еще раз. - Так, значит, даже не из России?
   - Да, - ответил он резко. - Очень даже не из России! Но там РНЕ победило.
Там оно уже у власти!.. Свое РНЕ, ихнее. Собственное.
   Я подумал, перебирал другие страны. Ни Украина,  ни  Белоруссия  под  это
определение не подходят. У  них  Национальные  Союзы  совсем  чахленькие,  а
вечная грызня разваливает их всякий раз в самом  начале  создания.  Конечно,
это США умело устраивает грызню, но вины  с  белорусов  или  хохлов  это  не
снимает. Страны Запада тоже не  в  счет,  там  дерьмократы  выражают  чаяния
простых слесарей, в Азии теперь то же самое...
   - РНЕ?
   - ИНЕ, - ответил он зло.
   - Израиль! - вырвалось у меня. - Это единственная страна, где...
   Он поморщился, кивнул.
   - Увы, оттуда.
   Я смотрел неверяще, качал головой.
   - Но у вас же смертельная вражда...
   - Да, но сейчас они чувствуют, что  надвигается  слон,  а  мы,  Россия  и
Израиль - две моськи.  Одна  моська  может  помочь  другой,  а  за  косточку
подеремся, когда отгоним слона. Словом, их представитель  приезжает  сегодня
вечером... Увы, уже через три часа. Надо встретить...
   Я в сомнении пожал плечами.
   - Но не странно ли будет, что вдруг... я? Там же знают...
   Я осекся. Внезапно понял, что Лютовой занимает в РНЕ гораздо более важную
ступеньку, чем я предполагал. Сперва  я  считал  его  просто  сочувствующим,
фрондирующим, а после того случая с пистолетом - чем-то вроде  связника.  Но
на переговоры связников не посылают.
   Он скривился, кивнул.
   - Знают. Вы просто скажете, что в эти  три  часа...  руководитель  группы
попросил вас заменить его. Ничего не объясняйте, там все поймут.
   - Вот так и поймут? Он посмотрел на часы.
   - С паролем поймут. Сейчас самолет уже приземлился. От Шереметьева  ехать
почти час... Полчаса на обустройство  в  отеле.  Потом  обычный  стандартный
выход  туриста,  осмотр  достопримечательностей.  Стандартное  туристическое
меню: Кремль, Красная площадь, Собор, Манеж... У вас до  встречи  три  часа.
Правда, вам тоже добираться отсюда часа полтора...
   Я  тоже  посмотрел  на  часы,  молча  чертыхнулся.  Час  пик,  сейчас  из
учреждений вываливаются лавины служащих, разбегаются по машинам, все  спешат
оказаться в первой волне, а я попаду  в  самую  середину,  когда  пробка  на
пробке...
   - Как мы узнаем друг друга?
   Он отвел взор, голос чуть изменился:
   - Там ждут... нет, не ждут, а... вернее, ожидают увидеть меня, потому это
вам нужно подойти, представиться, тут же объяснить, почему именно вы...
   - А почему именно я? - спросил я.
   - Да потому, - сказал он свирепо, - что я лично вас попросил!  Соседа  по
квартире, которому я доверяю. Только и всего.
   - И меня поймут?
   Он кивнул с хмурым видом.
   - Да.
   Но в голосе не  было  уверенности.  Я  поежился.  Израильские  спецслужбы
отличаются жестокостью, что и понятно: кадры ковались  в  советском  КГБ,  в
ГРУ, в различных сверхсекретных диверсионных отрядах  теперь  бывшего  СССР,
где... умели достигать цели.
   -  Ладно,  -  сказал  я.  -  Надеюсь,  меня  не  застрелят   сразу.   Как
провокатора... Только, Алексей Викторович, давайте договоримся...
   Он сказал быстро:
   - Согласен заранее!
   Я посмотрел в его напряженное лицо.
   - На что?
   - На то, что вы хотите.
   - А что я хочу?
   - Чтобы это поручение было последним. Угадал?
   - В точности, - ответил я с облегчением. - Тютелька  в  тютельку,  как  у
лилипутов.
   - Я же сказал, что согласен. Обещаю! Я развел руками.
   - Ну что ж... Давайте приметы.

ГЛАВА 4

   На брусчатке Красной площади ветерок лениво передвигал желтые и  багряные
листья. Даже не знаю, откуда принес, но листья  сочные,  мясистые,  толстые,
как оладьи. Туристы бродят тесными стайками, на  лицах  сладкий  ужас,  ведь
снова  в  России  убивают  иностранцев,  да  и  своих  тоже   за   связи   с
иностранцами... как говорят.
