й-жрец смылся, не позволив тебе залатать его драную
шкуру.
     Это было настолько близко к истине, что гнев Горгидаса превратился  в
бессильную ярость.
     Квинт Глабрио спокойно заметил:
     - Не огорчайся, Виридовикс, ты не много потерял. Скажи,  положа  руку
на сердце, разве любовные шашни менее опасны, чем драка?
     Кельт тупо уставился  на  него,  а  глаза  Горгидаса  сузились:  врач
оценивал эту мысль. Казалось, что он увидел юного  центуриона  впервые.  И
когда  Гогику  Багратони  перевели   их   разговор   (легионеры   говорили
по-латыни), он положил руку на плечо Глабрио:
     - Я знал, что ты умный парень. Многие люди умны, но ты еще и мудр,  а
это более редкая и ценная вещь. Скаурус, ты  должен  хорошо  заботиться  о
нем.
     - До сих пор он и сам неплохо заботился о  себе,  -  ответил  Марк  и
только тут понял,  насколько  это  было  правдой.  Глабрио  был  настолько
спокоен и молчалив, что иногда трибун по целым дням  не  замечал  его,  но
манипула,  которой  командовал  молодой  офицер,  всегда   содержалась   в
образцовом порядке. Даже теперь его солдаты имели куда  меньше  взысканий,
чем другие. Неплохо иметь рядом таких хороших ребят, подумал Марк.



                                    12

     Трибун был немного разочарован тем, что  ни  Хелвис,  ни  Дамарис  не
вспылили, как он ожидал. Его дама была так  захвачена  рассказом  о  мести
Гагика Багратони, что даже не вспомнила о том, что ее не взяли на  банкет.
Жрец придерживался ортодоксальной  веры,  и  это  делало  его  посрамление
особенно сладостным для Хелвис.
     - Жаль, что все видессианские святоши не побывали  в  этом  мешке,  -
заявила она. - Это умерило бы их непомерную гордыню.
     - Ты так радуешься его унижению... Чем же  ты  лучше  их?  -  спросил
Марк, но ответом был ничего не выражающий взгляд, такой же пустой,  как  и
тот, что Виридовикс бросил Квинту Глабрио. Он сдался - Хелвис была слишком
глубоко убеждена в своей правоте, чтобы дальнейшие пререкания могли  иметь
смысл.
     Если бы Император дал городу хоть малейший повод, Аморион поднялся бы
на васпуракан, но  этого  не  произошло.  Когда  Земаркос  появился  перед
палаткой Маврикиоса Гавраса, чтобы пожаловаться и обвинить во всем  Гагика
Багратони, Автократор уже знал о случившимся от  накхарара  и  римлян.  Он
отослал недовольного жреца назад, сказав ему следующее:
     - Жрец ты или нет, но ты явился к нему незваным и нанес хозяину  дома
страшное оскорбление. Так он ли виноват в твоих бедах? Я не  стану  никого
наказывать.
     Еще откровеннее выразился Туризин:
     - Я понимаю это дело так:  что  ты  заслужил,  то  и  получил,  -  не
следовало совать нос не в свои дела.
     Не сочувствовали жрецу и солдаты, которым понравилась грубая  выходка
Багратони.  Земаркоса,  ковылявшего  прочь  из  лагеря,  сопровождал   хор
завываний, воплей и свиста. Глаза его  пылали  гневом,  но  строгие  слова
Императора слегка охладили жреца.
     Скаурус остро чувствовал,  что  Маврикиос  ненавидит  каждую  минуту,
проведенную в этом городе на плато. Конфликт между  Земаркосом  и  Гагиком
Багратони, который и при других обстоятельствах не сулил ничего  хорошего,
сейчас был и вовсе некстати. Маврикиос напоминал лошадь, закусившую удила.
Это началось с их первой стычки с каздами. Он горел желанием  дать  врагам
большой бой, который так долго планировал.
     И в то же время было не так плохо, что он задержался в Аморионе перед
тем, как двинуть войска на северо-запад, к Соли. Этот переход, хоть и  был
короче, чем два предыдущих, оказался хуже,  чем  оба  они  вместе  взятые.
Запасы продовольствия, которые местные жители заготовили для армии, попали
в руки захватчиков. Казды делали все возможное для того, чтобы  превратить
землю в пустыню. Они поджигали поля,  разрушали  каналы.  Здесь  кочевники
Казда чувствовали себя как дома. Привыкшие к суровой жизни в  степях,  они
процветали там, где видессианская армия умерла бы с  голоду,  если  бы  не
везла продовольствие с собой.
