ожая
подорвать моральный кредит фирмы. Итак,  эта  акция,  это  основоположение
многие годы, вернее, всегда  способствовало  бы  повышению  рентабельности
предприятия в целом.
   Доктор Эптингер уже давно занимался  налоговыми  вопросами.  Он,  можно
сказать, любил самую эту проблему. Собственно говоря, ряд проблем. Одна из
них касалась покупки старым Клейтоном земельных участков в Вене,  с  чего,
по правде говоря, все и началось. Эти  участки,  приобретенные  по  весьма
сходной цене, доктор Эптингер хотел включить в  инвестиции,  хотел,  чтобы
они считались частью последних, то есть были включены в  таковые.  Словом,
прикидывал и рассчитывал!  В  налоговом  управлении  поначалу  с  этим  не
согласились, намереваясь приобщить налоги  на  эту  недвижимость  к  сумме
налогов, взимаемых в Австрии со старого Клейтона за фешенебельную виллу на
краю Пратера, купленную  им  у  некоего  коммерции  советника  Гольвицера,
который  перебрался  в  другую  виллу,  им  унаследованную,  радуясь,  что
наконец-то сможет  отделаться  от  огромного,  дорогостоящего  и  вдобавок
сырого точно погреб дома в Пратере (где  теперь  жили  Роберт,  Харриэт  и
маленький Дональд; разумеется, у самого старого  Клейтона  там  тоже  была
комната).
   Эксперт,  который  сидел  в  налоговом  управлении   напротив   доктора
Эптингера,  доктор  Хемметер,  с  на  редкость   красивым,   узким   лицом
нижнеавстрийского  крестьянина,  принадлежал   к   тем   чиновникам,   чье
натренированное  казенное  мышление  все  же  не  чуждо   было   некоторым
народнохозяйственным, более того, патриотическим соображениям, опиравшимся
на его уверенность, что приток английского  капитала  в  Австрию  в  любом
случае следует рассматривать как позитивное явление.  Такие  господа,  как
доктор  Хемметер,  действовали  шаблонно,  но  при  том   блюли   интересы
государства. Разумеется, они яро защищали однажды избранную точку  зрения,
даже перед своим начальством.
   Доктору  Эптингеру  было  важно  хоть  раз  лично  и   без   свидетелей
переговорить с господином Хвостиком, которого он давно заприметил  и  даже
сказал Роберту Клейтону:
   - У этого человека острый нюх на коммерческие дела. Я  считаю,  что  он
очень умен.
   - Еще бы! - рассмеялся в ответ Клейтон.
   Наверное,  могло  показаться  странным,  что  юрист  пригласил  к  себе
начальника канцелярии вроде  как  на  консультацию.  Но  англичан  это  не
удивило. Тут трудности  лежали  в  другой  плоскости.  Австрийские  органы
власти представлялись им сплошь в острых углах, а не округлыми и гладкими,
что подчас ставило доктора Эптингера в  затруднительное  положение,  вводя
его в сомнения морального порядка.
   Хвостик переходил мост. Под мышкой он крепко сжимал портфель из толстой
кожи; в нем лежало  то,  что  для  Клейтона  явилось  предлогом  попросить
Хвостика отправиться сегодня к Эптингеру, которому как раз не хватало этих
документов для налоговой декларации: всех накладных о купленных в Англии и
импортированных  в  Австрию  машинах  и  комплектах  запчастей  к  ним   с
сопроводительными   бумагами,   а   также   таможенными   разрешениями   и
квитанциями. Доверить их курьеру было невозможно.  Хвостик  шел  медленно.
То, что лежало у него в портфеле, зажатом под  мышкой,  занимало  все  его
мысли. Дойдя до середины моста, он  даже  раза  два  остановился  и  через
перила глянул в зеленоватую, быстро  текущую  воду.  Сделаешь  так,  и  на
несколько секунд тебе  кажется,  что  весь  мост,  словно  широкая  сцена,
движется вверх по течению. Хвостик  знал  это  по  воспоминаниям  детства.
Пройдя мост, он повернул налево и пошел по набережной. Здесь она была  еще
мало застроена. Ближе к  Пратеру  с  правой  стороны  показались  башни  и
островерхие крыши вилл,  у  железнодорожного  моста  опять  начались  ряды
домов. Найдя нужный ему номер дома. Хвостик  стал  искать  в  парадном  по
списку квартиронанимателей имя доктора  Эптингера  и  нашел  его.  Входные
двери стояли настежь, открывая вид на Дунайский канал. Распахнутость  неба
над водой и множество  светлых  окон,  казалось,  отодвигают  дом  куда-то
вдаль.
