стол.
     - Застегни штаны, Тасо, - ухмыляясь, прервал его Ариг.
     - Ах да, верно. - Смутить Ванеса  было  совершенно  невозможно.  -  А
теперь, господа, какова моя доля в вашем празднестве?
     Плакидия вылезла из-под стола и шарахнулась от своего приятеля как от
чумного.  По  знаку  Сенпата  Свиодо  солдаты   расступились,   давая   ей
возможность пройти.
     - Нам ты совсем ничего не должен, - усмехнулся Виридовикс.
     Скаурус встряхнул кошелек и высыпал  на  ладонь  горсть  серебра.  Он
насчитал семнадцать серебряных монет. Нужно было набрать двадцать  четыре,
чтобы сравнять счет, так как трибун видел, что несколько  горожан  бросили
монеты Ортайяса, считавшиеся в четыре-пять раз дешевле  монет  Туризина  и
его предшественников. Но даже когда требуемая сумма была  набрана,  хозяин
харчевни имел несчастный вид.
     Заметив это, Гай Филипп сузил глаза.
     - Ты мог получить вместо золота простую сталь, - заметил он,  касаясь
рукояти  меча.  По  лицу  центуриона  было  видно,  что   ему   доводилось
участвовать в драках, которые заканчивались именно так, как он говорил.
     Хозяин  нервно  пересчитал  монеты  и  кивнул  в  знак  согласия.   В
действительности он был более чем удовлетворен: угрозы слишком часто  были
единственным возмещением ущерба, получаемым им за драки,  происходившие  в
харчевне.
     - Загляни к нам в казарму, когда у тебя будет время, - попросил  Марк
Сенпата Свиодо, когда они вышли на улицу. - Мы редко видимся  в  последние
месяцы.
     - Обязательно загляну, - пообещал молодой дворянин. - Я сделал бы это
и раньше, но я все время смотрел на город. Здесь  так  много  интересного,
глаза разбегаются. Словно дверь в другой мир.
     Скаурус кивнул, вполне  понимая  его  состояние,  -  по  сравнению  с
Видессосом, города Васпуракана казались простыми деревушками.
     Девица в желтом платье пыталась было заговорить с Гаем  Филиппом,  но
тот, все еще красный, с расцарапанной щекой, ответил ей еще  более  резко,
чем хозяину таверны. Девица показала ему два пальца - жест,  который  знал
каждый  видессианин,  и  обратила  свои  призывные   взоры   на   толстого
горожанина, ударившего Марка в живот. Через минуту рука об руку они  вышли
из таверны. Старший центурион мрачно проводил их глазами.
     - С тобой каши не сваришь, - хмыкнул Виридовикс. -  Ты  зря  потратил
драгоценное время, у этой девки по жилам огонь  течет,  а  не  кровь.  Она
задала бы тебе хорошую скачку, не хуже доброй лошади.
     Скаурус подумал, что  такие  речи  в  устах  кельта  звучат  довольно
странно. Его подруги были красивы и грациозны, но ни  одна  не  отличалась
страстным темпераментом и сильной волей.
     - Женщины, - сказал Гай Филипп, как бы объясняя все одним словом.
     - Тебе просто  нужно  получше  узнать  их,  и  тогда  они  перестанут
казаться тебе такими уж странными, - возразил Виридовикс. - И кроме  того,
они дарят столько наслаждения. Не так ли, мои милые пташки?
     Он обнял всех трех своих подружек, и по тому, как они тесно прижались
к нему, можно было судить о царившем среди них согласии.
     Гай Филипп сделал  все  возможное,  чтобы  сохранить  невозмутимость.
Марк, вероятно, был единственным, кто заметил, как сжались его  челюсти  и
похолодели глаза. На этот раз насмешки кельта глубоко  задели  центуриона,
хотя Виридовикс этого и не понял.
     Кельт раскрыл было рот,  чтобы  выдать  очередную  шутку,  но  трибун
поспешно наступил ему на ногу.
     - Ой! Чтоб ты провалился, неуклюжий бык! - заорал Виридовикс,  прыгая
на одной ноге. - Ты что, не видишь, куда ступаешь?
     Скаурус извинился, почти искренне:  в  спешке  он  наступил  на  ногу
шутника несколько сильнее, чем хотел.
     - Да ладно, чего уж там, - сказал кельт и с наслаждением потянулся. -
Хорошая драка - совсем недурная вещь, чтобы начать вечерок, хотя она могла
бы быть и погорячей. Ну  что  ж,  идем  в  другую  таверну  и  начнем  все
сначала... Ах, негодяй, это была  не  неловкость!  -  взревел  Виридовикс,
когда трибун наступил ему на другую ногу.