     Все чаще и чаще казды появлялись перед армией. Когда они чувствовали,
что перевес на их стороне, они посылали  летучий  отряд,  который  наносил
внезапный удар и исчезал так же неожиданно, как и появлялся. Их  нападения
становились все  чаще  и  наглее.  На  полпути  к  Соли  около  пятидесяти
кочевников прорвались сквозь ряды каморов и бросились к шагающей  колонне,
на  ходу  посылая  в  солдат  десятки  стрел.  Марк  заметил  клубы  пыли,
приближающиеся с запада, но не обратил на это внимания. Возможно,  подумал
он, конные разведчики обнаружили большой отряд каздов и послали гонцов  за
подкреплением. Но Гай Филипп с этим не согласился.
     - Их слишком много. - Внезапно он помрачнел. - Я думаю,  что  это  не
наши солдаты.
     - Что? Не говори ерунды! Этого не может быть...
     И тут трибун забыл все свои аргументы. Один из  легионеров  вскрикнул
от боли: руку его пронзила длинная стрела. Расстояние было слишком велико,
но всадники стремительно приближались, нахлестывая лошадей и с невероятной
быстротой опустошая свои колчаны. За ними по пятам следовал отряд каморов.
     - Всем манипулам остановиться! - крикнул Гай Филипп. - Поднять щиты.
     Римляне подняли  вверх  свои  скута,  прикрывая  лица.  К  несчастью,
легионеры были почти бессильны против стрел  -  казды  стреляли  издалека.
Адиатун и его пращники бросили несколько камней и свинцовых желудей, но  и
они не долетели до цели. Теперь римляне убедились в том,  что  давно  было
известно каморам, - по дальнобойности луки кочевников  превосходили  любое
оружие. Скаурус решил запомнить это на  будущее.  Кочевники  разбились  на
отдельные группы по четыре-пять человек и рассыпались  в  разные  стороны.
Они не причинили серьезного ущерба, но сумели привести в смятение тысячную
армию. Кавалерия Видессоса бросилась в погоню. Марку стало трудно отличать
врага от своего. В клубящейся пыли кочевники Казда не  слишком  отличались
от наемников Империи. Возможно, и каморы столкнулись с той  же  проблемой,
потому что только пять-шесть каздов свалились с  коней,  в  то  время  как
остальным удалось уйти от погони.
     Совет, на который Император созвал старших  офицеров  в  этот  вечер,
получился мрачным. Бравада каздов поразила Маврикиоса, но  еще  больше  он
был разгневан тем, что их нападение осталось почти безнаказанным.
     - Солнце Фоса! - взорвался Император. - Полдня марша  потеряно  из-за
нескольких  вонючих  варваров!  Ты,  болван!  -  рявкнул  он  на  Ортайяса
Сфранцеза.
     - Ваше Величество?
     - Что это за  чушь  ты  недавно  порол?  Что-то  насчет  того,  будто
кочевников должны преследовать только кочевники?
     Сфранцез, который оказался умнее, чем ожидал Скаурус,  промолчал.  Но
это его не спасло.
     - Это твоих людей побили казды, парень. Если  они  еще  раз  одурачат
тебя, можешь забыть о своем драгоценном левом крыле.  Я  отправлю  тебя  в
арьергард командовать слугами, подбирающими навоз.
     Когда Император гневался, он очень напоминал Туризина.  Севастократор
при этом разговоре говорил не больше, чем  Ортайяс  Сфранцез,  но  по  его
довольной улыбке было ясно, что тирада Маврикиоса доставила  ему  истинное
наслаждение. Когда Император закончил свою речь, Ортайяс поднялся,  нервно
поклонился и шепча: "В следующий раз я сделаю лучше", неуклюже выбрался из
императорской палатки. Его  уход  успокоил  Маврикиоса  лишь  отчасти.  Он
подозвал формально подчиненного Сфранцезу Нефона Комноса.
     - Ты был все время рядом с ним, так?  Я  приказал  командовать  левым
флангом вам обоим, так чтобы твой опыт вел его за собой, а не наоборот.
     - Но и я не застрахован от  ошибок,  -  невозмутимо  ответил  Комнос,
принимая вину на себя без единой жалобы - Они выскочили неизвестно  откуда
и застали нас  врасплох.  Если  это  повторится,  клянусь  Фосом,  отправь
м_е_н_я_ сгребать навоз в кучу.
