онимают и борются... как могут.
   - Вот-вот, как могут, - буркнул Лютовой из своего угла.
   - А что, плохо могут?
   - Ну, могли бы и лучше...
   - У них, - ответил я, - другое  понятие  о  времени.  У  них  за  плечами
тысячелетия настоящей цивилизации... Не вскидывай бровки, не  вскидывай!  Ты
знаешь, что настоящая цивилизация - это когда создаются философские  учения,
а не суперсовершенные фабрики по производству особо влажной  губной  помады.
Лучшие умы Запада сейчас ломают головы над  усовершенствованием  этой  особо
влажной помады!  Еще  бы  -  инженер  по  усовершенствованию  губной  помады
получает в три раза больше, чем ученый, открывающий  тайны  ядерной  физики,
звездной астрономии, генетики!.. Так вот, возвращаясь к  мусульманам...  они
чувствуют опасность и сражаются с нею...  как  могут,  говорю  еще  раз.  И,
конечно же, они обречены.
   Лютовой с облегчением выдохнул:
   - Ну  вот,  первое  доброе  слово  за  весь  день!  Я  шутки  не  принял,
отмахнулся:
   - Им ноги целовать надо, свинья. Они своей борьбой отсрочили победу язвы.
И дали возможность вырасти и окрепнуть нам. И поумнеть, увидеть мир... каков
он есть. Мусульмане для человеческого общества - вроде Иоанна Крестителя для
христиан. Язычник, он не просто предвосхитил приход их Христа, а  проклял  и
обрек на гибель нынешний западный мир Древнего Рима.
   К  нам  придвинулся  боевик  среднего  возраста,  с  удлиненным  лицом  и
серьезными глазами.  На  улице  я  бы  принял  его  за  серьезного  научного
работника... кем он наверняка и был, здесь  же  без  удивления  услышал  его
язвительный комментарий:
   - Лютовой хочет и рыбку съесть, и на хвост не сесть. Он же без телевизора
жить не может, какие там мусульмане!
   Я не двинул бровью, ответил спокойно:
   - Да, у нас наука и техника будут на первом месте.
   - Наука и техника? - удивился боевик. - Тогда я "за"!
   - Не  сама  наука,  -  поправился  я,  -  а...  созданное  умом  и  волей
человека... во славу человека! Я путано объясняю? Да, сам вижу. Но вы  зрите
разницу между изобретением нового блюда с жареными муравьями в желудке бобра
и новым скоростным модемом?.. А ведь и на одно, и на другое сколько ушло ума
и воли! Мы должны направить человека так,  чтобы  не  только  создавал...  а
сейчас большинство старается только потреблять,  но  чтоб  и  та  оставшаяся
горстка создавала не для их  низменных  римско-юсовских  утех,  а  для  утех
разума и души.
   Боевик подвигал складками на лбу, сделал вид, что серьезно задумался.
   - Для  римско-юсовских?..  А  если  пивка  по-русски?  Я  проигнорировал,
продолжил:
   - Ну какие радости были, скажем, у  римлянина?  Богатого,  образованного,
имеющего  виллу  и  рабов?..  Интернета  нет,  компов  нет,  ни  радио,   ни
телевидения, даже книг... книги есть, но мало, дико мало!.. И остается  одна
радость: сесть за стол и жрать, жрать,  жрать!..  Повара  придумывали  самые
изысканные и  причудливые  блюда,  виноделы  создавали  сотни  изысканнейших
вин...
   - Эх, - сказал боевик завистливо, - было время... Я посмотрел холодно, не
люблю ерничества со стороны умных и знающих людей,  а  этот  сколько  бы  ни
рядился  под  выпивоху  и  простого  парня,  в  нем  все  кричит  о   высшем
университетском образовании, о научной степени, а брякнет еще что-нибудь,  я
смогу сказать, в какой области  специализируется  и  сколько  научных  работ
опубликовал.
   - Если сейчас, - сказал я, - в наше время, какой-нибудь  придурок  тратит
свое время, деньги и энергию на изысканную жратву, знает на вкус сотни  вин,
то... да будет этот человек оставлен в прошлом веке! Ему нет места  в  Новой
Церкви... что скоро придет! Он не ценит и не замечает  зерна  будущего,  что
уже падают на сухую почву этого пока еще дикого мира.
   Боевик  сделал  вид,  что  удрученно  повесил  голову.   Парни   тихонько
переговаривались, один пошел к выходу, на ходу посматривая на свод.  Лютовой
прикрикнул, смельчак послушно остановился, сел на лавку.
   - Рано, - сказал Лютовой строго. - Дождемся отбоя.
