ора зарубить себе это на носу!
     Ян обиженно стиснул руками бочонок.
     - Нет,  рано или поздно они научатся меня понимать!  Им придется!  Неужели
они не видят,  что я  ничем,  в сущности,  от них не отличаюсь?!  Ты же видишь,
Хилли!  Почему они не могут?  Почему они надо мной смеются и издеваются?  Что с
того, что я нелепо выгляжу и плохо говорю? Ну почему, Хилли? Почему? - Ян снова
глотнул из бочонка,  пытаясь найти в этом утешение. Жидкость забулькала в горле
и  ударила в  ноздри.  -  Ну да ладно.  Мне на это наплевать.  Будь это в  моей
власти, я бы их развешал на замковой стене кверху ногами.
     Девушка молчала, упрямо теребя рукав голубой блузки.
     - Ну,  - проговорила она наконец, - ты отправился в "Голосистый петушок" к
рыцарям и  попытался рассказать им свою невероятную историю о шайке вооруженных
монстров,  которые,  видите ли,  похитили прекрасную леди и  утащили с  собой в
Темный Круг.  Даже если бы они поняли твои слова -  неужели ты думаешь, что эта
байка похожа на правду?
     - Ты что, не веришь мне, Хилли? - Ян поднял глаза на нее, сглотнув комок в
горле.
     - Конечно же верю,  глупенький.  У тебя чудесное воображение, но даже тебе
не под силу было бы выдумать такую историю.  Я  просто хотела сказать,  что эти
баронские нахлебники не  поверили бы  ни  единому твоему слову,  даже  если  бы
разобрались, в чем дело. Сам подумай - их ведь от самодовольства так и пучит! И
потом, объясни, какого черта ты сцепился с этим хлыщом?
     - Не  знаю,  Хилли.  -  Ян  пожал  плечами и  почесал зудевшую ягодицу.  -
По-моему, в тот момент я решил, что если мне удалось справиться с норхом, то уж
Годфри мне  заведомо будет по  зубам.  Эта  мысль пришла мне в  голову,  пока я
валялся на мостовой и глотал пыль.  И прежде чем до меня дошло, что происходит,
его башка была уже в кувшине.
     - Знаешь, Ян, я никогда не видела, чтобы ты двигался так проворно и ловко!
Ты был... прямо как молния! Великолепен, да и только!
     - Серьезно? - польщенно спросил Ян. - Да, пожалуй, ты права. - Он случайно
коснулся рукой  кармана  и  нащупал там  свою  находку -  тонкий  металлический
цилиндр.  - Да, Хиллари, я совсем забыл... Смотри, какая штуковина попалась мне
на площади. Похоже, ее уронил коротышка, который играл Ласло, Ангела-Бродягу. -
Ян вытащил цилиндрик из кармана, еще раз оглядел его и вручил Хиллари.
     Девушка поднесла странную вещицу поближе к свече.
     - Ну и ну! В жизни таких не видела! - Цилиндрик ярко сверкнул в ее руках.
     - Нажми-ка вон тот пупырышек наверху!
     Хиллари  надавила  на  шишечку  большим  пальцем.  Раздался щелчок,  и  из
отверстия выскочило короткое  острие.  Хиллари  провела  по  нему  указательным
пальцем - и уронила цилиндрик на пол, в ужасе уставившись на свою руку.
     - Ян!  Оно  меня синим пометило!  Смотри!  -  Она  показала Яну  подушечку
пальца. Там действительно отчетливо виднелась тонкая синяя линия.
     - Тебе не больно, Хилли?
     - Н-ну... нет. Нет, ничуточки.
     - Что ты об этом скажешь,  Хилли?  -  серьезным тоном спросил Ян, подбирая
цилиндрик с пола. - Как ты думаешь, это... магия?
     - Не-а. Магия работает только в Темном Круге.
     - Говорят,  очень  сильная  и  за  его  пределами иногда  действует,  если
недалеко от  границы.  Может,  это  волшебная палочка?  Может,  она мне помогла
побить Годфри Пинкхэма?
     - Ты что же, знаком с этим рыцарем?!
     - Когда я  был  еще маленьким,  он  приходил к  нам и  разыгрывал из  себя
Господа Бога.  Мы и в самом деле верили,  что он какой-то особенный,  не такой,
как все.  Ну, знаешь, нос все время задирал, и одежки у него были дорогие, один
шелк...  Короче,  он все время измывался надо мной,  а  все остальные в ладошки
хлопали.
     - Бедный Ян,  -  проговорила Хиллари, погладив его по руке. - Ну да ладно.
