сказал я, - мне это что-то напоминает.
   - Что? - спросил он невольно.
   - Они эту защиту не  называют  попросту  крышей?  Он  покосился  на  них,
пробормотал:
   - Да, еще те бандиты... Братки рядом с ними - ангелы. Я  сунул  документы
обратно в карман, юсовцы провожали меня  сонно-равнодушными  взглядами.  Они
приехали в Россию, читалось на их лицах, потому что здесь можно безнаказанно
насиловать русских женщин, а жалованье  здесь  платят  впятеро  больше,  ибо
приравнено к боевым  условиям.  Они  и  будут  насиловать,  развлекаться,  а
документы пусть у этих  русских  свиней  проверяют  другие  русские  свиньи.
Понятно же, что любые боевики  разбегутся  уже  при  виде  формы  доблестной
американской армии...
   Мечтайте, ребята, подумал  я  зло,  мечтайте.  Ваши  матери  получат  вас
обратно в свинцовых гробах. Может, кто-то из ваших младших братьев  вырастет
умнее.
   Взял такси, цены за  две  недели  подскочили  на  треть,  за  всю  дорогу
остановили дважды. Правда, второй раз проверяли  почти  полчаса,  даже  шины
просвечивали специальным Фонариком, а все трубы простукивали,  но  отпустили
на все без лишних вопросов.
   На веранде пусто, я нарочито прошел  через  нее,  хотя  сегодня  суббота,
могли бы и посидеть за чаем. Дома я принял душ, позвонил Лютовому:
   - Привет, это я, Бравлин... Да, уже вернулся... Потом расскажу, лучше  вы
скажите, как там Марьянка?
   Из трубки прозвучал негромкий холодноватый, это его обычной тон, голос:
   -  Уже  выписали.  Вчера  привезли  домой.  Ничего   серьезного,   только
психический шок. Ни с кем не хочет разговаривать...
   - Эх, черт!
   - Да, теперь она... словом, замкнулась. Помните, всегда  всем  улыбалась,
как солнышко. И со всеми в доме здоровалась.
   Я сказал с надеждой в голосе:
   - Авось, отойдет. Время лечит. Да и мы как-то постараемся отвлечь.
   - Как? - спросил он с досадой. - Работа, универ... Правда, она сейчас  ни
на работу, ни в универ... Ладно, отскребывайте грязь, а  вечерком  соберемся
на веранде, хорошо?
   - Заметано, - ответил я и положил трубку.
   В обед  забежал  сынок  Лютового,  белоголовый  парнишка  арийского,  как
утверждает Лютовой  гордо,  типа.  Белоголовый,  крепенький,  с  румянцем  и
веснушками, голубоглазый, Лютовой заставляет его заниматься спортом, но  сам
Петрусик, так его зовут, без ума от технологий следующего поколения,  бредит
ими, даже меня уважает  именно  за  то,  что  у  меня  навороченный  комп  и
спутниковый Интернет. У его отца тоже все это есть,  но  Лютовой  пользуется
постольку-поскольку, а я сыплю всеми терминами, знаю новейшие  платы,  сроки
их выпуска, могу подсказать, какая прога круче, какая вообще улет, а в какой
хреновые глюки.
   Петрусик - чудо-ребенок,  умненький  и  здоровенький,  но,  увы,  у  него
подзатянулась обычная детская болезнь осознания подлинной, как они  уверены,
картины мира. Однажды дети вдруг узнают, что их  родители  тоже  какают,  из
этого делают выводы, что  все  на  свете  какают,  даже  красивые  воздушные
балерины тоже какают. Потом узнают, что родители трахаются, из этого  делают
ужасающий вывод, что трахаются и великие  политики,  писатели,  композиторы,
что великие на портретах тоже в свое время трахались...
   Дальше -  больше:  газеты  приоткрывают,  какие  тайные  пружины  двигали
событиями, из чего делается вывод, что все не так чисто  и  благородно,  как
пишут в учебниках, а напротив: все  -  грязно.  В  крестовые  походы  ходили
только потому, что надо было пограбить, Джордано Бруно  сожгли  за  шпионаж,
Александр Матросов просто поскользнулся на льду, пьяный Гастелло  заснул  за
рулем самолета, все эти ромео и джульетты, Тристаны  и  изольды  -  выдумка.
Есть только секс, траханье, дружбы нет, чести нет, а есть одни экономические
причины и рефлексы Фрейда.
   Собственно, через этот стаз проходят все,  но  у  некоторых,  как  вот  у
Петрусика, здоровенного парняги, уже обвешанного  девками,  он  затягивается
очень надолго. Даже на всю жизнь. Похоже, Петрусик как раз  будет  из  этих.
