Хаймито фон Додерер.
    Слуньские водопады


   -----------------------------------------------------------------------
   Heimito von Doderer. Die wasserfalle von Sluny (1963).
   Пер. с нем. - Н.Ман.
   В кн.: "Хаймито фон Додерер". М., "Прогресс", 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 4 September 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Место, где Роберт Клейтон  -  в  то  время  двадцатисемилетний  молодой
человек - впервые встретился со своей будущей  женой,  возвышалось  (да  и
сейчас еще возвышается) над всей округой. Дорога, достигнув вершины холма,
сворачивает  вправо.  Клейтон   придержал   лошадь   и   окинул   взглядом
расстилавшийся внизу ландшафт -  как  то  поневоле  делает  любой  путник,
очутившись на столь высокой точке, и вот уже слева, там, где гряда  холмов
становилась шире, появилась она, на своем легконогом жеребце рыжей  масти,
галопом пересекавшем лужайку.
   Этот уголок - одна из прелестнейших в юго-западной  Англии.  С  вершины
холма, на которой Роберт Клейтон  некогда  придержал  коня,  виден  только
покатый спуск к трижды изгибающейся речушке  в  долине,  а  чуть  подальше
длинный  пологий  подъем  к  вершине,  увенчанной  лесом:  таким  рельефом
местности  объясняется,  что  большой  завод  сельскохозяйственных  машин,
построенный неподалеку отцом Роберта, отсюда не виден. Не будь здесь леса,
наверху торчали бы заводские трубы. А так все тонуло в зелени и в мерцании
воды.
   Через несколько месяцев они  уже  готовились  к  свадьбе  и  свадебному
путешествию) в экзотические и не очень дальние края, следовательно,  не  в
Канаду, где жили родственники невесты.  В  конце  концов  они  выбрали  юг
Австро-Венгерской империи,  а  именно  Хорватию.  До  Остенде,  Нюрнберга,
Пассау и Линца экзотики не было и в помине. В Вене - в 1877 году  там  еще
не существовало филиала фирмы "Клейтон и Пауэрс" - они  поспешили  к  окну
своей комнаты в отеле VIII округа, заслышав на улице странную и  ласкающую
слух песню, которую пели две женщины, неторопливо  шагавшие  с  маленькими
корзинками в руках. То были хорватки из Бургенланда, они торговали сушеной
лавандой, о чем и сообщала их песня.
   Это уже само по  себе  показалось  молодой  чете  чем-то  экзотическим,
"итальянским", как они выразились. Их пребывание в Вене  длилось  недолго,
тем более что отчаянная жара портила им настроение.
   Они видели Верхний Бельведер, вплоть до маленьких угловых башен  сплошь
залитый солнцем, но глаз  из-за  яркого  света  ничего  в  отдельности  не
различал. А может быть, они были слишком захвачены взаимной  близостью  во
время этого свадебного  путешествия  и  еще  очень  далеки  от  того  мига
пресыщения,  когда  сама  эта  захваченность,  пусть  на   краткий   срок,
становится необъяснимой. На террасе перед дворцом их, однако, - пусть лишь
на мимолетное мгновенье - растрогал вид, очень схожий с тем, какие некогда
писал Каналетто [итальянский живописец XVIII века,  писал  преимущественно
архитектурные ансамбли и памятники Венеции]. Молодая чета поехала в фиакре
по Главной аллее Пратера, там они  велели  кучеру  остановиться,  так  как
хотели,  уйдя  с  аллеи,  погулять  под  зеленой  сенью   старых-престарых
деревьев. Но, увы, под деревьями  отбою  не  было  от  комаров.  Их  взору
открылась большая  лужа,  вернее,  небольшой  пруд  с  плоскими  песчаными
берегами, в котором босоногие мальчишки удили рыбу - непонятным было,  как
они терпели эту комариную муку, - и то и дело сносили свой улов в большие,
до половины налитые водой стеклянные банки, которые стояли на берегу.
   Клейтон нагнулся и заглянул в одну из банок. В ней плавали  земноводные
и  саламандры,  полупрозрачные,  а  одна  даже  с  огненно-рыжим  брюшком.
Харриэт, стоявшая рядом  с  ним,  не  нагибалась,  чтобы  разглядеть  этих
тварей. Клейтон вдруг  почувствовал,  что  им  овладевает  печаль.  В  эти
последние  дни  он,  словно  через  дыру  в   густо   сплетенной   паутине
предсвадебных  месяцев,   свалился   на   этот   вязко   песчаный   берег.