Сегодня ты  с  ним рассчитался.  Правда,  недельку-другую тебе теперь не  стоит
показываться на глаза этим придуркам. А что до этой штуковины... Не знаю, что и
думать.  Во всяком случае, вреда от нее пока не видно, так что на твоем месте я
бы ее не выкидывала.
     - Если  это  и  впрямь  волшебная палочка,  может  быть,  я  смог  бы  сам
отправиться в погоню и спасти Аландру! Голубые глаза Хиллари озорно вспыхнули.
     - Ох, Ян, Ян! Ты у нас в глубине души настоящий романтик!
     - Ты с ума сошла! - возмущенно возразил Ян. - Просто я пытаюсь хоть как-то
заслужить прощение  за  свой  чудовищный проступок.  За  свою  трусость.  Я  не
романтик.  И,  черт побери, что бы там ни вытворяло мое калечное тело, я даже и
не трус вовсе!  Клянусь,  я  не трус,  и докажу это!  Всем докажу!  Ты что,  не
понимаешь?  Я  должен это сделать,  иначе я  всю жизнь буду себя ненавидеть!  Я
должен победить самого себя!
     - Я знаю, что ты не трус, Ян, - отозвалась Хиллари. - Мне этого доказывать
не надо...  и  тому норху тоже,  и  Годфри,  или как там его звать,  и всем его
пьяным дружкам. Что же до той девушки... твоей вины в этом нет!
     - Ох,  если б я только сумел бросить вызов этим тварям, как она меня о том
просила!  Если б я устоял!..  - Ян отхлебнул очередной глоток эля. - Сейчас она
была бы уже в безопасности!
     - А ты бы сейчас гнил на пустошах,  изрубленный в капусту!  Судя по твоему
рассказу,  те чудища разделались бы с  тобой в два счета,  а потом все равно бы
догнали твою принцессу.  Припадок просто спас тебя, Ян! Незачем винить себя. Ты
остался в живых. А это - самое главное.
     - Вот уж нет!  -  выкрикнул Ян, уже начиная ощущать действие эля. - К чему
эта жизнь, если от нее только тоска берет?!
     - Я тебя понимаю.
     - Нет,  не  понимаешь.  И  никто меня понять не  может!  Никому не понять,
каково  это  -   быть  несчастным  уродливым  калекой...   да  вдобавок  еще  и
слабовольным. Я даже сам себя не мог защитить, Хиллари! Мою жалкую жизнь спасла
собака!
     - Знаешь,  ты лучше никому не говори,  что видел сегодня Мрака,  Ян. Иначе
живодер все на тебя свалит.
     - Так мне и надо.
     - Опять двадцать пять,  -  устало вздохнула Хиллари.  -  Послушай меня, не
говори никому.  От твоих раскаяний и признаний Мрак не оживет. И еще, Ян, прошу
тебя... - Ладошка Хиллари ласково коснулась его плеча. - Не вини себя ни в чем.
Будь на то твоя воля,  ты всех бы убедил, что сам виновен в своих несчастьях...
что ты  наказан за какие-то дурацкие грехи!  Но ведь это же неправда!  Ты очень
хороший человек.  И не важно,  если об этом никто не догадывается,  кроме меня.
Правда  от  этого  не  меняется.   Кто  же  виноват,  что  только  мне  хватает
проницательности?!
     Такие слова от  нее Ян и  прежде слышал не раз.  Но сейчас ему не хотелось
принимать их близко к сердцу. Угрюмое настроение вполне устраивало его. "Истина
познается в действии",  -  размышлял он между глотками эля.  Он должен показать
всему миру,  чего он стоит,  а не хранить свои способности в себе. И он сделает
это! Ян поклялся перед собой в этом страшной клятвой. Он еще Хиллари докажет...
Он  еще  заставит людей увидеть в  нем человека.  Иногда Яна охватывало ужасное
чувство,  будто этой  девчонке жутко льстит тот  факт,  что  она  одна способна
по-настоящему общаться с  Яном.  Временами ему  казалось,  что  для  Хиллари он
просто  развлечение вроде  ручной зверушки,  которую можно  ласкать,  утешать и
нянчить, несмотря на все ее уродство... тем более что именно благодаря уродству
эта игрушка оставалась в ее единоличном распоряжении.
