прочем, эти волны были безгранично более  изящны  и  трепетно
переменны; они текли вместе,  чтобы  создать  единство,  в  невозмутимой
ясности  пылавшее  и  грохотавшее  вокруг.  "Бах  мог  бы  нам   кое-что
рассказать об этом", - мелькнула мысль, ведь рассудок его не отключился,
посреди всего величия - он один из людей знал правду, и то не всю.
   Атом ожидал его. Ядро, в котором гнездились энергии,  явило  величие,
превосходящее  всякое  слово.  Сперва  мерцающие  таинственными  огнями,
электронные оболочки скрывали ядро от него.
   Эрик нырнул  внутрь,  несчетные  силы  ласкали  его,  ядро  светилось
спереди, - само в себе истинное творение, - он пронзил внешние  барьеры,
ощущая трепет, нырнул глубже и глубже.
   Ядро взорвалось. Это была катастрофа и открытие сразу.  Атом  охватил
Эрика, раскрылся, всем существом человек  реагировал  на  каждый  бурный
порыв, познавая материю. Свет брызнул извне. Утренние звезды  запели,  и
все сыны Господни вскричали от счастья.
   - Космология, - сказала всемогущая  Джоэль.  Он  на  ощупь  попытался
разыскать ее в сгустившейся тьме. Джоэль обхватила  его,  и  вместе,  по
лазерному лучу,  они  полетели  через  космическую  релейную  станцию  к
обсерватории, спрятавшейся позади Луны.
   На миг он как бы увидел звезды своими глазами, незамутненные  никаким
небом.   Их   было   множество:   иссиня-стальные,   белые   как   иней,
закатно-золотые, угольно-красные, изгонявшие ночь с небес. Млечный  Путь
тек серебром, светились туманности, рождались новые  планеты  и  солнца,
сестра-галактика  светилась   слабым   блеском   за   Гиннунгагапом   .  Но  он  уже
объединился  с  приборами,  устремленными  к  пределам  пространства   и
времени.
   Сперва  Эрик  ощутил  оптический  спектр,  лучи  несли  ему  весть  о
мечущихся и клубящихся газах, о приливах в телах солнц - более  подобных
живой клетке, чем он мог вообразить прежде - и об их раскаленных недрах,
где  атомы  приобретали  новый  элементарный   облик,   рождая   фотоны,
немедленно устремлявшиеся в космос. Эрик прикоснулся к  игре  Брахмы.  А
потом ощутил дуновение солнечного ветра, впитывал богатый и  колкий  его
запах, познавая тысячелетнюю тонкость. Позже  он  отдался  радиоспектру,
космическим лучам, магнитным полям, нейтринным  потокам,  релятивистике,
описывавшей работу Звездных ворот и сулившей путешествие  во  времени  в
зависимости от изгиба континуума.
   В Великом каньоне,  прорытом  рекой  Колорадо,  можно  увидеть  слои,
отложившиеся миллиарды лет назад, а рядом с ними  корявый  можжевельник,
так познаешь и кое-что о Земле. Теперь  Эрик  узнал  это  и  о  глубинах
пространства-времени. Первородный огненный шар сделался  более  реальным
для него, чем муки собственного рождения, а вопрос о  причинах  великого
взрыва сделался еще более увлекающим. Обежав спиральные рукава галактики
и молекулу ДНК, потратив энергию, которая никогда не  вернется  к  нему,
Эрик увидел,  как  вселенная  старится,  созревая,  -  как  вы  и  я,  -
подчиняясь Единому закону. Он прожил жизнь  звезд;  сколь  многочисленны
были волны, формировавшие их, сколь сильны были связи  со  всем  бытием!
Среди массивных голубых гигантов и черных дыр он нашел место, подходящее
для ковки планет, на которых могут расти кристаллы  и  цветы.  Он  понял
неизведанное - со всей полнотой, ныне и навсегда, -  понял,  как  Джоэль
стремилась продолжить исследования.