   Хвостику  открыла  горничная.  Тотчас  же  из-за  массивной  двери,   с
мутно-молочными стеклами, появился  адвокат  с  остроконечной  бородкой  и
пригласил Хвостика войти. Два  больших  окна  комнаты  смотрели  на  воду.
Комната,  очень  светлая,  была  обставлена  весьма  импозантно:  огромный
письменный  стол,  глубокие  кресла,  горки   с   изящными   безделушками,
широченный диван. Хвостик, освоившись, смотрел уже не на окна,  выходившие
на Дунайский капал, а на третье окно, только  что  открывшееся  его  взору
между теми двумя. То была картина. За маленьким столиком в голубом платье,
без чулок, в коротеньких носочках сидела девочка лет десяти-двенадцати.  В
натуральную величину. Хвостику эта картина  представилась  четырехугольной
синей нишей в стене. Девочка смотрела из нее на Хвостика. Доктор  Эптингер
передвинул один стул, вошла горничная с двумя бокалами малаги на  подносе.
Хвостику пришлось сесть в кресло, стоявшее боком к портрету; он видел  его
теперь лишь уголком левого глаза.
   Хвостика раздражало, что доктор Эптингер как бы исподтишка рассматривал
его костюм; он заметил это еще в передней.  Возможно,  и  других  удивляла
убогость его одежды;  неважно.  Но  здесь,  сегодня  Хвостик  впервые  это
почувствовал.
   Он вынул все документы и разложил их перед собой  на  круглом  столике.
При этом его осенило: портфель можно было бы положить слева, на  маленькую
этажерку, тогда он хоть на несколько секунд увидел бы портрет. И правда  -
девочка опять смотрела на него. Глаза у нее  были  как  у  взрослой.  Они,
казалось, лежат в гамаке или в  сумочке  -  под  ними  виднелось  какое-то
утолщение.
   - Вы живете в наших краях, господин Хвостик? - осведомился Эптингер.
   - Да, на другой стороне. - Он имел в виду Дунайский канал. - В Адамовом
переулке.  По  я  не  доволен  своим  жильем,  -  добавил  он.  Ему  вдруг
почудилось, что его губы произнесли  это  совершенно  самостоятельно,  без
какого-то там Хвостика, вдобавок последний  почувствовал,  что  эти  слова
только запоздалый ответ на бесцеремонное разглядывание его костюма.
   - Гм, нетрудно себе представить, район не  из  приятных,  -  проговорил
доктор. Он смотрел сейчас вправо, мимо Хвостика,  на  портрет.  Девочка  в
голубом платьице была его  младшая  сестра,  ныне  супруга  зубного  врача
доктора Бахлера.
   Хвостик подумал о Мило, о  том,  что  Мило,  безусловно,  прав.  Как  в
отношении костюма, так и квартиры. Но может быть, теперь уже поздно?
   - Господин Хвостик, - сказал Эптингер, - я бы  хотел,  воспользовавшись
случаем, сказать вам нечто не касающееся наших  дел.  Затем  мы  сразу  же
перейдем к рассмотрению документов. - Он ткнул пальцем в бумаги на  столе.
- Но совет, который я собираюсь вам  дать,  мог  бы  представить  для  вас
интерес.
   Ну  вот,  начинается,  подумал  Хвостик.  Слева,  сзади  него,  голубой
портрет, новое окно. И вдруг опять - это было как  прямое  попадание,  как
стрела с потолка - он ощутил доверие к создавшейся ситуации, именно сейчас
и здесь он в нее поверил.
   - Если вы хотите переехать на новую квартиру, а это, наверное, было  бы
желательно, я могу вам кое-что посоветовать. В нашем районе, -  он  назвал
улицу на противоположной стороне канала, часть которой шла параллельно его
дому, - проживает один домовладелец и мой клиент. В  его  доме  живет  моя
младшая сестра, муж ее  врач.  Квартира  для  них  слишком  тесна.  У  нее
маленькая дочь, и не исключено, конечно, что у них будут еще дети.  Короче
говоря, она хочет переехать в Деблинг, в такую квартиру, где бы ее муж мог
принимать на дому. Кстати, большинство его пациентов -  владельцы  вилл  в
том районе. Кое-что они уже присмотрели, но квартира, которая  им  кажется
наиболее подходящей, освободится лишь в будущем  году  в  начале  третьего
квартала. Ничего определенного еще сказать нельзя, думается,  однако,  что
теперешняя квартира моей сестры вас, господин Хвостик, человека холостого,
вполне бы устроила. Если все это состоится, я  смогу  помочь  вам  в  срок
отказаться от квартиры. Ведь в  последнее  время  понастроили  уйму  жилых
домов. Квартиры нередко подолгу пустуют.  Хозяин  дома  -  мой  клиент,  а
выехать из его дома собирается моя сестра. Я охотно пойду  ему  навстречу,
рекомендовав знакомого мне и солидного жильца. Местоположение его дома для
вас, господин Хвостик, весьма благоприятно. От новой квартиры  до  конторы
вам будет не дальше, чем сейчас. А в теперешней квартире вы все  равно  не
захотите остаться надолго.