     Хиллари Булкинс была дочерью кузнеца с Горшечной улицы.  Ян познакомился с
ней еще в  ту пору,  когда Хиллари лежала в колыбели,  а самому Яну было девять
лет.  Пожалуй,  именно по этой причине их связала столь крепкая дружба.  Ведь у
Хиллари не  было возможности понять,  что Ян чем-то отличается от других людей:
поначалу она  была для  этого слишком мала.  Общаться с  этой малюткой Яну было
интересно:  она немедленно привязалась к нему, как котенок. Увидев Яна в первый
раз,  она  изумленно выкатила на  него  глазенки и  вцепилась пухлыми  детскими
пальчиками в  его руку,  требуя к себе внимания и одновременно предлагая новому
другу разделить все ее  небогатые еще впечатления и  младенческий восторг перед
жизнью.  И  с тех пор дружба их оставалась счастливой и прочной.  Только сейчас
Яну,  несмотря на все удовольствие от нее,  она стала казаться ограничением его
свободы.
     Хиллари обращалась с  ним как с равным.  Ян досадовал на то,  что она была
единственной в  этом отношении,  и время от времени его недовольство выливалось
на голову бедной девочке.
     Кроме того, что она может понимать в жизни?! В пятнадцать лет-то!
     Ян  смерил свою  приятельницу остекленевшим пьяным взглядом.  Ее  кудрявые
рыжие  волосы  спутались и  теперь  падали лохмами на  невысокий лоб,  частично
скрывая ее детское личико.  Она была его подругой,  доверенным лицом, сестрой и
отличной спутницей в любых затеях. Но Яну хотелось большего... и не от нее.
     - Мне бы надо вздремнуть, - проговорил он.
     - Ну так вздремни, - отозвалась Хиллари и огляделась по сторонам в поисках
одеяла,  чтобы укрыть его.  -  Перед закатом разбужу,  а  то не успеешь домой к
ужину.
     Но Ян уже спал и не услышал ее слов.
     Хиллари разыскала дырявое одеяло  и  заботливо укрыла измученного за  день
друга.
     - Кто-то же должен о тебе позаботиться,  Ян,  -  прошептала она, осторожно
поглаживая его по жестким вихрам. - Хоть кто-то...
     Улыбнувшись своим мыслям,  она свернулась калачиком рядом с похрапывающим,
дурно пахнущим, искалеченным телом и продолжила свое бдение.
     Грач был  черен,  как  самая черная тьма между небесными звездами.  Словно
клочок  первозданной  ночи,   в   поисках  укрытия  от  полуденного  солнца  он
перепархивал под деревьями в тени ветвей. На мгновение он замер, а потом уселся
на низкую ветку вяза, высматривая себе пропитание.
     Весь его крошечный желудок так и  сводило от  голода:  грач ничего не ел с
самого раннего утра, да и те червяки, которых удалось выковырять на рассвете из
сырой  земли,  оказались слишком тощими.  Птица склонила голову и  вглядывалась
сквозь высокую траву  подлеска:  не  зазевается ли  какой  жучок  или  мясистый
тараканчик?
     Внимание ее  привлек не  столько вид добычи,  сколько запах.  Запах крови.
Свежей,  парной кровушки!  Грач  отнюдь не  брезговал падалью:  он  питался чем
попало, а если мясо и пролежало какое-то время... что ж, чуток подвялиться пище
не повредит.  Встопорщив перья и  нацелившись клювом на источник запаха,  птица
помедлила на ветке еще немного, размышляя, в какую сторону лететь.
     Еда лежала там, под старым, странно покореженным дубом. На траве виднелось
алое пятно. Что же это еще, как не кровь? А там, где кровь, - там кости и мясо.
Грач с  клекотом снялся с ветки и перелетел на вывороченный корень дуба.  Затем
он  предусмотрительно огляделся по  сторонам:  не  крадется ли к  добыче хищник
покрупнее?..  Не обнаружив ничего угрожающего, грач решился спуститься на землю
и оценить обстановку поближе.
     Долго искать не  пришлось.  Обед лежал прямо перед носом,  и  такой щедрой
порции кожи  и  мяса  грачу  не  доводилось видеть сроду.  Птица заклекотала на
радостях и вперевалку двинулась к пище.  Правда, мясо оказалось зеленоватым, да
и кровь тоже. Но что с того?.. Все равно вкусно.
     Грач нацелился клювом на  длинную вену,  размышляя о  странной форме этого
куска  мяса:  толстое туловище и  пять  отростков разной длины.  Птица мысленно
пожала плечами и приступила к обеду.
     Отрубленная кисть пошевелилась.
     Пару раз  по  ней прошлась дрожь,  и,  прежде чем грач успел отскочить или
взлететь, рука изогнулась и цепко схватила черную птицу.
     Грач почувствовал, как тело его сжимают сильные пальцы. Его глаза застлала
красная пелена.
     И птица провалилась в небытие.
     В середине ладони открылся рот. Останки грача быстро исчезли.