     - На этом и закончим, - сказал Император, немного удовлетворенный.
     Слова Комноса не расходились с делом. Весь оставшийся  путь  до  Соли
его кавалерия отбивала атаку за атакой. Но тем не менее  марш  замедлился.
Стычки с захватчиками были теперь  постоянными.  Время  от  времени  армии
приходилось вступать  в  очередную  битву,  прежде  чем  продолжать  путь.
Местность становилась все более разоренной. Следы  разрушений  встречались
все чаще. Земли здесь были практически безлюдными,  крестьяне  и  пастухи,
населявшие их, бежали, либо были убиты. Люди предпочитали  отсиживаться  в
укрепленных городах. После долгих лет мирной жизни крепостей в  этом  краю
осталось немного, но и те, что еще сохранились, были задеты войной.  Когда
поля выжигались, а крестьяне бежали в другие  края,  города  умирали,  как
растения без воды. Армия прошла уже немало таких мертвых городов,  пустых,
точно высохшая раковина. Теперь их населяли стаи ворон и грифов, а порою в
пустых зданиях квартировали отряды каздов, которые злобно огрызались,  как
крысы, загнанные в угол.
     Но варварские разрушения городов  тускнели  рядом  с  той  изощренной
ненавистью,  с  которой  казды   оскверняли   храмы.   Не   всем   алтарям
посчастливилось быть просто изрубленными  на  куски.  Кровавые  ритуалы  и
жертвоприношения, которые совершали на них, превращали прочие богохульства
в детские игры.  Даже  такого  закаленного  ветерана,  как  Нефон  Комнос,
вывернуло наизнанку, когда он вошел в один из таких оскверненных храмов. И
если раньше Император только поощрял посещение  оскверненных  святынь,  то
теперь он  приказал  забивать  их  двери,  боясь,  что  солдаты  впадут  в
отчаяние.
     - Это изуверство указывает  на  Авшара,  -  сказал  Горгидас.  -  Мы,
наверно, совсем близко к нему.
     - Вот и прекрасно, -  сверкнул  глазами  Гай  Филипп.  Он  командовал
отрядом римлян, забивающих двери и окна храмов, и как-то  раз  использовал
свое служебное положение для того,  чтобы  все-таки  проникнуть  туда,  но
тотчас  выскочил  наружу.  Даже  многолетний  загар  центуриона  не  скрыл
смертельной бледности, проступившей на его  лице.  По  лбу  старого  вояки
катился пот.
     - Чем скорее эта грязь будет смыта с лица земли, тем лучше будет  для
всех, кто на ней  живет,  включая  бедных  ублюдков,  которые  следуют  за
Авшаром.
     Марк еще ни разу не слышал, чтобы его старший центурион так говорил о
врагах. Война  была  специальностью  Гай  Филиппа,  как  для  каменщика  -
строительство домов, и он всегда уважал своих противников, если только  их
опыт заслуживал того. Удивленный трибун спросил:
     - Что ты там увидел, в этом храме?
     Лицо Гая Филиппа окаменело. Сквозь стиснутые зубы он ответил:
     - Если можешь, никогда  больше  не  задавай  мне  таких  вопросов.  С
помощью богов я, может быть, забуду об этом до того, как умру.


     Армия  добралась  до   Соли,   население   которой   было   полностью
деморализовано. То, что они увидели, не слишком подняло боевой дух солдат.
Новый город без крепостных стен стоял на  берегу  грязной,  но  широкой  и
судоходной реки Рамнос. Старая Соли,  раскинувшаяся  на  вершине  холма  и
служившая когда-то передовым постом на границе с Макураном почти опустела,
покуда здесь не появились казды. Новый город был разрушен. Его  грабили  и
жгли долгие годы, пока не разграбили окончательно. И  тогда  старая  Соли,
уже почти  погибшая,  обрела  второе  рождение.  Жители  кое-как  починили
обрушившиеся со стороны реки старые стены и начали  восстанавливать  дома,
которые были построены их далекими предками.
     Не думая о плохих предзнаменованиях,  которые  могли  бы  встревожить
солдат, Маврикиос разбил лагерь на руинах мертвого города, у мутных желтых
вод Рамноса. Армия с таким количеством солдат выпила бы все  запасы  воды,
приготовленные горожанами, и поэтому единственным местом,  где  она  могла
разместиться, был берег реки.
     - Ага, и здесь целая куча злых духов, - сказал Виридовикс.  -  И  все
они вопят о мести тем, кто их убил! Ага, опять завыли! - воскликнул он.  -
Слышишь их стенания?