Полуиссохший,  пожелтелый  от  жары  тростник,  росший  здесь,   казалось,
вонзался в синее лакированное небо.
   Они пошли обратно к экипажу, медленно двигавшемуся вперед, и сели.
   На следующий день они уже продолжали свое  путешествие  в  экзотические
края; оно началось в двухместном купе первого класса, хотя поезд еще и  не
отошел от Южного вокзала. Багаж уже был размещен по сеткам. В духоте стоял
запах кожи и замши,  в  окно  просачивался  еще  и  легкий  запах  табака.
Клейтону подумалось, что Харриэт меньше страдает от жары, чем он.  Правда,
он много двигался еще на перроне, поспешил навстречу  носильщику  и  помог
ему разложить багаж по местам. Харриэт  Клейтон  молча  сидела  в  уголке.
Роберт, длинноногий, с очень топкой талией, был широк в плечах. Харриэт из
своего уголка наблюдала за ним. Она не выглядела  разгоряченной,  даже  на
носу не блестели капельки пота.  Широкие  ее  брови  почти  срастались  на
переносице. Она с удовольствием смотрела на  мужа.  Он  нравился  ей.  Его
стройность и высокий рост (впоследствии унаследованный их сыном Дональдом)
были как раз в ее вкусе. Но сейчас она ничего  не  говорила  и  сидела  не
двигаясь. Ее  соломенная  шляпа  висела  на  одном  из  крючков  в  стене.
Темно-каштановые,  пожалуй,  даже   слишком   густые   волосы   оставались
неприкрытыми. Над ее верхней  губой  темнел  легкий  пушок.  Когда  скорый
поезд, мягко тронувшись с места, отошел от  крытого  перрона,  им  удалось
наконец глотнуть свежего воздуха, так как дверь купе стояла распахнутой, а
в коридоре напротив было окно. Когда поезд набрал скорость, шляпа  Харриэт
стала раскачиваться. В купе теперь было  прохладнее  и  приятнее.  Клейтон
достал свою трубку и кисет.
   - Какой домашний запах, - сказала Харриэт, когда  он  раскурил  набитую
"кэпстеном" трубку.
   В те времена скорый поезд из Вены шел до Земмеринга около двух часов по
пустынной местности. Называлась она Штайнфельд. Харриэт  читала.  Клейтону
удалось раздобыть у портье отеля, в котором они  останавливались  в  Вене,
номер "Таймса" двухдневной давности. Этот портье,  собственно,  и  наметил
маршрут путешествия для молодоженов. Звали его  Андреас  Милонич,  он  был
далматинец родом с острова Крк, сын хорватского моряка.  Господин  Андреас
был очень хорош собою - Харриэт уверяла, что школьницей она именно  такими
представляла себе древних римлян, - и  превосходно  говорил  по-английски.
Его отец, капитан, тоже свободно владевший этим языком, позаботился, чтобы
сын с детских лет изучал его. Милонич-младший на этом поприще  значительно
превзошел своего отца, кроме итальянского,  французского  (и  конечно  же,
немецкого, как отец), он знал еще латынь и  древнегреческий,  ибо  посещал
гимназию в Загребе и хорошо сдал экзамены на аттестат зрелости.  Затем  он
стал изучать гостиничное дело просто из любви  к  этой  профессии.  Весьма
перспективный портье! Отец его, дипломированный капитан дальнего  плавания
и с самой юности один из лучших знатоков всех  островков  и  утесов  вдоль
побережья Далмации, всех каналов и проток, - итак, отец, тогда  уже  очень
пожилой человек, выйдя на  пенсию,  предпринял  оригинальное  путешествие.
Дела, связанные с наследством, привели его в Брегенн в Форарльберге.  Там,
за табльдотом, разговорившись с каким-то незнакомым человеком, он вскользь
упомянул, откуда он родом и чем в свое время занимался. Последнее, видимо,
не  только  заинтересовало,  но  и  взволновало   его   собеседника.   Тот
отрекомендовался как человек, имеющий самое прямое отношение к  пароходной
компании, грузовым перевозкам и верфям на Боденском озере, более того,  он
оказался владельцем  трех  больших  пассажирских  пароходов  -  и  тут  же
принялся уговаривать Милонича, который,  видимо,  пришелся  ему  по  душе,
перебраться в Брегенн. Очень, мол, трудно найти хороших капитанов  на  эти
пароходы, а они абсолютно  необходимы  для  плавания  в  водах  Боденского
озера, отнюдь не всегда безобидного. В результате  старик  Милонич  плавал
теперь по Боденскому озеру и был доволен жизнью, как никогда.