     Покончив с  мясом,  перьями,  костями и  клювом,  рука  сыто  вздрогнула и
поползла прочь на всех пяти пальцах - в поисках новой пищи.

     Глава 8

     Трудно  быть  молодым  человеком эпохи  средневековья,  особенно  если  ты
уродлив и косноязычен, да еще обитаешь в таких местах, где превыше всего ставят
благородство происхождения.
     Грогшир  находился прямо  по  соседству с  треклятым колдовским Кругом,  а
потому буквально кишел всякими легендами. Вынужденный по большей части молчать,
Ян научился извлекать преимущества из умения слушать и  со временем превратился
в  ходячую энциклопедию разного рода баек,  сказок и слухов.  Во многих из этих
историй  говорилось  о  других  государствах  и  странах,  где  была  иная,  не
феодальная форма правления.
     Яну нравились такие истории.  Он любил мечтать о далеких краях, где нет ни
рыцарей,  ни  крепостных,  ни  баронов,  ни королей.  Ведь у  него были причины
чувствовать себя неуютно в том обществе, в котором жил.
     Естественно,  во Внешних -  они же Расколдованные - королевствах феодализм
был чуть ли не религией.  Оно и неудивительно:  этот строй подходил для здешних
мест как нельзя лучше. Народ, по всей видимости, был доволен своей примитивной,
беспокойной и,  как правило,  недолгой жизнью.  Но  Ян слыхал легенды о  других
странах,  где люди не страдали от голода и грязи,  где работа была приятной,  а
любви хватало на всех.  Время от времени, уверяли рассказчики, жители тех краев
устраивали средневековые праздники,  играли в  средневековые игры и  складывали
предания о славе и красе средневековья.  "Что за дураки!  - думал Ян Фартинг. -
Нет ничего хуже средневековья".
     Потому-то, как только у Яна появилась возможность хоть как-нибудь изменить
свою жизнь,  он  решил ухватиться за  нее.  Однако на  сей раз он  не собирался
глупить.  Он  больше не  пойдет на  поклон к  грубиянам-рыцарям из "Голосистого
петушка". Нет уж, он обратится сразу к высшим властям. Прежде чем Ян отправился
домой накануне,  он разработал с Хиллари план действий. Сегодня был первый день
турниров, где все эти чокнутые рыцари собирались вышибать друг из друга остатки
мозгов. И было известно, что такие спектакли очень по нраву барону Ричарду.
     Первым препятствием к исполнению этого плана стал приемный отец Яна,  Соме
Фартинг.  На  рассвете,  когда Ян в  сладких сновидениях уже готовился схватить
фортуну за загривок, старик ввалился в его комнату.
     - Ну-ка, поднимай свою ленивую задницу, ты, мешок с дерьмом! - проорал он,
склонившись над постелью приемного сына.  -  У  тебя сегодня работы -  на целый
день! - От старого сапожника несло перегаром, как... в общем, как от сапожника:
он только что вернулся с ночной попойки в одном из бедняцких трактиров.  - Твоя
мамочка уже сготовила какую-то дрянь на завтрак!
     Когда Ян вышел к завтраку. Соме Фартинг уже храпел, уронив голову на стол.
Мать стояла у печки, помешивая варево в горшке.
     - Ты  должен съесть все до последней ложки,  Ян.  Это очень питательно,  -
заявила она.  -  Вчера-то  ты плохо поужинал,  хотя мог бы скушать и  отцовскую
порцию. Ведь его вчера не было дома.
     - По-моему,  его и до сих пор нет,  -  проворчал Ян,  плюхаясь за стол. От
толчка Фартинг-старший встрепенулся на  мгновение,  но  тут  же  снова тихонько
захрапел.
     - Ну-ну,  сынок,  -  примирительно проговорила пожилая женщина, накладывая
Яну в чашку овсяную кашу,  совершенно омерзительную на вид.  - Лучше займи свой
рот овсянкой,  чем болтать глупости про отца. У него нелегкая жизнь, и время от
времени он имеет право расслабиться за стаканчиком.
     Желудок Яна так и  не успокоился после вчерашнего,  а  потому даже кашу не
смог  бы  переварить,  но  наш  герой принялся самоотверженно жевать,  чтобы не
обижать мать: он сейчас нуждался в ее помощи.
     - Мама,  -  сказал он,  - помоги мне поговорить с отцом. Он плохо понимает
меня, а я хочу кое-что ему предложить.