   - Про нас не забудут?
   - Не забудут, - ответил Лютовой зловещим голосом. - Ни наши... ни юсовцы.
   - Больше всего колабы, - сказал Бродяга  насмешливо.  -  Сейчас  и  новые
поутихнут, и старые начнут юлить. Страшно им уже с юсовцами.
   - Страшно, - хохотнул кто-то из полутьмы, - аж жуть!

ГЛАВА 3

   Утро было туманное, самое время для клева, как мне объяснили. Бродяга все
рвался в самом деле хотя бы раз  закинуть  удочку,  чтобы  потом  хвастаться
таким варварским занятием, это ж  почти  то  же  самое,  что  рубить  дерево
каменным топором!
   Лютовой разрешил немного позагорать, все мы белые, как молоко,  а  солнце
уже как раз самое то: в городе модницы выползают на  балконы  и  подставляют
мордочки под косые солнечные лучи. Когда в полдень мы отправились обратно  в
город на старом потрепанном "газике", нас было четверо: Лютовой, Бродяга,  я
и веселая девушка Катэрына, что растрепала волосы, слегка размазала помаду и
расстегнула блузку так, что сиськи бесстыдно смотрели наг солнце.
   Патрули попались трижды, все смотрели понимающе на трех усталых мужиков с
помятой девкой.  Мы  миновали  Окружную,  проехали  половину  Ленинградского
проспекта, здесь Катэрына посерьезнела, застегнула блузку, а волосы убрала в
пучок и туго заколола шпильками.
   Бродяга вздохнул:
   - Лютовой, теперь ты понимаешь, из-за чего я с вами таскаюсь?
   - Еще бы, - ответил Лютовой,  -  я  сам  чуть  шею  не  вывернул.  Другой
возможности посмотреть ни у кого еще не бывало...
   Катэрына посмотрела на них без улыбки, сказала негромко:
   - Вот у этой остановки, пожалуйста.
   Лютовой послушно свернул к бровке. Катэрына, уже не Катэрына, а Екатерина
Владимировна, выскочила легко, красиво, но  это  была  красота  тургеневской
девушки, а не всесторонней и всех обслуживающей современной подружки.
   Дома я сразу же врубил  новостной  канал.  Кадры  с  двумя  искореженными
автомобилями  показывали  долго,   во   всех   ракурсах.   Особенно   охотно
демонстрировали, как корчатся в предсмертных судорогах горящие тела. Два  из
них, я только теперь рассмотрел, взрывом выбросило почти  на  тротуар,  один
почти всполз и остался там в луже крови, с оторванной  ногой  и  к  тому  же
прошитый автоматной очередью.
   Власти заверяли, что словесные портреты преступников  уже  составлены,  и
хотя все они были в  масках,  однако  современная  криминалистическая  наука
позволяет... Я выслушал с огромным интересом и напряженным вниманием, что же
она позволяет,  ибо  та  же  самая  наука  одновременно  придумывала  тысячу
средств, чтобы изменить запах, сбить со следа, пустить по ложному,  изменить
внешность, мимикрировать, словом, все то же бесконечное соревнование меча  и
щита, снаряда и брони, разведки и контрразведки.
   Остаток дня у меня прошел практически перед телевизором.  Снова  и  снова
смотрел новости, следил за розыском. Высшие милицейские  чины  обещали,  что
преступление не останется безнаказанным, по террористам будет нанесен мощный
ответный удар. Возмездие будет скорым и жестоким. Враг будет найден и строго
наказан. Мирные и ни в чем не повинные  жители  должны  чувствовать  себя  в
безопасности... и так далее, словно крутилась старая  заезженная  пластинка.
Вроде бы даже прищелкивает в одном и том же месте.
   К вечеру заглянул Лютовой. Теперь, когда мы плечо к плечу побывали в бою,
он окончательно отбросил все церемонии, обращался только на  "ты",  держался
как с однокашником.
   Оглядевшись, сказал таинственным шепотом:
   - Мы распечатали Кодекс Нового Человека! Принтер целую пачку сожрал, гад,
бумага теперь дорогая. Распространим по нашим организациям!
   Я пробормотал:
   - Сам Кодекс не готов... А зачем такая секретность? Проще  по  Интернету.
Сейчас нет таких, кто не подключен...
   Он вкусно расхохотался.
   - Ты гений,  но  не  понимаешь  секреты  техники  распространения.  Пущен
слушок, что Тезисы настолько опасны для Юсы, что за  твою  голову  объявлена
награда в миллиард долларов. А эти Тезисы  надлежит  изымать  и  уничтожать!
