- Ты ведь и сам,  знаешь
ли, недурно воевал. Здесь, и в Галлии тоже. Иногда и даже забываю, что  ты
не собирался посвятить себя армии. Ты держишься как настоящий солдат.
     - Благодарю тебя,  -  горячо  сказал  Скаурус,  зная,  что  центурион
говорил так же искренне, как Горгидас. - Ты помог мне больше, чем  кто  бы
то ни было. Если я хоть на йоту стал похож на хорошего  солдата,  так  это
потому, что меня научил ты.
     - Я всего лишь выполняю свою обычную работу,  -  сказал  Гай  Филипп,
мучаясь от неловкости. - Довольно бесполезной болтовни. - Он  вгляделся  в
темноту. - Я думаю, что нам уже удалось оторваться от каздов на достаточно
безопасное расстояние, и мы можем разбить лагерь.
     - Да, пожалуй. Катриши прикроют нас от всадников,  если  те  появятся
здесь, а мы сможем окопаться.
     Скаурус  отдал   приказ   буккинаторам,   и   те   затрубили   сигнал
остановиться.
     - Да, конечно, - согласился Пакимер, когда трибун  попросил  прикрыть
его отряд во время фортификационных работ. - Ров и  насыпь  спасут  в  эту
ночь всех нас.
     Он наклонил голову, и выражение его лица напомнило  Скаурусу  о  Тасо
Ванесе, хотя оба катриша совсем не походили друг на друга.
     -  Укрепленный  лагерь  -  одна  из  причин,  по  которой   я   решил
присоединиться к твоему отряду. Мы таких укреплений строить не умеем.
     - Зато вы скачете на конях, как выпущенные на  волю  дьяволы.  Посади
меня на лошадь, и я тотчас сломав себе шею.
     Но время для шуток прошло, и Марк одобрительно взглянул  на  катриша.
Теперь нужно было серьезно подумать о том, что  делать  дальше.  Пока  они
укрепляли лагерь, казды  не  нападали  на  них,  что  было  очень  кстати.
Римляне, усталые от боя и от перехода, двигались,  как  сомнамбулы,  зная,
что стоит им бросить работу, сон тут же одолеет их.  Беглецы  из  разбитой
армии, которые присоединились к ним, тоже помогали - правда, очень неумело
- строить укрепления. Большинство солдат,  примкнувших  к  римлянам,  были
незнакомы Скаурусу, но  некоторых  он  узнал.  Марк  был  удивлен,  увидев
Дукицеза, занятого установкой кольев. Не думал он, что тощий  видессианин,
чью руку он недавно спас, выдержит на поле боя дольше, чем полчаса. И  все
же  бывший  воришка  был  здесь,  целый  и  невредимый,  в  то  время  как
бесчисленное количество высоких сильных парней полегли в  битве  и  усеяли
поле своими неподвижными телами... Зимискес, Адиатун, Мазалон, сколько  их
там было? Увидев Марка, Дукицез застенчиво махнул ему и вернулся  к  своей
работе.
     Зеприн Красный тоже был здесь. Косматый халога не работал - он  сидел
в пыли, обхватив голову обеими руками. Скаурус подошел к  нему,  и  Зеприн
поднял глаза.
     - А, это ты, римлянин, - сказал  он.  Голос  его  звучал  глухо,  как
насмешка над обычным рыком. Огромный синяк красовался на его левом  виске,
сползая на щеку.
     - Болит? - спросил трибун. - Я прикажу своему врачу осмотреть тебя.
     Северянин покачал головой.
     - Что мне в твоих лекаришках?.. Ни один из них  не  вылечит  меня  от
воспоминаний. - Он снова уткнулся лицом в ладони.
     - Зачем ты обвиняешь себя? Император сам послал тебя гонцом!
     - Да, послал, - горестным  эхом  отозвался  Зеприн.  -  Отослал  меня
укрепить левый фланг, когда погиб Комнос, - и боги погубили его как раз  в
это время. Но битва шла хорошо, и мне больше нравилось сражаться с  врагом
липом к лицу, чем передавать поручения. Маврикиос  всегда  ругал  меня  за
это. И поэтому я медлил дольше, чем нужно. А  этот  идиот  Ортайяс...  (он
добавил к его имени проклятие) продолжил командовать.
     Ярость сделала голос халога грубым, а гнев более темным  и  холодным,
чем зимние облака его родины.
     - Я знал, что он дурак, но не считал его  трусом.  Когда  этот  кусок
дерьма бежал, меня не было рядом, чтобы остановить всеобщую  панику.  Если
бы я внимательнее относился к своему долгу и поменьше  любил  свой  топор,
сейчас мы охотились бы за убегающими каздами.