   И все же наблюдавшая часть его, находясь рядом с ней, ощущала, что  в
сравнении с ней, восприятие его туманно, а понимание узко. И  когда  она
вернула его назад в плоть, он закричал.
   Они сидели в кабинете за столом - друг против друга.  Джоэль  подняла
плотные шторы за своей спиной и открыла  окно.  Тени  бежали  по  траве,
солнце светило ярко, но  воздух  словно  бы  сделался  морозным;  гулкие
порывы несли в комнату  запахи  влажной  почвы,  ароматы  приближающейся
осени.
   Она говорила очень мягко:
   - Мы просто не могли переговорить об  этом  осмысленно,  пока  ты  не
побывал там, правда, Эрик?
   Взгляд его обратился к пустой кушетке.
   - Как глубоко все, что происходит между нами с первого мгновения?
   Она вздохнула:
   -  Я  хотела,  чтобы  это  случилось  там,  -  и  улыбнулась.   -   Я
наслаждалась.
   - И не более - только наслаждалась?
   - Не знаю. Я заботилась о тебе, обо всем, чему ты  учил  меня.  Но  я
была там, куда хотела отвести и тебя.
   - И как далеко я зашел?
   Она  поглядела  на  свои  руки,  беспомощно  сложенные  на  столе,  и
пробормотала:
   - Недалеко, как я думала. Это было все равно что  показывать  слепому
картину.  Пальцами  он  может  получить  некоторое  представление  о  ее
текстуре, ощутить темные  пятна,  которые  неминуемо  будут  теплее,  но
насколько скудно его понимание.
   - А ты воспринимаешь все - до квазаров? - выдохнул он.  Джоэль  гордо
подняла голову, как бы бросая вызов их общему несчастью:
   - Нет, я только начала, и это бесконечно. Разве ты не понимаешь,  что
это только половина чуда? Чем дальше, тем  больше.  Прямое  переживание,
столь же непосредственное, как зрение, прикосновение,  голод  и  секс...
переживание  Истинной  Реальности.  Весь  известный   человечеству   мир
является всего лишь ее мимолетным случайным следствием. Каждый раз когда
я попадаю в виртуальную реальность, я познаю ее лучше: она  делает  меня
все более принадлежащей себе. Как я могу остановиться?
   - А я не сумею этому выучиться?
   Джоэль понимала, что он не уверен в себе.
   - Нет, голотевт должен начинать в раннем возрасте, и ничем  более  не
заниматься, в особенности в отроческие годы.  -  Глаза  ее  кольнули.  -
Прости, дорогой. Ты хороший, добрый и... Как бы я хотела, чтобы  ты  мог
последовать за мной. Ты, как никто, заслуживаешь этого.
   - А ты не хочешь вернуться туда, где мы встретились? - А ты?
   Эрик так и не смог в точности вспомнить то,  что  произошло  сегодня.
Однако...
   - Нет, - сказал он. - Более того, не посмею  попробовать  вновь.  Это
грозит привыканием... меня ждет лишь привыкание и безумие. Тебя же...  -
он пожал плечами. - Помнишь "Рубай"?
   - Я слыхала о Хайяме, - отвечала Джоэль, - но у меня не было  времени
его прочесть.
   Он процитировал:
   Не век душе в сей плоти жизнь вести, Открыты ей к Всевышнему пути. Ну
разве не позор, ну разве не позор, скажите, Ей в  этом  прахе  по  земле
брести?
   Она кивнула:
   - Старик был  прав.  Я  читала,  что  этот  Омар  был  математиком  и
астрономом. Наверно, ему жилось одиноко.
   - Как и тебе, Джоэль?