   Последние слова - и,  конечно,  неправильно  -  Хвостик  воспринял  как
угрозу. На самом деле это было только усиление,  все  нараставшее,  голоса
Мило.
   - Господин доктор, - сказал он. (Окрепший голос Мило еще звучал у  него
в ушах.) - Я буду всей душой вам благодарен,  если  вы  сочтете  возможным
помочь мне с моими квартирными делами. Обстановка в  доме,  где  я  сейчас
живу, сложилась, мягко говоря,  крайне  неблагоприятная.  Но  у  меня  нет
времени на подыскание более подходящей квартиры. В том-то и  беда.  Я,  по
счастью, конечно, так занят, что едва  выбираю  время  продолжить  занятия
языками, а языки нужны мне  позарез.  Я  совершенствуюсь  в  английском  и
французском, а также в  хорватском,  словенском  и  сербском  у  господина
Милонича... Вы, по-моему, его знаете...  А  теперь  начал  изучать  еще  и
турецкий.
   Он умолк. Ему казалось, что он все сказал как надо.
   Фраза относительно обстановки в доме тоже удалась ему: сказано было  не
слишком много, но и не так уж мало.
   - Если угодно, господин Хвостик, я  охотно  возьму  в  свои  руки  ваши
квартирные дела, - сказал адвокат. - Вы  только  должны  учесть,  что  это
будет не вдруг. Вы сами  знаете  -  взносы  делятся  на  четыре  квартала,
следовательно,  существуют  четыре  срока,  когда  можно   отказаться   от
квартиры, во всяком случае, так заведено  у  нас  в  пригороде.  В  центре
города все, конечно, по-другому. Первый квартал с первого ноября по первое
февраля. Второй - с первого февраля до первого мая. Следующий  до  первого
августа. Только  первого  августа  может  освободиться  квартира,  которую
облюбовала моя сестра,  но  и  это  еще  не  наверняка,  она  до  сих  пор
окончательно не решилась на переезд. Но если  уж  до  этого  дойдет,  вам,
господин Хвостик, так же, как  и  моей  сестре,  надо  будет  первого  мая
заявить о своем отказе от квартиры. Но это еще не скоро. Если же из  этого
дела ничего не выйдет, я  раздобуду  вам  другую  квартиру  неподалеку.  Я
управляющий нескольких домов. Однако смотреть  что-нибудь  уже  сейчас  не
имеет смысла. Мы не знаем,  что  именно  покажется  моей  сестре  наиболее
подходящим. Так давайте же останемся при том решении, что весной, господин
Хвостик, я своевременно поставлю вас в  известность.  Сейчас  я  себе  это
запишу.
   - От всего сердца благодарю вас, господин доктор, -  сказал  Хвостик  и
поклонился.
   Они тотчас же занялись бумагами, лежавшими на  столике.  И  опять,  как
стрела с потолка, легко царапнув его, в голове Хвостика пронеслась  мысль,
что он еще хоть разок увидит голубую  девочку  слева  позади  него,  когда
будет брать пустой портфель, положенный на этажерку. Ловко он это  сделал.
Он даже был благодарен сам  себе.  Адвокат  проверял  английские  фактуры,
сопроводительные документы и удостоверения об уплате таможенных пошлин.
   - Доктор Хемметер из налогового управления, - сказал он немного погодя,
- не хочет полностью признать данные суммы как инвестиции, а  значит  это,
что в полном размере они в первые годы не подлежат списанию.  Сверх  того,
налоговое управление придерживается точки зрения,  что  здесь  может  быть
проставлена только одна сумма, которая будет соответствовать  расходам  на
приобретение фактурированных закупок внутри  страны  -  машин  и  станков.
