были с ним обходительными ради Ури, рассказывали
свои страшные истории о кровавых схватках и спасении, но  никто  из  них  не
видел своего капитана позже и  не  знал  о  его  судьбе  больше,  чем  аббат
Монреале или Фьяметта. От мучительной неуверенности у Тейра заныла шея.
   В трапезной были и женщины, но  Фьяметты  среди  них  не  оказалось.  Они
говорили вполголоса, кроме одной  бой-бабы,  чьи  гнусавые  жалобы  оглашали
трапезную, пока она внезапно не опустилась на пол и не  разрыдалась.  Другая
женщина увела ее в их спальню. Тейр потирал львиное кольцо  и  прикидывал  в
нерешительности, не спросить ли о Фьяметте какую-нибудь женщину.  Но  прежде
чем он собрался с духом, его за плечо потрогал брат Амброз:
   - Тейр Оке? Тебя хочет видеть аббат Монреале, Тейр  слизнул  прилипшие  к
пальцам крошки, допил пиво, вернул кружку брату-трапезнику и  последовал  за
Амброзом.
   Секретарь провел его через двор, по коридорам,  по  галерее  и  вверх  по
деревянным ступенькам. Они вышли на плоскую крышу над кельей,  где  накануне
их принял аббат. На севере изгибался контрафорс часовни. Угол крыши занимала
деревянная голубятня. Рядом с ней, откинув капюшон, стоял  Монреале.  Амброз
остановился и жестом остановил Тейра.
   На  руку  аббата,  зашумев  крыльями,  робко  опустилась  сизая  голубка.
Казалось, Монреале заговорил с ней, он прикоснулся губами  к  ее  головке  и
поднял руку. С воркованием  она,  гремя  крыльями,  взмыла  в  небо,  дважды
облетела часовню и исчезла вдали.
   Похрустывая подошвами по высохшему голубиному помету, они  направились  к
аббату, который обернулся на их шаги, улыбнулся им обоим  и  обвел  взглядом
небосвод - Ни один голубь еще не вернулся, отче? -  почтительно  осведомился
Амброз.
   Монрале вздохнул и покачал головой:
   - Ни единый. Ни единый! Я  страшусь  за  судьбу  вверенных  мне  созданий
Божьих.
   Амброз наклонил голову, уловив двойной смысл, и оба посмотрели  на  юг  в
голубую утреннюю дымку, приставив ладонь козырьком ко  лбу.  Потом  Монреале
решительно опустил руку и повел их назад по лестнице в свой кабинет, а затем
через внутреннюю дверь в соседнюю келью.
   Тейр  остолбенел.  Большие  высокие  окна  прекрасно  освещали   обширное
помещение со шкафами и ларцами для книг по  стенам.  Полки  были  заставлены
всевозможными медными, керамическими  и  глиняными  сосудами,  флаконами  из
цветного стекла и таинственными  коробочками  с  латинскими  надписями.  Два
больших рабочих стола - один на  середине  кельи,  другой  у  стены  -  были
завалены всякими документами и тетрадями в матерчатых переплетах,  носившими
следы частого употребления. В углу в высоком бочонке стояли посохи из разных
пород дерева и  длинным  рылом  вверх  торчал  мумифицированный  крокодил  -
кожистые губы были вздернуты, открывая челюсть, наполовину лишенную зубов. С
балок  свисали  сумки,  и  в   одной   красной   шелковой   сетке   виднелся
полупрозрачный клубок сухих сброшенных змеями кож.  Еще  один  угол  занимал
оштукатуренный очаг.  В  нем,  вычищенный,  готовый  к  употреблению,  стоял
небольшой тигель, формой напоминавший улей.
