ся теперь женщиной в одеянии  из  света.  Свет
лился  как  серебро:  серебряными  были  странные  доспехи,  в  которые была
облачена женщина, и ее меч. Внезапно свет стал жгучим и непереносимо  ярким;
он  ;  потоками струился по ее ногам -- расплавленное серебро, жидкий огонь,
-- и она закричала от ужаса и боли: "Да, да, да!"
     Раздался тихий смешок Блаженного -- хе-хе-хе! -- смешок этот становился
все громче, пока не превратился в волнами набегающий крик; казалось, ему  не
будет  конца,  хотя,  по-моему,  невозможно  кричать  так долго, не переводя
дыхания. В темноте  послышалось  какое-то  движение,  борьба,  передвигалось
нечто   огромное,   перемещались  минувшие  века,  толпились  тени  грядущих
поколений. "Свет, свет, -- отчетливо и  медленно  проговорил  чей-то  мощный
голос  и еще повторил: -- Свет. Подбросьте дров в камин. Дайте света, больше
света("
     Оказалось, то был голос врача из Сприва. Он давно  уже  вошел  в  круг,
который полностью распался. Врач стоял на коленях перед Блаженными -- самыми
хрупкими  здесь  душевно, но служившими чем-то вроде детонаторов; оба сейчас
лежали на полу бесформенными кучами.  Тот,  что  пребывал  в  кеммере,  урон
голову  Фейксу  на  колени  и  судорожно хватал ртом воздух; его била дрожь.
Фейкс с какой-то отстраненной лаской  погладил  его  по  голове.  Один  лишь
Перверт   забился   в   угол,  мрачный  и  всеми  презираемый.  Предсказание
завершилось, время обрело свой нормальный  ход.  Паутина  скрытых  сил  была
разорвана; сейчас торжествовали равнодушие и предельная усталость. Но где же
ответ  на мой вопрос? Как разгадать загадку оракула, двусмысленное изречение
пророка?
     Я опустился на пол рядом с Фейксом. Он смотрел на  меня  своими  ясными
глазами. И на какое-то мгновение я вдруг увидел его таким, каким он предстал
во тьме, -- женщиной в светлых серебряных доспехах, горящей в огне и с болью
выкрикивающей: "Да!"
     Фейкс заговорил, и видение тут же исчезло.
     -- Получил ли ты ответ, о Задавший Вопрос? -- мягко спросил он.
     -- Я получил ответ, о Ткач.
     Да,  я  его  получил! Через пять лет, начиная с сегодняшнего дня, Гетен
станет членом Экумены. Ответ  был  утвердительным  и  очень  ясным.  Никаких
загадок,  никаких  двусмысленностей.  Даже  тогда я сознавал, что ответ этот
представляет собой не столько пророчество, сколько  результат  наблюдений  и
опыта.  Я не мог отделаться от ощущения, что ответ этот абсолютно верен, тем
более что он совпадал с моими собственными воззрениями. Ответ Предсказателей
обладал логической ясностью и чистотой обоснованного предвидения.
     Экумена владеет целым флотом  космических  кораблей,  умеет  перемещать
тела и предметы в пространстве почти мгновенно на любые расстояния и в любые
миры;  нам  ведома  телепатия,  однако предвидение, предчувствие мы пока еще
приручить не сумели. Для того чтобы постичь эту науку, необходимо попасть на
Гетен.
     -- Я -- как бы нить накаливания, -- объяснял мне Фейкс через  день  или
два  после  сеанса  предсказания. -- Наша общая энергия нарастает как вовне,
так и внутри нас, исходит наружу и  возвращается  назад,  каждый  раз  вдвое
усиливая  свой импульс, пока не происходит прорыв; тогда в меня входит свет,
окружает меня, и я сам  как  бы  становлюсь  этим  светом...  Один  Старик  из
Цитадели  Арбин  однажды  сказал  мне: если бы Ткача удалось в момент ответа
поместить в вакуум, он продолжал  бы  гореть  годами.  Именно  так  трактует
учение  Йомеш  состояние,  в  котором оказался Меше: он ясно видел прошлое и
будущее не один лишь миг, а в течение всей своей  жизни  --  из-за  вопроса,
заданного  лордом  Шортхом. В это трудно поверить. Я сомневаюсь, что человек
способен такое вынести. Впрочем, неважно(
     Нусутх -- вечный и двусмысленный ответ ханддаратов. Как и всегда.
     Мы шли рядом по дорожке, и Фейкс посмотрел на меня. Лицо его -- одно из
самых красивых человеческих лиц, какие  я  когда-либо  видел,  --  тонкое  и
твердое одновременно, казалось вырезанным из камня.