   Тем временем в Вене  Милонич-младший,  преуспевающий  сын  преуспевшего
отца, предложил мистеру и миссис Клейтон маршрут  путешествия,  какой  мог
предложить только досконально знающий эти края  человек.  В  его  маршруте
назывались пункты, о которых даже многие австрийцы сроду не слыхивали.
   Когда поезд, простояв минут десять на какой-то станции, снова  тронулся
в путь, Роберт и Харриэт вскоре заметили, что он идет  в  гору.  Местность
уже не была плоской. По другую сторону широкой долины показались  заросшие
лесом горы. Пассажиры слышали, как паровоз,  часто-часто  пыхтя,  спускает
пар. Поезд шел бойко и безостановочно. Справа, через раскрытую дверь  купе
и окно в коридоре, виден был только крутой откос, поросший  кустарником  и
лесом. Клейтон слегка отклонился влево, окинул взором долину до самых гор,
потом  глянул  вперед  и  заметил,  что  поезд,  повторяя  мягкие   изгибы
железнодорожного полотна, поднимается по этому откосу.  Сейчас  ему  стала
видна и передняя часть машины. Большой, тяжелый локомотив работал изо всех
сил, воздух был свеж, несмотря на дым, а  стук  колес  гулко  отдавался  в
горах. Повернувшись в другую  сторону,  Клейтон  увидел  в  конце  состава
второй огромный локомотив, он не тянул поезд, а толкал  его.  Из  трубы  с
грохотом выходил столб пара, белизну которого мутили темные клубы дыма.
   Горы вдали  вырастали  с  минуты  на  минуту.  Опять  станция.  Вернее,
полустанок. Множество пассажиров вышли из вагона; Клейтону показалось, что
все это люди из высших слоев общества, господа и дамы, первые  с  небрежно
переброшенными  через  плечо  дорожными  сумками,  вторые  с   элегантными
баулами; мимо  его  окна  как  раз  проехала  тележка,  груженная  желтыми
чемоданами и плоскими несессерами.  Кое-кого  из  этих  господ  встречали:
радостные возгласы, рукопожатия,  смех.  Откуда  ни  возьмись  на  перроне
замелькали фуражки портье различных отелей.
   Харриэт продолжала сидеть в своем уголке. Клейтон стоял у  окна,  здесь
на него повеяло  чем-то  родным,  но  почему,  собственно?  В  Англии  нет
железнодорожных станций в горах, разве что в Шотландии, но там он  никогда
не бывал. Перрон опустел. Поезд мягко тронулся  с  места.  Клейтон  глянул
вперед и обнаружил, что железнодорожное полотно сворачивает влево. Едва он
увидел мост, к которому они  приближались,  как  земля  рядом  с  рельсами
куда-то исчезла: теперь они ехали по огромной арке на невероятной  высоте,
а под ними простиралась почти необозримая равнина  и  дорога,  прорезавшая
ее.
   Когда они проехали по мосту, Роберт не вернулся на свое место  рядом  с
Харриэт.
   Казалось, они поднимаются  по  винтовой  лестнице  на  крышу  какого-то
здания. В мгновения,  когда  поезд  пролетал  участки  моста,  огороженные
стеной, перед глазами всякий раз возникали новые картины, часто,  впрочем,
проглатываемые или скрываемые темнотою туннеля. Клейтону казалось, что они
уже невесть на какой высоте, но поезд взбирался  еще  выше.  Теперь  взору
Клейтона открылся тот отрезок  пути,  который  они  только  что  проехали.
Пропасти  рядом  с  железнодорожным  полотном  становились  все  отвеснее,
глубже, а когда они ехали по некоему подобию открытой галереи,  ограждение
ее так и мелькало под шипение паровоза. На следующем изгибе он уже  видел,
как оба локомотива, впереди и  сзади,  грохоча  выбрасывали  вверх  столбы
пара.
   Станции были довольно часты. Пассажиры, сходившие  на  них,  напоминали
тех, что вышли на последней перед мостом. И на перроне происходило  то  же
самое. Представителей разных гостиниц было еще больше.
