мал  Марк),   робко
оглянулись в поисках отступления.  Но  затем  грязный,  покрытый  сальными
пятнами человечек увидел намдалени. Он ткнул пальцем в Гразульфа и яростно
крикнул:
     - Островитянин! Они хотят украсть его у нас!
     Толпа бросилась вперед, грозно размахивая самым разнообразным оружием
- длинными ножами, копьями; у некоторых были и мечи.
     - О, дьявол, - пробормотал один  из  легионеров  за  спиной  Марка  и
выхватил из ножен свой меч. Трибун почувствовал холодок под  ребрами.  Все
больше и больше  видессиан  огибали  этот  проклятый  угол.  Римляне  были
профессионалами, что верно, то верно, но даже такой  опытный  солдат,  как
Скаурус, не  решился  бы  по  своей  воле  вступить  в  бой  с  семикратно
превосходящим его противником.
     - Сюда! Ко мне! - закричал он, хотя был уверен, что  римский  патруль
не услышит его, а если и услышит, то вряд ли успеет прийти на помощь.
     Гразульф коснулся его локтя.
     - Принеси мой меч домой, если сможешь, - сказал он и с  диким  боевым
кличем бросился на  толпу.  Его  меч  описал  в  воздухе  два  сверкнувших
полукруга; две головы соскочили с плеч и запрыгали по мостовой. Если бы он
продолжал биться, то, возможно, один обратил бы в бегство своих врагов  Но
тот самый воришка с крысиным лицом, что заметил намдалени в самом  начале,
ударил его ножом в спину, исподтишка. Клинок вошел прямо  под  лопатку,  и
Гразульф упал.  Дикий  торжествующий  вой  пронесся  над  толпой.  Бандиты
сомкнулись над телом погибшего и бросились на римлян.
     Легионеры были хорошо обучены и  тяжело  вооружены.  На  каждом  была
кольчуга и панцирь, и каждый держал  высокий  полуцилиндрический  щит.  Но
противник обладал таким численным перевесом, что  римский  строй,  который
обычно идет как минимум на три человека в глубину,  сломался  почти  сразу
же. И тогда битва распалась на множество жестоких поединков, в  каждом  из
которых один или двое римлян были окружены толпой врагов.
     Впереди своих легионеров стоял Марк  с  длинным  мечом.  Три  бандита
атаковали его одновременно. Один из них упал, и трибун повернул меч в  его
животе, чтобы он никогда больше не вставал. Но ярость этой атаки заставила
трибуна пошатнуться. Двое оставшихся в живых  набросились  на  Скауруса  и
повалили его на землю. Он закрылся щитом, когда толпа сомкнулась над  ним.
К счастью, Марк отделался ушибами: нападавшие  в  большинстве  своем  были
вооружены только дубинками. Размахивая мечом,  он  умудрился  вскочить  на
ноги почти через минуту после падения и обнаружил  себя  стоящим  в  самой
гуще толпы. Он пробил себе кровавую  дорогу  к  стене,  которая  могла  бы
прикрыть его со спины. Услышав, как Скаурус отбивается от нападающих,  еще
один легионер повторил маневр трибуна.
     Видессианин, вооруженный коротким охотничьим  дротиком,  бросился  на
Марка. Сила удара швырнула его прямо на римский щит. Марк оттолкнул врага.
Потеряв  равновесие,  смутьян  опрокинулся  на  спину,   повалил   другого
нападающего, а меч Скауруса заставил обоих заплатить кровью за  неловкость
одного.
     Не  все  мятежники,  к  счастью,  остались  сражаться  с   римлянами.
Некоторые из них ушли дальше, на  запад,  в  поисках  намдалени,  так  что
вскоре только хвост толпы продолжал наседать на легионеров.
     По мере того, как давление на трибуна ослабевало, у  него  появлялась
надежда уцелеть. Сквозь шум боя он слышал крики  и  топот  приближающегося
римского  патруля,  который  спешил  на   помощь   окруженным   товарищам.