Вместе с теми, кто успел прочесть... Представляешь, как читать будут?
   - Ого, - сказал я невольно. По телу прокатилась холодная волна. -  Что-то
страшновато...
   - Ничо, - ободрил он кровожадно. - Иисуса вообще распяли!
   - Ну, спасибо, - пробормотал я. - Но я вообще-то человек,  уже  вкусивший
удобств и всяких излишеств. Мне даже палец прищемить в ужас, гм...  а  ты  -
распять!
   - Не трусь, - ободрил он снова. - На  самом  деле  эти  Тезисы  одинаково
смертельны как для Юсы, так и для России. И вообще для всего  Старого  Мира,
пошел он к такой матери... мы - люди Новой Эры!.. Кстати, там  у  тебя  есть
про алкоголь, но ни слова о наркотиках...
   Я пожал плечами.
   - А что наркотики? Человек,  который  потребляет  наркотики,  добровольно
отказывается от высшего  дара  -  разума.  Этим  он  оскорбляет  природу  и,
следовательно, подлежит изъятию... из круговорота в природе.
   Он посмотрел пристально, кивнул.
   - Да, у пророка должна быть  другая  нервная  система.  Ты  вот  даже  не
дрогнул, когда такое... вслух. Это же не одного  человека,  а  сотни  тысяч!
Даже  миллионы.  Я  бы,  честно,  юлил  бы,  искал  оправдания  или   веские
обоснования. Или, скажем, распространителей - в расход, а потребителей...
   - Тоже в расход, - сказал я жестко. - Никто не заставляет  колоться.  Вид
гомо сапиенс нуждается в серьезной чистке!
   Вечером  я  заглянул  на  веранду;  за  празднично  белым  столом,  таким
торжественным  и  нарядным,  сидели  только  Бабурин  и  Майданов.  Майданов
радостно вскричал:
   - Бравлин, что же вы пропадаете!.. Нам без вас невесело!
   - Щас на уши встану, - пообещал я. - И погремушкой погремлю.
   - Это не  обязательно,  -  сказал  Майданов  конфузливо,  а  Бабурин  уже
изготовился смотреть, как я буду стоять на ушах и откуда вытащу  погремушку,
- Приходите пороскошничать в человеческом общении!
   - Приду, - пообещал я. - Это я так, на разведку. Схожу только закрою  все
проги и выключу комп. А то он начал без  меня  подключаться  к  Интернету  и
скачивает массу всякой дряни вместе с апгрейдами.
   - Пороть его надо, - сказал Бабурин.
   - Я его поставлю в угол, - сказал я.
   - Монитором!
   В самом деле, какие-то хакеры снова нашли дырку в операционке, и  хотя  я
кредиткой в Интернете не пользуюсь, но за мой счет кто-то время  от  времени
перетаскивает солидные массивы информации.
   Когда  я,  разделавшись,   наконец,   со   всеми   прогами   и   поудаляв
подозрительные файлы, вышел на веранду, там уже прибавился Шершень. Все пили
чай, шумно разговаривали, но едва я показался в дверях, умолкли и уставились
очень заинтересованно. Анна Павловна захлопотала, вот чаек, вот  варенье,  а
вот эти сухарики купил Андрей Палиевич, удивительно  вкусные,  сама  бы  все
их... да нельзя, полнею...
   Я с удовольствием отхлебнул, прислушался к теплу, что пошло  по  гортани,
взвеселяя по дороге все нервные центры. Все-таки трудно будет  наступать  на
горло такой песне. Уж и не знаю, какой должен быть стимул,  чтобы  поприжать
вкусовые рецепторы, не давать им воли. Над собой, надо мной, что есть душа и
ничего более. В смысле, ничего более важного.
   В дверном проеме показалась  фигура  Лютового.  Его  брови  приподнялись,
когда увидел меня с раскрасневшейся рожей и  с  чашкой  чая.  Не  говоря  ни
слова, вскинул длани, приветствуя всех разом, прошел на веранду и  опустился
на свободное место. Анна Павловна поставила перед ним чашку. Лютовой  сказал
Бабурину доброжелательным тоном:
   - Ты чего такой смурной?.. Ты существуешь, существуешь!
   Бабурин встрепенулся.
   - Ты о чем?
   - Да больно вид у тебя... опущенный. Ты тоже существуешь, Бабурин!.. А не
только твой прадед... и твои будущие правнуки!
   - Да? - огрызнулся Бабурин. - Спасибо, что утешил!.. А то уж  я  в  самом
деле думал, что я - только пунктир между теми пунктами А и Б.
