лись  трения  между  вами  и
намдалени.
     - О, да! Это очень, очень радует! - с энтузиазмом подхватил  Ортайяс.
- Их свирепость известна так же хорошо, как их нечувствительность к боли и
лишениям. Но когда эти качества соединяются с хорошей  выучкой,  с  вашими
знаниями, ринллне...
     - Римляне, - поправил его дядя.
     - Прощу прощения, - сказал Ортайяс, покраснев. Немного запнувшись, он
закончил самой простой фразой, которую  Скаурус  услышал  от  него:  -  Вы
будете прекрасно сражаться за нас!
     - Я надеюсь на это, ваша светлость, - ответил Марк.  Заинтересованный
репликой Варданеса касательно островитян, он решил  задержаться  несколько
дольше. Возможно, Севастос в конце концов скажет  ему,  чего  он  от  него
хочет.
     - Мой племянник прав, - сказал Сфранцез. - Будет очень печально, если
между вами и намдалени начнутся ссоры. Они верно служили нам в прошлом,  и
того же мы ожидаем от вас. В  армии  и  без  того  слишком  много  вражды,
слишком много трений между местными солдатами и наемниками. Каждый  солдат
- это наемник, но для некоторых "Император" и "тот, кто платит" -  понятия
равноценные.
     Трибун  сжал  пальцы,  но  ничего  не  ответил.  Последнее  замечание
Севастоса, как он для себя решил, было чепухой, но чепухой  опасной,  если
уж на то пошло. Кем бы он ни был, Варданес Сфранцез, но только не глупцом.
Недоумение вызвали только слова "мы" и "нам".  Имел  ли  Севастос  в  виду
чиновничью фракцию, или  он  выступал  как  премьер-министр  Империи,  или
вообще как правитель, говоря о себе во множественном  числе?..  Интересно,
знал ли сам Сфранцез ответ на этот вопрос?
     - Печально, но правда, - продолжал Сфранцез. - Иностранные солдаты не
слишком беспокоятся об Империи. Что поделать, их слишком часто  используют
против местных  повстанцев,  используют  те,  кто,  даже  сидя  на  троне,
выказывают не больше достоинства, чем их предки,  сидевшие  на  соломенных
подстилках в воровских трущобах.
     В первый раз он чуть-чуть приоткрыл карты.
     - Безродные ублюдки! - взорвался Ортайяс.  -  Никакого  благородства!
Никакого! Подумай только, прапрадед Маврикиоса Гавраса был пастухом, в  то
время как мы, Сфранцезы...
     Ледяной взгляд Варданеса остановил его на полуслове.
     - Опять прошу простить моего племянника, - мягко сказал  Севастос.  -
Он  говорит  с  обычной   для   его   возраста   горячностью   и   немного
преувеличивает. Род  Его  Императорского  Величества  имеет  двухсотлетнюю
историю.
     Но по иронии, звучавшей в  его  голосе,  было  ясно,  что  этот  срок
Варданес не считает достаточным. Разговор снова вернулся к пустякам  и  на
этот раз окончательно.
     "Странная, полная недоговоренности  встреча",  -  думал  Марк,  шагая
назад в казарму. Он ожидал, что Севастос откроется больше,  но,  с  другой
стороны, не было никаких оснований откровенничать  с  человеком,  который,
возможно,  находится  по  другую  сторону  баррикады.  Опять   же,   одной
неосторожной фразой Ортайяс сболтнул больше, чем хотел сказать его дядя. И
еще кое-что понял трибун. Во-первых, знакомство с Тасо Ванесом было  очень
удачным. Маленький катриш знал о видессианских делах  почти  все  и  этими
знаниями делился с трибуном. А во-вторых, он понял, почему так не  доверял
Варданесу Сфранцезу. В характере Севастоса было  наслаждаться  созерцанием
маленьких беспомощных созданий, запертых в прозрачной,  но  очень  крепкой
клетке.



                                    8

     Всего несколько недель прошло после  громогласного  объявления  войны
Казду, и Видессос наполнили солдаты, прибывшие в столицу для подготовки  к
кампании. Сады, парки и другие открытые места, которые так украшали город,
превратились в военные лагеря. Палатки выросли в изобилии, как грибы после
дождя. Не было такой улицы, по  которой  толпами  не  ходили  бы  солдаты,
расталкивая прохожих, покупал вино,  закусывая,  или  слоняясь  в  поисках
женщин... или просто глазея в изумлении на чудеса столицы.
