лаза, видя, что пыль начала  извиваться,  как  клубок
змей, и вдруг распалась на буквы, формируя какое-то  слово.  Нейпос  вышел
победителем из этого поединка.
     - Как интересно, - сказал жрец, хотя снадобье оглушало  и  притупляло
все чувства, в том числе и любопытство. - Никогда бы не подумал, что  твоя
пропажа окажется в Гарсавре.
     - Великолепно, мне бы такая мысль тоже не пришла в голову. -  Скаурус
почесал в затылке, удивляясь случившемуся. Факт поразительный, но, в конце
концов, Ономагулос всегда может отослать документ назад, в столицу.


     Трибун попросил Пандхелиса проводить  Нейпоса  до  римских  казарм  и
уложить в постель. Жрец не сопротивлялся. Зелье, которое он принял,  очень
утомило его. Он шел на ватных ногах и был на редкость молчалив.
     - Не беспокойся обо мне. Скоро действие лекарства иссякнет, - заверил
Нейпос  Скауруса,  пытаясь  подавить  зевок.  Он   высвободился   из   рук
Пандхелиса, который поддерживал его за локоть.
     Марк выглянул в окно и быстро  сбежал  вниз  по  лестнице  следом  за
секретарем и жрецом. Приближался полдень, и он не хотел заставлять  Алипию
Гавру ждать его слишком долго.
     Он обнаружил ее стоящей у Великих  ворот,  однако  она  не  выглядела
рассерженной или огорченной, поскольку была погружена в беседу с  четырьмя
римскими часовыми, охраняющими ее дядю Императора.
     - Это правда, ваш бог велик, - говорил Муниций. - Но мне все же очень
не хватает орла нашего легиона. Старая птица не раз выручала нас из беды.
     Товарищи легионера кивнули в знак  согласия.  Алипия  сделала  то  же
самое, словно пытаясь запомнить замечание Муниция. Марк не смог удержаться
от улыбки: он слишком часто  видел  это  выражение  на  лице  Горгидаса  -
историк за работой. Заметив командира, Муниций  вытянулся,  поставив  свое
копье  прямо.   Легионеры   приветствовали   Скауруса   римским   салютом,
выброшенным на уровне груди сжатым кулаком.
     - Как видите, здесь есть человек, стоящий  выше  меня  по  званию,  -
сказал он солдатам и поклонился Алипии.
     - Не позволяйте мне становиться между вами и  вашими  легионерами,  -
сказала она.
     - Нет, нет, все в порядке.
     В армии Цезаря даже самое небольшое нарушение  дисциплины  сильно  бы
расстроило трибуна. Но вот уже два с половиной года он  был  наемником,  и
это научило его видеть различие между тем,  что  он  действительно  должен
делать, и тем, что требовали от него служебные обязанности. Римляне начали
хорошо различать внешний лоск  и  настоящую  дисциплину,  необходимую  для
того, чтобы выжить.
     - Ваше Высочество, где же ваши сопровождающие? -  спросил  дворецкий,
стоявший у Великих ворот.
     - Ушли по своим делам, я полагаю. Мне они  абсолютно  ни  к  чему,  -
вежливо  ответила  принцесса,  делая  вид,  что  не  замечает  негодования
дворецкого.
     Скаурус уловил нотку  раздражения  в  голосе  Алипии:  ее  врожденное
стремление к независимости и одиночеству могло быть только усилено  пленом
у Варданеса Сфранцеза. Дворецкий пожал плечами, но поклонился и  пропустил
их.
     Пока они шли через Тронный зал, трибун обратил внимание  на  то,  что
разрушения,  произведенные  прошлым  летом  во   время   боя,   были   уже
ликвидированы. Новые ковры и гобелены висели на стенах, а трещины и  сколы
колонн били залечены камнем соответствующего цвета.  Впрочем,  чуть  позже
Скаурус убедился, что восстановить удалось не все и одна из  яшмовых  плит
прекрасно отполированного пола отличалась от других тем,  что  была  более
темной и матовой. Должно быть, здесь,  подумал  он,  прошлым  летом  Авшар
разжег свой дьявольский костер. Интересно, куда же забросило князя на этот
раз его колдовство? Уже миновала зима, но об Авшаре ничего не было слышно,
он как сквозь землю провалился.
     Глаза Алипии ничего не выражали, но чем ближе они подходили к трону и
к маленькой двери с лестницей,  расположенной  позади  него,  тем  бледнее
становилось ее лицо, тем сильнее закусывала она губу.
