кренне обеспокоен деятельностью
Тайба и тем, куда это может завести страну. А потому он  снял  свою  золотую
цепь  Ткача  и  надел  серебряную -- цепь советника и члена киорремии Ему не
потребовалось  много  времени,   чтобы   занять   подобающее   положение   в
правительстве  уже  в  месяце  Терн  он  был избран членом Хескиорремии, или
Внутреннего   Совета,   который   как    бы    уравновешивал    деятельность
премьер-министра  Назначил  его  на  этот  высокий  пост сам король. По всей
видимости, он был теперь на пути к тому высокому посту, который  менее  года
назад  занимал  в  Кархайде  Эстравен.  Политические взлеты и падения в этом
государстве внезапны и стремительны.
     В Круглой Башне, холодном, помпезном и не слишком просторном доме, мы с
Фейксом смогли поговорить наедине, прежде чем пришлось встретиться с другими
людьми или делать какие-то официальные заявления Он спросил, глядя  на  меня
своими ясными глазами.
     -- Значит,  сюда  летит Звездный Корабль и будет садиться здесь, и этот
корабль значительно больше, чем тот, на котором ты  приземлился  на  острове
Хорден три года назад? Верно?
     -- Да  Это  так  Я  связался  с ними, и они должны были подготовиться к
посадке.
     -- Когда прилетит корабль9
     Только тут я понял, что не знаю даже, какой сегодня день, а  значит,  я
действительно  был очень и очень болен. Пришлось начать отсчет со дня гибели
Эстравена, и стало ясно, что корабль, если в момент выхода на связь со  мной
он  находился  на  минимальном  расстоянии  от  Гетен, теперь должен был уже
находиться на орбите планеты, ожидая от меня  дополнительных  директив.  Мне
стало не по себе.
     -- Я  должен  немедленно связаться с кораблем. Им понадобятся подробные
инструкции. Где, по  мнению  короля,  им  лучше  всего  приземлиться?  Нужно
безлюдное и довольно обширное пространство. Мне необходимо немедленно пройти
к передатчику.
     Все  было тут же устроено с небывалой легкостью. Бесконечный туман моих
прежних  сложных  отношений  с  правительством  Эренранга,  сопровождавшийся
постоянными крушениями моих надежд, растаял, как упавшая в бурную реку глыба
льда.  Колесо  фортуны  все-таки  повернулось.  На следующий день король уже
назначил мне аудиенцию.
     Шесть месяцев потребовалось Эстравену,  чтобы  только  подготовить  мою
первую  аудиенцию.  И  вся  его  оставшаяся  жизнь -- чтобы подготовить эту,
вторую.
     На этот раз  я  был  слишком  утомлен,  чтобы  испытывать  тревогу  или
волнение,  и  в  голову  приходили  такие  мысли,  которые оказались сильнее
осторожности и  застенчивости.  Я  прошел  через  длинный  красный  зал  под
пыльными знаменами и остановился перед троном, с трех сторон которого в трех
больших  креслах,  потрескивая,  жарко  горел  огонь, искры улетали в трубу.
Король, нахохлившись, сидел на резном  стуле  перед  центральным  камином  у
стола.
     -- Садитесь, господин Аи.
     Я  уселся напротив него, по другую сторону от камина, и в свете пламени
увидел его лицо. Он выглядел нездоровым и старым. Он выглядел  как  женщина,
потерявшая ребенка; как мужчина, навсегда утративший сына.
     -- Итак, господин Аи, ваш корабль намерен приземлиться?
     -- Он  приземлится  в  Атен  Фен,  как  вы предложили, Ваше Величество.
Посадка должна состояться сегодня вечером, в начале Часа Третьего.
     -- А что, если они промахнутся? Не сожгут ли они все вокруг?
     -- Они будут точно следовать указаниям радиомаяка; он уже настроен. Они
не промахнутся.
     -- А сколько их там -- одиннадцать? Это правда?
     -- Да. Не так много, чтобы стоило опасаться, государь.
     Руки Аргавена дернулись, но так и остались на месте.
     -- Я больше не опасаюсь вас, господин Аи.
     -- Я рад.
     -- Вы верно служили мне.
     -- Но я вам не слуга.
     -- Я знаю, -- равнодушно откликнулся он,  неотрывно  глядя  в  огонь  и
посасывая губу.