     -- Во Тьме, -- сказал он, -- нас было десять; не девять. Там был кто-то
еще, не Предсказатель.
     -- Да,  был.  Я  не  сумел  мысленно  отгородиться  от  вас. Вы, Фейкс,
прирожденный  Слушатель,  реципиент,  к  тому  же  у  вас  естественный  дар
проникновения  в чужую душу; так что, по всей вероятности, вы прирожденный и
весьма сильный телепат. Именно поэтому вы и есть Ткач, тот, кто инициирует и
поддерживает напряжение всей группы Предсказателей, объединяя их  общий  дар
предвидения до тех пор, пока связь не нарушится и вместе с ней не исчезнет и
та "паутина", что была соткана вами; в этот момент вы и получите ответ.
     Он слушал мрачно, но заинтересованно.
     -- Странно   слышать,  как  тайны  моего  искусе  излагает  посторонний
человек. Извне... Я-то ощущаю его лишь изнутри, как последователь Ханддары.
     -- Если вы... если  ты  позволишь,  Фейкс...  конечно  если  ты  сам  этого
захочешь  --  что  до  меня,  то  мне  бы  этого очень хотелось! -- мы можем
попробовать поговорить с тобой мысленно.
     Теперь я был уверен, что он прирожденный  пат;  его  согласие,  немного
практики -- и непроизвольно созданный им барьер исчезнет.
     -- Если ты научишь меня этому, я смогу слышать, что думают остальные?
     -- Нет,  нет.  Во  всяком  случае,  не  больше,  чем  ты слышишь теперь
благодаря своему дару Ткача. Телепатия  --  это  сугубо  произвольная  форма
связи между людьми.
     -- Тогда почему же людям не говорить друг с другом как обычно?
     -- Как тебе сказать... Разговаривая как обычно, кое-кто может и солгать.
     -- А при мысленном разговоре?
     -- Тогда солгать невозможно, во всяком случае -- преднамеренно.
     Фейкс какое-то время размышлял, потом сказал:
     -- Это искусство, которым должны бы заинтересоваться короли, политики и
деловые люди.
     -- Деловые люди повели с телепатией яростную борьбу: едва обнаружилось,
что этому  искусству  легко можно научиться, как они на десятилетия объявили
его вне закона.
     Фейкс улыбнулся:
     -- А короли?
     -- У нас больше нет королей.
     -- Да. Я понимаю, что... Что ж, благодарю тебя, Дженри. Но  мое  дело  --
забывать  то,  что  знал,  а  не учиться новому. И я, пожалуй, пока не стану
учиться искусству, которое может полностью изменить наш мир.
     -- Согласно твоему собственному предсказанию, ваш мир и  так  изменится
не позднее чем через пять лет.
     -- И  я  тоже изменюсь с ним вместе, Дженри. Но у меня нет ни малейшего
желания самому менять его.
     Шел дождь, затяжной мелкий дождь  гетенианского  лета.  Мы  поднимались
прямо сквозь лес по горному склону чуть выше Цитадели; брели просто так, без
дороги.  Между темными ветвями виднелось серое пасмурное небо, с алых иголок
хемменов стекала чистая дождевая вода.  Воздух  был  пропитан  сыростью,  но
казался довольно теплым. Все вокруг было наполнено шумом дождя.
     -- Фейкс,  скажи  мне  вот  что.  У вас, ханддаратов, есть дар, которым
жаждут обладать люди всех миров: вы можете предсказывать будущее. И  все  же
вы живете, как и все остальные... как будто вам этот дар безразличен(
     -- Но какую роль в обычной жизни может играть этот дар, Дженри?
     -- Ну,  например...  Возьмем  этот  спор  между Кархайдом и Оргорейном по
поводу долины Синотх. Мне кажется, в последнее время престиж Кархайда сильно
пострадал  из-за  этого  конфликта.  Так  почему  же   король   Аргавен   не
посоветуется со своими Предсказателями, не спросит, какую политику .избрать,
кого  из  членов  киорремии  назначить  на  пост  премьер-министра?  Или еще
что-нибудь в этом роде?
     -- Такие вопросы задавать трудно.
     -- Не понимаю почему. Он ведь может  просто  спросить:  "Кто  наилучшим
образом будет служить мне в качестве премьер-министра?", и больше ничего.