Мятежники, не  обладающие  выучкой  и  дисциплиной  настоящих  воинов,  не
устояли бы против их атаки. Марк стал звать своих солдат на помощь,  но  в
этот момент камень  ударил  его  по  шлему,  наполнив  голову  серебряными
искрами. Он покачнулся, и меч выпал из его рука  Вор  наклонился,  схватил
меч и побежал в переулок; с него было достаточно битв  на  сегодня.  Марка
охватила паника. Если бы это был обычный короткий меч, он  был  бы  только
рад, что отделался от жулика  так  просто.  Но  это  был  тот  самый  меч,
колдовство которого принесло его в  этот  мир,  лезвие  которого  выстояло
против чар Авшара, меч, принесший ему славу. Он отбросил  в  сторону  щит,
вытащил длинный кинжал и бросился в погоню. Он благодарил богов,  что  бой
не  смог  остановить  его.  Острый  кинжал   швырнул   на   землю   одного
видессианина, и глубокая  рана  на  руке  заставила  отскочить  в  сторону
другого.  После  этого  Скаурус  был  свободен  и  с  топотом  понесся  за
похитителем. Кровь стучала в его ушах, он с радостью избавился бы от своих
доспехов и тяжелых сапог. Но тренировки  не  пропали  даром  -  расстояние
между ними постепенно сокращалось.
     Человек, бегущий впереди,  был  низеньким  толстым  мужчиной,  хорошо
одетым и не похожим на обычного грабителя. Услышав шум погони,  он  бросал
взгляд через плечо и чуть не врезался на полном ходу в стену. В  последний
момент он успел резко свернуть в сторону, и помчался вниз по узкой  улице.
Марк был уже  всего  в  десяти  шагах.  Как  ни  старался  Скаурус,  ближе
подбежать он не мог, но и его противник не мог оторваться от  погони.  Вор
знал улицы города так же плохо, как и Марк. Он пробежал половину маленькой
аллеи и вдруг сообразил, что она ведет в тупик. Секунда колебания - и Марк
уже в нескольких шагах от него. Вытирая пот, толстый вор поднял украденный
меч и занял боевую позицию. Неуклюжесть его  движений  и  неловкие  взмахи
мечом без слов говорили трибуну о том, что он имеет дело с  новичком.  Тем
не менее Скаурус очень осторожно  приблизился  к  нему.  В  конце  концов,
противник держал в руке меч, который был в три раза длиннее его кинжала, и
этим окупал свою неопытность.
     Трибун сделал еще один шаг вперед и сказал:
     - Я не хочу биться с тобой. Отдай мне мой меч, и ты свободен.
     Скаурус так никогда и не узнал, решил ли вор, что  римлянин  струсил,
или  он  просто  побоялся  остаться  безоружным.  Похититель  бросился  на
трибуна,  нанося  неловкий  удар.  Тренированная  рука   Марка   сработала
автоматически. Он склонил голову и по рукоять вонзил нож  в  живот  врага.
Рот вора широко раскрылся, но он не произнес ни  слова.  Выронив  меч,  он
схватился  обеими  руками  за  живот,  пытаясь  зажать  рану.  Глаза   его
расширились, затем помутнели, и толстяк осел на землю. Марк наклонился над
телом и поднял свой меч. Он не мог гордиться  такой  победой.  Скорее,  он
испытывал отвращение к самому себе.  С  сожалением  смотрел  он  на  труп,
скорчившийся у его ног. Почему этот толстый  дурень  не  остался  дома  за
плотно закрытой дверью, вместо того чтобы играть в игру, в которой  ровным
счетом ничего не смыслил? Трибун тяжело вздохнул. Пора  было  возвращаться
назад, к солдатам и мятежникам.
     Но найти дорогу назад было не так-то просто.  Извилистые  улицы  вели
его совсем не туда, куда он хотел попасть, и Марк совсем заблудился. Дома,
мимо которых он проходил, как две капли воды  были  похожи  на  другие,  и
только старожил смог бы найти здесь  дорогу.  Он  прошел  мимо  очередного
здания, как вдруг услышал возню по ту сторону стены. Драк и  шума  сегодня
было более, чем достаточно,  и  Скаурус  уже  решил  не  обращать  на  это
внимания, когда  неожиданно  раздался  пронзительный  женский  крик.  Звук
пощечины прервал его.
     - Заткнись, сука! - взревел грубый мужской голос.
     - Пусть воет, - с насмешкой произнес другой голос.  -  Кто  ее  здесь
услышит?
     Стена была слишком высока, чтобы можно было увидеть,  что  происходит
за ней. Да и забраться на  нее  в  доспехах  было  непросто.  Глаза  Марка
остановились на воротах. Он подбежал к ним и ударил крепкими  кулаками  по
створкам. Ворота широко распахнулись, и трибун, никак не ожидавший  этого,
влетел внутрь, едва устояв на ногах.