   Во время поездки через Земмеринг Клейтон себе места не находил;  то  он
смотрел из окна коридора на крутой откос, то из окна купе в разверзающуюся
бездну. Поезд уже опять шел по высокому виадуку. Клейтон снова выскочил  в
коридор, очень ему хотелось взглянуть на поросшую лесом долину. Но  вот  и
она скрылась  из  глаз.  Теперь  крутой  откос,  казалось,  придвинулся  к
железной дороге. Он опять поспешил в купе, извинился перед Харриэт за  то,
что то ж дело  входит  и  выходит,  и  снова  стал  смотреть  в  окно,  на
открывшиеся дали, где солнце льнуло к зубцам скал, которые мягко светились
над лесами, далекими лесами, отсюда похожими на мох.  Харриэт  улыбнулась.
Этот вид Клейтон даже воспринял как избыточный. Она, конечно,  заметила  и
сразу отдала себе отчет в том, что его интерес к горной железной дороге не
чисто инженерный интерес. К тому же он не был строителем-железнодорожником
или инженером в том  высшем  смысле,  каковой  демонстрировался  здесь,  а
специалистом-машиностроителем на одном из заводов своего отца,  начинающим
директором предприятия, старавшимся улучшить условия производства. Но  все
равно он был техником и, вероятно, многое понимал из того, что она даже  и
увидеть-то не умела. Вот какие мысли  проносились  за  сросшимися  бровями
Харриэт. Сейчас она вдруг ощутила затрудненность слуха, словно  в  ушах  у
нее была вата, но не поняла, что это  следствие  перепада  давления  из-за
быстрой смены высоты. Клейтон отошел от окна. Взглянул на Харриэт,  но  та
не подняла глаз, иначе она бы заметила, что  его  лицо  омрачилось.  Снова
станция. Клейтон прочитал в своем карманном путеводителе, что эта  станция
расположена на высоте  около  900  метров  над  уровнем  моря.  Затем  все
кончилось в долгой свистящей  тьме  туннеля.  Лампа  на  потолке,  которую
кондуктор зажег еще до начала подъема, неярко освещала комнатку с  мягкими
сиденьями, что вместе с двумя  своими  обитателями  мчалась  сквозь  тьму.
Клейтон закрыл окна. В  туннеле  Харриэт  опять  подумала  о  восторге,  в
который его повергла эта дорога, и о том, как он выглядел в эти мгновения.
Мысль разделить с ним его восторг и сейчас не пришла  ей  на  ум.  Туннель
кончился. Поезд с  грохотом  и  стуком  мчался  вниз,  это  они  отчетливо
чувствовали. Наверху  он  частенько  замедлял  ход.  Ландшафт  успокоился,
лесистые вершины стали ниже. Харриэт опять хорошо слышала. Она сообщила об
этом мужу, и он объяснил, что с нею было.


   В Загребе им иногда казалось, что они все еще в Вене, в  большом  кафе.
Лица кельнеров, да и многих  посетителей  тоже  точь-в-точь  как  в  Вене,
"Austrian faces" [приметы Австрии  (англ.)],  -  сказала  Харриэт.  Роберт
нашел, что это даже приятно.
   О поездке по Земмерингу он больше никогда не  вспоминал.  Ближайшей  их
целью было теперь  торговое  село  в  Крайне,  называвшееся  Церкника  или
Циркниц. Оно расположено невдалеке от  озера,  которое  время  от  времени
вместе  со  всеми  рыбами  и  прочими  обитателями  исчезает,  вроде   как
Нойзидлер-Зе  в  земле  Бургенланд;  странная  эта  его  особенность  была
известна еще Плинию.
   Господин   Милонич   изготовил   для   четы   Клейтонов   нечто   вроде
словаря-путеводителя, англо-словенского и англо-хорватского,  содержавшего
необходимейшие слова, и вдобавок нарисовал на  полях  маленького  рака,  а
рядом с ним большой восклицательный знак. С помощью этого рисунка  вечером
на их столике очутилась завернутая  в  многочисленные  салфетки  миска,  в
которой, когда их сняли, обнаружилась целая гора этих  докрасна  сваренных
тварей. Солоноватый свежий вкус их свое дело сделал - это были  гигантские
раки, - и рислинг как нельзя лучше подходил к ним.
   Но Клейтон,  с  превеликим  любопытством  рассматривавший  этих  чудищ,
хотел, посильнее разогревшись, снова пуститься в путь по горной  дороге  -
причины на сей раз были уже отнюдь не технические;  он  потребовал,  чтобы
его свели туда, где водятся эти раки, ему было  интересно  понаблюдать  за
ними в их естественном окружении. (Все это можно было высказать с  помощью
словаря Милонича и языка знаков, им изобретенного.)
   - Ну, конечно же, - заметил  хозяин,  -  до  этого  места  каких-нибудь
двести шагов, не больше.