     -- Мой передатчик-ансиблъ, по всей вероятности, находится в руках Сарфа
в Мишнори.  Однако  на  борту корабля есть другой ансибль. Впредь, если Ваше
Величество не возражает, я буду именоваться Полномочным  Послом  Экумены  на
планете  Гетен  и  обрету  соответствующие права для обсуждения и подписания
договора о сотрудничестве между Экуменой и Кархайдом. Мой статус  и  условия
договора  можно  подтвердить, связавшись со Стабилями планеты Хайн с помощью
ансибля.
     -- Прекрасно.
     Больше я ничего не стал говорить: он как-то не очень  внимательно  меня
слушал.  Молчал  и ворошил поленья в камине носком башмака, потом пнул дрова
так, что целый сноп красных искр взметнулся вверх.
     -- Какого черта он меня обманывал? -- вдруг нервно спросил он  высоким,
визгливым голосом и впервые посмотрел мне прямо в глаза.
     -- Кто? -- спросил я и тоже посмотрел прямо на него.
     -- Эстравен.
     -- Он  заботился  о  том,  чтобы  вы  сами не впали в заблуждение. Ваше
Величество. Он убрал меня с ваших глаз  долой,  когда  вы  начали  оказывать
явное  предпочтение моим врагам. И он же вернул меня обратно, когда уже само
по себе мое возвращение могло убедить вас принять Посла Экумены и поверить в
ее дружественные намерения.
     -- Почему он никогда даже словом не обмолвился о большом корабле?
     -- Потому что он о нем не знал: я никогда о нем никому не  рассказывал,
пока не попал в Оргорейн.
     -- Ну  и замечательную компанию вы оба там подобрали себе для болтовни!
Он ведь пытался сделать так, чтобы  именно  Оргорейн  первым  принял  послов
Экумены.  Он  постоянно  был  связан  с  Партией Открытой Торговли. И вы еще
будете мне доказывать, что он не предатель?
     -- Да, он не предатель. Он просто понимал, что,  какое  бы  государство
планеты  первым  ни  вступило  в союз с Экуменой, следующие вскоре пойдут по
тому же пути; так  это  и  произойдет:  вашему  примеру  последуют  Ситх,  и
Перунтер,  и Архипелаг -- еще до того, как Кархайд найдет с ними общий язык.
Эстравен горячо любил свою родину. Ваше Величество, но он не ей служил и  не
вам. Он служил тому господину, которому служу и я.
     -- Экумене? -- изумленно спросил Аргавен.
     -- Нет. Человечеству.
     Говоря  так,  я  не  был  до  конца  уверен в правоте своих слов, но по
крайней мере отчасти это была правда. Было бы  не  менее  правдиво  заявить,
например,   что  Эстравен  действовал  из  чисто  личных  побуждений,  из-за
преданности,   из-за   ответственности   за   жизнь    своего    друга    --
одного-единственного  человека.  Из-за  меня. Впрочем, и это тоже была бы не
вся правда.
     Король мне так и не ответил. Его мрачное,  обрюзгшее  лицо,  окруженное
длинными встрепанными волосами, снова было обращено к огню.
     -- Почему  вы  связались  со  своим кораблем прежде, чем сообщили мне о
возвращении в Кархайд?
     -- Чтобы подтолкнуть вас. Ваше  Величество.  Письмо  к  вам  легко  мог
перехватить  лорд  Тайб, который тут же выдал бы меня властям Орготы. Или по
его распоряжению меня пристрелили бы. Как моего друга.
     Король промолчал.
     -- Собственная моя жизнь всех  этих  усилий  и  жертв,  разумеется,  не
стоила,  однако  существовала  необходимость,  которая  существует и сейчас,
выполнить свой долг по отношению к Гетен  и  Экумене,  решить  заданную  мне
задачу.  Я  послал  сигнал на корабль до того, как оповестил вас, потому что
мне  необходимо  было  получить  поддержку,  обеспечить   себе   возможность
выполнить поставленную задачу. Таков был совет Эстравена; он оказался прав.
     -- Да,   что   ж,  пожалуй,  он  не  ошибся...  В  любом  случае  корабль
приземляется в Кархайде; мы будем первыми... А они все такие, как вы, да?  Все
перверты, все вечно в кеммере? М-да... Забавная компания борется за честь быть
принятой...   Объясните  лорду  Горчерну,  моему  камергеру,  как  следует  их
принимать. Позаботьтесь, чтобы не возникало никаких  обид  или  оплошностей.
Они  разместятся  во  Дворце,  там,  где вы сочтете наиболее удобным. Я хочу
оказать вам честь. Вы отлично помогли мне повернуть колесо фортуны, господин
Аи. Сделали из Комменсалов лжецов, а потом -- дураков.