     Двое мужчин стояли на коленях и крепко  держали  молодую  женщину.  В
изумлении они подняли глаза на  наглеца,  который  осмелился  прервать  их
развлечение. Один из  них  схватил  жертву  за  обнаженные  плечи.  Другой
раздвинул белые  ноги  и  задрал  тяжелую  юбку  до  пояса.  Рядом  лежала
разорванная туника.
     Первый насильник умер сразу, как только попытался вскочить  на  ноги.
Марк перерезал ему горло. На мгновение  трибун  пожалел  о  том,  что  это
животное погибло так легко и быстро, но приятель  убитого  оказался  более
крепким орешком. Хотя он и выглядел как обычный уличный разбойник, в руках
его сверкал не кинжал, а короткий меч, и с первого  же  удара  бандит  дал
понять, что владеть оружием он  умеет.  Противник  римлянина  занял  чисто
оборонительную позицию и, казалось, только ждал момента, чтобы удрать.  Но
когда он попытался это сделать, женщина дернула его за ногу,  и  насильник
упал. Меч Скауруса поразил его еще до того, как он успел коснуться  травы.
И если об убийстве толстого вора, утащившего его меч, Скаурус сожалел,  то
сейчас он не чувствовал ничего, кроме удовлетворения.
     Он наклонился, вытер  меч  о  рубашку  убитого,  затем  повернулся  к
женщине:
     - Спасибо, девочка. Этот ублюдок мог бы удрать, если бы не твоя...
     И в изумлении замолчал. Перед ним была Хелвис. Она смотрела на  него,
в первый раз увидев лицо своего спасителя.
     - Марк? - сказала она, все  еще  сомневаясь.  Затем,  всхлипнув,  она
бросилась ему на шею. Руки Марка сами собой крепко  прижали  ее  к  груди.
Нежная кожа на ее спине была шелковистой и все еще хранила холод травы, на
которую ее швырнули. Хелвис дрожала в его руках.
     - Спасибо, о, спасибо, - все время повторяла она, уткнувшись лицом  в
его плечо. Через секунду она добавила: - Ты в  доспехах,  ты  меня  совсем
раздавил.
     Скаурус смутился и ослабил  объятие.  Но  она  не  отодвинулась,  она
продолжала прижиматься к Марку.
     - Во имя твоего Фоса, что ты здесь делаешь? - требовательно  и  резко
спросил трибун. - Я думал, что ты в безопасности, в  казарме  намдалени  в
дворцовом комплексе.
     Но именно из-за Фоса она и  находилась  здесь.  Она  решила  отметить
праздник... Неужели это было только вчера? Марк подумал,  что  с  тех  пор
прошла целая вечность. Она выбрала для этой цели  не  тот  храм,  что  был
возле казармы, а другой, находившийся в южной части  Видессоса.  Это  была
святыня, очень памятная для Намдалена, поскольку она посвящалась  святому,
который жил на острове Намдален примерно триста лет  назад,  до  того  как
северяне захватили его родную землю.
     Хелвис продолжала:
     - Когда начался мятеж и толпы вопили: "Выкопаем  кости  Игроков!",  я
потеряла надежду возвратиться домой целой и невредимой. Я знала,  что  мои
земляки разбили лагерь у залива и решила пробиться к ним. Прошлую  ночь  я
провела в заброшенном доме. Когда вопли толпы  раздались  рядом,  я  снова
решила спрятаться. Ворота были настежь открыты... -  сказала  она,  горько
усмехнувшись. - К сожалению, я не сразу поняла почему.  Эти...  -  Она  не
вымолвила этого слова и только вздрогнула при мысли о пережитом  ужасе.  -
Эти грабили виллу, и я оказалась еще одной добычей для них...
     - Все уже кончено, -  сказал  Скаурус,  приглаживая  ее  растрепанные
волосы так нежно и мягко, как он гладил гривы испуганных жеребят.
     Она вздохнула и придвинулась ближе. Только сейчас  он  вдруг  увидел,
что она полураздета и что их объятие становится чем-то большим, чем просто
дружеский жест. Он склонил  голову  и  поцеловал  ее  волосы.  Она  крепко
прижимала ладони к его шее. Тогда он  поцеловал  ее  губы,  кончики  ушей,
затем скользнул по шее и коснулся обнаженной груди. Зашуршала  и  упала  в
траву юбка. Снять доспехи было намного труднее, но и от них они избавились
довольно быстро. На мгновение он подумал о своих сражающихся солдатах,  но
в эту минуту воинская дисциплина всего мира не  могла  остановить  его,  и
Марк упал в траву к женщине, которая его ждала.
