й Филипп гонял солдат беспощадно. За исключением тех дней, когда
бушевали особенно сильные метели, они бегали по тридцать -  тридцать  пять
километров. Центурион был старше всех и по возрасту, и по положению, но  и
он бежал по снегу наравне с молодыми воинами. В  лагере  он  тоям  находил
людям занятия. Как только его видессианский  язык  стал  удобопонятен,  он
попросил местных жителей сделать тяжелые щиты  из  двойного  ряда  толстых
прутьев и деревянные мечи для тренировок. Он установил в лагере деревянные
и кожаные щиты, и легионеры отрабатывали на  них  удары  мечом  и  копьем,
доводя боевое искусство до совершенства.  Чтобы  солдаты  не  уставали  от
монотонных упражнений, он придумывал новые. Гай Филипп  приказал  Адиатуну
обучить солдат  владеть  пращой.  Единственный  традиционный  вид  спорта,
который он исключил, было плавание. Даже железный Гай Филипп  не  позволил
себе загонять солдат в ледяную воду.
     Легионеры устраивали учебные поединки с защищенными  наконечниками  и
тупыми мечами. Сначала только друг с другом,  а  потом  и  с  халога  -  в
гарнизоне Имброса их было человек триста. Высокие северяне  были  опытными
солдатами, как и их противники римляне. Но, подобно галлам, они  бились  в
одиночку или кланами, а не строем. Если первой атаке  удавалось  разрушить
строй римлян, то победа была им обеспечена, но гораздо чаще высоким  щитам
легионеров  и  их  длинным  копьям  удавалось  удержать   противников   на
расстоянии. Когда халога уставали, римляне переходили в наступление.
     Во время учебных боев Марк следил за тем, чтобы не скрестить свой меч
с мечом кельта, опасаясь, что  и  солдаты,  и  все  вокруг  будут  сметены
могучей  чародейской  силой,  заключенной  в  оружии.  Меч  его  ничем  не
выделялся среди прочих, когда трибун сражался с легионерами. Но когда Марк
обращал оружие против солдат гарнизона,  он  оставлял  позади  себя  такое
количество  расщепленных  щитов  и  помятых  кольчуг,  что  заслужил  себе
репутацию бойца сверхчеловеческой силы. Он заметил, что то же относилось и
к Виридовиксу.


     Командир  гарнизона  был  одноглазый  гигант  по  имени  Скапти,  сын
Модольфа. Этот халога был уже немолод, волос у него  осталось  немного,  и
потому трудно было сказать, сколько  серебра  пробилось  сквозь  их  былое
золото.  Он  был  человеком  дружелюбным  и,  как  любой   опытный   воин,
интересовался боевыми приемами вновь прибывшего  отряда.  Но  с  ним  Марк
держался осторожно.  Своим  суровым  квадратным  лицом,  сухим  голосом  и
постоянной сосредоточенностью  на  одной  лишь  войне  старый  воин  очень
напоминал Марку матерого волка. Виридовиксу  же,  наоборот,  халога  очень
нравился.
     - Они довольно суровые ребята, - отмечал он. - И постоянно  готовы  к
смерти, я к такому не привык. Но сражаются они как  настоящие  мужчины.  И
пьют тоже как мужчины, - добавил он с усмешкой.
     Последнее, как выяснил Марк через несколько дней, было  сказано  даже
слишком мягко. После  целых  суток  неустанного  пьянства  галл  и  дюжина
северян устроили жуткую потасовку, в результате чего  почти  до  основания
разрушили таверну и избили с десяток посетителей.
     Последствием этого подвига был визит в римский лагерь Ворцеза.
     В последнее время Марк видел его не часто. Он почти забыл о драке, но
когда узнал, что гипастеос хочет, чтобы трибун оплатил все убытки, наотрез
отказался. Раздраженный Марк указал Ворцезу на то, что взваливать на  него
все расходы - явная несправедливость, так как  лишь  один  из  его  солдат
участвовал в безобразии, в то время как остальные собутыльники Виридовикса
находятся под командованием самого гипастеоса. Ворцез решил вообще  замять
дело, но Марк знал, что губернатор затаил в душе злобу.
     - Возможно, тебе стоило поискать компромисс,  -  сказал  Горгидас.  -
Насколько я знаю нашего друга-кельта, его взнос в эту драку  был  довольно
щедрым.