   - Не забывай, у меня есть и коллеги, пусть их немного. Я учу их...  -
Джоэль умолкла, перегнулась через стол и сказала с особой заботой:
   - А как насчет нас с тобой?  Мы  будем  сотрудничать.  Ты  достаточно
силен, чтобы продолжать работу, я не  сомневаюсь  в  этом.  Но  в  нашей
личной жизни... что будет для тебя лучше?
   - А для тебя? Давай решим сперва это.
   - Как ты хочешь, Эрик. Я с радостью буду твоей женой, любовницей, кем
угодно. - Он молчал. Подыскивает слова, решила она, которые не ранили бы
ее. И не находил их.
   - Ты говоришь так, как будто тебе все равно, - сказал он. - Ты будешь
обращаться со мной хорошо, потому что для тебя это не очень существенно.
- Он поднял ладонь, чтобы остановить ее. - О, я не  сомневаюсь,  что  ты
получаешь некоторое удовольствие от жизни и общения со мной,  во  всяком
случае я помогу заполнить часы, которые ты вынуждена проводить вне связи
с машиной... Ну а  потом  ты  со  своими  приятелями  зайдешь  настолько
далеко, что у тебя не останется времени для детских игр.
   - Я люблю тебя, - запротестовала Джоэль, заплакав. Эрик вздохнул.
   - Я верю тебе. Дело в том,  что  рядом  с  этим  величием  любовь  не
очень-то важна сама по себе. Я всегда знал себе  цену.  Но  -  зови  это
гордостью, предрассудком, упрямством, как хочешь - я не могу быть  твоей
собачкой.
   Он поднялся.
   - Мы, конечно, будем поддерживать прекрасные  отношения,  пока  я  не
отправлюсь домой. А  сегодня,  пока  я  еще  кое-что  чувствую  к  своей
девушке, мне хочется попрощаться с ней.
   Джоэль приникла к нему. Он обнимал ее, а она плакала. Но наконец  она
поцеловала его, взяв себя в руки.
   - Подсоединись на какое-то время, - посоветовал он.
   - Хорошо, - отвечала Джоэль. - Спасибо за заботу.
   Эрик вышел, к вечеру похолодало. Джоэль, стоя в дверях,  махала  ему.
Но он не обернулся... чтобы не видеть, что дверь за  ней  закроется  так
быстро.

Глава 24

   По вполне понятным причинам к новоприбывшим  было  приковано  большое
внимание на "Чинуке". И поэтому  Вейзенберга  не  удивило,  когда  Руэда
Суарес остановил его, предложив выпить перед обедом. Входя в назначенное
время в каюту,  инженер  услышал  народную  песню  андийских  нагорий  и
заметил на экране страницу стихов.
   Руэда поймал его взгляд.
   - Гарсиа Лорка, - пояснил перуанец. -  Приятно  видеть,  что  здешний
банк данных  прекрасно  укомплектован:  есть  все  мои  любимцы:  Лорка,
Неруда, Сервантес... буквально все, не говоря уже о музыке.
   - Все-таки, как и вы, мы намеревались несколько лет находиться  вдали
от дома, - отвечал Вейзенберг. -  Более  того,  подобно  вам  же  самим,
надеялись познакомить нелюдей с человеческой культурой.
   - Несколько лет... в вашем возрасте, сэр? Разве вы не женаты?
   - Да, у нас пятеро хороших детей.  Младший  поступил  в  университет,
остальные уже полностью самостоятельны. Сара намеревалась отправиться  в
экспедицию квартирмейстером. Но, когда нам пришлось  спешно  собираться,
я, конечно, не позволил ей этого сделать, - Вейзенберг нервно  хихикнул.
- Точнее говоря, я не стал ничего говорить ей - просто  сбежал,  оставив
записку - лучший путь к отступлению, чтобы  прикрыться  ею,  когда  Сара
рассердится.
   - Понятно. Прошу вас, садитесь. Чего вам налить? Здесь  у  меня  есть
все что угодно.