     Им казалось, что их любовь возрастет  многократно,  когда  они  ближе
узнают друг друга. И сейчас они чувствовали некоторую  неловкость,  словно
каждый из них не был уверен, что сможет понравиться другому.  Несмотря  на
все колебания, для трибуна это была самая  сладкая  близость,  которую  он
когда-либо испытывал. Он  чувствовал  себя  таким  счастливым  и  даже  не
заметил, что имя, которое выкрикнула Хелвис, не было его именем.
     Больше он не хотел ничего, только быть рядом с ней,  вечно  лежать  в
этой траве, слушать эту глубокую тишину. Но угрызения совести  становились
все сильнее и отделаться от них он не мог. Марк остро чувствовал  вину  за
то, что проводит время в наслаждениях, когда его солдаты приняли  бой.  Он
попытался забыть о них в очередном поцелуе, но легче ему не становилось.
     Доспехи никогда не казались ему тяжелее, чем в эту минуту. Он снял  с
убитого рубашку и отдал ее Хелвис, затем, подумав, дал ей и меч убитого.
     - Жди меня здесь, моя любовь. Я думаю, что даже одна здесь ты  будешь
в большей безопасности, чем на улице. Я скоро вернусь, обещаю тебе.
     Другая женщина, наверно, запротестовала бы,  но  Хелвис  видела,  что
такое бой, и знала, что это опасно. Она поднялась и провела пальцем по его
щеке до уголка рта.
     - Да, - сказала она. - О да, возвращайся за мной скорей.


     Словно оправляясь от горячки, Видессос медленно приходил в себя.  Как
и предсказывал Комнос, бунт  постепенно  угас;  римляне  и  халога  сумели
разделить горожан и намдалени. К концу недели город снова стал прежним,  и
только обгорелые руины напоминали о мятеже. Развалины все еще дымились, но
опасность большого пожара была устранена. Город успокоился, все  вернулось
в свою колею, зато жизнь Марка резко изменилась.
     Сперва он отвел Хелвис к намдалени, которые стояли лагерем  у  залива
Контоскалион,  а  затем,  когда  Видессос  перестал  бурлить,  она  смогла
вернуться  в  казарму  островитян  в  дворцовом  комплексе.  Но  там   она
оставалась недолго.
     После первого неожиданного порыва их союз не распался,  наоборот,  он
стал крепче. Прошло всего несколько дней, и она с Мальриком переселилась к
Марку в римскую казарму, часть которой была  отведена  для  семейных  пар.
Хотя он  больше,  чем  когда-либо,  мечтал  быть  с  ней  вместе,  кое-что
тревожило его. Первая и самая главная мысль, не дававшая  ему  покоя:  как
посмотрит на эту связь Сотэрик? Трибун не раз видел,  как  взрывался  брат
Хелвис, когда полагал, что честь его задета. Как он отнесется к тому,  что
Марк забирает его сестру к себе? Когда он спросил об этом саму Хелвис, она
ответила с женской практичностью:
     - Не ломай себе голову. Если и потребуется что-либо  сказать,  оставь
это мне. Я позабочусь обо всем. Ты ведь  не  соблазнил  невинную  девушку,
знаешь ли. Если бы ты вовремя не пришел на помощь,  эти  мерзавцы,  скорее
всего, перерезали бы мне горло. Милый, ты  меня  спас,  для  Сотэрика  это
имеет значение большее, чем что-либо иное.
     - Но...
     Хелвис остановила его протест поцелуем,  однако  полностью  успокоить
так и не смогла. И все же  последующие  события  доказали,  что  она  была
права. Сотэрик стал относиться к Марку как к члену  семьи,  и  его  пример
распространился на других намдалени. Они знали, чем  обязаны  римлянам,  и
когда командир легионеров  влюбился  в  одну  из  их  женщин,  это  только
послужило лишним поводом относиться к  чужеземным  солдатам  как  к  своим
братьям.
     Когда эта проблема разрешилась, Марк стал ждать реакции своих солдат.
Сперва легионеры начали ворчать: им было известно, как относится трибун  к
женатым солдатам, а теперь он сам нарушил свое же правило...
     - Не обращай на них внимания, - сказал Гай Филипп. - Никому нет  дела
до того, с кем ты спишь - с женщиной, с мальчиком  или  с  синим  бараном.
Главное - что ты думаешь головой, а не тем, что между ног.
     После этого  грубого,  но  толкового  совета  центурион  ушел,  чтобы
устроить кому-то очередной разнос.