     Кельт нагнулся, набрал снега и кинул римлянину в  лицо.  Марк  бросил
снежок в ответ,  его  поддержала  Хелвис,  и  через  минуту  все  кидались
снежками, хохоча и радостно вскрикивая при удачных  попаданиях.  Марк  был
доволен: бросаться снегом куда более безопасное развлечение, чем  затевать
драки по харчевням.


     Сидя в столице, легко было думать, что Империя все  еще  контролирует
свои земли. Это было бы совсем просто, если  бы  Скаурусу  не  приходилось
постоянно воевать с налоговыми документами. В кабинете у него висела карта
западных провинций, на которой били показаны города, поставляющие  налоги.
Большинство городов и  поселков  на  побережье  были  отмечены  маленькими
бронзовыми  гвоздиками,  обозначавшими,  что  имперские   агенты   собрали
причитающиеся с них налоги. Однако  центральное  плато,  бывшее  привычным
местом  кочевья  каздов,  до  сих  пор  оставалось  местом  для  имперских
чиновников недоступным.  Хуже  всего  было  то,  что  территории,  занятые
кочевниками, протянулись на восток едва ли  не  до  долины  реки  Арандос,
откуда уже рукой  подать  до  Гарсавры.  Если  город  падет,  это  откроет
захватчикам путь на побережье.
     Баанесу  Ономагулосу  горькая  правда  была  известна  не  хуже,  чем
Скаурусу. Земли этого богатого магната были расположены у самой  Гарсавры,
и его  терпение  подвергалось  испытанию  при  каждом  новом  донесении  о
продвижении каздов  к  городу.  Император  знал  о  причинах  беспокойства
Ономагулоса и полностью разделял его тревоги. Он бросил в долину  Арандоса
все свободные войска, по мнению Марка, даже больше, чем мог позволить себе
Видессос,  которому  со  всех  сторон  угрожали  враги.   На   на   каждом
императорском совете Ономагулос просил отправить к Гарсавре  все  новые  и
новые отряды. Через  шесть  дней  после  Дня  Зимы  Туризин,  в  ответ  на
очередную просьбу первого маршала послать подкрепление в долину  Арандоса,
заявил:
     - Баанес, я не располагаю неограниченным числом солдат, а Гарсавра  -
не  единственное  слабое  звено  Империи.  Кочевники   пробиваются   через
Васпуракан к Питиосу, жгут города и селения  на  юге  западных  провинций.
Зимнего холода достаточно, чтобы сковать льдом реку Астрис, каморы  вполне
могут пощупать нас на юге. Отряд, который я послал на  запад  десять  дней
назад, вероятно, будет последним.
     Ономагулос провел рукой по макушке  -  жест,  как  предположил  Марк,
вошедший у него в привычку еще с тех времен, когда у маршала  была  густая
шевелюра.
     - Двести семьдесят пять солдат. Ура, - сказал он кисло. - Бог  знает,
сколько  наемников-намдалени  и  прочих  чужеземцев,  -  он  покосился  на
Скауруса, - сидят здесь, в городе, и жрут, как стадо свиней.
     Баанесу ответил  Дракс,  и  в  словах  барона  была  холодная  логика
наемника, которую давно замечал за ним Скаурус.
     - Зачем Его Величество будет бросать моих людей в бой, к которому они
не  приспособлены?  Наше  вооружение   и   доспехи   значительно   тяжелее
видессианских, обычно это очень помогает  нам,  но  в  глубоком  снегу  мы
неповоротливы и станем легкой добычей для кавалерии кочевников.
     - То же самое можно сказать и о моих легионерах, но нам придется  еще
хуже, ведь мы пехотинцы, - добавил Марк.
     На этом спор мог бы и прекратиться, поскольку Баанес сам был солдатом
и мог понять доводы военных. К  несчастью,  случилось  так,  что  на  этом
совете Аптранда замещал Сотэрик. Аптранд свалился с сухим кашлем и высоким
жаром. Горячий и нетерпеливый  шурин  Скауруса  принял  заявление  Баанеса
слишком близко к сердцу и ответил ему не менее резко.
     - Значит, мы свиньи? Если бы ты, проклятый индюк, хоть немного  знал,
как нужно воевать с кочевниками, то не попался бы в ловушку под Марагхой и
не сидел здесь, лепеча о помощи,  которая  потребовалась  из-за  твоей  же
собственной глупости!