     - Это меня не удивляет. Но Ворцез вытянет из тебя всю кровь по капле,
если ты хоть раз ему уступишь. Интересно, - тут Марк усмехнулся, - как  он
будет выглядеть, если превратить его в ящерицу?


     Как и вся Империя, Имброс праздновал наступление весны. Этому событию
были посвящены специальные молитвы, и жрецы читали их  с  высоких  голубых
храмовых куполов. На всех перекрестках весело пылали  костры,  и  горожане
прыгали через них, чтобы удача и веселье не покидали людей  в  наступившем
году. На замерзшем озере люди катались по льду, падая  и  хохоча.  Похоже,
что падения доставляли им столько же радости,  сколько  игроку  -  удачный
бросок мяча в ворота.
     В центральном театре Имброса  выступала  труппа  мимов.  Марку  стало
казаться, что он не так уж далек от Рима.  Эти  представления  были  очень
похожи на те,  что  разыгрывали  мимы  в  его  родной  Италии.  Отсутствие
диалогов делала пантомиму более доступной для римлян.
     Вверх и вниз по лестницам и проходам между  скамьями  театра  сновали
разносчики, предлагая свой товар: амулеты и талисманы, жареных птиц,  чаши
горячего вина со специями, снежные шарики, политые  сиропом,  и  множества
других вещей.
     Пантомимы были увлекательными  и  злободневными.  Одну  из  них  Марк
особенно запомнил. Человек, одетый в золотую расшитую накидку (пародия  на
Императора Маврикиоса, - догадался трибун) был пастухом. Он пытался спасти
свое стадо от вора-кочевника,  в  то  время  как  сын  пастуха,  трусливый
толстый человечек, цеплялся за его руку и мешал каждому его движению...
     Смысл  второй  пантомимы  был  еще  прозрачнее.  В  ней  изображалось
разрушение Имброса. Высокий, худой и очень смешной человек в рыжем  парике
и с фальшивыми усами разваливал одно за другим здания города.  Виридовикс,
который тоже находился в это время в театре, яростно взревел:
     - Это совсем не так было, совсем не так! - Но и  он  смеялся  так  же
сильно, как и все вокруг.
     В толпе торговали не только  разносчики  вина  и  еды.  Хотя  слишком
легкая одежда могла стать причиной простуды, веселых девиц  было  нетрудно
заметить среди посетителей. Походка, яркая косметика, манера держаться,  -
все это привлекало взоры клиентов.
     Марк обратил внимание на красивую девушку, черноволосую, в куртке  из
овечьей шерсти и узкой зеленой юбке. Она улыбнулась ему в  ответ  и  стала
пробираться сквозь толпу, протискиваясь между двумя толстыми  булочниками.
Но  всего  лишь  в  нескольких  шагах  от  Скауруса  девушка  вдруг  резко
повернулась и пошла прочь. Недоумевая, он хотел пойти за ней  следом,  как
кто-то неожиданно и мягко взял его под руку.
     Это был тот самый жрец с острыми чертами лица, который благословил  и
исцелил римлян, когда они только что прибыла в Имброс.
     - Приятная неожиданность, - сказал он.
     Скаурус подумал о том, что существуют и более приятные неожиданности,
равно как и способы проводить время, но говорить об этом не решился.  Жрец
этот был крупной фигурой в городе.
     Тот продолжал:
     - Мне кажется, я еще не видел тебя и твоих людей у наших святынь.  Ты
прибыл издалека и, должно быть, не знаком с нашей верой. Теперь же,  когда
ты знаешь наш язык и наши обычаи, мы могли бы обсудить эту тему.
     - Разумеется, - не вполне искренне согласился Марк.
     Пробираясь вслед за  жрецом  через  заснеженные,  обледеневшие  улицы
Имброса к главному храму, он ломал голову над двумя вопросами.  Во-первых,
трибун не имел ни малейшего желания вступать в теологические споры. Как  и
многие римляне, он, конечно, молился богам, но не собирался терять дорогое
время на глубокое изучение религии. Видессиане были куда более  набожны  и
значительно более нетерпимы. Но гораздо важнее было то, что Марк  не  знал
имени жреца. Он избегал называть себя всякий раз, когда Марк  пытался  это
выяснить, и трибун тщетно рылся в своей памяти.
     Они подошли к двери храма Фоса. Сладковатый дымок благовоний и  пение
хора встретили их у входа. Скаурус был настолько погружен в свои думы, что
едва заметил, как служка низко поклонился  его  пожилому  спутнику.  Затем
молодой жрец тихо промолвил:
     - Фос да  пребудет  с  тобой,  старейший  Апсимар,  и  с  тобой,  мой
друг-чужеземец.