     - Ну,  если сможешь его растолкать,  -  ответила мать,  вытирая о передник
загрубевшие ладони.  - Я все ему переведу, сынок, но только при условии, что ты
подберешь весь завтрак до крошки. - Женщина уперла руки в бока, показывая сыну,
что тверда в своем намерении: овсянка должна перекочевать из чашки в кишки.
     Ян, давясь, проглотил еще несколько ложек, хлебнул воды и вылил остаток из
кружки отцу на голову.
     - Господь  свидетель,  отец,  но  иначе  нельзя!  Фартинг-старший невнятно
забурчал, струйки воды побежали по его морщинистым щекам.
     - Эх, Ян, сведешь ты меня в гроб своими выходками, - пробормотал он.
     Но прежде чем старик снова успел задремать,  жена схватила его за воротник
и проревела ему прямо в ухо:
     - Соме, Ян хочет с тобой поговорить!
     - Батюшка, мне в голову пришла отличная идея. Мы сможем заработать на этом
кучу  денег.  Я  сегодня,  с  твоего разрешения,  возьму тачку,  загружу в  нее
сапожные инструменты и отправлюсь на ристалище. Турниры сказываются на башмаках
не  лучшим образом,  а  между  поединками бывают большие перерывы.  Я  предложу
срочный ремонт обуви, и наверняка наберется не один десяток клиентов. Это очень
выгодно.
     - У тебя дома лежит куча драных башмаков,  -  проворчал сапожник, выслушав
речь Яна в переводе жены.
     - Да,  но  заказчики придут за  ними только через несколько дней.  Пока не
окончатся праздники,  никому  и  в  голову  не  взбредет  тащиться  в  сапожную
мастерскую.
     - Какого черта  тебе  шляться одному по  турнирам с  нашими инструментами?
Обязательно в какую-нибудь историю влипнешь! - заявил старик.
     - Батюшка, я договорился с Хиллари, моей приятельницей. Она поможет мне, и
всего за пару грошей.  Когда выспишься,  можешь прийти сам и  проверить,  как у
меня идут дела.  Быть может,  нам удастся выручить столько денег, что хватит на
бочку эля для тебя по праздничным ценам.
     Мистер Фартинг рыгнул и с подозрением уставился на приемного сына.
     - Что-то ты стал подозрительно охоч до работы. К чему бы это, а?
     - Так ведь это проще простого, батюшка! Я смогу выручить лишнюю пару монет
и для себя!
     - И что в этом плохого?  - добавила мать от себя к словам Яна. - По-моему,
здорово придумал.  Пускай идет.  Но  пусть возьмет с  собой холодной овсянки на
обед!
     Сапожник почесал сальные бакенбарды и злодейски ухмыльнулся:
     - Да, Ян у нас чересчур тощий, и в него не умещается вся чудесная стряпня,
которой вы его потчуете,  мадам. Так что в интересах всей семьи я соглашаюсь на
такую сделку,  слышишь,  трудяга? Доедай свой завтрак, возьми с собой порцию на
обед и  поклянись на  могиле своей родной матери,  что умнешь ее  всю до заката
солнца. На таких условиях я готов разрешить тебе эту торговую авантюру.
     Желудок Яна Фартинга громким урчанием выразил свой протест,  но отказаться
от соглашения было невозможно.
     Это  соломоново решение спасло Сомса  Фартинга от  его  собственной порции
каши и позволило ему спокойно отправиться на боковую.
     С первыми лучами солнца Ян Фартинг,  таща за собой нагруженную тачку,  уже
стучался в двери дома Хиллари Булкинс.
     Из окна высунулась рыжая голова.
     - Ш-ш-ш! - прошипела Хиллари. - Отец с матерью спят.
     - Значит, ты можешь пойти со мной?
     - Они мне этого не успели запретить!  -  бодро заявила Хиллари.  -  Погоди
минутку. Я переоденусь.
     Ян  присел  на  порог,  поглаживая  свой  незаслуженно наказанный живот  и
размышляя,  не  нарушит ли  он  своей  клятвы,  если  засунет палец  в  горло и
избавится от  гадкой  овсянки,  застрявшей в  желудке  комом.  От  раздумий его
оторвал хриплый окрик:
     - Эй! Фартинг! Выше нос, сын сапожника, да поберегись!
     Ян обернулся и увидел Хэнка Марксона - того самого живодера. Он тоже тащил
за собой тачку, полную трупов животных.
     - Неплохо я сегодня с утра поживился, и все почти задаром, - пояснил Хэнк,
заметив,  куда  смотрит его  собеседник.  Он  хлопнул по  тачке кожаным кнутом,
отгоняя мух.  -  Просто удивительно,  сколько зверья по праздникам попадает под
колеса!  Или под ноги пьяным озор