     Марку ничего не оставалось, как только кивнуть и продолжать  слушать:
в самообвинении Зеприна было  достаточно  правды,  которая  делала  всякие
утешения невозможными. Халога, тускло взглянув на римлянина, закончил:
     - Я пытался пробраться к Императору и получил вот это. - Он  коснулся
своего опухшего синяка - Когда я  очнулся,  то  увидел  твоего  маленького
доктора, который помог мне встать.
     Трибун не помнил, когда именно Горгидас помог гиганту-северянину, но,
вероятно,  невысокого  грека   было   бы   нелегко   увидеть   за   спиной
великана-халога.
     - Я даже не смог погибнуть  смертью  воина  за  моего  повелителя,  -
простонал халога.
     При этих словах терпение Скауруса лопнуло.
     - Слишком многие сегодня погибли, - резко  сказал  он.  -  Боги  мои,
твои, Империи, - все равно чьи, спасли кого-то из нас, будь же  благодарен
им за то, что мы остались в живых и можем копить силы для мести.
     - Да, для мести придет время, - мрачно согласился халога. - И я знаю,
с кого нужно начинать.
     Ортайясу Сфранцезу очень повезло: в этот миг он не видел Зеприна.


     Римский лагерь был не так уж далеко от поля боя, чтобы они не слышали
стонов раненых. Их было так много, что, казалось, стоны разносятся  далеко
вокруг. Нельзя было сказать наверняка,  кто  кричал  от  боли:  намдалени,
видессианин, истекающий кровью, или казд, корчащийся от стрелы в животе.
     - Хороший урок для всех  нас,  -  заметил  Горгидас,  перед  тем  как
перевязать очередного солдата.
     - Что ты имеешь в виду? - спросил Виридовикс насмешливо.
     - В страданиях все мы  братья,  хотя  я  желал  бы,  чтобы  мы  стали
братьями каким-нибудь другим способом.
     Он смерил кельта гневным взглядом, словно вызывая  его  на  поединок.
Виридовикс первым отвел взгляд. Он потянулся, почесался и сменил тему  для
разговора.
     Скаурус наконец заснул  тяжелым  беспокойным  сном,  полным  страшных
видений. Казалось, с тех пор как он закрыл глаза, не прошло  и  минуты,  а
легионер уже тряс его за плечо.
     - Прошу прощения, командир, тебя ждут, - сказал солдат.
     - А? Что? - пробормотал трибун,  протирая  заспанные  глаза  и  желая
только одного: чтобы солдат убрался к черту и дал ему отдохнуть.
     Ответ солдата облил его ледяной водой.
     - Командир, с тобой хочет говорить Авшар.
     - Что? - Рука Марка машинально сжала рукоять меча. - Хорошо, я сейчас
приду.
     Он быстро надел полный доспех - никогда  не  знаешь,  какие  коварные
замыслы таит князь-колдун - и с обнаженным мечом  в  руке  проследовал  за
легионером через спящий лагерь. Два часовых-катриша появились в темноте за
пределами освещенного светом костров круга. У каждого наготове был лук  со
стрелой.
     - Он подъехал на лошади, как гость, которого пригласили на торжество,
и спросил тебя по имени, - сказал один из них Скаурусу.
     Обычное хладнокровное мужество катриша было  уязвлено  скорее  наглым
появлением Авшара, чем страхом перед его магической силой. Но товарищ  его
относился к делу иначе. Он сказал:
     - Мы стреляли несколько раз, господин. Он был так близко, что  мы  не
могли промахнуться, и все же ни одна стрела не задела его.
     Глаза солдата широко раскрылись от страха.
     - Но мы смогли отогнать ублюдка за пределы полета  стрелы,  -  сказал
первый катриш уверенно.
     Письмена друидов на галльском мече Марка начали тихо мерцать,  но  не
загорелись ярким огнем, как в день поединка с Авшаром. Однако они все  еще
предупреждали его в колдовстве. Бесстрашный, как тигр, играющий с  мышкой,
князь-колдун внезапно появился из  темноты.  Неподвижно,  как  статуя,  он
сидел на своем черном скакуне.
     - Червяки! Они меня "отогнали"! Вам  не  выгнать  и  червей  из  кучи
дерьма!
     Первый катриш пробормотал проклятие и  прицелился  в  Авшара  Скаурус
удержал его:
     - Не трать стрел понапрасну. Я думаю, его латы заколдованы.