   Говорил он задиристо, зло, но я посмотрел в его  лицо,  холодок  коснулся
моего лба. А ведь Бабурин в самом деле теперь ощущает себя пунктиром. Ставят
же пунктир между первым  героем,  что  с  мечом  в  руке  вторгся,  основал,
удержал, создал, расширил  -  и  каким-нибудь  современным  героем,  как,  к
примеру, Александр Македонский гордился тем, что ведет свой род от  Геракла,
а всех остальных, что между ним и Гераклом, помечал пунктиром? Да и  мы  все
помечаем  их  пунктиром,  простых   переносчиков   жизни   от   Геракла   до
Македонского...
   Майданов посмотрел на меня благожелательно.
   - Как жисть? - поинтересовался теплым бархатным  голосом  и  тут  же,  не
дожидаясь дежурного ответа на дежурный вопрос, сказал с заинтересованностью:
   - Прошел слух, что вы свою экстравагантную идею выставили в Интернет.
   Я взял чашку, все не отрывают от меня взглядов, и я сказал:
   - А-а...
   Майданов приятно удивился:
   - Что вы сказали? Я не совсем понял...
   - Я сказал "а-а", - объяснил я.
   - Но, простите, что это?
   - Междометие. Он явно растерялся:
   - А что оно, простите еще раз, означает? Я сдвинул плечами.
   - А ни фига не значит. Вы сообщили мне слух или некую новость. И вроде бы
ждали, что я как-то отреагирую. Ну, я человек до крайности вежливый, молчать
показалось не совсем прилично, вот и отреагировал. "А-а", это  моя  реакция,
так сказать. А чай в самом деле великолепный!.. Что-то добавляли?
   - Только малиновые листья, - ответила Анна Павловна, она сразу зарделась,
распунцовелась. - Но сперва истолкла, чтобы соку дали...
   Майданов вроде бы чуть смутился, но развел ручками, засмеялся:
   - Сдаюсь! Тогда прямой вопрос: так что  же  за  такая  идея,  что  о  ней
начинаются разговоры?
   Лютовой сказал предостерегающе:
   - Бравлин, осторожнее! Еще Достоевский сказал, что в мире нет такой идеи,
такого факта, которого бы нельзя было опошлить и представить в смешном виде.
   Шершень добавил:
   - Особенно в России. Здесь такая патологическая  боязнь  всего  высокого,
что зубоскалить начинают сразу же, еще даже не поняв, о чем речь!
   - Ага, чтоб другие не опередили, - сказал Лютовой. - Это зовется стебом.
   - Потому что первый хихикающий, - сказал Шершень, - вроде бы самый умный!
   Майданов бросал укоризненные  взгляды  на  одного,  на  другого,  наконец
громко запротестовал:
   - Ну вы уж скажете, Алексей Викторович!.. Вы такие ужасные вещи говорите,
что уж просто я даже не знаю, не знаю...
   Лютовой оглядел всех  исподлобья,  почти  враждебно.  Шершень  усмехнулся
уголком рта, но глаза отвел в сторону. Неловко, что в самом деле с ходу  мог
оказаться в компании с Бабуриным, этот прицепится с первой же фразы, свернет
на пиво и толстых баб с во-о-от такими жопами!
   Они все смотрели выжидающе, даже Лютовой делает вид,  гад,  что  это  для
него вот такая удивительная новость.
   - Рассматривайте это как хобби, - ответил я вяло. - Просто хобби.
   Они выглядели разочарованными, а Майданов приятно улыбнулся, сказал своим
чарующим приятным голосом:
   - Да-да, как хобби... Будем рассматривать как  хобби.  Ну,  как  самолет,
который конструировал морской офицер Можайский, или  опыты  с  горохом,  что
проводил монах Мендель... Можно даже как другое хобби  другого  монаха...  я
имею в виду чудака, что все возился с астрономическими таблицами...
   - Коперник? - предположил Шершень.
   - Он самый, - приятно сказал  Майданов.  -  Так  что  удовлетворите  наше
любопытство, Бравлин.
   Я развел руками, стараясь не выронить  рассыпающееся  в  пальцах  сдобное
печенье.
   - Я как-то уже рассказывал о попытках  найти  внеэкономический  выход  из
кризиса... Собственно, в Интернете лишь развитие тех идей. Систематизация...
насколько она возможна, конечно. Трудно систематизировать то, что  рождается
на ходу из ничего...