     -- Спросить-то  он  может.  Вот  только  не знает, что. значит "служить
наилучшим образом". Для него это. может, например,  значить,  что  избранник
непременно отдаст долину Синотх Оргорейну, а может быть удалится в ссылку, а
может  быть  --  убьет  короля.  Это понятие может означать множество вещей,
которых король вовсе не ожидает, да и не желает.
     -- Тогда ему нужно предельно точно сформулировать свой вопрос.
     -- Да. Но, видишь ли, вопрос такого рода потянет  за  собой  еще  целую
цепочку вопросов. Даже король обязан уплатить свою цену за каждый из них.
     -- А вы ему назначите высокую цену?
     -- Очень,  --  спокойно  сказал  Фейкс.  --  Задающий  вопрос, как тебе
известно, платит столько, сколько может  себе  позволить.  Вообще-то  короли
приходи раньше к Предсказателям за советом; но не слишком часто(
     -- А   что,  если  один  из  Предсказателей  сам  обладает  в  обществе
достаточной властью?
     -- Обитатели Цитадели не имеют ни власти, ни государственного  статуса.
Меня, конечно, могут вызвать в Эренранг и даже избрать членом киорремии; что
ж,  если  я  соглашусь  принять  этот  пост  и  поеду  туда, то верну себе и
общественное положение, и свою тень, но моей роли Ткача тогда придет  конец.
И  если  у  меня  самого  возникнет  вопрос, мне придется поехать в Цитадель
Орньи, уплатить цену и получить  ответ.  Но  мы,  ханддараты,  не  стремимся
получать  ответы.  Иногда,  правда,  трудно  подавить  это  желание,  но  мы
стараемся.
     -- Фейкс, я что-то не совсем тебя понимаю(
     -- Дело в том, что наша основная задача здесь -- узнать, какие  вопросы
задавать нельзя.
     -- Но ведь вы же Те, Кто Дает Ответы!
     -- Значит,  ты  все  еще  не  понял,  Дженри, зачем мы совершенствуем и
практикуем искусство предсказания?
     -- Наверное, нет(
     -- Чтобы доказать полную бессмысленность получения  ответа  на  вопрос,
который задан неправильно.
     Я довольно долго размышлял над этим, пока мы брели под мокрыми от дождя
густыми ветвями отерхордского леса. Лицо Фейкса под белым капюшоном казалось
усталым,  но спокойным; внутренний свет, обычно горевший в его глазах, угас.
В глубине души я все-таки почему-то немного побаивался его. Когда он смотрел
на  меня  своими  ясными,  добрыми,  честными  глазами,  мне  в  лицо  будто
заглядывали  тринадцать тысячелетий развития Ханддары. Этот старинный способ
мышления   и    бытия,    прекрасно    организованный,    всеобъемлющий    и
последовательный,   давал   человеку   настолько   полную  свободу  мысли  и
уверенность в себе, такое совершенство дикого, естественного  существа,  что
казалось,  будто  неведомое  Великое  и  Вечное  взирает  на  тебя из своего
непреходящего "сейчас"(
     -- Неведомое, -- тихо звучал В лесу голос Фейкса,  --  непредсказанное,
недоказанное  -- вот на чем основана жизнь. Лишь неведение пробуждает мысль.
Недоказанность -- вот основа  для  любого  действия.  Если  бы  твердо  было
доказано,  что  Бога не существует, не существовало бы и религий. Не было бы
ни Ханддары, ни Йомеш, не было бы домашних божеств -- ничего. Впрочем,  если
бы  имелись  четкие  доказательства,  что  Бог  существует,  религии тоже не
существовало бы... Скажи мне, Дженри, что является абсолютно достоверным?  Что
можно счесть постижимым, предсказуемым, неизбежным?.. Назови хотя бы что-то,
известное тебе, что непременно свершится в твоем будущем и моем?
     -- Мы оба непременно умрем.
     -- Да.  Это  верно.  Существует один лишь вопрос, на который можно дать
твердый ответ, и этот ответ мы уже знаем сами... А  потому  единственное,  что
делает,  продолжение жизни возможным, -- это постоянная, порой непереносимая
неуверенность в ней, незнание того, что произойдет с тобой в следующий миг(

Глава 6. ОДИН ИЗ ПУТЕЙ, ВЕДУЩИХ В ОРГОРЕЙН

     Меня разбудил повар, который всегда приходил в дом очень рано.  Спал  я
крепко, и ему пришлось долго трясти меня, приговаривая мне прямо в ухо:
     -- Вставайте,  вставайте,  лорд  Эстравен, из королевского дворца гонец
прибыл!