     Навстречу  им  в  сопровождении  еще  одного  дворецкого  шел   после
аудиенции у Императора Катаколон Кекаменос. Посол из Агдера сухо улыбнулся
Скаурусу и сдержанно  поклонился  Алипии  Гавре.  Как  только  они  отошли
достаточно далеко, она прошептала:
     - Можно подумать, ему  приходится  платить  за  каждое  сказанное  им
слово!
     Провожатый их распростерся на полу перед троном и, все еще лежа перед
владыкой, провозгласил:
     - Ее Высочество принцесса Алипия Гавра!  Эпаптэс  и  командир  ринлян
Скаурус!
     Марк  подавил  жгучее  желание  дать  ему  пинка  под  зад.   Неужели
видессиане никогда не научатся произносить это слово правильно?..
     - О, дурень, во имя света Фоса, я знаю, кто  они  такие!  -  прорычал
Император, все еще не привыкший к дворецкому этикету.
     Дворецкий поднялся и широко разинул рот, увидев, что трибун  все  еще
стоит на ногах. Алипия была из императорской семьи, и в ее жилах текла  та
же кровь, что и  у  Гавраса,  но  почему  этот  чужеземец  удостоен  такой
привилегии?
     - Не обращай внимания, Кабасилиас, - обратился к нему Туризин. -  Мой
брат разрешал ему это,  и  я  тоже  разрешаю.  В  большинстве  случаев  он
заслуживает такой чести.
     Кабасилиас поклонился и, пятясь, ушел, но его кривившиеся  губы  ясно
свидетельствовали  о  полном   несогласии   с   таким   пренебрежением   к
императорскому сану.
     - Ну, эпаптэс и командир Скаурус,  как  там  поживают  наши  любезные
чернильные души? - Гаврас приподнял бровь и взглянул на трибуна. - Все еще
покупают себе грифельные доски, украшенные золотом, и счеты  с  костяшками
из рубинов и серебра?
     -  Что  касается  досок  и  счетов,  то  подобных  растрат  мною   не
обнаружено, однако прочее мне не так легко выяснить.
     Марк рассказал Императору о потерянном налоговом документе,  подумав,
что лучше начать с легкого разговора, чтобы затем  уже  плавно  перейти  к
трудному, из-за которого он, собственно, и явился.
     - Я думал, ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы не приходить  сюда
с такой чепухой, - нетерпеливо сказал Туризин, едва  дослушав  трибуна.  -
Если тебе угодно, можешь послать донесение Баанесу, только  не  трать  мое
время на эту чушь.
     Скаурус терпеливо выслушал Императора. Как и Маврикиос,  его  младший
брат ценил прямоту. Марк приступил к главной,  волновавшей  его  теме.  Но
едва он упомянул имя Тарона Леймокера, Туризин вскочил с трона и  закричал
громовым голосом:
     -  Нет,  клянусь  навозной  бородой  Скотоса!  Неужели  и   ты   стал
предателем?
     Его гневный голос заполнил Тронный зал;  дворецкий  от  неожиданности
выронил красивую толстую свечу, которую  держал  в  руке.  Свеча  потухла.
Ругательство, произнесенное тонким  голосом  евнуха,  эхом  отозвалось  на
проклятия Туризина. Муниций просунул голову в  полуоткрытую  дверь,  чтобы
узнать, не случилось ли чего.
     - Именно вы говорили  мне,  что  Леймокер  не  способен  на  ложь,  -
настаивал Марк. Будь на его месте человек, родившийся в  Империи,  он  уже
отступил бы.
     - Да, я говорил это и чуть не заплатил жизнью  за  свою  глупость,  -
возразил Туризин. - А теперь ты хочешь, чтобы я опять сунул себе  змею  за
пазуху, чтобы она смогла укусить меня, на этот раз смертельно. Пусть гниет
под землей и молится Фосу, чтобы смерть пришла к нему скорее.
     - Дядя, я думаю, что ты неправ, - произнесла молчавшая до этой минуты
Алипия. - Единственное доброе чувство ко мне во время правления Сфранцезов
- видит Фос, я мало видела тогда доброты! - исходило от Леймокера. Если не
считать его драгоценных кораблей, он сущий ребенок и понимает  в  политике
не больше, чем приемный сын Марка.
     Трибун моргнул, услышав,  что  она  говорит  о  Мальрике  и  запросто
называет его самого по имени. Такое обращение принято только  между  очень
близкими друзьями,  хотя  принцессе,  возможно,  не  знаком  этот  римский
обычай.