   Я издали заметил туристку, что с разных позиций фотографировала  памятник
Минину и Пожарскому.  Фотоаппарат  дорогой,  цифровик,  с  хорошим  зумом  и
пикселями по высшему классу. К ней было подкатился один из местных,  но  она
лишь брезгливо повела плечом, и тот отвалился.
   Я приблизился, сказал негромко:
   - Привет, Инга. Меня зовут Бравлин. Я от Лютового. Он не придет...
   Она смотрела на меня молча, но в глазах что-то изменилось.  Я  не  понял,
облегчение в них отразилось или досада, но главное - я не промахнулся, это в
самом деле та самая Инга, приметы которой описал Лютовой.
   - И на что вы уполномочены?
   Голос ее был ровный, приятный, глубоко женский, но хорошо контролируемый.
   - На все, - выпалил я. Торопливо добавил:
   - Собственно, он не давал никаких полномочий.  Просто,  если  честно,  он
вдруг зашел ко мне пару часов назад и сообщил  о  вас...  У  меня  только  и
оставалось времени, что лететь сюда! Не  было  правила  дорожного  движения,
которое бы я не нарушил!
   Она усмехнулась, глаза чуть потеплели.
   - Сосед? Это хорошо. Меня в самом деле зовут Инга, это не только пароль.
   - Соседи бывают разные, - сказал я и вспомнил Бабурина, Пригаршина.
   - Верно, - согласилась она, - но соседей знаем как облупленных.
   - Это верно, - сказал я. - Так что... э-э... от меня требуется?
   Она огляделась, на  той  стороне  площади  желтые,  как  осенние  листья,
зонтики летних кафе.
   - Вон там совсем пусто, - сказала она. - Посидим, выпьем соку... Я плачу.
   - Да я еще не голодаю, - ответил я скромно.
   Она раздвинула губы в усмешке, но ничего  не  сказала.  Молча  мы  прошли
через площадь, я старался делать вид, что  увиваюсь  за  богатой  туристкой,
Инга посматривала на меня со снисходительной усмешкой.
   В кафе чисто, в виду башен Кремля за этим заведением явно следят особенно
тщательно, из-за стойки тут же вышел предупредительный официант.
   - Что изволите?
   - Апельсиновый сок, - сказала Инга, и официант тут же выпрямил спину,  не
гнуть же ее перед соотечественниками,  даже  лицо  стало  надменное.  -  Два
мороженых... Каких? Да хороших, с орешками.
   - "Лесное", - подсказал я.
   - "Лесное", - согласилась она легко.  -  В  вазочках.  Официант  на  меня
метнул полупрезрительный взгляд, что  за  мужчина,  за  которого  заказывает
женщина, все ясно, а на нее взглянул вопросительно. Все-таки в  голосе  Инги
легкий акцент, за недельную туристическую поездку такой не приобретешь.
   Инга проследила за ним взглядом, сказала негромко:
   - У меня в сумке портативный глушитель. Никакое ЦРУ не услышит...
   - А КГБ? - спросил я. Она отмахнулась.
   - КГБ - единственная организация, что еще не подчинена Штатам. За это ему
не дают денег даже на карандаши! Им теперь только мечтать о  супермикрофонах
направленного действия. Итак, я привезла кое-какие списки... Всякие, разные.
Здесь и виднейшие коллаборационисты,  о  которых  вы  не  знаете,  и  список
глубоко законспирированных агентов ЦРУ, и... многое  другое.  К  тому  же  я
уполномочена назвать места... а также  дать  линки  на  лиц,  которые  могут
снабжать оружием. Я имею в виду - хорошим оружием!  Настоящим  армейским,  а
также  специально  разработанным  для  диверсионных  групп.  Здесь  и   мины
повышенной мощности, их можно прятать в скорлупе грецких орехов, и...  я  же
говорю, многое другое. Видимо, Лютовой совсем себя плохо чувствует,  что  не
смог сам... такое важное дело...
   Она сделала паузу, я вынужденно сказал:
   - Да нет, он выглядел неплохо.
   - А со здоровьем у него как?
   - Нормально, - ответил я с недоумением. - Он  же  не  старик,  молодой  и
здоровый, как бычара!
   - Да? -  переспросила  она  с  сомнением.  -  Это  хорошо,  здоровье  ему
понадобится.  А  то  раньше   у   него   были   проблемы...   Впрочем,   это
неподтвержденные данные. Он сам, надеюсь, в операциях не участвует?