   На следующий день двести шагов остались позади.  Собственно,  это  было
еще не озеро, а так, проточное мелководье.  Берег  находился  в  тени,  но
водное зеркало сверкало на свету. Клейтон лег на живот  в  траве  и  низко
склонился над  водой.  Здесь,  у  берега,  заводь  была  совсем  мелкая  и
прозрачная. Вскоре он, к своему изумлению, увидел трех или четырех  раков,
ползающих у самого берега и вылезавших из его впадин. Клейтон вскочил.
   - Я вижу сразу нескольких! - крикнул он Харриэт, стоявшей  на  лужайке.
Он скинул пиджак, засучил рукава рубашки чуть ли не до плеч, снова лег  на
живот и подполз к самой  воде,  так  что  удержался  в  равновесии  только
благодаря своим длинным ногам. Затем медленно опустил правую руку, но рак,
на которого он нацелился, сильно ударяя хвостом и пятясь, нырнул вглубь  и
был таков. Клейтона удивил и в то же время позабавил этот маневр  (он  еще
никогда не видел рака в вольной воде), он занес руку над другим; тот сидел
у норы, повернув голову и могучие клешни в сторону пруда. Клейтон хотел  и
его принудить к забавному прыжку, но этот, величиной  превосходивший  всех
остальных, даже не заметил приближения его руки. Тогда Клейтон, собравшись
с духом, схватил его как положено, хотя ни малейшего опыта у него не было,
за переднюю часть, так называемую "шейку", и вытащил. Хвост этой твари был
крепко прижат к брюху, он выгнулся назад, широко растопыренные клешни  уже
готовы были схватить пальцы Клейтона, но ничего из этого не вышло. Клейтон
повернулся на левый бок и бросил рака в траву; разъяренный, тот немедленно
зашагал, угрожающе вытянув клешни. Клейтон засмеялся.
   - Я его изловил, - крикнул он Харриэт, подошедшей ближе.
   Она улыбнулась, глянув на мужа и его живую добычу.  В  тишине  журчание
ручейка, неподалеку отсюда перекатывавшегося через камень, казалось шумом.
Клейтон, все еще лежа, пересадил рака, сразу  направившегося  к  воде.  Но
через минуту-другую снова осторожно взял его за шейку,  в  вытянутой  руке
понес  к  заводи  и  пристроил  на  маленькой  каменной  плите,  чуть-чуть
выступавшей из воды у самого берега. Это чудище в жесткой своей  скорлупе,
вооруженное  клешнями,  несколько  секунд  поколебалось,  потом   все-таки
ступило в воду и скрылось в глубине: Клейтон, покуда можно было, следил за
ним, низко склонившись над водой.
   - Успел со мной познакомиться, - сказал он жене, указывая, куда скрылся
рак.
   - Не думаю, чтобы это его обрадовало, - ответила Харриэт.
   На том естественнонаучная охота окончилась. Да и есть раков Харриэт уже
не хотелось, аппетит пропал, пояснила она, при  виде  этого  буро-зеленого
чудища в траве, очень уж оно смахивало на громадного паука. Клейтон живо и
как бы обрадованно с ней согласился:
   - Я тоже их больше в рот не возьму.


   Отныне они ели рыбу, которой много было в озере, тем более  что  жарили
ее отлично. Молодая чета пробыла здесь дольше, чем предполагала, хотя ей и
пришлось поступиться некоторыми привычками.  Так,  например,  в  маленькой
гостинице не было ванной комнаты. Ежедневное купание - не  в  той  заводи,
где Клейтон поймал рака, но в озере  -  было  просто  спортивной  забавой,
прежде всего для Харриэт,  отлично  плававшей  и  нырявшей,  а  не  только
желанием освежиться. Несмотря  на  синее  по-летнему  небо,  от  жары  они
нисколько не страдали. Казалось, что даже почва здесь прохладна, настолько
она была пропитана водой и  зеленью.  Они  с  удивлением  вспоминали  свое
пребывание в Вене, они словно прожили несколько дней в парной  бане,  хотя
случайный взгляд на градусник за окном свидетельствовал,  что  температура
здесь ничуть  не  ниже.  Обилие  листвы  куда  ни  глянь,  плеск  притоков
Циркница, изгиб освещенной  солнцем  дороги,  устремляющейся  в  тень  под
пышные  кроны  деревьев,  водяная  пыль,  пронизанная   одним-единственным
солнечным лучом, пробившимся сквозь густые ветви, -  все  это  от