   -  Тогда  шотландского  виски.  Чистого.  Терпеть  не  могу  воды.  -
Вейзенберг согнулся, опускаясь  в  кресло.  Налив  виски,  Руэда  уселся
напротив.
   - Я решил, что нам следует чуточку  познакомиться  поближе,  -  начал
хозяин. - Через сорок часов мы окажемся возле Т-машины, и только Господь
знает, что будет дальше. Если замысел Дэниэла  удастся  и  мы  достигнем
Беты, нам все равно предстоит долгий тяжелый труд.  Если  же  нет,  нашу
жизнь ждет крайняя опасность. Следует заранее уяснить, в чем  именно  мы
можем  положиться  друг  на  друга.  Потом...  быть  может,  вы  сумеете
подыскать для меня дело? Я чувствую себя  бесполезным,  волнуюсь  и  пью
слишком много, - проговорил он с кислой улыбкой. - Фрида могла бы занять
меня, но она исследует новых мужчин.
   Вейзенберг глотнул припахивающую дымком жидкость.
   - А не можете ли вы попросить работу у шкипера?
   - Мне не хочется взваливать на его плечи лишнюю тяжесть. К тому же вы
у нас главный технический специалист. Быть может, вы намекнете мне,  что
предложить ему, понимаете? Мы с  вами  можем  понять  друг  друга  лучше
других. Я слышал, что  вы  провели  не  один  год  в  Перу,  работая  на
"Авентюрерос".
   Вейзенберг кивнул:
   -  Я  изучал  ядерную  технику  в  Лиме.  Тогда  на  Деметре  ее   не
преподавали. А потом поступил на работу  в  вашу  компанию.  Вот  так  я
привязался к космосу. Но я любил и сам город, он прекрасен и подарил мне
чудесные воспоминания. Я был там во время подписания Обетования.
   - А почему вы вернулись? Вы можете сказать об этом?
   - О, в основном из-за родителей. Нелегко одному работать на  планете,
хотя семья подбадривала меня. Когда Дэн освоил "Чехалис",  я  перешел  к
нему на службу.
   Руэда смотрел на бокал, отпил, посмотрел вновь, словно пытаясь что-то
разглядеть.
   - Космос, - пробормотал он. - Он сделался  навязчивой  идеей  у  всех
нас. Иначе мы бы не оказались здесь. Меня, по-моему, зацепило в детстве,
в холодную ясную ночь на Мачу-Пикчу. Звезды над руинами  инков  казались
воинством ангелов.
   - Или Иных,  -  негромко  напомнил  Вейзенберг.  Руэда  вопросительно
поглядел на него:
   - Вы принадлежите к тем, для кого Иные являются воплощением Бога?
   - Не совсем, - разговор становился откровенным... им оставалось  лишь
сорок часов мира. - Тем не менее я  отправился  учиться  в  неохасидскую
раввинскую школу в Эополисе. Она оставляет свой отпечаток на человеке на
всю оставшуюся жизнь, даже когда исчезает вера.
   - Ну, я-то в известной мере католик, но должен  признать,  что  годы,
проведенные на Бете, заставили меня удивляться. До  этих  пор  я  считал
существование Иных неоспоримым фактом. Но когда фантастически  одаренные
бетане оказались смертными и испуганными - так же, как и мы, - и  в  той
же мере потрясенными загадкой Иных, как и мы сами, - это многое  во  мне
перевернуло.  -  Руэда  скривился.  -   Некогда   в   политике   я   был
консерватором. Теперь я вижу,  что  правительство  заражено  хворями,  о
которых прежде можно было не беспокоиться, и во мне тает последняя вера.
- Он допил виски. - А пока можно по-прежнему верить в мудрость,  силу  и
благосклонность Иных. И да будет так всегда!
   Выпив  воды,  он  приподнял  бутылку  виски,  предлагая   Вейзенбергу
повторить. Инженер отрицательно качнул головой,  Руэда,  булькая,  налил
себе и пригубил второй бокал.