Ему очень, ну очень нравится быть "самым  умным  и  проницательным",  видеть
всех насквозь и разоблачать, разоблачать, разоблачать, находить  "подлинные"
причины того или иного благородного поступка.
   Он и меня пытается просвещать, открывать мне глаза.
   - Петрусик, - сказал я проникновенно, - со мной можно говорить  только  о
компе и софте.
   - Почему?
   - Потому что я прошел больше линек, - объяснил я.  -  Потому  что  я  был
тобой, а тебе быть мною еще предстоит.
   Он смотрел  на  меня  широко  раскрытыми  глазами.  Даже  нижняя  челюсть
отвисла.
   - Круто, - сказал он наконец. - Это что ж, как у бабочек?
   - Или жуков, - ответил я. - Больших таких, рогатых, в твердых панцирях!..
А ты видел, какие они раньше были белые мягкие червяки?
   - Нет, - ответил он озадаченно. - А какие?
   - Толстые, мягкие, жирные! Живут под землей, света не  видят,  всю  жизнь
корни жрут.
   - Ого, - сказал он. - Не знал... А вы что - жук?
   - Нет, - ответил я, - мне тоже жуком стать еще... предстоит.
   Он  ушел,  оглядываясь  с  таким  озабоченным  видом,  будто  жалел,  что
пропустит момент, когда я стану превращаться  в  большого  толстого  жука  с
прочным пуленепробиваемым панцирем и красивыми рыцарскими рогами.
   Когда зазвонил телефон, я  уже  знал,  что  это  шеф.  Вылез  из  ванной,
прошлепал к столу.
   - Алло?
   - Бравлин, - послышался голос, - ты что же не доложился, что приехал?
   - Как будто вы не знали, - ответил я с досадой. - Да  все  в  порядке,  я
присутствовал. Ящик опечатан, комиссия  по  всем  правилам  повезла  его  на
экспертизу. Я свою маленькую роль сыграл...
   - Тебе еще одна роль предстоит, - прозвучало в трубке. - У  меня  к  тебе
маленькая просьба. Там просрочили сроки подписания одного проекта...  Завтра
он должен лежать с утра на столе мэра, а у нас только-только спохватились...
Тебе предстоит вот что, да не волнуйся, никуда ехать не надо!.. Все здесь, в
Москве.  Тебе  на  полчаса  делов.  Словом,  надо  съездить   на   городское
кладбище...
   Я зябко повел плечами, час от часу не легче. Катастрофа еще куда ни  шло,
я там никаких трупов не видел, а вот кладбище...
   - Сегодня же суббота, - сказал я тоскливо.
   - Вот и прекрасно, - сказал голос убеждающе. - Подпишешь бумаги от  имени
нашей юридической фирмы. Вчерашним числом, понял?.. Все должно быть в ажуре.
   - Понял, - ответил я обреченно.
   - Давай прям щас, старик, - сказал голос уже просительно, - горим...

***

   Массивные столбы ворот из красного  кирпича,  железные  створки,  широкая
ухоженная дорожка белого песка, а за воротами почти сразу начинаются ограды.
Здесь старое кладбище, в нем "дома" перешедших в этот мир ревниво  ограждены
заборами, в то время как в новой части  все  могилы  стоят  так  же,  как  и
современные дома, - без заборов, только холмик и надгробная плита.
   А здесь даже самые бедные могилки окружены железным заборчиком,  верхушки
прутьев  заострены  на  манер  пик,  никто  не  рискнет  перелезть,  так  же
оборонялись от печенегов, половцев и прочих чужих  в  давние  времена.  Сами
могилки по большей  части  поросли  сорной  травой.  Ухаживать  некому,  при
системе "айн киндер" все меньше тех, кто сюда приходит.
   Мимо  меня  проплывали,  покачиваясь,  массивные  глыбы   отполированного
мрамора, надгробия из красного и серого гранита. Надписи гласят  о  почивших
деятелях прошлого века, многие памятники покосились, часть гранитных  блоков
вообще лежит в траве. Вперемешку с дорогими надгробиями  из  мрамора  торчат
железные кресты, выкрашенные дешевой краской, но и те уже облезли,  ржавеют,
многие покосило так, что будь потяжелее, уже рухнули бы.
   Деревья шумели грозно и остерегающе. Ветер стряхнул на меня пару листьев,
дорожка впереди засыпана желтыми и  красными  листьями.  Почему-то  просится
слово  "багряные".  Вижу,  что  листья  попросту  красные,   но   язык   сам
поворачивается на "багряные".