   Брат  Амброз  достал  из  шкафа  круглое  зеркало  величиной  с  тарелку,
вделанное в деревянную раму, и поставил его  на  стол  в  центре.  Рядом  он
положил  тамбурин  -  небольшой,  обтянутый  белесым  пергаментом.  Монреале
сдвинул бумаги и расположил вокруг зеркала с  тамбурином  сушеные  травы  по
четырем сторонам света, еле слышно бормоча  что-то  по-латыни.  Брат  Амброз
закрыл ставни, и  в  выбеленной  комнате  стало  темно  и  прохладно.  Потом
секретарь сделал знак Тейру, из деликатности и осторожности остававшемуся  у
двери, подойти ближе и наблюдать, но прижал палец к  губам,  показывая,  что
надо молчать.
   Из  флакончика  голубого  стекла  Монреале  уронил  капельку   прозрачной
жидкости па центр зеркала, и она  блистающей  пленкой  растеклась  по  нему.
Монреале подул на нес, и зеркало засветилось - но не отраженным светом. Тейр
смотрев, вытягивая шею и затаив дыхание.
   В зеркале закружился, заплясал вихрь разноцветных  пятен.  Тейр  щурился,
стараясь разобраться в этих желтых и оранжевых узорах.  Внезапно  он  понял,
что смотрит на черепичные крыши, смотрит вниз па  город  с  большой  высоты.
Город в зеркале уходил назад с  нечеловеческой  скоростью  птичьего  полета.
Впереди вырисовались желтые каменные и  красные  кирпичные  стены  замка,  и
движение словно устремилось  по  крутой  дуге  к  вершине  его  башни  и  на
мгновение прервалось, давая передышку. Тейр, совсем  завороженный,  сглотнул
легкую тошноту. И тут же внизу под ним задергался внутренний двор, куда вела
великолепная мраморная лестница, затем в зеркале возникла вторая точно такая
же башня, На ее вершине два арбалетчика натягивали тетиву своего  оружия,  а
худой, смуглый  бритый  мужчина  в  красном  одеянии  прислонялся  к  желтой
кирпичной кладке стены и указывал пальцем. Тейр отогнал невольный страх, что
смотрят  они  прямо  на  него.  Худой  крикнул,  арбалетчики  прицелились  и
выстрелили. Все дернулось, накренилось. Еще один арбалетчик на первой  башне
позади птицы был к ней гораздо ближе. Тейр увидел,  услышал,  как  зазвучала
его тетива, посылая стрелу, вид в зеркале утонул в слепящей вспышке,  и  оно
потемнело. Тут Тейр понял, что зазвучал тамбурин, но в его мыслях звук  этот
неразрывно связался с тем, что он  видел  в  зеркале.  Монреале  охнул,  как
человек, которого пнули в живот.
   - Нет... - простонал брат Амброз. - Еще одна! Монреале уперся кулаками  в
стол. Его губы сомкнулись на словах, не напоминавших молитву.
   - Они ждали. Ждали наготове, - сказал он яростно. - Каким-то образом  они
отличают моих птиц от всех остальных, - Он повернулся и раздраженно прошелся
по келье. - Все-таки придется вечером испытать нетопырей. Даже у Ферранте не
найдется арбалетчика, способного поразить в темноте летящего нетопыря.
   - Но и мы в темноте мало что увидим, - сказал брат Амброз с сомнением.
   - Зато услышим больше.
   - Главным образом храп.
   - Да. Но если сеньор Ферранте  действительно  настолько  предался  черной
магии, как его обвиняют, ночью в замке должно твориться немало такого, о чем
мы и не думали.
   Брат Амброз помрачнел, перекрестился, кивнул и начал открывать ставни.
   Аббат Монреале  расправил  сгорбившиеся  плечи  и  с  вымученной  улыбкой
обернулся к Тейру. Лицо его было бледным, в  складках  усталости,  кожа  под
глазами опухла от бессонницы. Тейр спал на соломе и каменном полу,  чувствуя
себя мучеником. Теперь он подумал, что Монреале вообще  не  смыкал  глаз,  и
решил не жаловаться на не