   Официант направился в нашу сторону с подносом, Инга замолчала. Мы помогли
перегрузить на стол стаканы с соком и вазочки с мороженым, а когда  официант
удалился, я ответил с неловкостью:
   - Простите, но это не потому, что я что-то скрываю... Я в самом  деле  не
из РНЕ. Я просто сосед, как уже говорил. Я сам узнал только совсем  недавно,
да и то по случайности...
   Она нахмурилась.
   - По случайности? Это может быть опасно.
   - Да нет, - сказал я торопливо, - все обошлось.
   - Точно?
   - Абсолютно, - заверил я.
   - Ох, смотрите... Иногда аукается через годы.
   - Уже не аукнется, - сказал я, со  стыдом  ощутил  некую  гордость,  хотя
гордиться убийством могут, как говорят люди прошлого века, только выродки. -
Никто не аукнет.
   Она умело подбирала ложечкой с краев подтаявшее мороженое, густые  черные
брови сошлись на переносице и остались, сцепившись в клинче.
   - Сейчас я выражаю свое личное мнение, - заговорила она  медленно,  глаза
ее упорно следили за ложечкой, - оно ничего общего не имеет с точкой  зрения
руководства... Впрочем, руководство в такие детали не  вникает,  а  вот  мы,
исполнители...  Словом,  самому  Лютовому  рекомендуется  не  участвовать  в
акциях. Он горяч, иногда срывается... К тому же от него больше  пользы  было
бы  на  работе  координатора.  Вообще,  на  кафедре  ему  прочили  блестящую
карьеру...
   Я поморщился.
   - Этим вы только оскорбляете Лютового.
   - Вы не то подумали, - сказала она тихо, глаза  ее  все  еще  следили  за
ложечкой в мороженом. - Сейчас, конечно, в России карьера возможна только  с
благословения  юсовцев,  их  разрешения...  или  хотя  бы  одобрения  видных
коллаборационистов. Но, к счастью, научная карьера от них не зависит. Он был
блестящим математиком! А для математика не  нужен  даже  компьютер,  тот  не
поможет искать новые пути.
   Я тоже следил за ее ложечкой, потом перевел взгляд на бледное лицо.
   - Наверное, вы правы. Стране нужнее талантливый математик, чем  еще  один
боевик.
   Она наконец оторвала взгляд от  мороженого.  Наши  глаза  встретились,  в
глубине ее зрачков дрогнуло, сместилось знакомое изображение.
   - Я рада, - сказала она почти с прежней легкостью, -  что  вы  разделяете
мою точку зрения.
   - Разделяю, - ответил я. Теперь уже я старался не смотреть  ей  в  глаза,
страшась, что она увидит в моих глазах то, что она не хотела бы увидеть. - Я
постараюсь... ну, как смогу, удерживать его от прямого участия в терактах.
   - Спасибо, - поблагодарила она. И хотя она старалась сделать голос  сухим
и непринужденным, но снова я уловил нечто, что она  явно  хотела  скрыть.  -
Правда, спасибо!.. Вы чем зарабатываете на жисть?
   - Юрист, - ответил я. - Советник в одной могучей фирме.
   - О, - протянула она насмешливо. - Права человека, права личности, борьба
с расизмом, фашизмом, всякие презумпции и прочий бред.  Эх!  Что  бы  мы  ни
говорили о толерантности, но страны, государства и  народы  могут  выдержать
натиск заокеанской свиньи только в случае, если считают себя... лучше. Пусть
об этом нигде не говорят, не упоминают, но они знают, хоть и говорят лишь  в
узком кругу, среди своих, чаще всего с усмешечкой, как бы  подсмеиваясь  над
своим шовинизмом, но на самом деле твердо уверены, что они - лучше.
   Я сказал завистливо:
   - Вы-то говорите об этом вслух!
   - Говорим, - согласилась она. - Сами над этим же смеемся,  но  все  равно
уверены, что мы - лучше. Потому, понятно, свой Израиль не дадим превратить в
банановую плантацию Юсы! Да - мы богоизбранные, вот так, съели? Китайцы тоже
непоколебимо уверены, что они - Богоизбранная Срединная  Империя,  а  на  ее
окраинах живут варварские народы, совсем дикие, им не исполнилось еще  и  по
паре тысяч лет, таких нельзя принимать всерьез... Курды вот уже  тысячу  лет
бьются за создание своего богоизбранного  государства  Курдистан,  эти  тоже
горды своим мужеством и стойкостью,  никакой  Юсе  их  не  подмять...  баски
знают, что лучше всех на свете они, баски, и даже когда вся Испания  сгинет,
то они, баски, будут!.. Она остановилась, я продолжил с горечью:
   - Договаривайте, договаривайте. Зато всяким мамбо-юмбо,  Буркина  Фасо  и
прочим россиям, которые дефолтно, то есть по установкам, считают, что  любой
иностранец лучше их  соотечественника,  -  этим  хана.  Их  ждет  неизбежное
растворение среди тех, кто сохранил честь  и  гордость.  Ладно,  пусть  даже
основанные на мифах, разве в этом дело?