   Все  чаще  попадаются  памятники  с  побитыми  краями,   на   фотографиях
выковыряны глаза.  У  величественных  статуй  из  мрамора,  изображающих  то
скорбящих матерей, то еще больше скорбящих ангелов, - отбиты руки, крылья, а
то и  головы.  На  одном  поверх  синей  звезды  Давида  уселась  коричневая
свастика, я успел на ходу сложить в слова неровные буквы: "Найдем и там!"
   Еще дальше первый склеп, явно княжеский, уж очень знакомый герб на входе.
Чугунная дверь давно сорвана, лежит перед входом, но чересчур тяжела,  чтобы
утащили. Я не заглядывал вовнутрь, уже  знаю,  что  там  ступеньки,  а  если
спуститься, то в просторном помещении полно засохших экскрементов, по  углам
плевки полиэтиленовых пакетов да сломанные шприцы.
   Склепы пошли чаще, уже не только княжеские, но  и  разбогатевших  купцов,
подрядчиков,  один  другого  громаднее,  массивнее  -  не  склепы,  а  целые
мавзолеи. И все заброшенные, хоть один бы содержался потомками, мать их,  не
все же померли...
   Наконец потянулись могилы попроще, все ближе  и  ближе  к  современности,
если судить по датам. Оградки расступились,  я  вышел  на  огромное  зеленое
поле, расчерченное  на  идеально  ровные  квадраты.  В  середине  каждого  -
могильный холмик с белой,  серой  или  черной  плитой.  Они  накрывают  всей
тяжестью землю, теперь так модно, взяли пример из-за  кордона,  но  все-таки
треть по-прежнему ставит плиты вертикально.
   Время от времени встречаю почти склепы, но это  не  склепы,  а  громадные
памятники. Обычно под такие могилы закупаются и соседние квадраты земли. Все
покрывают мрамором, между плитами залит  особый  слой,  имитирующий  мрамор,
трава не прорвется, а в  центре  обычно  высится  обелиск.  Такие  никто  не
рискнет попортить или что-то написать - обычно  так  пышно  хоронят  местных
авторитетов, воров в законе, вожаков особо удачливых банд.
   Оркестров уже ждал меня, сразу после приветствия  обвел  рукой  полукруг,
захватив и горизонт.
   - Вот... эта вся территория - вчерашним распоряжением!
   Я невольно поежился.
   - Сколько же гектаров? Можно еще одну половину Москвы построить!
   Он коротко хохотнул.
   - Ты угадал, особенно  в  части  средств.  Выделено  столько,  что  можно
выстроить три таких района, как Южное или Северное Бутово! И  провести  одну
ветку метро!.. Так что у нас будет работы, будет!
   Он довольно потер ладони. Взгляд его хозяйски прошелся  по  окрестностям,
как лучом сверхмощного  лазера  сравнивая  холмы,  засыпая  овраги,  заливая
асфальтом, выкапывая котлованы под  могучий  комбинат  ритуальных  услуг.  Я
почти видел, как сюда тянется из завтрашнего дня  колонна  могучих  "МАЗов",
доверху груженная железобетонными  балками,  плитами,  арматурой.  Тысячи  и
тысячи рабочих начнут устанавливать высотные краны... вот все  Здесь  кишит,
бурлит, новые тысячи рабочих прибывают, чтобы начать  строить  новый  город,
город мертвых... Город, где якобы живут мертвые.
   - Триста миллионов долларов получим уже в этом  квартале,  -  сообщил  он
деловито. - Надо успеть хотя бы нарыть котлованы. Комбинат думаю  разместить
прямо В центре. Чтобы оттуда по  радиусу  развозить  эти  надгробные  плиты,
памятники, монументы, ограды... Да, оградки всегда в цене. И будут  в  цене,
мир таков! И его не изменишь. Оградки заказывают не простые, а уже из редких
сплавов! Живут же люди!
   И хотя это относилось к заказчикам, но я невольно  подумал  про  мертвых.
Живут же, им такие хоромы строят, что живые могут мечтать только. А  сколько
я видел нищих по дороге к кладбищу...
   - Ты шел через старое кладбище? - спросил он внезапно.
   - Через старое.
   - Ну как тебе?
   - Страшно, - признался я.
   - Чего?
   - Запустение, - сказал я. - Жуткое запустение. Он нахмурился, рыкнул:
   - Я не зря просил тебя пройти оттуда. Сам увидел, впечатлился... Ублюдки!
Иваны, не  знающие  родства!..  Как  можно  оставить  без  присмотра  могилы
близких? Человек, не знающий прошлого, не узнает и будущего.  Или  как  там:
человек без прошлого... Словом, у меня вызрел план.