   Шершень сказал живо:
   - Просим, просим!.. Музыка, туш, макияж и все такое.  В  прошлый  раз  вы
рассказали нам по-соседски, так сказать. Точно так же  наш  дорогой  Бабурин
мог благородно поведать о великом "Спартаке". А теперь, по  непроверенным  и
потому самым достоверным данным, в философских... и не только в  философских
кругах Интернета разом заговорили об... иммортизме. Верно я называю?
   Я кивнул.
   - Иммортизм? - переспросил Шершень.
   - Он самый.
   - А почему не иммортализм? Ведь, как догадываюсь, это иммортализм?
   - Все равно сократят, - объяснил я. - Так что купируем хвост раньше, пока
щенок. Меньше крови.
   Лютовой все порывался что-то сказать, но усилием  воли  сдерживался.  Это
стоило ему немалых трудов, даже скулы покраснели. Он знает больше об этом  и
не терпится сказануть во всю ивановскую, но эрэневцы  следят  не  только  за
своей осанкой, но и за языками.
   Шершень полез в карман, на свет появился сложенный ввосьмеро листок. Пока
он разворачивал, Майданов спросил с живейшим интересом:
   - А на кого, простите, рассчитан иммортизм? Ведь одним надо одно,  другим
- другое...
   - И пусть они катятся, - ответил я равнодушно. - Я не собираюсь  угождать
всяким общечеловекам...
   Шершень развернул, наконец, листок, его ладони разглаживали его  по  всем
сгибам, глаза не отрывались от крупных букв.
   - Простите, - сказал он, - но... насколько я вот тут успел  заметить,  вы
стараетесь не обижать своих сторонников... даже  если  они  не  совсем,  так
сказать, вашей ориентации.
   Бабурин гоготнул:
   - Эт гомосеков? Или скотоложников?
   - Кого вы имеете в виду? - спросил я. - А то вот народ истолковывает ваши
слова... как вы и хотели, вероятно?
   - Нет, - ответил Шершень  поспешно.  -  Без  всяких  шуточек.  Вот  вчера
прочел, могу цитировать, не глядя в шпаргалку, что значит: хорошо  написано.
Позвольте, вот эти строки... Нет, я  все  помню,  просто  Священное  Писание
надлежит с наибольшей почтительностью, вот: "Во всем, что делал Господь, был
великий смысл. И человека он создал не просто так, от не хрена делать,  а  с
Великой Целью. Он готовил себе преемника!"
   Он остановился, поднял на меня взгляд. В карих глазах был немой вопрос.
   - Ну и что? - спросил я.
   - Хорошо, - ответил он. - Тогда вот  еще  цитата:  "Еще  во  младенчестве
Господь создал для человека мир и населил его животными, как мы создаем  для
ребенка манеж с игрушками, где полный  хозяин  сам  ребенок.  Во  взрослости
человек же обязан управлять Вселенной".
   - Ну и что не так? - сказал я. - Что вам кажется ложным?
   - Нет,  мне  как  раз!  Мне  идея  Бога  даже  нравится.  Для  той  части
воинствующей интеллигенции, что не готова расстаться с Богом... из моды  или
прихоти - ваши  тезисы  в  самый  раз.  По  самые,  так  сказать,  помидоры.
Позвольте, я тут процитирую дальше по списку... Ага, вот:
   Пункт третий: "Сейчас Бог терпеливо ждет.  Повзрослевший  человек  должен
прийти и взять с Его плеч тяжкую ношу".
   Пункт четвертый: "Человек обязан прийти к Богу как можно  скорее.  Сейчас
ему стыдно заставить ждать себя даже женщину, но как осмеливается заставлять
ждать Бога?"
   Пункт пятый: "Бог создал  человека  здоровым,  и  потому  человек  обязан
прийти к Нему здоровым".
   Пункт шестой: "Бог оберегал  человека  во  младенчестве  от  заблуждений,
выжигая язвы Содома и Гоморры, но сейчас повзрослевший  человек  обязан  это
делать сам. Господь не учит  взрослого  человека  и  не  вмешивается  в  его
действия, уважая его волю, его жизнь, его решения. Так будем же  достойными!
И то вмешательство, что ждем от Бога, да будем творить сами".
   Я за это время допил чай, взглядом попросил Анну Павловну  плеснуть  еще.
Остальные к своим опустевшим чашкам не притронулись, слушают.  Даже  Бабурин
слушает, в его честных глазах болельщика полнейшее  непонимание:  как  такую
хрень слушают? А еще доктора наук!
   Шершень спрятал листок, но я заметил, что это не просто листок, а  именно
листовка. Их отпечатывал Лютовой в подпольных типографиях, распространял  по
нелегальным каналам, дабы повысить к ним инт