     - Ты прав, повелитель  тараканов,  -  сказал  Авшар,  резко  повернув
голову. - Но что это я так неучтив  с  человеком,  которому  хочу  вернуть
кое-что из его имущества. Я нашел это на поле битвы.
     Даже если бы  Марк  не  знал  характера  своего  врага,  едкий  юмор,
прозвучавший в его голосе, должен был сказать ему, что подарок  колдуна  -
особого свойства. Он из тех, что приносят радость дарящему, но  отнюдь  не
принимающему. И все же у Скауруса не было возможности отказаться. Пришлось
играть в игру Авшара до конца.
     - Какую цену ты просишь за него? - спросил он.
     - Цена? О, никакой. Как я уже  сказал,  эта  вещь  принадлежит  тебе.
Возьми - и не благодари.
     Князь-колдун склонился к тому, что лежало на седле, и  бросил  это  в
трибуна. Предмет еще летел в воздухе, когда он повернул своего  жеребца  и
ускакал Марк и часовые в страхе отшатнулись в сторожу, опасаясь колдовской
ловушки или какого-нибудь трюка. Но подарок колдуна спокойно упал на землю
у противоположной стороны палисада и покатился к ногам трибуна.
     Теперь ужасная шутка Авшара стала ясна.  На  Скауруса  остекленевшими
глазами глядела голова Маврикиоса Гавраса. Черты  лица  все  еще  искажала
агония. Часовые снова пустили стрелы в колдуна, но  это  было  бесполезно.
Его дьявольский смех без слов сказал им,  что  стрелы  опять  не  достигли
цели.
     Гай Филипп, наделенный безошибочным даром чуять беду,  уже  спешил  к
ним. Он был одет только в плащ и шлем, а обнаженный  меч  сжимал  в  руке.
Центурион  почти  споткнулся  о  подарок  Авшара  и,  узнав  в  чем  дело,
побледнел.
     - Как она попала сюда? - спросил он.
     Марк объяснил, вернее, попытался это сделать.  Он  сбивался  с  мысли
каждый раз,  когда  опускал  голову  и  видел  мертвые  глаза  Императора.
Центурион выслушал его и зарычал:
     - Пусть проклятый колдун хвастается своим трофеем. Но в конце  концов
он за все заплатит, вот увидишь. А это  (он  отдал  Маврикиосу  прощальную
честь) мы уже знаем. Вместо того, чтобы тратить время,  пугая  нас,  Авшар
мог бы покончить с Туризином. Но он дает Гаврасу возможность уйти, к  тому
же, с доброй частью армии.
     Гай Филипп был прав. Пока Туризин Гаврас жив - у Видессоса  оставался
вождь, а после этой катастрофы Империи  нужны  все  бойцы,  которых  можно
собрать. Мысли трибуна  вернулись  к  утру  этого  дня.  Ему  хотелось  бы
избавиться от воспоминаний о мертвом поле у Марагхи.
     Дисциплина легионеров снова сыграла свою роль. Полная победа оставила
каздов в таком же беспорядке, как и их врагов.
     Теперь у Скауруса были кавалеристы - катриши,  так  что  он  смог  бы
встретиться с  кочевниками  на  равных.  Так  или  иначе,  римляне  должны
пробиться и выстоять.
     Марк сурово посмотрел вслед Авшару и тихо добавил:
     - Нет, игра еще не закончена. Далеко не закончена.






                              Гарри ТОРТЛДАВ

                          ИМПЕРАТОР ДЛЯ ЛЕГИОНА




                       ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗОЛОТАЯ МОНЕТА


                                    1

     Римляне уходили все дальше на восток от места рокового сражения,  где
Император потерял свою жизнь. Путь их был  долгим  и  мучительным.  Стояло
жаркое лето, и земля, по которой они шли, была сухой  и  горячей.  Впереди
перед ними появлялись и исчезали миражи. Озера предательски обещали воду и
так же быстро пропадали в воздухе, как  и  возникали,  и  вместо  глубоких
водоемов перед римлянами снова была только растрескавшаяся грязь и песок.
     Конные отряды каздов постоянно крутились рядом и шли  по  их  следам,
готовые растерзать отставших. Скаурус все еще держал в  мешке  отрубленную
голову  Маврикиоса  Гавраса  -  единственное  доказательство   того,   что
Император действительно погиб. Думая о хаосе, в который может  погрузиться
Видессос после смерти Императора, он решил, что лучше всего  сумеет  таким
образом удержать фальшивых претендентов на  престол,  если  им  вздумается
назвать себя  Маврикиосом.  Подобное  уже  случалось,  и  у  трибуна  были
основания полагать, что и в Видессосе найдутся проходимцы  и  авантюристы,
которые будут любыми путями рваться к власти.