     - Ты ведь знаешь, что я говорю правду, дядя, - продолжала  Алипия.  -
Сколько лет ты знаешь Леймокера? Больше пяти, не так  ли?  Тебе  известно,
что он за человек. Неужели ты действительно думаешь, что  он  может  вести
двойную игру?
     Император с силой ударил кулаком позолоченный подлокотник  старинного
трона, и тот, не привыкший к такому жестокому обращению, застонал  в  знак
протеста. Туризин подался вперед, чтобы придать своим  словам  еще  больше
силы.
     - Человек, которого я знал, не мог нарушить слова. Но Леймокер сделал
это, и значит, я совсем его не знал. От кого больше зла  -  от  того,  кто
показывает свою подлость всему миру, или  от  того,  кто  скрывает  ее  до
случая, чтобы выплеснуть на доверчивых дураков?
     - Хороший вопрос для  жреца,  -  кивнула  Алипия,  -  но  не  слишком
уместный, если Леймокер невиновен.
     - Я _б_ы_л _т_а_м_, девочка, я дрался с наемниками и видел свеженькие
золотые Сфранцезов в кошельках убийц. Пусть твой Леймокер объяснит, откуда
они взялись, и тогда я отпущу его на свободу.
     Император засмеялся, но в его горьком  смехе  прозвучала  боль.  Марк
знал, что бесполезно возражать ему в эту минуту; уверенный в том, что  был
предан человеком, которого считал честным, Гаврас не мог согласиться ни  с
одним доводом в его защиту.
     - Благодарю вас, по крайней мере, за то, что выслушали меня, - сказал
трибун. - Я дал слово, что расскажу вам все, о чем он просил.
     - В таком случае, ты только напрасно потерял время.
     - Я этого не думаю.
     - Бывают минуты, чужеземец, когда  ты  испытываешь  мое  терпение,  -
сказал Император с опасной ноткой в голосе.
     Скаурус встретил его взгляд, подавив вспыхнувший в нем  на  мгновение
страх. Многое в том положении, которое он занимал в  Видессосе,  держалось
на том,  чтобы  не  дать  императорской  власти  согнуть  себя.  Человеку,
родившемуся в республиканском Риме, это давалось проще, чем  видессианину,
но столкнуться лицом к лицу с разгневанным Туризином - и не  уступить,  не
опустить глаз - для этого нужно было иметь мужественное сердце.
     Гаврас тяжело и разочарованно вздохнул.
     - Кабасилиас! - позвал он, и дворецкий появился рядом с  ним  еще  до
того, как его имя  перестало  отдаваться  эхом  в  высоком  Тронном  зале.
Император резко мотнул головой  в  сторону  своей  племянницы  и  трибуна,
предоставив Кабасилиасу самостоятельно решать, какой именно смысл вложен в
это простое движение.
     Дворецкий сделал все, что было в его  силах,  однако  его  поклоны  и
пышные  фразы,  казалось,   только   подчеркивали   грубость   Императора.
Придворные повытягивали шеи, размышляя о том, много ли потеряли посетители
в глазах Императора. Вероятно, многим кажется, что  я  впал  в  немилость,
подумал Марк и засмеялся беззвучным смехом - фатализм, достойный халога.
     Когда они вновь проходили через Великие ворота, Алипия  остановилась,
чтобы поговорить с легионерами, после чего  направилась  к  императорскому
дворцу.
     Скаурус пошел к себе, чтобы продиктовать письма Баанесу  Ономагулосу;
почерк Пандхелиса был куда более разборчивым, чем его  собственный.  После
того как дело  было  закончено,  он  облегченно  улыбнулся  и  двинулся  к
казарме.
     Но хорошее  настроение  трибуна  длилось  недолго.  Навстречу  ему  с
кувшином вина в руке и улыбкой ожидания  на  лице  шел  Виридовикс.  Кельт
весело помахал Марку рукой и нырнул в маленькую дверь,  ведущую  в  другое
крыло дворца. Может быть, я  все-таки  должен  был  утопить  его,  сердито
подумал трибун. Неужели  Виридовикс  не  понимает,  что  играет  с  огнем?
Осторожностью он был наделен в той же  мере,  в  какой  Тарон  Леймокер  -
хитростью. Что он будет делать дальше? Попросит у Туризина  ключи  от  его
спальни? Скаурус поежился и решил даже в шутку не произносить этих слов  -
Виридовикс мог пошутить подобным образом с самим Императором.
     Несмотря на то что кельт ушел, его приятель Ариг все еще находился  в
казарме. Он снова разговаривал с Горгидасом; грек что-то записывал.
     - Кто же тогда лечит ваших больных? - оторвавшись от  своих  записей,
спросил врач.