     Наконец до меня дошло, и я, борясь со сном, с трудом встал и поспешил в
гостиную, где ожидал королевский гонец.  И  голенький,  точно  новорожденный
младенец, угодил прямиком в ссылку.
     Читая  переданное  гонцом послание, я довольно спокойно подумал, что, в
общем-то, ожидал подобных событий, хотя и не так скоро. Однако, когда  гонец
на  моих  глазах  стал  приколачивать  чертов  указ к дверям моего дома, мне
показалось, что он  вбивает  гвозди  мне  прямо  в  лоб;  я  отвернулся,  но
продолжал стоять рядом, лишившись и дома, и родины, терзаемый болью, которой
я заранее предусмотреть не сумел.
     Впрочем,  когда  боль от первого удара прошла, я начал прикидывать, что
можно еще успеть сделать, и, когда колокол  на  башне  пробил  Час  Девятый,
покинул  территорию дворца. Больше ничто меня здесь не задерживало. Я взял с
собой то, что мог унести. Недвижимую  собственность  продать  я  не  мог,  а
банковские   вклады   не   мог  получить  наличными,  не  подвергая  кого-то
смертельной опасности. Причем наибольшей опасности подвергались  именно  те,
кто  был  готов мне помочь. Я написал своему старому другу и кеммерингу Аше,
как ему следует наилучшим образом воспользоваться кое-каким моим имуществом,
чтобы доход от продажи получили наши с ним сыновья, однако предупредил  его,
что пытаться переслать деньги мне не стоит, потому что Тайб непременно будет
держать  всю границу с Оргорейном под контролем. Даже подписать письмо своим
именем я не мог. Даже просто позвонить кому-то по телефону  в  моем  положен
означало  своими  руками  отправить  невинного  человека в тюрьму. Так что я
поспешил убраться из дому, пока какой-нибудь беспечный приятель не забрел ко
мне в гости и не потерял не только свои деньги, но и свободу -- в награду за
дружбу с изгоем.
     Я двинулся по улицам города к  западной  окраине.  Потом  на  одном  из
перекрестков остановился и задумался. Почему бы, собственно, мне не пойти на
восток, через горы и долины, в свой родной Керм? Преодолеть пешком весь этот
далекий  путь,  подобно  самым нищим беднякам, и в таком виде явиться в Очаг
Эстре, в тот самый каменный дом на крутом  горном  склоне,  где  я  родился(
Почему  бы,  в самом деле, мне не вернуться домой? Три или четыре раза я вот
так  останавливался  и  смотрел  назад,  на  восток,  и  каждый  раз   среди
равнодушных   лиц   прохожих   мне   попадалось   по   крайней   мере   одно
заинтересованное -- лицо  шпиона,  подосланного,  чтобы  проследить,  как  я
уберусь  из  Эренранга;  и каждый раз я понимал, сколь безумны мои намерения
вернуться  домой.  С  тем  же  успехом  можно  было   бы   сразу   совершить
самоубийство.  Я  от  рождения  был  обречен  жить в ссылке -- так во всяком
случае, мне казалось, -- и путь в родной дом был для меня равносилен пути  к
смерти. Т< я продолжал шагать на запад и больше уже назад не оглядывался.
     Через  три  обещанных  мне  дня  отсрочки я, если очень повезет, должен
оказаться самое дальнее в  Кусебене  на  берегу  залива,  километрах  в  ста
пятидесяти  отсюда. Изгнанников чаще всего предупреждали о королевском указе
еще накануне вечером, за ночь до вступления указа в силу, так что  обычно  у
них  была  возможность сесть на какой-нибудь корабль и плыть по течению реки
Сесс к заливу, прежде чем капитаны судов станут по  закону  ответственны  за
помощь  преступнику.  Но Тайб по гнусной природе своей на такое благородство
способен не был. Теперь ни один капитан не осмелится взять меня на  борт;  в
порту все меня отлично знают, поскольку именно я строил его для Аргавена. Ни
один  вездеход  не  посадит  меня  в  кабину,  а  до границы с Оргорейном от
Эренранга километров шестьсот. Выбора  у  меня  не  оставалось:  нужно  было
пешком добраться до Кусебена.
     Повар  мой  успел подумать именно об этом. Я его, разумеется, тотчас же
отослал, но, прежде чем уйти, он выложил  на  видное  место  все  припасы  и
тщательно  упаковал  все,  что  мог,  приготовив  мне  "горючее"  на три дня
маршевого броска. Его доброта не только спасла меня,  но  и  поддержала  мой
боевой  дух,  ибо  каждый  раз,  останавливаясь  по дороге, чтобы перекусить
хлебным яблоком и сушеными фруктами, я думал, что есть  все-таки  хоть  один
человек, который не считает меня предателем, потому что дал мне эту еду.