     - Какая жалость, что меня не было рядом, когда этот паук Авшар принес
тебе свой трофей, - сказал Виридовикс Скаурусу. Его латинская речь звучала
мягко, окрашенная певучим кельтским акцентом.  -  Я  бы  тоже  бросил  ему
хороший подарок.
     В полном соответствии с жестокими обычаями своего народа,  кельт  все
еще  носил  на  поясе  отрубленную  голову  врага.  В  другое  время  Марк
возмутился бы подобным варварством, но  теперь  он  слишком  устал,  чтобы
спорить.
     - Да, неплохо было бы тебе оказаться рядом.
     - Ублюдку-колдуну это дало  бы  некоторую  пищу  для  размышлений,  -
вмешался Гай Филипп. Обычно старший  центурион  готов  был  пререкаться  с
Виридовиксом по  любому  поводу,  но  сейчас  их  объединяла  ненависть  к
князю-колдуну.
     Марк поскреб заросший густой щетиной подбородок.  Как  и  большинство
римлян, он привык аккуратно бриться в этой земле бородачей, но в последнее
время у него не было ни одной свободной минуты. Он выдернул из усов волос,
и тот блеснул золотом в лучах солнца. Хотя трибун был родом из  Медиолана,
что находился в Северной Италии, в  его  жилах,  несомненно,  текла  кровь
северян-варваров. В армии Цезаря  в  Галлии  над  ним  часто  подшучивали,
утверждая, что внешностью он очень смахивает на кельта. Видессиане нередко
принимали его за халога, многие солдаты-наемники из этой страны  променяли
свою холодную родину на Видессос, где несли службу.
     Горгидас работал неутомимо,  перевязывая  раненых,  меняя  повязки  и
раздавая мази и те немногие  лекарства,  которые  еще  сохранились  в  его
аптечке. Несмотря на то что и сам он был  ранен,  смуглый  худощавый  грек
старался забыть о своей боли, чтобы облегчить страдания других.
     Защищенные легкой кавалерией катришей, легионеры  шли  на  восток,  к
городу Клиат. Они старались идти как можно быстрее, во движение их  сильно
замедляли раненые.
     Если  бы  Марк  находился  на  территориях,  подвластных   Риму,   он
продвигался бы к северо-западу,  чтобы  присоединиться  к  правому  флангу
разбитой имперской армии. Это имело стратегический смысл,  так  как  часть
армии, возглавляемая Туризином, братом Императора (нет, теперь  уже  самим
Императором!), отступила с поля боя в полном порядке. Но в Видессосе  Марк
был  не  просто  офицером  легиона  с  обычными   для   военного   трибуна
обязанностями, он был наемником. И ему приходилось  учитывать,  что  семьи
легионеров  проделали  путь  из  столицы  в  Клиат  и  остались   в   этом
васпураканском городе, служившем базой для армии Императора  в  последней,
роковой для Маврикиоса военной  кампании.  Римляне  могли  не  подчиниться
приказу, если бы трибун решил отступать, не заходя в Клиат. А в Клиате  на
его отряде повиснут сотни беженцев, хватаясь за  него,  как  утопающие  за
обломки корабля. Впрочем, несмотря на стратегическую целесообразность,  он
и не думал отдавать такого приказа, поскольку Хелвис, носившая под сердцем
его дитя, тоже осталась в Клиате.
     Неизвестность и неопределенность мучили  легионеров  не  меньше,  чем
налеты каздов. Насколько было известно Скаурусу, завоеватели вполне  могли
взять штурмом Клиат и перебить или захватить в рабство всех, кто находился
в городе. Даже если этого еще не произошло, в город уже, вероятно, прибыли
беженцы и сообщили горькую весть  о  катастрофе,  постигшей  видессианскую
армию.  И  одной  этой  новости  было  довольно,  чтобы  население  города
двинулось на восток, а это,  возможно,  еще  опаснее,  чем  оставаться  за
стенами Клиата. Марк все время думал о том страшном, что могло случиться с
его женой: Хелвис погибла, Хелвис в плену у каздов,  Хелвис  с  трехлетним
Мальриком пробирается на восток через враждебные земли... Не говоря уже  о
том, что она была беременна...


     Когда до Клиата оставалось  не  более  одного  дня  пути,  к  трибуну
подъехал конный разведчик.