     Вопрос показался Аригу скучным. Он почесался под туникой и равнодушно
ответил:
     - Шаманы отгоняют злых духов и демонов. Что  касается  легких  ран  и
болезней, то старые женщины знают какие-то травы. Спроси меня о войне, и я
расскажу тебе куда больше... - Кочевник хлопнул себя по бедру, на  котором
висела кривая сабля.
     К ним  подошел  Квинт  Глабрио.  Центурион  улыбнулся,  махнул  рукой
Горгидасу, не желая прерывать его беседу, и обратился к Марку:
     - Хорошо, что ты здесь. Двое  моих  солдат  ссорятся,  и  я  не  могу
докопаться, из-за чего они переругались. Может быть, ты их утихомиришь?
     - Сомневаюсь, раз даже ты не смог этого сделать, - сказал трибун,  но
все же пошел с Глабрио.
     Легионеры стояли с напряженными лицами. Марк предупредил,  чтобы  они
не позволяли взаимной неприязни отразиться на их  службе.  Они  кивнули  в
знак согласия, но  Скаурус  не  был  настолько  наивен,  чтобы  его  могло
обмануть их притворное смирение; если младший центурион не сумел  излечить
болезнь, то короткое вмешательство трибуна едва ли  возымеет  какое-нибудь
действие; формально они, во всяком случае, предупреждены.
     Когда он вернулся в казарму, Ариг уже  исчез.  Горгидас  работал  над
своими заметками, стирая отдельные слова и вписывая  на  их  место  что-то
новое.
     - Виридовикс, наверное, подумал, что ты хочешь украсть его  друга,  -
сказал трибун.
     - Какое мне дело до  того,  что  подумает  этот  верзила?  -  ответил
Горгидас равнодушно, но не сумел  скрыть  раздражения.  Иногда  Виридовикс
поступал так, что друзьям хотелось сломать ему шею, но все-таки,  несмотря
ни на что, они оставались его друзьями. - По крайней мере, кочевник  может
кое-чему научить меня.
     В голосе грека  прозвучала  горечь.  Марк  знал,  что  тот  продолжал
встречаться с Нейпосом и другими жрецами, все  еще  пытаясь  обучиться  их
искусству, но пока безрезультатно. Неудивительно, что все свое внимание он
обратил теперь на историю - медицина уже не могла приносить  ему  прежнего
удовлетворения.


     Скаурус зевнул и  потянулся  под  теплым  шерстяным  одеялом.  Ровное
дыхание Хелвис, лежавшей рядом с ним, свидетельствовало о том, что она уже
спит. Ее рука покоилась у него на груди. Мальрик спал  справа  от  нее,  а
Дости сопел в своей колыбельке,  но  дыхание  его  было  хриплым  -  малыш
простудился, и Марк,  засыпая,  подумал  о  том,  как  бы  ему  самому  не
заболеть. Однако заснуть трибуну не  удалось:  что-то  тревожило  его,  не
давало покоя. Он перебрал в уме события прошедшего дня. Была ли его вина в
том, что Император не простил Тарона Леймокера? Туризин был близок к тому,
чтобы сдаться, но Марк не рассчитывал выиграть  эту  битву,  он  с  самого
начала настроился на поражение. А был ли у него шанс победить?
     Он снова вспомнил  голос  Алипии  Гавры,  когда  та  разговаривала  с
легионерами у Великих ворот. Что бы принцесса  ни  знала  об  их  обычаях,
понял внезапно  Скаурус,  она,  несомненно,  умела  правильно  произносить
римские имена.



                                    12

     Трибун чихнул. Гай Филипп посмотрел на него с отвращением.
     - Ты что же, все еще не отделался от этой проклятой простуды?
     - Прилипла и не проходит, - пожаловался Марк, вытирая  нос.  Глаза  у
него слезились, а голова, казалось, распухла до  невероятных  размеров.  -
Недели две прошло, как я ее подцепил, а?
     - Не меньше. Такое всегда случается, когда пацан заболевает.
     До безобразия здоровый, Гай Филипп прикончил свой  утренний  завтрак,
состоящий из тарелки каши, и сделал добрый глоток вина.
     - А-ах, как хорошо! - Он  расплылся  в  улыбке  и  погладил  себя  по
животу.
     У Скауруса не было аппетита, а насморк начисто отбил у него обоняние.
     В  казарму  широким  шагом  вошел  Виридовикс,  неотразимый  в  своем
роскошном  плаще  из  шкур  рыжих  лисиц.  Он  закусил  острыми  бараньими
колбасками и кашей, налил себе вина и опустился в кресло рядом с  трибуном
и старшим центурионом.