   - Я  не  склонен  к  поклонению  Иным,  -  проговорил  Вейзенберг,  -
например, я не верю в то, что они в тайных трудах направляют  не  только
нас, но и всю Вселенную. Конечно, подобное не исключено, но их Голос  то
же самое сказал и бетанам. Вообще,  в  отношении  к  ним  я  агностик  и
таковым останусь, пока мы не получим непосредственную  информацию,  чего
может никогда не случиться вообще.
   - И все же Иные имеют существенное значение для вашей души, - заметил
Руэда.
   Вейзенберг согласно кивнул:
   - Фундаментальное. В особенности когда я из  космоса  наблюдаю  небо.
Наверно, они не играют в богов, мне кажется  невозможным,  -  во  всяком
случае я не могу этого принять, - что они к нам безразличны  и  оставили
эти Ворота просто для того, чтобы мы не поломали  что-нибудь  важное,  и
единственную тропу к новой планете  показали  нам  просто  из  праздного
любопытства: как  человек  кормит  голубей  крошками  сандвича,  который
самому есть не хочется. Нет, они наверняка тщательно изучили нас, еще до
того, как  Фернандес-Давилла  оставил  Землю.  Неужели  с  тех  пор  они
потеряли к нам интерес?
   - Они могли побывать где угодно, - отвечал Руэда. - Помните, никто, в
том числе и бетане, не видел их корабля.
   - Быть может, их корабли невидимы. Быть может,  они  не  нуждаются  в
кораблях. Абсолютно немыслимо, чтобы они просто бросили свои Т-машины, -
стоит только подумать о вложенной  в  них  энергии  и  ресурсах;  нельзя
представить и то, что они нас оставили. Я могу свободно  допустить,  что
они стараются держаться так, чтобы мы  их  не  видели.  Может  быть,  их
присутствие повергнет нас  в  прах!  Черт  побери,  им  приходится  быть
благородными из жалости к нам.
   - У нас  большая  Галактика.  В  ней  могут  обитать  миллионы,  даже
миллиарды разумных рас. Как у них может хватить времени на всех?
   - Если они могут оставить свои Т-машины около -  интересно  бы  знать
скольких солнц? - то способны интересоваться и тем,  что  происходит  на
планетах.
   - Подобно Богу? "Глаз его призрит и воробья".
   - Нет, едва ли Иные обладают  бесконечным  могуществом.  Впрочем,  мы
можем не заметить разницы.
   Руэда помрачнел.
   - И они не собираются помочь нам в нашем полете?
   - Я  не  слыхал,  чтобы  они  устраивали  чудеса  ради  какого-нибудь
благоденствия, - отвечал Вейзенберг. - Я все пытаюсь и  пытался  понять,
как они относятся к нам, но так и не сумел догадаться. Непонятно уже то,
в чем выражается их забота. Но я глубоко убежден в том,  что  мы  им  не
безразличны, - в том, что Голос не лгал, утверждая, что они любят нас.
   Настало время готовить новую еду. Кейтлин вошла  в  кают-компанию  по
пути в галерею и остановилась на месте.
   Инопланетянин... бетанин... Фиделио стоял, либо сидел, либо устроился
на корточках, либо просто замер перед  одним  из  больших  видеоэкранов.
Внутренний свет не затмевал небо для глаз Кейтлин,  и  она  видела,  как
Млечный Путь струится около его головы. Он был один.
   - О! - проговорила она. - Добрый день.
   Не оглядываясь, инопланетянин отвечал хриплым свистом:
   - Buenas  dias,  senora  Mulryen!   Кейтлин перешла на испанский:
   - Итак, ты узнал меня, даже не глядя?
   - У нашего народа более чуткие уши, чем у людей, - без практики  лишь
человек, наделенный  абсолютным  слухом,  мог  понимать  слова  Фиделио.
