ь,  румяная,
счастливая,  раскладывает  варенье  в  розетки.  Майданов  с  преувеличенным
удовольствием пьет  из  большой  чашки,  расхваливает.  Повторяет,  как  чай
полезен и все такое, Марьяна пока в универ не  ходит,  но  подруги  -  такие
хорошие приличные девочки! - приносят ей конспекты лекций,  уже  возобновила
занятия. По новостям сообщили, что напали на след террористов, ранивших двух
юсовских граждан, вот-вот  арестуют,  и  с  террором  будет  покончено  раз,
навсегда и окончательно.
   Меня приветствовали, Анна Павловна сразу же поставила передо мной  чашку,
розетку с вареньем. Бабурин живо  рассказывал  о  прошедшем  матче.  Говорил
быстро, весело, искрометно даже.  С  языка  фейерверком  срывались  шуточки,
остроты, короткие хлесткие анекдоты, намеки,  все  было  весело,  и  хотя  я
половину этих шуточек уже слышал или читал, но все же с ними  речь  Бабурина
ярче, разноцветнее. Так  женщина  разрисовывает  себя  косметикой,  украшает
висюльками и побрякушками, ставит родинки и подводит глаза и губы  татуашью,
а мужчины больше  берут  анекдотами  и  всякими,  как  теперь  их  называют,
приколами. Эти приколы и афоризмы, желательно  -  компьютерные,  что  значит
уровень, должны говорить о нашем интеллекте, продвинутости, нестандартности.
   Бабурин сказал весело:
   - Садись, Бравлин!..  Что  ты  все  вкалываешь  с  утра  до  вечера,  как
наркоман? Истину, грят, ищешь?.. Истина не то, что знают все, а то, что  они
хрен узнают, га-га-га! А я вот не люблю вещей, которым не могу набить морду.
Все равно ведь, как ни крутись, а жопа сзади!.. Бери печенье,  это  в  нашем
ларьке возле дома такое... Время детское, а спать  и  есть  уже  хочется  по
взрослому...
   Я подумал, что вообще-то  молодец,  ибо  остроумие  -  это  прежде  всего
признание убогости своего ума, и  в  то  же  время  инстинктивное  нежелание
мириться с его убогостью.
   - Мы убрали перегородки!..  Этого  недостаточно,  ибо  все  равно...  все
равно,  каждый  из  нас,  перешагивая  через  порог  туалета,   пусть   даже
совместного с женским, как бы становится гражданином второго сорта... а  это
недопустимо  в  цивилизованном  обществе!  Это  грубейшее  нарушение   прав,
общечеловеческих ценностей, которые несет в  мир  великая  культура  великой
Америки.
   Лютовой даже не поморщился при  слове  "великой".  Вечер  слишком  хорош,
чтобы портить его спорами. Но Бабурин поинтересовался:
   - А что за нарушение?.. Ведь уже вместе с бабами... га-га-га!
   Майданов сказал с жаром:
   - Вот именно-с,  вот  именно-с!..  Становимся  гражданами  второго  сорта
вместе с женщинами, только и всего!.. Не порознь, как раньше, а вместе!..  С
этим надо покончить!
   Лютовой поинтересовался лениво:
   - Как? Снять двери туалетов? Майданов просиял.
   - Вот видите? Хоть вы и националист, и даже хуже того - патриот! - а  все
понимаете. Именно это-с я и хотел предложить!.. Да-да,  завтра  же  направлю
предложение в Госдуму. Пусть рассмотрят. Если подберу  убедительные  доводы,
сформулирую как следует, то... кто знает....
   Он приосанился. Бабурин сказал озабоченно:
   - Но как насчет вони? Я когда сру, противогаз сгорит. Это, как говорится,
от сильных духом мужчин. У меня, значится, открывается второе дыхание.
   - А дезодоранты на что? - ответил Майданов с живостью. -  Я  этот  вопрос
продумал, продумал-с!.. Сейчас такие дезодоранты в продаже, что самую  дикую
вонь превращают в запах роз...
   Бабурин подумал, сказал нерешительно:
   - Ну, тогда еще ничо... Хотя лучше бы в запах пива... или воблы...
   Майданов сказал с энтузиазмом:
   - Могучая промышленность Америки в  состоянии  выпустить  дезодоранты  на
любые вкусы!
   - Тогда все в порядке, - сказал Бабурин. Он на глазах повеселел. -  Можно
будет с толчка следить за баром, кто пришел, да и вообще...
   Он прищелкнул языком, но на лбу еще оставались морщины. Одно дело видеть,
как на толчке сидит со спущенными штатами твой начальник, жена шефа или бабы
из твоего отдела, другое - самому тужиться на всеобщем обозрении.