     - Доброго вам утра! - Кельт высоко поднял кружку.
     - И тебе тоже, - ответил Марк, окинув кельта испытующим  взглядом.  -
По какому поводу такое великолепие с утра пораньше?
     - Для некоторых, может, это и утро, дорогой мой Скаурус,  а  кое  для
кого еще только конец ночи. И чудесной ночи, к слову сказать, -  подмигнул
он.
     Марк  промычал  что-то   невразумительное.   Обычно   ему   нравились
хвастливые россказни Виридовикса, но с тех пор как тот загулял с  Комиттой
Рангаве, он предпочитал слышать о его похождениях как можно меньше. Кислое
выражение на лице Гая Филиппа тоже не слишком ободрило Виридовикса -  Марк
был уверен, что старший центурион завидует кельту, но  скорее  умрет,  чем
признается в этом. Кельт, впрочем, ничуть не смутился и,  шумно  отхлебнув
большой глоток вина, заметил:
     - Поверите ли вы, что эта  шлюха  имела  наглость  _п_р_и_к_а_з_а_т_ь
мне, чтобы я бросил всех остальных моих подруг и развлекался только с ней!
Не попросить, заметьте, а приказать! И чтобы я даже не пикнул!  Ну  какова
наглость у девки! А ведь я еще делю ее с прежним дружком... -  Он  откусил
кусок от колбаски, скривился от острого привкуса и отпил еще вина.
     - Делишь ее с кем? - спросил Гай Филипп, удивившись тому,  что  кельт
не назвал имени соперника.
     - Какая разница? - быстро сказал Марк.  Чем  меньше  людей  узнают  о
подвигах Виридовикса, тем больше времени потребуется на то, чтобы слухи  о
них дошли до Туризина. Даже кельт, видимо, сообразил это  и  замолчал.  Но
его сообщение о словах Комитты не на шутку обеспокоило трибуна.
     - Что же ты сказал своей даме? - поинтересовался он.
     - То, что сказал бы ей любой кельтский вождь, разумеется, - чтобы она
убиралась  ко  всем  чертям.  Ни  одна  девка  не  смеет   со   мной   так
разговаривать.
     -  О-ох,  только  не  это,  -  выдохнул  Марк.   Он   сжал   ладонями
раскалывающуюся голову. Зная горячий нрав,  мстительность  и  заносчивость
Комитты,  безмерно  кичащейся  своим  высоким  происхождением,  он  вообще
удивлялся, что Виридовикс еще цел и мог рассказывать им о  случившемся.  -
Ну, и что же она ответила тебе?
     - Она начала ругаться, но я выбил из нее дурь, как хороший  копейщик.
-  Виридовикс  с  наслаждением  потянулся.  Трибун  взглянул  на  него   с
изумлением, переходящим в ужас. Если это  правда,  то  галл  действительно
могучий копейщик.
     Кельт дожевал мясо, выковырял из зубов кусочек кости и сыто рыгнул.
     - Ну что ж, - сказал он, - если парень гуляет по ночам, как  кот,  то
днем он должен спать. С вашего позволения, я... -  кельт  поднялся,  допил
вино и, весело насвистывая, отправился на покой.
     - С меня хватит твоих "не обращай внимания!"  и  "какая  разница",  -
заявил Гай Филипп, как только Виридовикс скрылся. -  Ты  не  белеешь,  как
рыбье мясо, из-за пустяков. Что случилось?
     Оглянувшись по сторонам, Марк рассказал центуриону  о  новой  подруге
кельта и получил немало удовольствия при виде того, как у ветерана отвисла
челюсть.
     - Юпитер Всемогущий, - промолвил наконец центурион. - Этот парень  не
играет по мелочи, а? - Он подумал еще с минуту и добавил:  -  С  этим  уже
ничего не поделаешь, пусть ходит к ней сколько ему  влезет.  Но  я  скорее
опустил бы свою игрушку на острый меч, чем подошел бы к этой дамочке.  Так
оно было бы безопаснее.
     Трибун покачал головой - в глубине души он был полностью  согласен  с
Гаем Филиппом.


     Весна подступала все ближе, и Скаурус все меньше времени  проводил  с
налоговыми документами. Большая часть бумаг прибыла после сбора урожая,  и
к тому времени, когда дни стали длиннее, он уже закончил  работу  с  ними.
Трибун сознавал, что его проверку видессианских чиновников нельзя  назвать
идеальной: Бюрократы Видессоса были  слишком  многоч