     Тепло и уважение, которое Марк вложил в свое  рукопожатие,  заставили
маленького бритоголового человека моргнуть в замешательстве.
     В центре молитвенного зала, под круглым куполом, который поддерживала
колоннада,  стоял  ярко  освещенный  алтарь  Фоса.  У  алтаря   полукругом
выстроились жрецы, погруженные в молитву.  Апсимар  остановился  в  темном
углу колоннады. Затем он сделал Марку знак, призывая его следовать за ним.
     Пройдя длинным полукруглым коридором, жрец остановился возле двери из
необычного темного дерева, искусно  украшенной  резьбой.  Апсимар  вытащил
длинный  ключ  толщиной  в  палец  и,  открыв  дверь,  отошел  в  сторону,
освобождая римлянину дорогу.
     В маленькой келье царила кромешная тьма. Апсимар зажег свечу.  Теперь
Марк увидел стопки книг. Не свитки пергамента, к которым он был  привычен,
а видессианские книги. Маленькие квадратные страницы их были  скреплены  и
покрыты обложкой из дерева,  металла  или  кожи.  Он  удивился  тому,  что
Апсимар мог чихать при слабом свете свечи и не ослепнуть после этого (жрец
до сих пор сохранил прекрасное зрение).
     Стены комнаты были покрыты изображениями солнечного божества. Главной
темой фресок была борьба: воин в сверкающих золотых доспехах поражал мечом
черного всадника на черном коне. Тот  же  золотой  рыцарь  пронзал  копьем
черную пантеру. На некоторых фресках яркий золотой диск солнца  пронизывал
лучами густой темный туман.
     Апсимар сел в твердое неудобное кресло с  прямой  спинкой,  рядом  со
своим, заваленным книгами, столом, и предложил  Скаурусу  место  напротив.
Жрец наклонился к Марку.
     - Расскажи мне немного о твоей вере.
     Не зная с чего  начать,  Марк  перечислил  римских  богов:  Юпитер  -
бог-громовержец, его брат Нептун - повелитель моря, Вулкан -  кузнец,  бог
войны - Марс... Церера - богиня плодородия...
     При каждом новом  имени  лицо  Апсимара  вытягивалось  все  больше  и
больше. Наконец он хлопнул ладонью по столу. Ошеломленный  Марк  замолчал.
Апсимар недовольно покачал головой.
     - Еще один детский пантеон, - воскликнул  он.  -  Не  лучше,  чем  то
чудовищное сборище жалких божков, в которых верят халога!  Я  был  о  тебе
лучшего мнения, римлянин Ты и твои солдаты  казались  мне  цивилизованными
людьми, а не варварами, единственная радость которых состоит в том,  чтобы
устроить резню.
     Эта вспышка была для Марка не совсем ясной, но одно он понял  хорошо:
Апсимар невысоко ставил римских богов. Он подумал с минуту. Не  рассказать
ли жрецу о стоицизме? По его мнению, стоицизм был, скорее,  философией,  а
не религией, но,  возможно,  эти  идеи  Апсимару  понравятся.  Он  изложил
моральную  основу  этого  учения:  настойчивость,  примат  нравственности,
мужество и отрицание  боли,  самоконтроль,  отрешение  от  бурных  эмоций,
которым столь подвержены люди. Мысль, по мнению стоиков, не уступает  огню
наравне с другими элементами, и вместе с ним она образовала и организовала
Вселенную, объяснял Марк.
     Апсимар одобрительно кивнул.
     - С точки зрения и моральных ценностей,  и  общих  идей  эта  религия
намного лучше и ближе к истинной. А сейчас я скажу тебе, в чем истина.
     Трибун приготовился  выслушать  краткую  лекцию  о  славе  солнечного
божества и порадовался, что забыл упомянуть о боге Солнца Аполлоне.
     Но  истина,  как  ее  видел  Апсимар,  не  была  связана   только   с
богом-Солнцем.  Видессиане,  как  узнал  из  беседы  Марк,   рассматривали
Вселенную как поле битвы  между  двумя  божествами:  богом  Фосом,  добрым
началом, и дьявольским порождением Зла - Скотосом. Свет  и  Тьма  были  их
символами.