     Теперь  солдаты  прибывали  каждый  день.  Император  вызывал  их  из
отдаленных округов, которые, как он полагал,  находились  в  безопасности.
Сто человек прибыло оттуда, сто - отсюда,  четыреста  -  совсем  издалека.
Скапти, сын Модольфа, был среди них. Даже мрачные халога  признавали,  что
столица стала менее приятным местом, чем Имброс.
     Но не только солдаты Империи переполнили Видессос до предела.  Как  и
было обещано, Маврикиос  отправил  своим  союзникам  послание,  в  котором
просил нанять ему  солдат  для  войны  против  Казда.  Это  послание  было
встречено  с  энтузиазмом.  Видессианские  корабли  отплывали  из  Присты,
сторожевого города-порта на  северном  побережье  Видессианского  моря,  и
возвращались,  везя  в  столицу  солдат-каморов  и  их  невысоких  степных
лошадей. Специальным указом  кочевникам  было  разрешено  пересекать  реку
Астрис. Они прибыли с юга Империи, двигаясь по  побережью  тем  же  путем,
который  проделали  римляне,  когда  шли  из  Имброса.   Их   сопровождали
видессианские солдаты, которые следили за тем, чтобы кочевники не  грабили
крестьян.
     Катриш, границы которого  проходили  по  восточной  окраине  Империи,
направил в Видессос отряды легкой кавалерии. По вооружению и  обличью  эти
люди  казались  чем-то  средним  между  имперскими  солдатами  и  простыми
кочевниками,  с  которыми  они  смешали  свою  кровь  много   лет   назад.
Большинство  из  них  очень  тепло  отзывались  о  Тасо  Ванесе.   Скаурус
познакомился с ними на одном из празднеств, которое устроил посол Катриша.
Особенно памятной сделал  эту  ночь  Виридовикс,  который  выкинул  одного
катриша прямо через толстую дверь винной лавки,  забыв  ее  предварительно
открыть. Ванес оплатил разбитую дверь и прочее из своего кармана, объявив:
     - Сила, подобная этой, должна быть в почете.
     - Фуш! - запротестовал кельт. -  Этот  парень  родился  дураком,  что
доказывает крепость его черепа. Я сделал это только потому, что он упрямый
баран. Другой причины не было.
     Боевому призыву Империи последовали и  намдалени.  Хорошо  сложенные,
крепкие парни из Княжества привели в Видессос два больших отряда,  готовых
драться с каздами. Но доставить их в столицу оказалось непросто.  Намдален
и Империя слишком часто оказывались противниками, чтобы полностью доверять
друг другу. Маврикиос, хотя и обрадованный дополнительной  силой,  был  не
слишком счастлив видеть в  своей  гавани  корабли  намдалени,  потому  что
опасался,  как  бы  пиратские  наклонности  не  взяли  верх  над   добрыми
намерениями. Поэтому союзники были высажены на острове Ключ, а  в  столицу
они  прибыли  уже  на  имперских  судах.  Тот  факт,  что  они   полностью
согласились с такой транспортировкой, убедил Марка  в  том,  что  опасения
Гавраса были обоснованы.
     - Верно, - согласился Гай Филипп. - Они даже не пытаются притвориться
невинными ребятами. Будь у них хоть малейшая возможность, они  скинули  бы
Маврикиоса, не задумываясь. А он это знает, и им тоже известно, что он это
знает. На таких условиях вполне можно сосуществовать.
     Для римлян весна и раннее лето стали временем поисков своего места  в
этом новом для них мире. Их положение в  армии  никогда  не  оспаривалось,
особенно после победы над намдалени. Марк стал  признанным  авторитетом  в
вопросах пехотной тактики. Почти ежедневно  высокопоставленные  видессиане
или офицеры-наемники появлялись на тренировках римлян, наблюдая и  задавая
вопросы. Это приятно щекотало самолюбие трибуна и несколько  льстило  ему.
Ирония же заключалась в том, что он не был профессиональным военным. Когда
Марк отлучался, роль инструктора брал на себя Гай Филипп, который объяснял
гостям, что именно сейчас происходит. Старший центурион  неплохо  ладил  с
профессионалами в военном деле, но не  выносил  дураков.  После  одной  из
таких встреч он спросил Скауруса:
     - Кто этот  щупленький,  плохо  выбритый  пацан,  который  все  время
крутится под ногами? Ну, этот, с книгой под мышкой.
     - Ортайяс Сфранцез? - переспросил Марк, томимый дурным предчувствием.