Говорил  он  бегло  и  грамматически  правильно.   Просто   природа   не
позаботилась обеспечить его средствами для произнесения подобных звуков.
И, словно понимая, что невольно допустил резкость, продолжил:
   - Кроме  того,  каждая  личность  имеет  вполне  определенный  запах.
Эволюция научила вас не замечать его. Но  ваше  зрение  в  воздухе  куда
лучше на  длинных  расстояниях,  чем  мое,  и  я  могу  лишь  беспомощно
восхищаться вашим осязанием. - Фиделио повернулся к  ней  одним  текучим
движением - свет блеснул на его гладкой шкуре.
   Кейтлин сделала несколько шагов по палубе и остановилась перед ним.
   - Мне нравится запах твоего тела, - сказала она, - он напоминает  мне
о моей родине, о том, как я девочкой  играла  у  моря,  на  берегу,  где
галька перекатывается от шороха волн... и  вместе  с  тем  он  другой  -
словно бы за игрой я вижу в облаках странную сказку... Прости, ты можешь
не понять этого.
   - Быть может, смогу. У моего  народа  тоже  есть  свои  мифы  и  наши
видения ярче всего в юности.
   Кейтлин положила руку на его перепончатые когтистые лапы, - сами руки
его были много ближе к телу, -  ощутила  их  узловатость  и  с  радостью
сказала:
   - Я не сомневаюсь в этом. Но не знала, что ты уже настолько привык  к
нам, что знаешь слово "сказка".
   -  Я  работал  с  разными  разумными  расами.   Опыт   помогает   мне
догадываться о том, что для вас существенно. -  Совершенно  синие  глаза
внимательно глядели на нее. - И признаю, я  удивлен  тому,  что  ты  так
хорошо понимаешь меня. Мой акцент кажется слишком трудным  всякому,  кто
не летел на "Эмиссаре".
   Кейтлин отодвинулась и пожала плечами:
   - Все-таки я собираю песни на нескольких языках. Большой бурый силуэт
шевельнулся, усы дрогнули.
   - Значит, ты поешь? Обычные песни, а не те, которые  проигрывали  для
меня люди из экспедиции?
   - Разве они никогда не пели?
   - Пели немного, но... - Фиделио помедлил. - Я  говорил,  что  у  моей
расы сравнительно тонкий слух.
   Кейтлин улыбнулась:
   -  Я  понимаю,  что  ты  стараешься  быть  вежливым.   Но   если   ты
заинтересовался нашей музыкой, можно послушать записи; я не могу назвать
себя выдающимся исполнителем, но...
   - Добрый день, - проговорил новый голос.
   Фиделио не было  нужды  оглядываться,  чтобы  увидеть,  кто  говорит.
Кейтлин оглянулась. В больших дверях стояла Джоэль Кай.
   - О, добрый день, senora! - Кейтлин приветствовала  Джоэль  движением
руки. - Вам нужна моя помощь?
   - Нет. Просто я проходила мимо. -  Худощавая  фигура  голотевта  была
столь же жесткой, как и ее тон.
   - Мы тут поговорили...
   - Она первая из этого экипажа, кто вполне понимает  меня,  -  пояснил
Фиделио.
   - Вы не присоединитесь к  нам,  доктор  Кай?  -  застенчиво  спросила
Кейтлин.
   - Нет, - отвечала старший голотевт, на лице  ее  застыла  неподвижная
маска. - Чем я могу помочь вам? Продолжайте,  seriorita  Малрайен.  Обед
может подождать. Вне сомнения,  расширять  познания  Фиделио  в  области
человеческой природы - гораздо более важное дело. - Она исчезла из виду.
   Кейтлин все глядела на место, где только что находилась Джоэль.
   Вопрос бетанина вновь привлек ее внимание:
   - Есть ли конфликт между вами?
   - Нет... я никогда... то есть... - Кейтлин затаила дыхание. -  Просто
мы с Джоэль едва