     -- А в скором времени -- ваших союзников, государь.
     -- Знаю! -- взвизгнул он. -- Но первым  будет  Кархайд...  Кархайд  будет
первым! Я кивнул. Помолчав немного, он спросил:
     -- А как было там, когда вы шли через Великие Льды?
     -- Нелегко.
     -- С  Эстравеном,  должно быть, очень хорошо тянуть одни сани, особенно
если пускаешься в такое безумное путешествие. Он был тверд,  как  железо.  И
никогда не выходил из себя. Мне жаль, что он умер.
     Ответа у меня не нашлось.
     -- Я  приму  ваших...  соотечественников  завтра  днем, в Часу Втором. Вы
хотите еще что-нибудь мне сказать?
     -- Ваше Величество, не могли бы вы отменить указ об изгнании Эстравена,
чтобы смыть позор с его имени?
     -- Пока еще нет, господин Аи. Не торопите события. Еще что?
     -- Больше ничего.
     -- Тогда ступайте.
     Даже я предал его. Я  ведь  сказал  ему  тогда,  что  не  стану  сажать
корабль,  пока  его ссылке не будет положен конец, пока не смоют позор с его
имени. Но я не мог пожертвовать тем, ради чего он умер, настаивая на  отмене
указа.  Это  все  равно  не  вернуло  бы его из той ссылки, в которой он был
теперь.
     Остаток дня мы с лордом Горчерном и  еще  одним  придворным  провели  в
подготовке  к  приему и размещению команды корабля. В Часу Втором мы выехали
на автосанях в Атен Фен -- это примерно в сорока  километрах  от  Эренранга.
Сажать  корабль  решили  здесь,  в  пустынном краю, на торфяных болотах. Для
земледелия и нормальной жизни здесь  было  слишком  влажно,  зато  посредине
месяца Иррем, первого месяца весны, болота представляли собой ровную твердую
площадь,  покрытую  толстенным  слоем снега. Радиомаяк работал весь день без
перерыва, и были получены подтверждающие сигналы с корабля.
     Снижаясь, мои друзья на своих экранах могли видеть терминатор,  границу
между   освещенной  и  неосвещенной  частями  планеты,  проходящую  как  раз
посредине Великого Континента -- вдоль границы  от  залива  Гутен  к  заливу
Чарисун; и вершины массива Каргав, все еще залитые солнцем, и цепочку звезд,
потому  что уже сгустились сумерки, когда мы, глядя вверх, увидели, что одна
из звезд плавно снижается.
     Ракета приземлилась с торжествующим шумом, пар с ревом вырвался  из-под
ее  стабилизатора, когда она села, создав огромное озеро из замерзшей воды и
грязи; под болотами пролегал слой  вечной  мерзлоты,  так  что  основа  была
прочной,  как  гранит,  и ракета в конце концов обрела равновесие и затихла,
остывая посреди вновь замерзающего болота,  словно  огромная  изящная  рыба,
стоящая  на  собственном  хвосте  и  отливающая  темным  серебром в сумерках
планеты Зима.
     Рядом со мной Фейкс из Отерхорда произнес первые слова с тех  пор,  как
корабль в шуме и великолепии своем начал посадку.
     -- Я  рад,  что дожил -- и увидел это, -- сказал он. Так сказал тогда и
Эстравен, глядя на Ледник, на Смерть; так сказал бы  он  и  сейчас,  в  этот
вечер.  Чтобы  отвлечься  от горестных мыслей, приводящих меня в отчаяние, я
пошел по снегу прямо к кораблю. Он уже  покрылся  морозным  инеем,  так  как
внутри  заработали  кондиционеры.  Я  не  успел  дойти:  высоко  над  землей
распахнулась дверца, выдвинулась лестница, изящной дугой опустившись на лед.
Первой из корабля вышла Ланг Гео Гью, разумеется,  совсем  не  изменившаяся,
точно  такая  же,  какой я видел ее в последний раз -- три года этой моей
жизни назад и всего-то пару недель ее собственной жизни. Она  посмотрела
на меня, на Фейкса, на остальных сопровождавших меня людей и остановилась на
нижней ступеньке лестницы.
     Потом торжественно сказала по-кархайдски:
     -- Я пришла как друг.
     Для  нее  поначалу  все мы казались одинаково чужими. Я позволил Фейксу
первым поздороваться с ней.
     Он указал на меня, и она подошла,  пожала  мою  правую  руку,  как  это
принято у моих соотечественников, и заглянула мне в лицо.