     - Ага Он хотел узнать, как я готовлю солдат перед боем. До того,  как
я успел открыть рот, он начал речь, которую, скорее всего, сам и  написал,
глупая кукла. Чтобы выиграть сражение после такой речи, он должен  повести
за собой как минимум полубогов.
     - Я надеюсь, ты ему этого не сказал?
     - Я? Я сказал ему, что он должен поберечь эту речь для  врага  -  она
утомит его до смерти, измучает скукой, и он победит, не начав сражения. Он
сразу же ушел.
     В течение нескольких следующих дней трибун ожидал найти  в  пище  для
своих легионеров яд  или,  по  крайней  мере,  получить  выговор  от  дяди
Ортайяса. Но ничего не случилось. Или юный Сфранцез не рассказал Севастосу
о постигшем его конфузе, или его дядя решил,  что  Ортайяс  слишком  часто
лезет не в свои дела и чересчур уж любопытен. Скорее  всего,  последнее  -
его дядя был слишком умен, чтобы раздувать такие мелочи.
     Подобно тому, как римляне  оказывали  влияние  на  облик  и  практику
видессианской армии, жизнь в Империи стала изменять их обычаи и  нравы.  К
удивлению трибуна, многие легионеры начали поклоняться Фосу. Правда,  Марк
ничего не имел против религии Видессоса, но это почему-то его  задело.  Он
боялся, что переход к новому богу  станет  первой  ступенькой  на  пути  к
полному забвению Рима. Гай Филипп разделял его опасения.
     - Мне тоже не нравится, когда наши  парни  говорят:  "Чтоб  тебя  Фос
испепелил!" - если ты случайно наступил им на  ногу.  Надо  запретить  эту
чепуху немедленно!
     Желая услышать еще чей-нибудь  совет,  трибун  обратился  с  теми  же
рассуждениями к Горгидасу. Со странной усмешкой тот отозвался:
     - Приказать? Запретить? Не будь дураком. Ты можешь приказать  солдату
все, что угодно, но даже твой центурион с его железным кулаком  не  сможет
приказать им не думать. А если  он  попытается  это  сделать,  они  тотчас
перестанут повиноваться. Но если они откажутся выполнить один приказ,  кто
поручится, что они не сделают этого снова? Легче всего ехать на  лошади  в
том направлении, куда ее тянет.
     Скаурус чувствовал в словах врача здравый смысл. Грек  сказал  то,  о
чем Марк и сам догадывался. Но уверенность, прозвучавшая в  его  последней
фразе, перевернула мысли трибуна вверх дном:
     - Разумеется, мы забудем и Рим, и Грецию, и Галлию.
     - Что? Никогда! - произнес Марк почти яростно.
     - Брось, не говори так. В глубине души ты знаешь, что я прав.  Спроси
у своего сердца, и ты получишь ответ. Я не имею в виду память о том  мире,
который для нас потерян, это  невозможно.  Но  пройдут  годы,  и  Видессос
медленно, незаметно наложит на нас свою руку. И вот придет время, когда ты
обнаружишь, что забыл имена твоих друзей и близких...  И  это  не  слишком
огорчит тебя. - Взгляд Горгидаса блуждал где-то далеко.
     Трибун вздрогнул.
     - Ты что, умеешь предсказывать будущее?
     - А? Да нет, просто хорошо помню о прошлом.  Однажды  я  вырвал  свои
корни из Эллады: покинул ее и стал врачом в Риме. Поэтому  я  понимаю  то,
что еще недоступно для тебя. И кроме того, - продолжал  грек,  -  в  наших
рядах будет все больше и больше видессиан. Апокавкос уже хорошо вписался в
наш строй, а ведь мы  не  сможем  найти  новых  римлян,  чтобы  восполнить
потери.
     Скаурус ничего не ответил. Горгидас обладал даром говорить о вещах, о
которых Марк предпочитал даже не думать. Он припомнил все,  что  случилось
за последние шесть месяцев. Холодок безнадежности пробежал по  его  спине.
"Ну что ж, - сказал он сам себе, - делай наилучшим  образом  все,  что  от
тебя зависит". Это успокоило его. Проигрыш сам по себе не был позором.
     Видессианские   обычаи   начали   менять   то,   что   Марк    считал
фундаментальной частью римского военного мышления, - отношение к женщинам.