   Я поежился, планы Оркестрова бывали чересчур экстремальны. Скалолазом  бы
ему, не депутатом Госдумы.
   - Какой?
   - Подам законопроект, - бухнул он. - Об обязательности ухода за  могилами
близких. Каждый гражданин,  у  которого  померли  родители,  обязан,  да-да,
обязан! - обеспечить им достойный переход в иной мир, обеспечить на кладбище
достойное их социального статуса, занимаемой должности и образования  место,
а также регулярно... надо будет определить оптимальное число посещений в год
- посещать своих усопших  родителей!..  Скажем,  не  меньше  одного  раза  в
квартал. Это минимум, после чего пойдут некоторые санкции...
   - Какие?
   - Надо будет проработать, - сказал он, не задумываясь. - Я создам комитет
по этому вопросу. У нас есть  зубатые  юристы,  им  только  дай  возможность
кому-то вцепиться в ляжку!.. Но зато тем, кто ходит больше, чем раз в месяц,
некоторое поощрение.
   Я усомнился:
   - Надо ли? Все-таки  это  моральная  категория.  А  то  ломанутся  всякие
любители получать пряники на халяву.
   Он зло усмехнулся.
   - Предусмотрим! При посещении надо будет в обязательном порядке  покупать
цветы... в нашем комплексе, понятно, чтобы  было  видно,  что  не  краденые,
траурные ленты...
   - Венки, - подсказал я.
   Он подумал, с сожалением покачал головой.
   - Нет, венки пусть только для похорон. Но идея хорошая, спасибо.  Возьмем
от нее  веточку...  га-га!  В  смысле,  каждому  надо  положить  на  могилку
свежесрезанную веточку елки. Вон там в заповеднике их до хрена,  подпишем  с
лесничеством договор... да я за бутылку водки хоть весь лес вывезу!  Словом,
граждане нашей необъятной страны начнут ухаживать  за  могилками  родителей,
сажать там цветы, красить оградки  и  всячески  поддерживать  жизнь.  Га-га,
каламбур!..
   - Ты прямо вулкан с идеями, - сказал я искренне.
   Про себя додумал, что вулканы полезного пока еще ничего  не  сделали,  но
вслух добавил:
   - Триста миллионов?.. А на следующий?
   -  В  следующем  квартале,  -  сообщил  он  ликующе,  -  уже   пятьсот!..
Полмиллиардика, здорово?.. Мы здесь выстроим  настоящий  город!..  Я  вообще
планирую восстановить древние традиции бальзамирования, мол, больше уважения
к предкам! А это еще один комбинат по ритуальным услугам, пара  тысяч  новых
сотрудников, лаборатории, свой заводик, а то и техникум по  выпуску  лиц....
ну, нашей профессии! Нам будут нужны люди с высшим  образованием  и  высоким
профессионализмом!
   На десятки километров во все  стороны  расстилалась  прекрасная  равнина,
кое-где прерываемая густыми дубовыми рощами. Я даже видел, где бьют родники,
где сразу уходят в землю, где  текут  бурными  ручьями.  Все  эти  рощи  под
корень, пни придется выкорчевать, а землю  утрамбовать  и  заасфальтировать,
чтобы торжественную тишину среди будущих  могил  не  нарушал  легкомысленный
шелест листвы или веселый щебет птиц.
   - Да, - сказал я искренне, - это размах!..  Да,  здесь  работа  предстоит
очень серьезная. Очень.
   - Ты над этим тоже подумай, - попросил он. - Говорят, ты у них не  просто
юрист, а что-то вроде Нострадамуса?.. Предсказываешь, куда бабки вкладывать,
а откуда лучше забрать поскорее?
   - Мы все Пострадамусы, - ответил я, - такое настрадамусаем....
   - Я тоже, - согласился он, - Пострадамус... Очень умный,  но  -  потом...
Мол, я ж говорил, я  ж  предупреждал,  я  ж  подсказывал!..  Нострадамус  на
лестнице... Но ты подумай, хорошо?
   - Подумаю, - пообещал я.
   Мысль уже пришла, но настолько страшная, отвратительная,  что  для  того,
чтобы ее принять, надо было стать уже не человеком...  И  тогда  это  станет
просто и правильно.

ГЛАВА 6

   Бумаги я подписал, местность осмотрел, так что если попробуют поймать  на
горячем, отбрешусь. Все видел, на кладбище был,  познакомился  не  только  с
документами, но и  с  территорией,  что  под  расширение  кладбища  и  новый
комбинат ритуальных услуг, оснащенный по самому  передовому  слову  науки  и
техники. И куда постараются привлечь специалистов высшего класса.