Господин Клейтон возразил против  этой  точки  зрения  на  том  простейшем
основании, что такое исчисление не соответствует истине. Я бы очень  хотел
услышать, какого  мнения  в  этом  вопросе  придерживаетесь  вы,  господин
Хвостик.
   Тот ничего не ответил.
   Однако немного погодя сказал:
   - Мистер Клейтон кругом  прав.  Но  в  данном  случае  это  имеет  лишь
второстепенное значение. Из всего, что я слышал,  налоговое  управление  в
этом пункте ни на какие уступки не пойдет. А раз так, не будем лишать  его
этой радости. Правда, я уверен, что в других, более высоких инстанциях нам
пойдут навстречу, если мы беспрекословно согласимся с  таксировкой  внутри
страны или покупной стоимостью. Я все подсчитал.
   Хвостик вынул из нагрудного кармана потертый бумажник и достал из  него
маленький листок бумаги. Спецификация  была  весьма  убедительной.  Доктор
Эптингер  удивленно  взглянул  на  Хвостика.  Он,  разумеется,  тоже   все
подсчитал, и результаты обоих совпали.
   - А как теперь преподнести все это англичанам? - спросил он.
   - Если вы ничего не имеете против, господин доктор, я вторично попробую
это сделать.
   - Попытайтесь, - живо воскликнул Эптингер. - Может быть, вам повезет.
   Оба они ни в малейшей степени не отдавали себе отчета  что  дело  фирмы
превращают в свое дело. Оно для  них  -  вторая  кожа.  Оно  спит  и,  так
сказать, покрывается испариной вместе с нами. В этом пункте наше сравнение
почти что воспроизводит исторический ход вещей.
   Хвостик  встал.  Сейчас  ему  можно  будет  повернуться  и  взять  свой
портфель. Вот он уже смотрит через третье, голубое  окно.  Она  сидела  за
белым лакированным столиком. Он только сейчас это заметил. Нити между  ним
и портретом натянулись. В это мгновение с моста донесся  басовитый  гудок.
Доктор Эптингер подошел к окну.
   - Взгляните, господин Хвостик, новый пароход "Леда"! - сказал он.
   Хвостику пришлось стать рядом с ним.
   Пароход показался в виде широко растекшегося белого пятна  под  высоким
железнодорожным  мостом.  Покуда  он  проходил  под  ним,  наверху  возник
товарный  поезд,  он  свистел,  сделав  толще  и  приметнее  узкую  темную
черточку, которую вдруг окаймила белая вата. По мере  приближения  пароход
вытягивался все больше и больше и  наконец  элегантно  проследовал  дальше
(точно белоснежный лебедь, можно было бы  сказать,  но  в  отношении  Леды
тогда создалась бы безнадежно запутанная мифологическая  ерунда).  Высокая
труба уже сложилась, сделалась  почти  горизонтальной.  Стало  видно,  как
суетятся матросы на борту, а под тентами стоят и сидят пассажиры.
   Здесь, у моста, под которым "Леда" скользнула так быстро, что не  менее
быстро собравшаяся кучка зевак наверху мигом распалась, ряды  домов  вдоль
канала как ветром сдуло, а к  левому  берегу  вплотную  подступила  пышная
зелень луга, окруженного деревьями и густой, высокой порослью  кустарника,
лишь кое-где позволявшей увидеть уходящие вдаль  пойменные  луга.  Пароход
уже шел меж все более и более ровных и гладких берегов; с палубы казалось,
что они скользят, утратив всю свою весомость.
   На мостике стоял капитан, старик Ханнер. Он  до  точности  знал  Дунай,
знал самые трудные места под  Персенбойгом  и  в  Штруденгау.  Знал  он  и
старого своего коллегу Милонича, с которым  они  в  юности  плавали  вдоль
Далматских берегов. Но моряком Ханнер  не  был.  Он  был  специалистом  по
речному  пароходству.  Ему,  конечно,  следовало  бы  водить  пароход   по
Боденскому озеру. Но он этого не хотел. Впоследствии его сын  тоже  долгие
годы был капитаном "Леды",  у  него  подрастала  дочь  Элла,  удивительной
красоты. Она покорила Вену в 1920 году.


   От доктора Эптингера Хвостик не вернулся в контору,  а  пошел  обедать.