Армия Рима так часто находилась в походе, что  легионерам  запрещено  было
жениться, это расшатывало бы дисциплину. Ни видессиане, ни наемники  этому
правилу не следовали. Они много  времени  проводили  в  гарнизоне,  и  это
давало  им  возможность  заключать  долгосрочные  романтические  союзы.  В
действующей армии это было бы  невозможно.  Трибун  знал,  что  не  сможет
удержать своих людей от  свиданий  с  женщинами  Видессоса.  Попытайся  он
сделать это, и его солдаты тотчас  взбунтуются:  ведь  в  соседних  частях
женитьба не возбраняется.  Первая,  а  затем  и  вторая  казарма  (из  тех
четырех, что занимали римляне) были наспех разделены досками на  отдельные
клетушки. Прошло совсем немного времени - и первый римлянин уже хвастался,
что станет отцом чудесного ребенка, который со временем займет его место.
     Гай Филипп ворчал по этому поводу больше обычного.
     - Я уже сейчас вижу, что с нами будет через год. Под  ногами  шныряют
пацаны, солдаты затевают драки из-за того, что их матроны нынче не в духе.
Великий Марс, куда мы катимся?
     Чтобы рассеять эти жуткие предчувствия,  центурион  гонял  легионеров
больше обычного.
     Скаурус  тоже  сторонился  увлечений,  однако  он  заметил:  хотя   у
большинства намдалени были жены и подруги,  эти  привязанности  отнюдь  не
вредили дисциплине. Он даже видел в этом свои преимущества. Имея за спиной
семью, жизнь которой неразрывно связана с жизнью Империи, легионеры  будут
сражаться за Видессос еще яростнее. И все же он понимал, что эти  семьи  -
еще один шаг к полному растворению в  жизни  Империи.  Каждый  раз,  когда
трибун  видел  римлянина,   прогуливающегося   с   девушкой,   он   ощущал
неизбежность того, о чем говорил Горгидас. Римляне были  каплей  чернил  в
огромном  прозрачном  озере,  и  капля  эта  неизбежно  должна   бесследно
раствориться.


     Среди всех новых солдат, прибывающих в столицу, ближе остальных  были
римлянам намдалени. Это  немного  смущало  Скауруса,  который  был  предан
Императору и знал, что люди Княжества при первой  возможности  с  радостью
выпотрошили бы Видессос. Но игнорировать  эту  дружбу  было  невозможно  -
римляне  и  намдалени  принимали  друг  друга,   как   давно   разлученные
родственники. Возможно, шутливый бой,  который  они  устроили,  сделал  их
дружбу  проще  и  ближе;  возможно,  намдалени  были  более  открыты,  чем
видессиане. Но так  или  иначе,  легионеры  всегда  оказывались  желанными
гостями в казармах островитян.
     Когда Марк поделился с Гаем Филиппом своими  опасениями  о  том,  что
дружба с намдалени может поколебать добрые отношения с  видессианами,  тот
положил руку на плечо командира:
     - Ты хочешь иметь друзей везде, - сказал он назидательно, как старший
брат младшему. - Я полагаю, сказывается твой возраст.  Каждый,  когда  ему
тридцать, думает, что друзья необходимы. Как только тебе стукнет сорок, ты
убедишься, что они могут ##страсти## тебя не лучше, чем любовницы.
     - К воронам тебя! - воскликнул удивленный Марк. - Ты  еще  хуже,  чем
Горгидас.
     Однажды утром Сотэрик, сын Дости, пришел  в  римскую  казарму,  чтобы
пригласить офицеров на тренировку намдалени.
     - Это правда, вы побили нас пешими,  -  сказал  он.  -  А  теперь  вы
увидите, каковы мы в нашей лучшей форме.
     Марк уже успел оценить грозную кавалерию островитян.  Он  одобрял  их
стремление приблизить учения к настоящему бою - точно так же  поступали  и
римляне. Но по  кривой  усмешке,  которую  Сотэрик  пытался  скрыть,  Марк
догадался, что это приглашение было каким-то особенным.
     На краю учебного поля несколько каморов упражнялись  в  стрельбе.  Их
короткие двойные луки посылали стрелу за стрелой в набитые соломой круглые
мишени. Кроме них и тех римлян, что пришли вместе с Марком, все  остальные
были намдалени.