   Солнце напекает макушку, словно утеряло календарь, ведь уже  осень,  пора
бы и посдержаннее, посдержаннее. Я покинул кладбище,  за  это  время  солнце
сдвинулось, мой "фордик" под прямыми лучами накалился, хоть  перекрашивай  в
белый цвет, а от кладбища он метнулся с  такой  готовностью,  словно  и  сам
страшился оказаться в одной из могилок.
   Я  ехал  бездумно,  останавливался  перед  красным  светом,  поворачивал,
уступал дорогу "скорым" и патрульным, а когда съехал в правый  ряд  и  начал
припарковываться, вздрогнул  и  осмотрелся:  где  это  я?  Понял,  и  теплая
грустная волна окатила с головы до ног.  "Форд"  пискнул  вслед,  мол,  иди,
развлекайся, никому не дам вломиться.
   Я толкнул дверь, вошел,  замедленно  огляделся.  Из  двенадцати  столиков
только три заняты, зал пуст, да еще четверо веселых парней  и  одна  девушка
пьют прямо у стойки. Золотистая струя красиво  бьет  в  классические  пивные
кружки, а не в плод дизайнерских поисков из тонкого стекла. Рядом на  стойке
уже отстаиваются четыре кружки, пена оседает медленно, нехотя,  демонстрируя
качество пива.
   Молодой официант проследил, как я медленно пробрался к тому столу, где мы
сидели в прошлый раз, выждал, принес меню.
   - Два пива, - сказал я. - И... креветки.
   - Есть свежие раки, - сообщил он.
   - Креветки, - повторил я и зачем-то добавил:
   - В прошлый раз были креветки...
   Вот за тем  столом,  ближе  к  окну,  она  сидела.  Я  видел  ее  коротко
остриженную головку, иногда даже слышал смех, голос,  постоянно  заглушаемый
пьяными голосами ее приятелей. Внезапно ощутил растущую  неприязнь  ко  всем
этим беззаботным парням, а потом неприязнь быстро  перешла  в  ненависть.  В
висках застучало, кровь бросилась в лицо, кожу опалило, как будто заглянул в
пылающую печь. Сейчас бы я всех их  просто  уничтожил.  Без  всякой  жалости
побросал  бы  под  гусеницы  танка.  Сволочи,  они  хватают  ее,  раздевают,
трахают...
   Я осушил обе кружки, но облегчения не принесло, тут же заказал  еще  две.
Черт, обычно пиво расслабляет меня так, что превращаюсь  в  медузу,  которой
все по фигу, а сейчас я как граната с выдернутой чекой.
   Сердце сладко заныло. За тем столиком двигались призрачные тени, потом  я
увидел, как Таня поднялась и пошла в  сторону  туалета.  Остальные  галдели,
перебивали друг друга, а она шла между столиками, удалялась.  Я  видел,  как
она прошла через закрытую дверь туалета.
   Ноги мои воздели меня сами по себе, по собственной воле. Я двинулся,  как
сомнамбула, добрался до туалета. Пальцы  задержались  на  дверной  ручке,  я
представил себе ряд унитазов, Таня на среднем...
   Отворил, в глаза сверкнуло чистотой  и  блистающей  белизной.  В  зеркало
отразилась моя вытянувшаяся физиономия.
   Я машинально сел на тот же унитаз, скосил глаза и как  воочию  увидел  ее
рядом. Она смотрела серьезно и сосредоточенно, меня не замечала.
   - Таня, - шепнул я одними губами.
   Она медленно повернула голову.  Я  видел  белые  изразцовые  плитки,  что
просвечивают сквозь нее, но сейчас реальна только она, а не весь этот мир. И
ее бесконечно милое лицо.
   - Привет, - ответила она молча.
   - Я не знаю, - сказал я, - что со мной происходит...
   - А что происходит?
   - Не знаю. Какой-то  сдвиг  в  ненормальность.  Я  уже  начинаю  с  тобой
разговаривать... В сибирской тайге говорил,  в  самолете  видел  тебя  среди
облаков, снишься всю ночь...
   - Ничего, - ответила она серьезно, - Тайд все отстирает. Но ты... приходи
сюда еще.

***

   Лестница вывела на просторнейший балкон, посредине белый как  снег  стол,
несколько кресел, но я  сразу  подошел  к  ограждению  из  толстых  железных
прутьев, сверху узкие перила из дерева. Так хорошо опереться и посмотреть не
просто вдаль, а вниз, на  мелкие  игрушечные  машины,  смешные  приплюснут