ли его летом из
пыльного Парижа на дачу в Моиморанси.
   Обстоятельства прервали личное общение Гейне и Маркса. Но Маркс никогда
не забывал о своем друге.
   Примерно через месяц после пребывания в Брюсселе Маркс шлет Гейне в
Париж письмо, прося у него хоть несколько стихотворений для выходящего в
Дармштадте бесцензурного издания. Особенно порадовало Гейне второе письмо,
полученное от Маркса в 1846 году:


   "Дорогой Гейне!

   Я пользуюсь проездом подателя этих строк, г. Анненкова, очень любезного
и образованного русского, чтобы послать Вам мой сердечный привет.
   Несколько дней тому назад мне случайно попался небольшой пасквиль
против Вас - письма, оставшиеся после Берне. Я бы никогда не поверил, что
Берне так безвкусен, мелочен и пошл, если бы не эти черным по белому
написанные строки. А добавление Гуцкова и прочих - что за жалкая мазня! В
одном из немецких журналов я дам подробный разбор Вашей книги о Берне.
Вряд ли в какой-либо литературный период книга встречала более тупоумный
прием, чем тот, какой оказали Вашей книге христианско-германские ослы, а
между тем ни в каком периоде немецкой литературы не ощущалось недостатка в
тупоумии.
   Может быть, вы хотел.и бы сообщить мне еще что-нибудь "специальное"
относительно Вашей книги, - в таком случае, сделайте это поскорее.

   Ваш К. Маркс".


   В 1845 году Маркс и Энгельс организовали в Брюсселе Коммунистическое
бюро сношений. Партийным представителем - корреспондентом из Парижа - был
Герман Эвербек. Он часто навещал Гейне и в донесениях Коммунистическому
бюро сношений и в личных письмах к Марксу постоянно упоминал о Гейне.
   В письме, написанном в августе 1845 года, Эвербек сообщал Марксу о
своем посещении Гейне. Он побывал у поэта в Монморанси, где тот жил на
даче, он "наслаждался этим несокрушимым насмешником, продолжавшим творить,
несмотря на болезнь глаз". В трагических выражениях описывал Эвербек
состояние здоровья Гейне в письме от 15 мая 1846 года: "Гейне едет завтра
на воды в Пиренеи; бедняга безвозвратно погиб, потому что сейчас уже
проявляются первые признаки размягчения мозга.
   Умственная деятельность, а особенно его юмор, несмотря на уже
замечающееся помутнение сознания, пока еще без перемен; но уже прибегают к
болезненным операциям, вроде введения порошков под кожу, и все тщетно.
   Он будет умирать постепенно, частями, как бывает иногда, - в течение
пяти лет. Он еще пишет, хотя одно веко всегда закрыто. Я посетил его
вчера: он шутит и ведет себя, как герой..."
   Когда в сентябре 1846 года Энгельс приехал в Париж по поручению
брюссельского бюро, он посетил Гейне. Об этой встрече Энгельс подробно
написал Марксу, рассказывая об ужасной болезни поэта.
   Консилиум врачей с неопровержимой ясностью установил, что у Гейне все
симптомы прогрессивного паралича.
   Эта неизлечимая болезнь приносила большие страдания поэту, и нужно было
обладать огромным мужеством, чтобы продолжать работу, да еще в тяжелых
материальных условиях.
   В феврале 1847 года в Париж приехал Карл Гейне.
   Между ним и поэтом наконец состоялось примирение. Но какой ценой! Гейне
вынужден был согласиться на уничтожение огромного четырехтомного труда -
"Мемуаров", над которым он работал семь лет. Легкомысленный брат Гейне
Максимилиан, врач, работавший в Петербурге, тоже находившийся в это время
в Париже, собственноручно сжег рукопись Генриха Гейне. Сохранился лишь
небольшой отрывок с описанием детства поэта. Мировая литература понесла
невознаградимую потерю: пропала одна из увлекательнейших мемуарных книг
XIX века.
   Гейне была восстановлена ежегодная рента в четыре тысячи восемьсот
франков.


                       "СНОВА ГРОХОЧУТ БАРАБАНЫ..."