     На одном краю поля стояли длинные ряды квадратных мишеней,  сделанных
из жесткой соломы, на другом  длинной  цепью  выстроились  всадники.  Люди
Княжества оделись в полную боевую форму,  их  лошади,  уздечки,  попоны  и
седла были богато украшены золотом и зеленой тканью. Золотые ленты свисали
со шлемов, копий и лошадиных попон. Поверх кольчуги каждый надел  короткую
тунику того же цвета, что и флаг у  луки  седла  каждого  всадника.  Сотни
копий, как одно, взметнулись вверх, приветствуя римлян.
     - О, какое внушительное зрелище, - восхищенно произнес Виридовикс.
     Скаурус подумал, что галл нашел самое  подходящее  слово  -  зрелище,
представление, что-то, что было подготовлено заранее специально  для  них.
Он решил подходить ко всему, что увидит, именно с этой точки зрения.
     Предводитель намдалени рявкнул команду. Сотни сверкающих наконечников
копий, каждое из которых было в  два  раза  длиннее  человеческого  роста,
опустились до уровня соломенных кубов, расставленных за четыреста шагов от
всадников.  Командир  взмахнул  рукой.  Как  снежная  лавина,  с  грохотом
срывающаяся с вершины Альп, конница ринулась вперед. Разбег  был  довольно
медленным. Тяжелые кони не могли  сразу  набрать  нужную  скорость.  Но  с
каждой минутой они мчались все быстрее и вот уже понеслись  вскачь.  Земля
дрожала под их тяжелыми копытами, как барабан, подковы отбрасывали грязь и
траву далеко в сторону. Марк попытался представить себя стоящим  на  месте
соломенных тюков: вот он стоит, смотрит,  как,  раздувая  красные  ноздри,
несутся  кони,  как  приближается  сверкающее  железо  копий...  Кожа  его
покрылась мурашками при одной только мысли об этом. Интересно,  многие  ли
смогут выдержать подобную атаку?
     Когда наездники пробили себе путь через ряд соломенных тюков,  мишени
просто исчезли. Солома рассыпалась под копытами и летала теперь  высоко  в
воздухе. Намдалени остановили лошадей и принялись вытряхивать ее из волос,
смахивать с коней, со своей одежды.
     Сотэрик выжидающе взглянул на Скауруса.
     -  Потрясающе!  -  сказал  трибун  вполне  искренне.  -  Великолепное
зрелище,  замечательная  демонстрация  боевой   силы.   Не   думаю,   чтоб
когда-нибудь я видел что-либо подобное.
     - Да,  вы,  намдалени,  -  жестокие  люди,  -  сказал  Виридовикс.  -
Разметать в клочья бедную солому, которая не сделала вам ничего плохого.
     Гай Филипп добавил:
     - Если вы хотите вызвать нас на  такой  учебный  бой,  то  придумайте
что-нибудь другое. А я уж лучше посижу на  песочке  и  отдохну,  благодарю
покорно.
     Похвала ветерана вызвала довольную улыбку на лице  Сотэрика,  который
просто расцвел от гордости.
     И намдалени, и римляне решили, что день прошел  очень  удачно.  Но  в
действительности старший центурион не слишком поразился увиденным.
     - Не очень-то они дисциплинированны, пойми меня правильно,  -  сказал
он Скаурусу, когда после обеда с островитянами они вернулись к себе.  -  А
вот поступь, мерная, в  такт,  дает  им  превосходство.  Самое  главное  -
удержать их в самом начале атаки на твой строй.
     - Ты так думаешь? - рассеянно спросил Марк. Он  пропустил  мимо  ушей
половину сказанного, чего обычно за ним не водилось. Должно быть, это было
написано  на  его  лице,  потому  что  Виридовикс  взглянул  на   него   с
неодобрением.
     - Разговаривая с этим парнем о войне, ты теряешь время, -  сказал  он
центуриону. - У него в голове нет ничего, кроме воспоминания о  прекрасных
голубых глазах. Это я точно тебе говорю. Она редкая красавица, римлянин, и
я желаю тебе удачи.
     - Хелвис? - спросил Марк, встревоженный  тем,  что  его  чувства  так
бросаются в глаза. И все же он попытался защитить себя. -  Почему  ты  так
думаешь? Ее не было сегодня за столом.
     - Да, правда. И кого это огорчило? - Виридовикс попытался принять вид
мудрого  советчика  и  одновременно   выразить   на   лице   сожаление   о
бесполезности своих сонетов, но единственное, что он смог изобразить, была
обычная ироническая ухмылка. -  Ты  на  правильном  пути,  скажу  я  тебе.
Действуя слишком упорно и  слишком  торопливо,  ты  ничего  не  добьешься,
только оттолкнешь ее. Н