     Однако такой совет было легче дать, чем выполнить. Раньше Скаурус был
всегда терпим к Венере - в исчезнувшем Медиолане, в армии Цезаря и с  того
момента, как появился в Видессосе. Когда возникало желание, он  платил  за
него и не стремился встретиться с одной женщиной дважды. Но теперь,  когда
появилась Хелвис, он обнаружил, что хочет  наверстать  упущенное  за  годы
походной жизни, что после каждой ночи он становится все более  ненасытным.
Хотя, овдовев, Хелвис не обращала внимания на мужчин, тело ее стремилось к
близости, и теперь всю  его  страсть  она  отдавала  Марку.  Трибун  вдруг
заметил, что спит крепче, чем в те годы, когда был  ребенком.  Однажды  он
подумал: какое счастье, что, когда камор,  посыльный  Авшара,  приходил  в
казарму, здесь не было Хелвис - теперь Марк никогда бы  не  проснулся  при
приближении кочевника.
     Скаурус думал и о том, как воспримет эту  перемену  Мальрик,  но  сын
Хелвис был еще очень маленьким, чтобы привыкнуть ко всему на свете. Вскоре
он уже называл трибуна  отцом  чаще,  чем  по  имени,  и  это  вызывало  у
римлянина смешанное чувство гордости и грусти.  Мальчишка  сразу  же  стал
любимцем легионеров. В казарме было совсем немного детей, и  солдаты  всех
их баловали. Мальрик схватывал латынь на лету, восприимчивый к новому, как
все дети. Бывали  дни,  когда  трибун  вообще  забывал  о  том,  что  идет
подготовка к войне. Он только хотел, чтобы таких дней было  больше  -  это
было самое счастливое время в его жизни.



                                    10

     Когда они получили приказ явиться на  имперский  военный  совет,  Гай
Филипп проворчал:
     - Черт побери, давно уже пора. Кампания должна была начаться еще  два
месяца назад, если не раньше.
     - Политические игры, - ответил  Марк  и  добавил:  -  Мятеж  тоже  не
слишком помог. Но ты прав, они могли выступить и раньше.
     С легкой иронией он прислушался к своей попытке  оправдать  задержку,
на которую сам еще не так давно жаловался. Он не очень рвался  в  поход  и
хорошо знал причину этому.
     Трибун не появлялся в Палате Девятнадцати Диванов  со  времени  своей
дуэли с Авшаром. Как и всегда, диванов здесь не было.  Вместо  них  стояло
несколько столов, сдвинутых  вместе  и  заваленных  оперативными  картами.
Стрелки на картах указывали направления предполагаемых  ударов.  Над  ними
склонились командиры главных военных сил Империи  -  видессиане,  катриши,
вожди каморов-кочевников, офицеры намдалени, а теперь и римляне.
     Маврикиос Гаврас, как и полагалось по его сану,  сидел  во  главе  за
особым столиком. Марк был рад увидеть Туризина, сидевшего по  правую  руку
от Императора. Он надеялся, что  ссора  их  закончилась  миром.  Потом  он
взглянул на того, кто сидел слева от Императора  и  от  изумления  раскрыл
рот. Ортайяс Сфранцез собственной персоной. Юный аристократ прочел  немало
книг о войне, но не обладал ни знаниями, ни  мужеством,  и  будь  он  даже
другом Императора, а не племянником его злейшего противника, и  тогда  его
присутствие на совете вряд ли было бы оправдано. И все же он был  здесь  и
водил концом  своего  изящного  кинжала  по  карте,  выясняя,  куда  течет
какая-то  река.  Заметив  входивших  в  зал  римлян,  Ортайяс   кивнул   и
приветственно махнул  рукой.  Марк  кивнул  ему  в  ответ,  а  Гай  Филипп
проворчал что-то не слишком любезное и сделал вид, будто вообще не заметил
Ортайяса.
     Дочь Императора сидела между отцом и Нефоном  Комносом.  Алипия  была
единственной женщиной на совете. Она,  как  обычно,  больше  слушала,  чем
говорила.  Когда  входили  римляне,  девушка  что-то  писала   на   клочке
пергамента и не видела их, пока слуга не проводил наемников  к  специально
отведенному месту за столом. Это было почетное место рядом с  Императором.
Ее мимолетный взгляд, скользнувший по трибуну, был холодным, оценивающим и
менее дружелюбным, чем он ожидал. Он вдруг задумался о том, знает ли она о
его связи с Хелвис. Лицо ее было непроницаемо, как маска.
     Марк с облегчением сел