   Она кивнула.
   - Да. Неважно, на чем  основано,  главное  -  результат.  Кстати,  старые
законы, пришедшие из тьмы веков и мифов, и сейчас более жизненны, чем статьи
уголовного кодекса. Наш закон: око за око, зуб за зуб, кровь за  кровь!..  А
все эти хитрые игры юристов... В моем обществе нормальных людей  раздражают,
даже бесят  эти  споры  насчет  адекватности  или  неадекватности  наказания
свершенному проступку. Получается, что законы созданы для преступников.  Для
того, чтобы скрупулезно точно отмерять им шлепки по заднице за  преступления
или, как все чаще говорят, проступки.
   Я сказал, слегка задетый:
   - Юриспруденция создавалась тысячелетиями! Не зря же такой опыт...
   Она прервала:
   -  Я  не  самая  тупая  на  свете,  у  меня   два   высших   образования,
честно-честно! - гуманитарных... это от слова "гуманность", наверное, но все
равно  считаю,  что  закон  должен  защищать  меня  от  преступников,  а  не
преступников  от  меня,  законопослушной  гражданки!  И   плевать   мне   на
придуманную вами, юристами, адекватность! Я  хочу,  чтобы  ублюдку,  который
расписал матерными словами наш чистый подъезд,  прилюдно  отрубили  руки.  И
написали об этом в газетах, показали это  по  телевизору.  Да,  неадекватно,
завопят юристы. Да, на всю жизнь калека, а мог бы вырасти в художника... Как
же, вырастет! Зато я знаю точно, что, ужаснувшись такой неадекватности,  сто
тысяч мелких пакостников не посмеют даже подумать написать что-то на стене!
   Я развел руками.
   - Увы, это только говорит о том, что мы, юристы, слишком спешим ввести  в
обращение прекрасные справедливые законы!
   - Спешите, - подтвердила она сердито. - Спешите!.. Нельзя тянуть морковку
за уши, чтобы подросла. Ваши законы... я имею в виду созданные  юристами,  а
не здравым смыслом,  облегчают  жизнь  преступникам,  а  не  законопослушным
гражданам.  А  международные  законы  облегчают  жизнь  и  развязывают  руки
преступным  организациям  и  преступным  государствам.  Не  государствам   с
преступными режимами, а именно преступным государствам!
   Она промокнула губы кружевным  платочком,  улыбнулась.  Я  тоже  старался
держать лицо слащаво-заинтересованным, как же - богатая туристка, ничего  из
себя, сиськи на месте, настроение у нее, как говорят,  командировочное,  что
значит - желает оторваться по полной, можно загудеть вдвоем всласть...
   - Пойдемте, - скомандовала  она.  -  Возьмите  меня  под  руку.  Сделайте
лицо...
   - Уже сделал, - заверил я, - разве не видно? Она посмотрела критически.
   - Если с таким лицом подходите к женщинам, то я подозреваю,  что  вы  еще
девственник.
   - Если у меня нет женщины, - ответил я мудростью, почерпнутой у Бабурина,
- значит, у кого-то их две... Вообще-то я парень хоть куда, но женщины  туда
соглашаются редко...
   - О, вы уже жалеете, что ваш вечер безразвратно потерян?
   Я отстранился, посмотрел на нее искоса, уже веселую, острую  на  язык,  с
насмешливым блеском в глазах.
   - Знаете, - сказал я проникновенно, -  я,  как  и  все  мужчины,  гораздо
больше ценил бы женский ум, если бы он покачивался при ходьбе...
   Она засмеялась:
   - Да, мир един!.. Я этот афоризм тоже вчера  получила  по  рассылке.  Как
получили и полмиллиона других подписчиков по всей планете. Мир един.  Потому
мы и вправе отбиваться на всех  континентах,  а  не  только  в  одной  своей
стране, не  решаясь  перейти  границу.  Именно  отбиваться...  И  всем  надо
объяснять, что мы всего лишь отбиваемся от врага, а не совершаем теракты!
   - Так, - ответил я тихо, - так... Она взглянула встревоженно.
   - С вами что-то случилось?