   Белые больничные стены, белоснежное белье на постели, сиделки в белых
халатах... Все было белым в этот хмурый февральский день. Гейне лежал в
частной лечебнице своего друга, доктора Фотрие. Матильда неотлучно сидела
у постели больного и читала вслух "Три мушкетера" Дюма. Гейне восхищался
взлетом фантазии знаменитого романиста и с удовольствием слушал чтение
Матильды.
   Проснувшись ранним утром 22 февраля, Гейне не увидел возле себя
Матильды. Сиделка объяснила ему, что мадам Гейне, очевидно, трудно
пробиться сквозь толпу, заполнившую улицы Парижа.
   - Что случилось? - спросил Гейне.
   - Кто его знает... - сказала сиделка. - Говорят, начинается революция.
   В течение нескольких февральских дней свершился исторический переворот.
Луи-Филини был свергнут и бежал в Англию. Во Франции была провозглашена
республика.
   - Какое несчастье-переживать такие революции в моем состоянии! -
вздыхал Гейне. - Я должен был бы выздороветь или умереть.
   Вскоре врачи выяснили, что держать Гейне в больнице бессмысленно: они
ничем не могли помочь больному.
   Поэта перевезли домой. Матильда поставила кресло у окна, где он
проводил большую часть дня, с волнением прислушиваясь к шуму
революционного Парижа.
   Нервное возбуждение поддерживало в поэте силы. Он даже отваживался
выходить из дому, если чувствовал себя немного лучше.
   В мае, когда Париж был в цвету каштанов, в веселом кипении народа,
Гейне вышел на улицу и с большим трудом поплелся по залитому солнцем
городу. Помутневшие глаза различали пестроту революционных плакатов и
воззваний, он видел еще не разобранные баррикады, коегде виднелись следы
от пуль.
   Гейне вошел в Лувр, эту сокровищницу мирового искусства, где он так
часто бывал раньше, добрался до маленького зала, в котором на невысоком
пьедестале стояла бессмертная статуя богини красоты Венеры Мнлосской. В
зале никого не было, сквозь спущенные шторы пробивался бледный, рассеянный
свет. Поэт опустился на колени перед мраморным изваянием, некогда
извлеченным из земли с отбитыми руками. Древнегреческий идеал
жизнерадостного, светлого и гармоничного искусства был воплощен для Гейне
в этом изумительном творении безвестного скульптора. Великий жизнелюбец,
Гейне со слезами на глазах прощался с миром прекрасного и человечного, с
миром красоты, в котором он был своим человеком.
   Он долго лежал у ног мраморной богини, как бы ища у нее сочувствия. И
ему казалось, что она смотрит на него с грустью и состраданием и словно
хочет сказать: "Разве ты не видишь, что у меня нет рук и, значит, я не
могу тебе помочь!"
   Так в последний раз Гейне вышел па улицу...
   Летом Матильда увезла его в Пасен. Он жил там на маленькой вилле, лежал
на матраце, постеленном в саду, среди цветов и деревьев.
   Громы революции проносились над Францией, Германией и Венгрией.
Полуослепший, парализованный поэт следил с напряженным вниманием за
событиями па Европейском континенте. Ему привозили газеты и журналы, к
нему часто приезжали посетители и рассказывали о происходящем. Гейне был
так увлечен размахом событий, что даже по ночам видел причудливые сны: то
ему снился Меттерних в гробу с якобинским колпаком на голове, то Ротшильд,
который в испуге роздал свои миллионы беднякам и умер от страха, что он
нищий.
   После первых месяцев революционного подъема пришло разочарование.
Повторилась старая история: рабочие, кровью своей завоевавшие победу,
постепенно были отстранены от власти. Республика во Франции, управляемая
временным правительством, оказалась для парижского пролетариата такой же
мачехой, как и монархия ЛуиФилиппа. Гейне с грустью видел, что "народ,
этот великий сирота, никогда не вынимал из революционной урны пустых
билетов, более ничтожных, чем эти временные правители".
   Гейне жадно следил и за развертывающимися событиями на его родине, в
Германии. После того как 13 марта в Вене вспыхнула революция и всемогущий
Меттерних бежал в Лондон, в Берлине началось восстание.
   Прусское правительство надеялось подавить рабочие выступления, но на
улицах Берлина, подобно Парижу, Вене и Будапешту, произошли ожесточенные
уличные бои. Пролетариат одержал победу на баррикадах, феодальная монархия
была свергнута, король отрекся от власти.
   В эти бурные дни Маркс и Энгельс приехали в Париж, где создали
Центральный комитет Союза коммунистов.
   Они вдохновляли немецких эмигрантов возвращаться на родину для участии
в революционных боях.
   Во время короткого пребывания в Париже Маркс посетил больного друга,
который горько жаловался на то, что он выбыл из строя в эти горячие дни,
когда "снова грохочут барабаны... ".
   Возвратившись в Германию, Маркс и Энгельс стали издавать в Кельне
"Новую Рейнскую газету", и Гейне узнавал из нее о ходе революции.
   Вскоре Гейне мог убедиться, что он справедливо не доверял буржуазным
радикалам, считавшим себя истинными друзьями народа. Они захватили власть
в Германии и предали рабочих. Во Франкфуртском национальном собрании это
предательство было узаконено избранием свергнутого прусского короля
Фридриха Вильгельма IV гер м а неким и м пер втором.
   В сердце Гейне закипело негодование сатирика. С огромным напряжением
сил, лежа в постели, поэт писал на больших листах бумаги, не видя букв и
не умея прочитать написанное. В сатире "Михель после марта" он осмеял
простодушных немецких обывателей, попавших впросак после поражения
революции. Тени феодального прошлого, тевтономаны, столпы реакции снова
завладели страной:

   Попы, дипломаты (всякий хлам),
   Адепты римского права -
   Творила единенья храм
   Преступная орава.

   А Михель пустил и свист и храп
   И скоро, с блаженной харей,
   Опять проснулся, как преданный раб
   Тридцати четырех государей.

   Раболепие немецкого мещанства подверглось едкому осмеянию в сатире
"1649-1793-???". Революция 1649 года казнила английского короля Карла I.
Французская революция гильотинировала Людовика XVI и его жену
Марию-Антуанетту. Но Гейне ставит три вопросительных знака - когда же
будет революция в Германии и как поступят верноподданные немцы, везя
своего короля на казнь:

   Карета с гербом, с королевской короной,
   Шестеркою кони под черной попоной,
   Весь в трауре кучер, и, плача притом,
   Взмахнет он траурно-черным кнутом, -
   Так будет король наш на плаху доставлен
   И всепокорнейше обезглавлен.

   Выборы германского императора, возня буржуазных либералов и
националистов вокруг этого "события" представлены в сатире
"Ослы-избиратели", где весь механизм выборов перенесен в животное царство:

   Свобода приелась до тошноты.
   В республике конско-ослиной
   Решили выбрать себе скоты
   Единого властелина.

   Разгром революции 1848 года нашел отклик в одном из сильнейших
стихотворений Гейне этой поры, носящем хронологическую дату в виде
заглавия: "В октябре 1849 года":

   Умчалась буря - тишь да гладь.
   Германия, большой ребенок,
   Готова елку вновь справлять
   И радуется празднику спросонок.

   Реакция наступает по всем линиям: "последний форт свободы пал, и кровью
Венгрия исходит". Но Гейне завидует мадьярам, сраженным в борьбе за
национальную независимость:

   Ты пал, мадьяр, в неравном споре,
   Но верь мне-лучше умереть,
   Чем дни влачить подобно нам, в позоре.

   Поэт посылал отравленные стрелы в сердца врагов.
   Он себя чувствовал непобежденным бойцом, тридцать лет стоявшим на посту
свободы:

   Ружье в руке, всегда на страже ухо, -
   Кто б ни был враг - ему один конец'
   (Вогнал я многим в мерзостное брюхо
   Мой раскаленный, мстительный свинец.)

   Но что таить! И враг стрелял порою
   Без промаха, - забыл я ранам счет.
   Теперь - увы! Я все равно не скрою -
   Слабеет тело, кровь моя течет...

   Свободен пост! Мое слабеет тело...
   Один унал - другой сменил бойца!
   Я не сдаюсь! Еще оружье цело,
   И только жизнь иссякла до конца.