     - С востока к нам приближается всадник, -  доложил  он.  Его  жесткий
катришский акцент был  очень  необычен,  и  Марк  с  трудом  понимал  его,
видессианский язык трибуна и без того был далек от совершенства.
     - С востока? Одиночный всадник?
     Катриш развел руками.
     - Судя по всему, да. Он был очень встревожен и  укрылся,  как  только
увидел нас. Я думаю, это васпураканин.
     - Неудивительно, что он испугался. Издали вы очень похожи на каздов.
     Захватчики грабили и жгли Васпуракан уже много лет, и местные  жители
ненавидели даже их внешний облик. Предки катришей произошли  от  таких  же
кочевников, что и казды, и несмотря на  то  что  катриши  переняли  многие
обычаи видессиан, выглядели они похожими на своих сородичей.
     - Доставь его сюда в целости и сохранности, -  распорядился  Марк.  -
Любой, кто настолько дерзок, чтобы двигаться на запад, в то время как  все
бегут на восток, должен иметь  для  этого  важные  причины.  Возможно,  он
спешит к нам с вестями из Клиата, - добавил трибун, и внезапно в его  душе
поднялась горячая волна надежды.
     Катриш радостно гикнул, махнул рукой и поворотил своего коня.
     Скаурус не ожидал, что разведчик вернется так скоро: тому, кто одет в
козьи  шкуры  и  кожаную   куртку   кочевника,   будет   нелегко   убедить
васпураканина в дружеских намерениях.  Трибун  не  мог  скрыть  удивления,
увидев рядом с возвращающимся катришем  еще  одного  всадника  -  даже  на
расстоянии он узнал знакомую фигуру васпураканина. Однако, прежде чем Марк
успел что-либо  сказать,  Сенпат  Свиодо  радостно  закричал  и  пришпорил
лошадь.
     - Неврат! - воскликнул васпураканин. -  Ты  что,  сошла  с  ума,  что
разъезжаешь одна по этим диким местам?
     Всадник соскочил с коня и обнял Свиодо. Катриш  уставился  на  них  в
изумлении, челюсть его отвисла. В просторной походной  одежде,  в  кожаной
треугольной васпураканской шапке, скрывшей длинные черные  волосы,  Неврат
была удивительно похожа на молодого воина, и выдать  ее  могло  разве  что
отсутствие бороды. На поясе  девушки  висела  кривая  сабля,  из-за  спины
выглядывал лук и колчан со стрелами.
     Сенпат Свиодо быстро заговорил с женой на своем  гортанном  языке,  и
они двинулись навстречу легионерам. Катриш  следовал  за  ними,  изумленно
качая головой.
     - Твой разведчик отнюдь не глуп, -  по-видессиански  сказала  Неврат,
поравнявшись со Скаурусом. - Сначала я приняла его за  казда,  хотя  он  и
кричал: "Друзья!" Тогда он крикнул: "Римляне!", и я сразу поняла, что он и
вправду не шакал с запада.
     - Я рад, что ты доверилась ему, -  ответил  Марк.  Трибуну  нравилась
живая, горячая девушка, и он был не одинок в дружеском  чувстве  к  ней  -
многие римляне приветствовали ее криками, узнав,  кто  она  такая.  Неврат
радостно  улыбнулась,  открыв  в  улыбке  белые  зубы,  а  Сенпат   Свиодо
прямо-таки лучился от  радости,  видя  свою  возлюбленную  рядом.  Вопрос,
который он задал, у многих вертелся на языке, в том числе и у трибуна.
     - Во имя Фоса, Неврат, почему ты оставила Клиат? Неужели город пал?
     - Когда я вчера вечером  отправилась  в  путь,  он  еще  держался,  -
ответила она.
     Из уст стоявших рядом римлян вырвался крик  облегчения,  но  лица  их
помрачнели, когда девушка добавила:
     - В городе все словно с ума посходили, такого я еще не видела.
     Гай Филипп кивнул, будто услышав подтверждение своих мыслей:
     - Все были в панике, когда до вас дошла весть о разгроме, не так ли?
     Ветеран выглядел невозмутимым: побед и поражений он видел больше  чем
достаточно, и последствия их были ему известны.
     Римляне окружили Неврат, расспрашивая ее о своих женах и  семьях,  на
что та отвечала:
     - Когда я уезжала из города, у них все было благополучно. Большинство
ваших подруг - разумные женщины и, думаю, они  найдут  в  себе  достаточно
мужества, чтобы удержаться от бегства.
     - Н