   - Только хорошее, - ответил я и заставил себя через силу усмехнуться.  Не
рассказывать  же,  что  даже  сейчас,  разговаривая   с   тайным   эмиссаром
израильского сопротивления, продолжаю подбирать  доводы,  слова,  выстраиваю
фразы для своего... пора бы подобрать название. - Вы очень хорошо  говорите,
Инга.
   Она посмотрела на меня с некоторым удивлением:
   - Да я и сама вроде бы ну просто прелесть. А что, не так?
   Она сказала с такой угрозой, что я отпрыгнул и замахал руками:
   - Еще какая зубастая прелесть! Он сделала вид, что смилостивилась:
   - Ладно, согласна на зубастенькую.
   На  улице  уже  чувствовалось  наступление  осени:  листва  на   деревьях
озолотилась, под ногами  мягко  шелестят  толстые  сочные,  но  уже  мертвые
листья.
   - Любой народ,  -  заговорила  она  размеренно,  -  и  любое  государство
становились  легкой  добычей  варваров,  как   только   начинали   жить   по
"общечеловеческим ценностям". Гибли древнейшие государства, о которых  дошли
только смутные отголоски, погибла изнеженная Эллада  под  натиском  сурового
Рима, погиб сам Рим, как  только  ударился  в  общечеловеческие  ценности  -
суровые варвары разнесли его вдрызг.  Сейчас  идет  наступление  сурового  и
строгого ислама на последнюю империю, перед своим крахом впавшую, как и  все
предыдущие римы, в крайнюю  похоть.  С  кем  вы,  русские?..  Возьметесь  ли
защищать эту мразь, высокотехнологичную и живущую в завидной роскоши, или же
встанете на сторону пугающих вас талибов? Я развел руками.
   - Совсем недавно вся Россия единодушно ответила бы, что за Штаты она кому
угодно глотку порвет... Но когда Штаты показали, что  борьба  с  коммунизмом
была всего лишь ширмой, а боролись они, как и продолжают, с Россией...
   Она кивнула.
   -  Спасибо.   Кстати,   вы   не   задумывались,   почему   именно   погиб
могущественнейший Рим?.. Это для вас - древнейшая история, а для нас Рим был
совсем недавно. При нас он родился, развился, окреп, завоевал полмира и  наш
Израиль в том числе... Пока он был государством с суровыми нравами,  неважно
- республика или империя, никто не смел в его  сторону  даже  хрюкнуть.  Все
войны заканчивались одинаково: кто бы ни напал на Рим - война переходила  на
земли врага, после чего все карфагены сравнивались с землей,  там  проводили
борозду плугом и засыпали солью.  Но  потом  пришла  эпоха  общечеловеческих
ценностей - римские квириты превратились в вопящий panem at zircences плебс,
аристократия утонула в оргиях, а полководцы увязли в интригах за трон. И вот
варвары, у которых суровые нравы как раз  в  чести,  разгромили  Рим  с  его
суперармиями,  технологиями,   а   строгая   религия   христиан   опрокинула
роскошнейшую и привлекательнейшую религию римлян с их "боги разрешают все!".
   Она поглядывала на меня внимательно, слежу ли за ее мыслью.  Но  то,  что
она считала откровением для  нас,  русских,  уже  не  было  для  большинства
новостью.
   - Сейчас последняя империя на планете, -  продолжила  она,  -  не  только
копирует Рим  по  названиям  и  атрибутам:  сенат,  Капитолий,  орлы,  своих
полицейских называет центурионами, но и, что гораздо важнее,  в  этом  "боги
разрешают все" пошла намного дальше. И возврата уже не будет, ибо  можно  от
суровых нравов перейти к  изнеженности  и  вседозволенности,  но  нельзя  из
распущенного народа... да и народа ли?., создать нечто благородное, честное,
доблестное.
   И потому, добавил я про себя к ее гневной речи, не стоит жалеть, когда  и
эта империя рухнет. Хрен с нею. Скоро уже неизбежный  рассвет.  Вот  уже  на
востоке небо окрасилось  в  алые  тона.  Пока,  правда,  только  на  Ближнем
Востоке, увы...

ГЛАВА 5

   Дома я передал списки и адреса Лютовому, комп и  свет  включились  сразу,
едва я переступил порог. Я опустился в  кресло,  положил  пальцы  на  клаву,
задумался. Инга права... и не права. Конечно,  по-своему  права,  но  у  нее
жизнь израильтянки, она смотрит глазами израильтянки на все и вся.  Русскому
проще взглянуть на  мир  с  пт