                             ПРОЩАЛЬНЫЙ НОМЕР


   Неожиданная радость осветила комнату больного Гейне. В тихое июньское
утро 1849 года, когда поэт, забывшись в глубоком кресле, ждал, пока
Матильда и сиделка перестелят его постель, раздался легкий стук в дверь.
   - Одну минуту, - сказала Матильда.
   Обе женщины подняли Гейне на широкой простыне и понесли его к постели.
Но тут распахнулась дверь, и на пороге появился Карл Маркс. Его смуглое
лицо было хмурым и сосредоточенным, а в больших черных глазах отразился
невольный ужас, когда он увидел, в каком состоянии находится Гейне. Все
движения Маркса, быстрые, порывистые, свидетельствовали о том, что он
полон сил и чисто юношеской энергии.
   - Здравствуйте, дорогой друг! - нарочито весело сказал Маркс своим
громким голосом. Заметив, что Гейне силится разглядеть его, щуря
полуослепшие глаза, он добавил: - Это я, Карл Маркс. Как живете?
   По лицу Гейне пробежала светлая улыбка, и он ответил в тон гостю:
   - Как видите, дорогой Маркс, женщины вс„ еще носят меня на руках.
   Тем временем Матильда и сиделка бережно опустили простыню с исхудавшим
Гейне и ловко уложили его на постели, укрыв теплым пледом.
   Маркс сел в кресло неподалеку. Им надо было столько сказать друг другу,
что беседа началась наперебой и беспорядочно, но затем Маркс овладел
вниманием поэта, и тот слушал, задыхаясь от волнения. Маркс рассказывал о
боевых днях, о своем соратнике Энгельсе, обо всем штабе "Новой Рейнской
газеты", которая только что была закрыта прусским правительством.
   - Я говорю о нашей газете, - сказал Маркс, - как о живом человеке, как
о бойце. Он вынужден был отступить под напором армейского корпуса, но
сделал это с гордо поднятой головой, с развернутым красным знаменем
прощального номера.
   При этих словах Маркс опустил руку в боковой карман сюртука и вынул
тщательно сложенный номер "Новой Рейнской газеты". Этот номер от 19 мая
1849 года был весь отпечатан красной краской. Когда Маркс развернул его во
всю ширину и поднял вверх, действительно казалось, что он держит красное
знамя. Гейне попросил друга почитать хоть немного этот прощальный номер, и
тот охотно исполнил просьбу. Все больше воодушевляясь, Маркс читал
величественное и трогательное обращение "К кельнским рабочим". Оно
заканчивалось словами, прочитанными Марксом с'большим подъемом: "Редакторы
"Новой Рейнской газеты", прощаясь с вами, благодарят вас за выраженное им
участие. Их последним словом всегда и всюду будет: освобождение рабочего
класса!"
   Гейне протянул худую, бледную руку и попытался пожать руку Маркса.
   - А теперь послушайте стихи Фрейлиграта, - сказал Маркс. - Они помещены
на первой странице и называются "Прощальное слово "Новой Рейнской газеты".
   Гейне напряженно слушал пламенные строки революционного стихотворения
Фрейлиграта. Оно дышало верой в то, что борьба не окончена, что слово
поэта еще не раз будет вдохновлять народ в его грядущих боях:

   Так прощай же, прощай, грохочущий бой!
   Так прощайте, ряды боевые,
   И поле в копоти пороховой,
   И мечи, и копья стальные!

   Так прощайте! Но только не навсегда!
   Не убьют они дух наш, о братья!
   И час пробьет, и, воскреснув, тогда
   Вернусь к вам живая опять я!

   И когда последний троп упадет,
   И когда, беспощадное слово
   На суде - "виновны" - скажет народ,
   Тогда я вернусь к вам снова.

   На Дунае, на Рейне словом, мечом
   Народу восставшему всюду
   Соратницей верной в строю боевом,
   Бунтовщица гонимая, буду!