     И  вправду,  из  темноты,  сгустившейся   вокруг   римского   лагеря,
доносились печальные стоны.
     - Да это же сова, ребенок ты великовозрастный! - сказал Гай Филипп.
     - Нет,  это  только  похоже  на  крик  совы,  -  уперся  галл.  Слова
центуриона отнюдь не убедили его.
     Сидя у костра, Марк нервно поежился и сказал сам себе, что привидений
не бывает. На самом деле он не был в этом так уж уверен. Во всяком случае,
если привидения и существовали, то  наверняка  они  жили  именно  в  таких
местах. Вымершая Соли стояла в развалинах, но тут и там  на  фоне  ночного
неба выделялись уцелевшие башни или куски  крепко  построенных  зданий  Из
этих руин,  черных  даже  по  сравнению  с  ночным  мраком,  и  доносились
печальные совиные крики - если только это действительно были совы Никто не
испытывал горячего желания проверить догадку центуриона, да  и  трибун  не
спешил посылать добровольцев на  разведку.  Когда  сумерки  сгустились,  с
Рамноса поднялся туман - как будто это место и без того не было достаточно
жутким и пустынным. Теперь пришел черед ворчать Гаю Филиппу.
     - Мне это совсем  не  нравится,  -  произнес  он,  когда  туман  стал
сгущаться и огоньки костров постепенно утонули в нем. -  Может  быть,  это
один из фокусов Авшара, который хочет напасть на нас неожиданно.
     Он вгляделся в перекатывающиеся волны тумана,  пытаясь  что-нибудь  в
них  разглядеть,  но  это  оказалось  бесполезным  и  только  усилило  его
сомнения. Но  Марк  вырос  в  Медиолане,  на  берегах  Падуса,  и  кое-что
припомнил.
     - Ночью с реки всегда поднимается туман,  так  что  нет  причины  для
беспокойства.
     - Верно, - согласился Горгидас. - Весь этот туман - всего лишь начало
будущего облака. Когда пар  поднимается  вверх  и  соединяется  с  другими
испарениями эфира, который удерживает звезды, то рождается настоящая туча.
     Однако его эпикурейское объяснение  не  могло  успокоить  центуриона.
Виридовикс решил подшутить над ним.
     - Когда мы шли на Гарсавру, пар поднимался над каждым ручьем, но  это
не очень-то беспокоило тебя. Конечно, - хитро добавил он, - тогда мы  были
намного дальше от Казда.
     Но даже намек на трусость не вызвал большой вспышки гнева. Гай Филипп
потряс головой, бормоча:
     - Просто это проклятое место действует мне на нервы - вот  и  все.  Я
подозреваю, что наш лагерь разбит на кладбище. Чем скорее мы отсюда уйдем,
тем будет лучше для нас.
     Но несмотря на горячее желание  центуриона  убраться  из  этих  мест,
имперская армия не решилась сразу выступить в путь.  Разведчики  доносили,
что земля к западу от Соли превратилась в мертвую выжженную пустыню. Среди
тех, кто разведывал дорогу через Васпуракан,  были  Сенпат  Свиодо  и  его
жена.
     - Они заплатят за это, даже если для мести потребуется тысяча лет,  -
сказал Сенпат.
     Холодная ненависть, проступившая в  его  лице  и  зазвучавшая  в  его
голосе, состарила юношу на двадцать лет.
     - Наш бедный народ уцелел только в горных лесах и отдельных пустошах,
- сказала Неврат. Она тоже постарела и  осунулась.  Глаза  ее  были  полны
печали, слишком горькой для слез.
     - Поля, фермы - ничего нет, только казды и другие звери.
     - Я надеялся привести с собой хотя бы маленький отряд принцев,  чтобы
под имперскими знаменами воевать против захватчиков, - продолжал Сенпат. -
Но там нет никого. Все перебиты.
     Руки Сенпата вздрагивали в бессильной ярости.  Марк  заметил  суровые
морщины, которые легли в уголках его  рта.  Веселый  парень,  которого  он
встретил несколько дней назад, не скоро вернет себе свою жизнерадостность.
Увидев это мрачное, незнакомое лицо, Марк почувствовал, что ему  стало  не
по себе. Неврат сжимала руку мужа,  пытаясь  успокоить  его  боль,  но  он
продолжал сидеть, глядя прямо перед собой. Он видел только просторы  своей
уничтоженной родины.