   В дверном проеме показался  Пригаршин.  Блеснул  злыми  глазами,  завидев
Лютового,  не  ожидал  его  сегодня,  но,  поколебавшись,  принял   радушное
приглашение  Майдановых,  опустился  на  свободный  стул.  Бабурин  закричал
жизнерадостно:
   - Заходи, садись, дорогой! Живем мы тут хорошо, так нам, дуракам, и надо!
Вам чего, пивка?
   Пригаршин сказал сухо:
   - Пиво я пью только безалкогольное. А вот чайку...
   - Безалкогольное пиво, - заявил Бабурин, - первый шаг к резиновой бабе!
   Пригаршин  присел,  демонстративно  не  обращая  внимания  на   Лютового,
проворчал, обращаясь к Майданову и частично ко мне:
   - Все о переворотах, революциях языки  чешете?  Революции  бывают  только
неудачные, удачных не бывает. К тому же во  время  таких  бурь  людишки,  не
способные даже грести, завладевают рулем. А во властители дают таких  людей,
которых мы не хотели бы видеть даже лакеями... Так что кончайте мусолить эту
тему. Штаты пришли и принесли нам благо. Это надо принять с благодарностью и
не рыпаться! Мы уже устали от переворотов и революций. Еще одного переворота
не выдержим. Разве не так?
   Он обращался с последней сентенцией ко мне, я сдвинул плечами.
   - Не так, но я не хочу говорить на эту тему.
   - Почему? Тогда ответьте просто: почему?
   - Потому что русская нация и так вымирает. Переворот  или  революция  еще
могут дать шанс на спасение.
   Он развел руками.
   - Ну, знаете ли... Именно сейчас  у  нее  уникальный  шанс!  Вся  империя
Штатов пришла на помощь, протягивает руку спасения.
   - Когда тонешь, - сказал я, -  хватаешься  и  за  гадюку.  Но  за  гадюку
лучше...
   Бабурин заржал. Этому важно, чтобы было  остро,  клево,  смешно.  Лютовой
поглядывал остро, но помалкивал, мелкими глотками  пил  чай.  Анна  Павловна
усиленно хлопотала  вокруг  нового  гостя.  Она  всерьез  уверена,  что  все
сходятся послушать ее великолепного  мужа,  набраться  мудрости,  пообщаться
именно с ним, и потому количество гостей  поднимает  его  престиж,  улучшает
имидж.
   - Сегодня по телевидению транслировали интервью с Горбачевым, -  сообщила
она застенчиво, - такой милый мужчина, такой милый!.. И как хорошо говорит!
   Все переглянулись, Анна Павловна  старается  сбить  накал  страстей,  что
могут разгореться, принимает огонь на себя. Никто не возразил, даже  Лютовой
кивнул, сказал благожелательно:
   -  Да,  я  тоже  слушал  с  удовольствием.  Большим  удовольствием!  Даже
огромным. Вообще считаю, что Горбачева нужно охранять лучше и надежнее,  чем
любого из существующих президентов. Он - самое яркое доказательство, к  чему
привела Советская власть. Достаточно посмотреть на него, послушать его речи,
когда он и сам не понимает, что... гм... вещает... когда любой из  депутатов
Думы, не говоря уж о лидерах  партий,  когда  любой  из  избранных  районных
начальников - избранных, а не назначенных! - любой дворник...  во  сто  крат
мудрее, умнее, то это  самый  смертельнейший  приговор  системе,  к  которой
кто-то еще мечтал бы вернуться.
   Анна Павловна услышала только, что Горбачева  нужно  охранять  и  беречь,
метнула Лютовому благодарно-изумленный взгляд, умчалась за  новым  чайником.
Майданов хмыкнул. Не то  чтобы  возражал,  просто  напоминал,  что  не  надо
зарываться, они же здесь чай пьют, а не на митинге РНЕ. Лютовой  сказал  еще
спокойнее, просто медовым голосом:
   - Достаточно показывать Горбачева,  этого  генерального  секретаря  КПСС,
самого верховнейшего руководителя, который совмещал в себе и  президента,  и
премьер-министра, и всю Думу, и Верховного Главнокомандующего, и  Верховного
Философа, и Отца Нации... и, видя этого человека, самый ревностный сторонник
возврата к СССР отшатнется, ужаснется, ибо как  надо  было  прогнить  строю,
чтобы в стране умных и достаточно просвещенных людей поставить на самый верх
такое и дать этому руль!.. И до чего надо было  довести  народ,  все  двести
миллионов человек, чтобы и не пикнули, видя такого правителя.