   Когда Маркс дочитал стихотворение, Гейне задумался, а потом сказал:
   - Вот это суд времени, дорогой Маркс! Я всегда считал Фердинанда
Фрейлиграта погонщиком звонких рифм и звал его "мавританским князем".
Правда, так его многие называли за его пустую романтическую поэму иод
таким заголовком. Но он глотнул из источника революции, и это придало ему
свежие силы.
   Маркс охотно рассказал, с каким мужеством держался Фрейлиграт на суде,
когда его обвинили в государственной измене за сборник революционных
стихотворений.
   - Он был не обвиняемым, а обвинителем, - говорил Маркс, - и судьи
вместе с прокурором позорно провалились: Фрейлиграта пришлось оправдать, и
в Дюссельдорфе, где происходил суд, народ чествовал своего поэта песнями и
факельным шествием.
   Гейне горько вздохнул:
   - Ах, почему я не могу быть с вами в эти горячие дни?!
   - Вы с нами, дорогой Гейне, - возразил Маркс, - всегда с нами! Ваша
сатира служит общему делу, и многое, что вы написали теперь, я знаю
наизусть.
   Еще долго сидел Маркс у постели больного друга и рассказывал не только
о событиях революции 1848 года, но и о перспективах будущего. Несмотря на
то что прусское правительство выслало Маркса за пределы родины, он и
здесь, в Париже, не прекращал революционной деятельности. Он ждал, что
французские рабочие поднимут восстание против буржуазного правительства
Луи Бонапарта, и готовился принять непосредственное участие в боях. Он
надеялся, что Франция сможет поднять за собой всю Европу.
   В Южной Германии тем временем еще шли революционные бои. Рабочие
отряды, возглавляемые Энгельсом, во второй половине июня столкнулись с
прусскими войсками. В ожесточенных боях Энгельс обнаружил беззаветную
отвагу и презрение к опасности. Его стратегические планы отличались
смелостью и знанием военного дела. Но силы были неравные. Плохо
вооруженные рабочие не могли долго держаться против многочисленной и
хорошо снабженной прусской армии. Энгельс одним из последних перешел
швейцарскую границу.
   Целый месяц длилась эта борьба, и Маркс, часто посещая Гейне, приносил
ему свежие новости - то радостные, то печальные - о последних вспышках
революционного восстания. Быть может, никто из парижских друзей Маркса не
воспринимал так живо и взволнованно боевые дела июньских и июльских дней
1849 года, как Гейне.
   И Маркс в это бурное, беспокойное время хоть на мгновение отдыхал у
постели умного и отзывчивого друга.
   Иногда Марксу приходилось утешать поэта, когда тот впадал в отчаяние и
не верил в торжество дела, которому посвятил свою жизнь. В такие минуты
Маркс спокойно и терпеливо объяснял Гейне, в чем он заблуждался.
   А когда разговор заходил о будущем, о неминуемой победе рабочего
класса, у Гейне порой возникали сомнения, смогут ли победители построить
новую культуру взамен старой.
   - Я боюсь, - сказал как-то Гейне Марксу, - что придут люди будущего и
вырубят олеандровые рощи поэзии, а вместо них посадят полезный для всех
картофель.
   - Ваши страхи неосновательны, - ответил ему Маркс. - При социализме
новое общество будет особенно чутко к поэтам, художникам, музыкантам, и
они обретут настоящую свободу творчества. Они не будут зависеть от
издателей и предпринимателей как вы, дорогой Гейне, от своего Кампе.
   Гейне иронически улыбнулся.
   - Хорошо, если бы все это было так, как вы говорите.
   А что, если бакалейный торговец будущего станет делать пакетики из моей
"Книги песен" и насыпать туда кофе или нюхательный табак для старушек
будущего?
   Маркс громко засмеялся. Но Гейне поспешно перебил его:
   - Пусть будет даже так!.. Но пусть этой ценой погибнет мир, где
угнетают невинность и где человек эксплуатирует человека!.. - И Гейне
закончил совсем серьезно: - Я, должно быть, скоро умру, но моей последней
мыслью будет радость, что коммунизм уничтожит царство националистов. Он не
пришибет их палицей, как богатырь, а просго раздавит пятой, как давят
гадину...
   Неожиданно Маркс привел к Гейне поэта Георга Веерта. Этот высокий,
молодой человек, с большим, открытым лбом и густыми бакенами, очень
поправился Гейне. Его стихотворения в народном духе, почти всегда
проникнутые политической мыслью, давно интересовали Гейне. Он их знал по
"Новой Рейнской газете", в редакции которой состоял Веерт. И Маркс с
похвалой отзывался о скромном и талантливом поэте, считая его подлинным
певцом пролетариата. При первой встрече с Веертом Гейне сказал ему:
   - Я очень рад, что нам довелось встретиться.
   На это Веерт ответил:
   - Но мы с вами уже встретились два года назад.
   Гейне недоумевал, но Веерт тут же объяснил свою шутку. Он показал
сборник стихотворений, изданных в Германии в 1847 году. Там вслед за
"Силезскими ткачами" Гейне было напечатано стихотворение Веерта "Сидели
они иод ивой". Молодой поэт изобразил английских ткачей, мирно