     -- Ох, Дженли, -- сказала она. -- Я тебя и не узнала!
     Странно  было  после  столь долгого перерыва слышать женский голос. Все
остальные члены экипажа тоже вышли из  корабля  --  согласно  моему  совету:
любое,  даже  малейшее  недоверие  унизило  бы  кархайдцев,  ущемило  бы  их
шифгретор.  Так  что  все  вышли  наружу  и   весьма   мило   приветствовали
сопровождавших  меня  людей.  Но почему-то все они казались мне странными --
все эти мужчины и женщины, -- несмотря на то что я хорошо их знал.  И
голоса  их звучали странно: одни слишком низкие, другие слишком высокие... Они
казались похожими на стадо крупных загадочных животных двух различных типов;
на больших обезьян с умными глазами; и все они одновременно были в  кеммере(
Они пожимали мне руку, касались меня, обнимали(
     Мне  наконец  удалось  совладать  с  собой  и быстро сообщить Гео Гью и
Тульеру то, что им было абсолютно необходимо узнать немедленно  относительно
сложившейся  ситуации.  На  это  хватило  нашего  обратного пути в Эренранг.
Однако, когда мы добрались до Дворца, мне пришлось оставить их и  немедленно
отправиться к себе.
     Вошел  врач  из  Сассинотха.  Его спокойный голос, его лицо -- молодое,
серьезное лицо не мужчины и не женщины, а просто человека!-- принесли
мне облегчение; его лицо было мне знакомо, оно было таким, как надо... Однако,
заставив меня немедленно лечь в постель и сделав  мне  инъекцию  слабенького
транквилизатора, он заявил:
     -- Я   уже   видел   ваших   приятелей,  Посланников.  Замечательное  и
удивительное событие: со звезд прилетают люди! И мне  самому  довелось  быть
этому свидетелем!
     И в голосе его звучало то удовлетворение, то мужество, которые особенно
свойственны кархайдцам и вызывают мое наибольшее восхищение. Я хоть и не мог
разделить  с  ним  его  восторга,  но  отрицать,  что  все это действительно
замечательно, было бы полным враньем, и я сказал хоть и  не  искренне,  зато
абсолютную правду:
     -- Да,  это  действительно  замечательно! И для них тоже -- прилететь в
новый мир, к новому человечеству!
     В конце весны, в последние дни месяца Тува, когда кончалось снеготаяние
и автодороги  снова  становились  доступными,  я  взял  в  своем   маленьком
посольстве  в  Эренранге отпуск и отправился на восток. Люди мои теперь были
разосланы  по  всей  планете.  Поскольку  нам  было   официально   разрешено
пользоваться  своим  воздушным  транспортом (аэромобилями), то Гео Гью и еще
трое взяли один из аэромобилей и улетели далеко -- в Ситх  и  на  Архипелаг,
государства  на островах, которые я как-то совсем упустил из виду. Остальные
были в Оргорейне, а еще двое, правда с неохотой, отправились в Перунтер, где
весенние  паводки  не  начинаются  раньше  месяца  Тува,  а  зимние   морозы
прекращаются  как  минимум  на  неделю  позже,  чем  везде.  Тульер  и Кеста
прекрасно  справлялись  с  делами  в  Эренранге.  Неожиданностей  ничто   не
предвещало,  а  особо  срочных дел и не было. В конце концов, даже если бы и
случилось что-то, то  пришлось  бы  справляться  своими  силами:  корабль  с
ближайшей  из  новых  соседок-союзниц  Гетен  смог бы добраться до нее самое
быстрое за семнадцать лет межгалактического времени. Это  действительно  был
маргинальный мир, мир на самом краю Вселенной. За ним по направлению к южной
части  созвездия  Орион  не было обнаружено ни единой галактики, где жили бы
люди. И долог путь с планеты Зима до планет Экумены,  колыбели  человеческой
расы:  пятьдесят  лет  до  Хайна  и  целая человеческая жизнь до моей родной
Земли. Спешить некуда.
     Через Каргав я перебрался на этот раз по нижним перевалам, по одной  из
дорог, которая серпантином вилась вверх от побережья Южного моря. Я заехал в
ту  самую  первую деревню на этой планете, куда рыбаки привели меня, когда я
приземлился на Острове Хорден три года назад; обитатели Очага принимали меня
сейчас точно так же, как и тогда: не выказывая  ни  малейшего  удивления.  Я
провел  неделю  в большом портовом городе Татере в устье реки Энч, а потом в
первые дни лета пешком двинулся в княжество Керм.