     По  такой  территории  армия  не  могла  продвигаться  без   запасов.
Маврикиос отдал приказ заготовить зерно и переправить его по  реке  Рамнос
на север. Нежелательная задержка в таком мрачном месте  довела  Императора
до грани нервного срыва. С  того  момента,  как  горстка  всадников  Казда
впервые прервала продвижение его армии,  Маврикиос  вспыхивал  по  каждому
пустяку. Сейчас, снова вынужденный  задержаться,  он  злился,  и  отчаяние
грызло его душу. День за днем армия ждала припасов - а  их  все  не  было.
Люди ходили мимо Императора очень осторожно, опасаясь, что он выплеснет на
них свое раздражение.
     Он взорвался на пятый день пребывания в Соли. В этот  момент  Скаурус
находился рядом. Он хотел взять карту Васпуракана - из тех, что  Маврикиос
хранил в своей палатке, - чтобы лучше проследить описания Сенпата  Свиодо.
Двое халога из императорской охраны  вошли  в  палатку,  волоча  за  собой
щуплого видессианского солдата. Еще двое видессиан неуверенно следовали за
ними.
     - Что это такое? - нетерпеливо спросил Император.
     Один из стражей ответил:
     - Этот  бесполезный  кусок  дерьма  воровал  медные  монеты  у  своих
товарищей.
     Он тряхнул солдата за плечи так сильно, что у того лязгнули зубы.
     - Ах, вот как! - Император гневно взглянул на вора. - У вас есть трое
свидетелей, я полагаю?
     Один из видессиан робко шагнул вперед.
     - Ваше Величество, мой повелитель... - начал он.
     Все трое широко раскрыли  рты  при  виде  роскоши,  которой  поражала
императорская палатка - мягкой постели, яркого света,  струившегося  через
отверстие в потолке. Вкус у Маврикиоса был куда менее спартанским,  чем  у
Туризина.
     - Вы свидетели, не так ли?  -  повторил  Император.  Было  ясно,  что
терпение его истощается.
     Все трое кое-как  рассказали  о  том,  что  случилось.  Пленник,  имя
которого было Дукицез, был  схвачен  в  тот  момент,  когда  он  опустошал
кошельки троих солдат, с которыми жил в одной  палатке.  Соседи  вернулись
раньше, чем он рассчитывал.
     - Мы думаем, что с десяток плетей научат его держать руки подальше от
чужого добра, - сказал один из солдат. - Эти ребята (он показал на халога)
проходили мимо, вот мы и...
     - С десяток плетей? -  прервал  его  Гаврас.  -  Вор  забывает  плети
раньше, чем его раны заживут. Тут нужно кое-что другое, что он запомнит до
конца своих дней. - Он повернулся к халога и рявкнул: - Отрубите ему руку,
которой он воровал, - всю кисть, до запястья!
     - Нет! Во имя милосердного Фоса - нет! - в отчаянии закричал Дукицез,
вырываясь из рук стражей и падая к  ногам  Маврикиоса.  Он  дотронулся  до
колен Императора и поцеловал края его одежды, бормоча: - Я  никогда  этого
не  сделаю  снова!  Клянусь  Фосом!  Никогда,  никогда!  Милосердия,   мой
повелитель, умоляю вас, милосердия!
     Товарищи незадачливого вора смотрели на  Императора  в  ужасе  -  они
хотели только слегка проучить своего  вороватого  приятеля,  но  никак  не
увечить его. Марк тоже был поражен жестоким решением Гавраса. Теоретически
в римской армии воровство каралось смертью, но только не тогда, когда речь
шла о такой жалкой сумме. Марк стоял возле мешка с картами, в  которых  он
рылся в поисках той, которая была нужна ему.
     - И вы называете это правосудием,  Ваше  Величество?  -  спросил  он,
прерывая завывания Дукицеза.
     За  исключением  вора,  все  в  императорской  палатке  -  Маврикиос,
охранники-халога, видессианские солдаты, слуги  Императора  -  ошеломленно
уставились на римлянина, который решился  оспаривать  высочайшее  решение.
Император был холоден, как вечный снег на вершинах пиков Васпуракана.
     - Командир наемников, ты забываешься. Можешь идти, мы отпускаем тебя.
     Никогда прежде Маврикиос не употреблял свое царское "мы" в  разговоре
с трибуном, это был угрожающий  знак.  Но  Скаурус  придерживался  обычаев
страны, не знавшей королей, и не был с  рождения  приучен  считать  одного
человека всезнающим, всемогущим и сп