Время было уже за полдень. Обедал  он  всегда  у  трактирщика  по  фамилии
Уршютц (ни в коем случае  не  в  кабачке,  где  его  отец  некогда  служил
кельнером). Здесь на него  повеяло  прохладой  и  подвальной  сыростью  и,
конечно же, чистой и  добротной  кухней,  как  то  и  подобает  настоящему
ресторану,  в  воздухе  стоял  легкий  запах  пивных  бочек,  к   которому
примешивался аромат хороших сигар ("Кайзер-Виргиния"?). Нигде  не  кормили
вкуснее, чем в таких вот скромных заведениях, которые в те годы процветали
в Вене.
   Он пошел через улицу в кафе - там пахло не  едой,  а  кофе  и  сигарным
дымом, из задней комнаты, где играли в  тарок,  слышалось  шлепанье  карт;
тишина, негромкий  шорох  и  постукивание  бильярдных  шаров.  Бильярдисты
переговаривались вполголоса.
   Когда Хвостик переходил улицу, ему вдруг почудилось,  что  в  голове  у
него начинается оползень, а под  ногами  заколебалась  земля,  увлекая  за
собой третье голубое окно и загоняя под мост белый пароход.  Ему  внезапно
уяснилось, что он должен - это дело решенное - с ног до головы одеться  во
все новое и выкинуть старое тряпье, включая зимнее пальто, белье и  обувь.
В этот момент его словно бы коснулось дыхание  осени  из  Пратера,  первое
осеннее дыхание каштанов Главной аллеи. Зов природы. В следующем году  он,
Хвостик, будет жить в новом, светлом доме. Полоса солнечного  света  легла
на него, как на золотящееся поле, проникла ему в душу, голубое  окно  было
вторым озарением, белый пароход третьим.
   На столике в кафе Хвостик оставил газету.
   Любезно раскланявшись, он прошел мимо кассы, где, окруженная зеркалами,
восседала  супруга  хозяина,  и  направился  к  маленькому   застекленному
шкафчику, в котором к услугам посетителей  стояли  различные  справочники.
Хвостик вынул 11-й том толкового словаря Майера (Лан -  М),  снес  его  на
мраморный столик, на котором стояла его кружка черного  пива,  полистал  и
начал читать.
   "...Леда, в греч. мифологии дочь  Фестия,  царя  Этолии,  супруга  царя
Спарты Тиндарея, внушила страсть  Зевсу,  который  овладел  ею,  в  образе
лебедя; Леда родила два яйца, из одного вышла Елена, из другого - Кастор и
Полидевк. Эти данные мифология толкует различно..."
   Тут  вдруг  Хвостик  понял,  что  ему  предуказано  вернуться  назад  и
ограничить круг своего учения - английским,  сербским,  турецким  даже  (а
заодно ему  приходилось  изучать  персидский  и  арабский,  ведь  ни  один
востоковед не говорит на чисто турецком,  поскольку  этот  язык  изобилует
многочисленными заимствованиями).  Ему  открылось,  что,  если  можно  так
выразиться, куда ни повернись, существует еще много и совсем другого.  Что
такое спартанец, он давно знал, слышал и о прекрасной Елене. Но  что  есть
мифология, оставалось для него за семью замками.  Как-то  она  связана  со
сказаниями. Однако  внезапно  образовавшаяся  пустота  не  так-то  уж  его
пугала. Он усваивал то, что ему было действительно нужно, а в случаях, как
с этой Ледой, можно  ведь  заглянуть  в  толковый  словарь,  на  то  он  и
существует.
   Он поднялся, чтобы поставить на место том Майера.
   Пока он шел мимо  кассы  по  свободному  пространству  -  там  не  было
столиков, - ему вдруг опять померещилось, что  он  смотрит  через  голубое
окно на белый пароход. И тут же его почему-то осенила мысль, что в банке у
пего давно лежит изрядная сумма. Уже в последние годы у  Дебресси  Хвостик
хорошо зарабатывал, а теперь и того больше. Новое "оборудование" для  него
теперь пустяк.
   Примечательно (в тот день все было примечательно), что в шесть  вечера,
час закрытия конторы, в комнате Хвостика - как члену правления фирмы, ему,
разумеется, полагалась отдельная комната -  у  него  неожиданно  состоялся
разговор с Робертом Клейтоном о налоговых делах. От Хвостика этот разговор
не потребовал усилий, да в его намерения и не входило, так же как не  было
в его привычках, здесь, на месте, в  чем-то  убеждать  своего  английского
патрона и навязывать ему какие-то аргументы. Он  только  вскользь  уронил,
что   позиция,   которую   здесь   заняла   фирма,   собственно,   позиция
патриотическая, а следовательно, она  определена  причин