     - Поэтому огненный шар всегда венчает  наши  храмы.  Солнце  -  самый
могучий источник света. Но это все-таки только символ. Лучи Фоса ярче, чем
свеча, стоящая перед нами, - сказал жрец.
     Фос и Скотос сражаются не только в окружающем нас мире, но и в  душах
людей. Каждый может сделать свой выбор - кому служить, и от  этого  выбора
зависит судьба человека в ином мире. Те, кто выберет Добро, обретут вечную
жизнь после смерти, в то время как поклоняющиеся  Злу  попадут  в  объятия
Скотоса, где их ждут вечные  муки  в  холодной  темноте.  Но  даже  вечное
блаженство душ добрых людей подвергнется опасности,  если  Скотос  победит
Фоса в этом мире.
     Мнения на этот счет различны. В Империи Видессос безоговорочно  верят
в победу Фоса. Другие не так в этом убеждены.
     - Я знаю, что скоро ты поедешь в столицу, - сказал Апсимар. - Там  ты
встретишь множество людей с Востока. Не подпади под влияние их ереси.
     Он рассказал, что около восьмисот лет тому назад  варвары  кочевники,
известные  под  названием  "Камор",  вторглись  в  те  места,  где  сейчас
расположены восточные провинции Империи. После десятилетий войны,  убийств
и разрушений два наиболее крепких каморских государства - Катриш и царство
Агдер - в конце концов остались под властью Видессоса. Но после  вторжения
часть восточных провинций,  включая  Катриш  и  Агдер,  предались  опасной
ереси. Памятуя о долгой ночи страданий и разрушения, через которые  прошли
эти земли, теологи не считали больше победу Фоса неизбежной. Они полагали,
что борьба между Добром и Злом находится в устойчивом равновесии.
     - Они утверждают, что такая доктрина  дает  больше  возможностей  для
проявления человеческой воли - Апсимар фыркнул. -  В  действительности  же
она делает Скотоса во всем равным Фосу и  столь  же  приемлемым.  Разве  к
этому мы должны стремиться?
     Он не дал Марку возможности  ответить  на  этот  вопрос  и  продолжал
описывать еще более  искаженное  учение,  которое  появилось  на  островах
княжества Намдален в последние двести лет. Намдален  не  был  под  властью
Камора, но зато  он  был  захвачен  пиратами  с  Халва,  которые  пытались
подражать видессианскому образу жизни даже  тогда,  когда  оторвали  кусок
видессианской земли.
     - Они дураки. Пытаются найти компромисс между нашей верой и  ужасными
воззрениями   Востока.   Они   отказываются   признавать    победу    Фоса
безоговорочной и в то же время утверждают, что все люди должны действовать
так, как определила им судьба еще до их рождения, и слепо  верить.  И  это
они называют теологией? Назвали бы это лучше лицемерием!
     В Видессосе, как понял Марк, в ходу  была  вытекающая  из  всех  этих
рассуждений мрачная логика, согласно которой любые сомнения в вере были на
руку Скотосу, поэтому все, кто от нее отклоняются, обязаны возвратиться  к
истине, а в случае  необходимости  еретиков  загоняли  назад  силой.  Марк
привык к римской терпимости (а может, равнодушию) к различным  религиозным
учениям, поэтому фанатизм и жестокость видессианской веры его  обеспокоили
и показались ему страшными.
     Изложив основные тезисы своей религии, Апсимар вкратце рассказал и  о
других, известных ему. Кочевники Камора в степях Пардрайи (и чем дальше мы
держимся от них, тем лучше) верят шаманам, и они не намного лучше тех, кто
поклоняется дьяволу. Их родичи, живущие в Казде,  еще  хуже:  они  открыто
служат Скотосу и приносят ему в жертву животных  и  людей.  Среди  чужаков
ближе всех к истинной вере халога, потому что  их  мировоззрение  поощряет
смелость и справедливость.
     - Этого у них достаточно, - одобрительно заметил Апсимар, - но на них
нет благодати Фоса. Этим обладают лишь последователи истинной веры.
     От обилия странных названий и имен у Марка закружилась голова.  Чтобы
прийти в себя, он спросил Апсимара:
     - Есть ли у тебя карта, чтобы я мог взглянуть на  страны,  где  живут
все эти люди?
     - Конечно, - ответил жрец.
     "В конце концов, - подумал Марк, - вся эта теологическая беседа  дала
больше, чем я рассчитывал".