     - Вонючий варвар! - рявкнул  Ономагулос.  С  треском  опрокинув  свой
стул, он вскочил на ноги, ища рукой меч. Но искалеченная нога подвела его,
и, чтобы сохранить равновесие, ему пришлось ухватиться за край стола.  Эту
рану он получил в том бою, о котором говорил Сотэрик, и насмешка намдалени
ужалила его вдвойне.
     -  Следи  за  своим  ядовитым  языком,  -  прошипел  Скаурус   своему
родственнику.
     Дракс предупреждающе положил руку на плечо Сотэрика,  но  тот  резким
движением сбросил ее. Ни он, ни Аптранд не питали к барону большой любви.
     Ономагулос наконец утвердился на ногах и выхватил саблю из ножен.
     - Ну, иди сюда, ублюдок! - заорал он вне себя от ярости.  -  Я  и  на
одной ноге разделаюсь с сопливым щенком, как ты!
     Сотэрик вскочил со стула, но Скаурус и Дракс, сидевшие по обе стороны
от него, схватили буяна за плечи, и тут боевой  клич  Туризина  пригвоздил
всех к месту.
     - Довольно! - рявкнул Император. - Довольно,  во  имя  святого  света
Фоса! Оба вы не лучше мальчишек, передравшихся  из-за  конфеты!  Метрикес,
дай Баанесу стул. - Зигабенос бросился  выполнять  приказание.  -  Так,  а
теперь сядьте и сидите спокойно  до  тех  пор,  пока  у  вас  не  появится
что-нибудь умное в голове, то, что не стыдно произнести при всех.
     Под  его  гневным  взором  оба   спорщика   сели.   Сотэрик,   слегка
сконфуженный, Баанес, все еще разъяренный я едва скрывающий  свою  злость.
Он не нашел в себе сил помолчать и спустя насколько минут вновь  обратился
к Гаврасу, разговаривая с императором, как с маленьким ребенком:
     - В Гарсавру нужно послать еще  солдат,  Туризин.  Это  очень  важный
город, и сам по себе, и как стратегический пункт.
     Император напрягся: Баанес так и не удосужился сменить  тон,  которым
разговаривал с ним много лет. Гаврас, однако, все еще пытался держать себя
в руках и терпеливо ответил:
     - Баанес, я дал Гарсавре по  крайней  мере  две  с  половиной  тысячи
солдат.  Вместе  с  защитниками  города,  твоими  подданными  и   слугами,
пришедшими из поместий, этого должно  быть  более  чем  достаточно,  чтобы
удержать город до весны. Ты  прекрасно  знаешь,  что  кочевники  не  могут
летать над  снегом,  они  проваливаются  в  сугробы  так  же,  как  и  все
остальные. Когда наступит весна, я собираюсь ударить по врагу и не намерен
разбрасывать солдат туда-сюда, пока у меня вообще никого не останется.
     Ономагулос упрямо выставил вперед дрожащую острую бороду:
     - Мне нужны еще люди для защиты города, говорю я тебе. Почему  ты  не
понимаешь очевидных вещей?
     Никто из сидящих за столом не решался  взглянуть  в  этот  момент  на
Туризина, которому так бесцеремонно читали нотацию.
     - Ты их не получишь, - просто сказал  Гаврас,  и  все  присутствующие
услышали в его голосе предупреждение - все, кроме Ономагулоса.
     - Твой брат дал бы их мне! - гневно воскликнул маршал.
     Марку  хотелось  провалиться  сквозь  землю:  ничего  худшего  Баанес
сказать  не  мог.  Ревность  Туризина  к  дружбе   между   Маврикиосом   и
Ономагулосом была более чем очевидна.
     Забыв о приличиях и своем императорском достоинстве,  Гаврас  подался
вперед и заорал:
     - Он дал бы тебе! Он дал бы тебе по шее за  твою  наглость,  паршивый
пес!
     - Неоперившийся птенец, щенок, у тебя еще глаза не прорезались, чтобы
увидеть мир  таким,  как  он  есть!  -  Забывшись,  Баанес  кричал  не  на
Автократора видессиан, а на младшего братишку своего покойного друга.
     - Кусок вонючего навоза! Ты думаешь, что твои драгоценные земли стоят
больше, чем вся Империя!
     - Я менял твои мокрые пеленки, сосунок!
     Не обращая внимания на  окружающих,  они  выкрикивали  оскорбления  и
проклятия целую минуту. Наконец Ономагулос  снова  поднялся  из-за  стола,
крикнув напоследок:
     - Гарсавра получит еще одного человека, клянусь Фосом! Я не  останусь
в одном городе с тобой - ты смердишь на всю столицу,  и  здесь  невозможно
дышать!