     Оказалось,  что  зваться  предателем  тяжело. Даже странно, до чего это
тяжело, ведь так  просто  назвать  предателем  кого-то  другого.  Это  слово
прилипает  к  тебе  навечно  и  звучит очень убедительно. Я и сам наполовину
поверил в то, что стал предателем.
     Я пришел в Кусебен к вечеру на третий день пути -- полный  тревоги,  со
стертыми в кровь ногами, потому что последние годы в Эренранге пристрастился
к роскоши и обжорству и совершенно утратил былую любовь к пешим прогулкам. В
Кусебене у городских ворот меня поджидал Аше.
     Мы  были  кеммерингами  целых  семь  лет;  у нас родилось двое сыновей.
Поскольку родил их непосредственно Аше, то они носили его имя: Форет рем  ир
Осборт  -- и воспитывались в его Очаге Кланхарт. Три года назад Аше удалился
в Цитадель Орньи и теперь  носил  золотую  цепь  Целомудренного.  В  течение
последних  трех лет мы не виделись, и все же, когда я заметил его в вечерних
сумерках под каменной аркой ворот, мне  сразу  вспомнилась  прежняя  теплота
наших  отношений,  словно расстались мы лишь вчера; я сразу понял, что в нем
живы любовь и преданность; имени эта любовь и послала его  навстречу  мне  в
час невзгод. И, чувствуя, что вновь запутываюсь во всем этом, я рассердился:
любовь Аше всегда заставляла меня идти против собственной воли.
     Я  прошел  мимо  него.  Мне  необходимо  быть  жестоким, так что нечего
тянуть, нечего притворяться добреньким.
     -- Терем, -- окликнул он меня и пошел следом.  Я  быстро  спускался  по
крутым  улочкам  Кусебена  к  порту.  С моря дул южный ветер, трепал в садах
черные деревья, и этим теплым летним вечером я удирал' от  Аше,  .словно  от
убийцы.  Он  все-таки  догнал меня -- стертые мои ноги не позволяли мне идти
достаточно быстро -- и сказал: -- Терем, я пойду с тобой.
     Я не ответил.
     -- Десять лет назад тоже был месяц Тува, и мы дали клятву.
     -- А три года назад ты первым нарушил ее и  бросил  меня.  Впрочем,  ты
поступил разумно.
     -- Я  никогда  не  нарушал  клятву,  которую  мы тогда дали друг другу.
Терем.
     -- Что ж, верно. Нечего было  нарушать.  Все  это  было  неправдой.  Во
второй  раз  такую  клятву  не  дают.  Ты и сам это знаешь; да и тогда знал.
Единственный раз я по-настоящему поклялся  в  верности,  так  никогда  и  не
произнеся  этого  вслух,  потому  что  это  было  невозможно;  а теперь тот,
которому я поклялся в верности, мертв, а моя клятва уже  давно  нарушен  что
никакой обет нас не связывает. Отпусти меня.
     Я  говорил  гневно,  но  обвинял в нашей трагедии не Аше, а скорее себя
самого; вся прожитая мной жизнь была словно нарушенная клятва. Но Аше  этого
не понял, в глазах его стояли слезы, когда он сказал:
     -- Ты  возьмешь  это.  Терем? Пусть нас не связывает клятва, но я очень
люблю тебя.
     И он протянул мне небольшой сверток.
     -- Нет, Аше. Денег у меня достаточно. Отпусти меня.  Я  должен  уходить
один.
     Я  двинулся  дальше,  и  он не пошел за мной. Но за мной следовала тень
моего брата. Плохо я поступил, заговорив о нем. Я вообще  всегда  все  делал
плохо.
     В  гавани  мне  не повезло. У причалов не оказалось ни единого судна из
Оргорейна, на котором я  уже  к  полуночи  мог  бы  оказаться  за  пределами
Кархайда,  как  было  предписано  Королевским  Указом. Мне встретилось всего
несколько человек, да и те спешили домой; я заговорил с рыбаком,  возившимся
у  своей лодки с разобранным двигателем; рыбак только молча взглянул на меня
и тут же отвернулся. Мне стало страшно: если этого человека не  предупредили
заранее,  то  откуда бы ему меня знать? Значит, слуги Тайба опередили меня и
специально стараются задержать в Кархайде,  чтобы  истекло  время  отсрочки.
Тогда  казнь  неизбежна.