     Апсимар подошел к забитой книгами полке и протянул руку. Как по зову,
томик сам прыгнул к нему в ладонь. Жрец склонился над ним,  и  трибун  был
рад, что у него появилось несколько секунд, чтобы придать лицу  нормальное
выражение. Никогда - ни в Медиолане, ни в Риме, ни в Галлии - он не  видел
ничего подобного. Легкость, с которой жрец сделал это, поразила  его  даже
больше, чем исцеление  солдат.  Для  Апсимара  подобные  вещи  были  сущей
безделицей. Он повернулся к Марку.
     - Вот где мы находимся, - сказал он, указывая пальцем на карту.
     Склонившись к карте совсем низко,  трибун  с  трудом  прочитал  слово
"Имброс".
     - О, прошу прощения, - вежливо сказал Апсимар,  -  читать  при  свете
свечи не очень-та легко.
     Он пробормотал что-то, вытянул вперед левую руку, и вдруг над  картой
неизвестно откуда появился яркий  свет.  На  этот  раз  Скаурусу  пришлось
напрячь все свои силы для  того,  чтобы  не  удрать  отсюда.  "Нет  ничего
удивительного в том, что Апсимар сохранил превосходное зрение,  -  подумал
он, постукивая зубами от страха, - у жреца всегда была наготове лампа  для
чтения".
     После первой вспышки изумления еще больший страх пронизал трибуна  до
костей. Карта была очень подробной, даже с первого взгляда Марк видел, что
она гораздо точнее тех, с которыми  он  встречался  в  Риме.  Но  земли  и
страны, обозначенные на ней, были ему совершенно незнакомы. Где же Италия?
Как бы грубо ни была сделана карта, италийский "сапог"  не  мог  исчезнуть
совсем. Он не находил его, как не находил и других  известных  ему  стран.
Вглядываясь в странные очертания империи  Видессос  и  ее  соседей,  читая
незнакомые названия - море Моряков, Северное море, Видессианское море - он
лишний раз понимал: то, чего он боялся с той минуты, как скрестил свой меч
с мечом Виридовикса,  произошло.  Он  подозревал  истину  еще  при  первом
чародействе Апсимара. Это был чужой мир. Мир, из которого не  было  дороги
назад.
     Прощание со жрецом было скомкано. Как только Марк оказался на  улице,
он немедленно направился к ближайшей таверне. Он просто нуждался сейчас  в
стакане вина, а еще лучше - в целой бутылке, чтобы немного успокоиться.
     Вино,  похоже,  оказало  свое  волшебное   действие.   Даже   обладая
колдовским могуществом, люди остаются людьми, сказал он сам себе. Зная все
это, можно продолжать жить и даже преуспевать. Марк взял еще  один  стакан
вина. Потом вспомнил о деле, от которого его отвлек Апсимар. Сможет ли  он
разыскать ту девушку со светлыми  глазами?  Трибун  засмеялся.  Интересно,
какую роль играла любовь в борьбе между Фосом и Скотосом? В  конце  концов
он решил, что это не имеет значения, и вышел из таверны



                                    3

     Сильные метели, которые, казалось, хотели смести все  с  лица  земли,
прошли, и зима неожиданно уступила свои права весне. Точно так  же  как  и
осенью, дороги Империи снова превратились в непроходимые болота.  Марк,  в
нетерпении ожидавший известий из столицы, ворчал себе под  нос,  вопрошая,
наделена  ли  рассудком  нация,  которая  защищает  копыта  своих  лошадей
подковами и в то же время  лишает  себя  возможности  пользоваться  ими  в
течение большей части года.
     Деревья  начали  покрываться  зеленью,  и  тогда  с  ног  до   головы
забрызганный  грязью  гонец  доскакал  наконец  до  Имброса  с  юга.   Как
предсказывал Нефон Комнос и как надеялся Марк, он привез в  своем  кожаном
планшете для документов приказ римлянам отправляться в Город, в Видессос.
     Ворцез даже не скрывал своей радости, когда римляне покидали  Имброс.
Хотя они и вели себя более или менее пристойно -  во  всяком  случае,  для
наемников, - город с их приходом все равно отбился от рук.  В  большинстве
случаев римляне следовали указаниям гипастеоса, но  он  слишком  привык  к
тому, чтобы подчинение было беспрекословным.
     К удивлению Марка, Скапти, сын Модольфа,  пришел  проститься  с  ним.
Высокий халога сжал руку трибуна двумя ладонями по  обычаю