     - Этого более чем достаточно, - парировал Гаврас. - Убирайся ко  всем
чертям! Видессос обойдется без твоей помощи!
     Пора бы уже мне привыкнуть к виду людей, убегающих  с  императорского
совета, подумал Скаурус. Баанес Ономагулос, правда, не бежал,  а  ковылял,
но это ничего не меняло. Подойдя к дверям из полированной  бронзы,  маршал
повернулся и, сердито зарычав, гневно помахал  Туризину  кулаком,  на  что
Император ответил непристойным жестом. Баанес сплюнул на пол,  как  делали
все видессиане перед едой и питьем,  проклиная  Скотоса.  После  этого  он
распахнул двери и с грохотом захлопнул их за собой.
     - Так. На чем же мы остановились? - спросил Император.


     Марк ожидал, что вскоре Баанес опять будет в милости: гнев Императора
поднимался, как паводок, и так же быстро  спадал.  На  этот  раз,  однако,
вышло иначе. Через два дня после бурной сцены на совете Ономагулос сдержал
обещание: переправился через Бычий Брод и двинулся к Гарсавре.
     - Мне это не нравится, - сказал трибун, узнав о действиях маршала.  -
Он уходит и фактически плюет Императору в лицо.
     Марк был у себя в казарме и все же осмотрелся, прежде чем заговорить:
жизнь в Империи научила его высказывать некоторые соображения приглушенным
голосом.
     - Боюсь, что ты прав, - согласился Гай Филипп.  -  Будь  я  на  месте
Гавраса, давно уже приказал бы привести его закованным в цепи.
     - Вы оба мелете  чепуху,  -  пожаловался  Виридовикс.  -  Гаврас  сам
приказал ему убираться.
     - Приказал  провалиться  сквозь  землю  или  убираться  к  дьяволу  -
возможно, - поправил кельта Горгидас. -  Когда  ты  наконец  поймешь,  что
слова могут звучать одинаково, а означать разное?
     - Ты думаешь, что ты очень хитрый грек. Вот что я тебе скажу. Если бы
мой дом был в опасности, я отправился бы  туда  или,  вернее,  полетел  на
крыльях и плевал бы на тех, кто хочет меня остановить, будь  то  даже  сам
император.
     Кельт скрестил руки на груди, словно бросал вызов любому, кто  станет
с ним спорить. Гай Филипп презрительно фыркнул.
     - Скорее всего, ты бы так и сделал. И, возможно, потерял бы свой  дом
и дома своих соседей в  подачу.  Именно  так  и  происходит,  если  сперва
думаешь о себе и только потом о друзьях. Как ты полагаешь,  почему  Цезарь
разбивает кельтские кланы поодиночке?
     Виридовикс задумчиво пожевал длинный ус.  Выпад  старшего  центуриона
был близок к правде. Потом усмехнулся и махнул рукой:
     - В конце концов, это не  важно.  Разделенные  или  объединенные,  мы
когда-нибудь прогоним вас, и вы улизнете в ваш  Рим,  зажав  хвосты  между
ног.
     - Этого не будет никогда, - заявил  Гай  Филипп,  и  их  старый  спор
возобновился. С тех  пор  как  римляне  попали  в  Видессос,  центурион  и
Виридовикс ругались до хрипоты, выясняя,  кто  выиграет  Галльскую  войну,
причем оба относились к этому вопросу очень серьезно.
     Не слишком интересуясь их спором, Марк  подошел  к  своему  кабинету,
расположенному в отведенном для  чиновников  левом  крыле  Тронного  зала.
Проблемы, с которыми он сталкивался здесь, были совсем не  похожи  на  те,
что занимали его друзей, но надежды удовлетворительным образом решить их у
трибуна было не больше, чем у них.
     Пандхелис принес  ему  пачку  новых  донесений  и  списков,  которым,
похоже, не предвиделось конца. Очень часто они больше запутывали дело, чем
проясняли его. Видессианские бюрократы гордились тем, что умели запутывать
самые  простые   мысли.   Пытаясь   пробиться   сквозь   дебри   словесных
хитросплетений, смысл которых был  едва  уловим,  Скаурус  подумал:  зачем
вообще  делать  политическую   карьеру?   Утомленный   горой   документов,
исписанных так мелко, словно писец поставил перед  собой  задачу  доконать
того, кто решится их читать, он заснул за своим письменным столом.