     Я шел на юго-восток, в глубь суровой скалистой  местности,  где  крутые
утесы  перемежались  зелеными  холмами,  где  текли  полноводные реки и дома
стояли уединенно, вдали друг от друга, и наконец добрался до Ледяного озера.
Если смотреть с его берега на юг, то в холмах виден странный свет, который я
узнал сразу: белая мерцающая вуаль в небесах, отблеск далекого Ледника.  Там
далеко были Великие Льды.
     Эстре  --  старинное  поселение. И сам Очаг, и находящиеся вне его стен
постройки -- все было из серого гранита, вырубленного прямо в  той  горе,  к
склону  которой он прилепился. Место было мрачное, открытое всем ветрам. Вой
ветра, казалось, не умолкал ни на минуту.
     Я постучал, и дверь отворилась. Я сказал:
     -- Я прошу покровительства вашего Очага. Я был другом Терема из Эстре.
     Человек,  открывший  мне  дверь,   стройный   мрачноватый   юноша   лет
девятнадцати-двадцати,  молча  выслушал  меня  и  молча  провел внутрь дома.
Сначала -- в умывальную комнату, в  туалет,  потом  --  на  огромную  кухню;
наконец,  увидев,  что  чужестранец умыт, одет и накормлен, он с облегчением
предоставил меня самому себе, проводив в спальню, окна которой  смотрели  на
серое  озеро  и  бесконечные  серые  леса деревьев тор, простиравшиеся между
Эстре и Стоком. Мрачная это была земля и мрачный дом. Огонь ревел в  большом
камине,  как  всегда давая больше тепла для глаз и для души, чем для тела, а
кроме того, каменные пол и стены, пронзительный ветер,  что  дул  с  гор,  с
Ледника,  и  сами  Вечные Льды высасывали большую часть того незначительного
тепла, что давали горящие в очаге поленья. Но я уже не так страдал от холода
и больше уже не дрожал, как прежде, в первые свои два года на планете  Зима;
я уже достаточно много пережил в этих холодных краях.
     Примерно  через  час тот же юноша (во внешности и движениях у него была
девичья грация, однако ни одна девушка не смогла бы так долго хранить  столь
мрачное  молчание) явился и сообщил мне, что князь Эстре готов принять меня,
если мне угодно. Я пошел за ним вниз по лестнице, по длинным коридорам,  где
вовсю  шла  какая-то  детская игра вроде пряток. Вспугнутые нашим появлением
дети  столпились  вокруг,  малышня  повизгивала  от  возбуждения,  подростки
скользили  следом,  словно  тени,  от  одной двери к следующей, правда зажав
руками рты, чтобы  не  прыснуть  со  смеху.  Один  маленький  толстячок  лет
пяти-шести  споткнулся  о  мои ноги и схватил моего сопровождающего за руку,
ища защиты.
     -- Сорве! -- пропищал он, не сводя  с  меня  расширенных  от  изумления
глаз. -- Сорве, я хочу спрятаться в пивоварне!..
     И  исчез,  словно  камешек,  пущенный  из  пращи. Юноша по имени Сорве,
нисколько не изменив выражения лица, снова повел меня дальше, и  наконец  мы
оказались во Внутреннем Очаге у лорда Эстре.
     Эсванс  Харт рем ир Эстравен был уже старым человеком, за семьдесят, со
скрюченной артритом поясницей. Он сидел очень прямо на.  вращающемся  кресле
возле  огня.  У него было широкое лицо с резкими чертами, как бы сглаженными
долгой жизнью, словно обкатанный  бурным  потоком  камень.  Спокойное  лицо,
страшно спокойное.
     -- Вы тот самый Посланник, Дженли Аи?
     -- Да. Это я.
     Он  смотрел  на  меня,  я на него. Терем был его родным сыном, -- сыном
этого старого человека. Терем -- младший. Арек -- старший. Арек  был  братом
Эстравена,  это  его голос слышал он, когда мы с ним разговаривали мысленно;
теперь оба брата были мертвы. Я искал и не мог найти ничего похожего на лицо
моего друга в изношенном, спокойном,  суровом,  старом  лице,  поднятом  мне
навстречу.  Ничего,  кроме  уверенности -- неоспоримой, неумолимой -- в том,
что Терем умер.
     Я зря надеялся обрести утешение в Эстре. Здесь утешения быть не  могло;
да  и  что  могут  изменить  странствия  по