     Легионеры были уже на тренировочном поле, когда трибун возвратился  в
казарму. Он пошел вниз по  Средней  улице,  чтобы  присоединиться  к  ним,
позавтракав по дороге жестким ржаным коржом, политым медом, который  купил
на площади Паламас.
     Был холодный ветреный день, колючие снежинки кружились  в  воздухе  и
таяли, опускаясь на лицо. Когда трибун подошел к  городским  баням,  фасад
которых  был  отделан  плитами   из   золотистого   песчаника   и   белого
полированного  мрамора,  ему  почему-то  расхотелось  идти  к  легионерам.
Бумажная работа сводила Марка с ума, и он подумал, что не худо бы ему хоть
немного расслабиться.
     Владелец бани принял медную монету и широко улыбнулся, показав  рукой
в сторону раздевалки. Скаурус дал еще один медяк  мальчику-слуге,  поручил
присматривать за одеждой и  быстро  разделся,  сложив  на  длинную  скамью
куртку  из  бараньей  шерсти,  тунику  и  штаны.  Его  тянуло  к  голосам,
доносившимся из зала.
     Видессианские бани, так же как и римские,  служили  местом  встреч  и
центром культурной жизни. Продавцы сосисок, вина и булочек выкликали  свои
товары, а рядом зазывали клиентов специалисты по удалению  волос.  Скаурус
услышал легкий стон одного из посетителей - цирюльник принялся выдергивать
у него волоски из-под мышки. Обычно трибун в полном соответствии со своими
стоическими принципами ограничивался холодным  душем,  но  после  ледяного
воздуха даже мысль об этом была невыносима. Он провел  несколько  минут  в
парной, выгоняя холод из костей, и почувствовал необходимость  освежиться.
Марк вылез из холодного бассейна, когда начал замерзать, и  растянулся  на
лавке на несколько минут, прежде чем погрузиться в теплую воду.
     - Не желаете ли пемзу? - обратился к нему молодой человек с изогнутым
скребком в руке.
     - Пожалуй, - отозвался трибун; у него было немного мелочи, и  он  мог
позволить себе  такую  роскошь.  Марк  вздохнул  от  удовольствия,  ощущая
приятную шершавость скользящей по коже пемзы.
     Рядом с ним несколько толстых сорокалетних мужчин занимались  гирями.
Массажисты,  усердно  разминавшие  свои  стонущие  жертвы,   походили   на
барабанщиков. Три молодых парня играли в  видессианскую  игру,  называемую
тригон, перебрасывая мяч от одного игрока к  другому.  Они  делали  ложные
выпады и что-то выкрикивали каждый раз, когда кто-нибудь ронял мяч и терял
таким образом очко. В ближайшем углу группа мужчин бросала  кости,  с  тем
чтобы убить часок-другой утреннего времени.
     Рядом послышался громкий всплеск, кто-то тяжело плюхнулся в бассейн с
теплой водой. Сидящие рядом люди раздраженно закричали - их обрызгало.  Но
пловец не смутился ни на секунду и, вынырнув, принялся петь во  все  горло
довольно приятным баритоном.
     - Каждый полагает, что в бане у него прорезается великолепный  голос,
- критически  заметил  парень,  растиравший  Скауруса  пемзой,  и  склонил
голову, прислушиваясь. - Должен признать, он не так уж плох, хотя и акцент
у него забавный.
     - Да, не плох, - согласился Марк. Его музыкальный слух был  настолько
неразвит, что он с трудом отличал плохое пение от хорошего. Зато он  точно
знал, что только один человек в Видессосе обладает таким голосом.
     Бросив парню последнюю медную  монетку,  трибун  поднялся  и  поискал
глазами Виридовикса. Кельт уже поднимался  из  бассейна  по  ступенькам  и
громко распевал, но, увидев трибуна, прервал свое пение.
     - А, вот и наш друг появился в бане, чтобы смыть  с  себя  чернила  и
порастрясти жирок! - крикнул он.
     Скаурус посмотрел на свой живот. Он чувствовал, что  пояс  становится
теснее с тех пор, как, перестав тренироваться вместе с легионерами, он сел
за письменный стол, но не подозревал,  что  это  так  бросается  в  глаза.
Раздраженный, трибун сделал три шага вперед и нырнул в теплую воду, причем
сделал это более ловко, чем  Виридовикс.  Бассейн  был  неглубокий,  всего
полтора метра. Виридовикс плюхнулся рядом.
     Римлянин с кельтом были как две белые вороны  среди  темноволосых,  с
оливковой кожей видессиан. Волосы у Марка были темно-русые, лицо,  руки  и
ноги - брон