   - А ведь он даже не понимает, - проговорил Майданов сочувствующе,  -  что
самое лучшее, это сменить бы имя, а то и внешность, залечь где-нибудь на дно
и доживать свои дни, стыдясь признаться, кто он есть. Так нет же, то и  дело
рвется к микрофону! А его еще о чем-то спрашивают... чтобы посмеяться, да?
   Я заметил, что все переглядываются. Вроде бы бесспорно, но что-то в  этом
есть и ядовитое, ибо на пост президента США как раз тоже избрали точно такое
же полнейшее ничтожество. Причем, в США дело еще серьезнее: там в самом деле
избрали открытым честным голосованием, а не  так,  как  избирали  Горбачева:
одного из... одного. Избрали того, кого считали... ну, самым подходящим быть
президентом. И все  обозреватели:  правые  и  левые,  фашисты  и  демократы,
радикалы и консерваторы -  сходятся  во  мнении,  что  это  самый  никчемный
президент за всю историю страны, а по развитию интеллекта уступает  сборщику
мусора.
   - Знаете, - сказал Пригаршин сухо, он смотрел перед собой, демонстративно
не замечая Лютового, - не надо никаких аналогий. Ничтожество  их  президента
говорит  о  том,  что  американский  народ  вовсе  не  нуждается  в  сильном
руководителе! Он сам силен, здоров... как физически, так и психически...
   Бабурин вклинился радостно:
   - Ага!.. А какую круть производит?.. В смысле,  его  страна?  Он  же  как
задвинул со своей программой развития поддержки движения  болельщиков!..  Не
задвинул, а прям засадил по самые помидоры. Бабок  кинул,  как  на  создание
стратегической обороны, во!
   Пригаршин не сообразил, что Бабурин союзник, сказал раздраженно:
   - Ну как же вы не понимаете? Как вы не понимаете? Да,  США  производит  и
дрянь, кто спорит?.. Так не берите дрянь, а берите только хорошее.  Ведь  не
спорите же, что там  что-то  делается  и  хорошее?  Так  вот  берите  только
хорошее!
   Бабурин хлопнул ладонью по столу, захохотал.
   - Дык берем! Обеими руками!.. В США в самом деле простой народ  правит!..
И все делается для простого народа! Бравлин, разве не так?
   Я  поморщился  от  такой   юсовской   жизнерадостности.   Майданов   тоже
поморщился, но, сглаживая разговор, сказал торопливо:
   - Да-да, надо брать только хорошее! А  на  плохое,  оно  есть  у  каждого
народа, обращать внимания не стоит. И  тогда  оно  тихо  отомрет  само.  Как
говорит наш доблестный болельщик, откинет копыта. Не так ли, Бравлин?
   Я кивнул.
   - Да, конечно, вы совершенно правы. Надо брать хорошее, а  на  плохое  не
обращать внимание. Вот прогуливаетесь по улице  с  дамой,  ведете  беседы  о
высоком  искусстве,  а  навстречу  идет  изящный  такой  господин,  которому
приспичило. В трех шагах от вас он расстегивает штаны, садится на тротуар  и
срет. Прямо на асфальт в духе всяческих свобод. Вы осторожно обходите его  с
его зловонной кучей и говорите даме, что у этого господина  хорошо  начищены
туфли и правильно повязан галстук. Надо и  мне,  мол,  не  забывать  чистить
туфли, а то забываю, увы, забываю...
   Бабурин заржал, Лютовой сдержанно усмехнулся.
   Майданов сказал глубокомысленно:
   - Вы хотите сказать, что мир теперь настолько  тесен,  что  любая  страна
отвечает не только за свою внешнюю политику, но и за то, что она производит,
так сказать, только для себя?
   - А разве не так? Ведь уже стало хорошим тоном вмешиваться в дела  других
стран, что совсем недавно считалось  недопустимым!  Так  называемое  мировое
сообщество, а на самом деле - одна Юса, бомбило Ирак,  Югославию,  сейчас  в
России... Точно так же мировое сообщество вправе потребовать от  Юсы,  чтобы
она не плодила ту дрянь, что грязным потоком льется во все  страны.  Правда,
для этого мировое сообщество должно стать в самом деле мировым  сообществом,
а не шайкой шакалов возле Шер-Хана. И побыстрее навести порядок  у  себя  со
всякими там наркоманами, гомосеками...
   Майданов поморщился.
   - Никто  уже  давно  не  говорит  "гомосеки",  -  упрекнул  он  мягко.  -
Образованные люди говорят: "геи". Или - голубые.
   Я пожал плечами, разговор беспредметен, а Лютовой сказал с ехидцей:
   - Если вы так говорите, вы тоже гомосек...  Да-да,  "гей"  -  всего  лишь
аббревиатура из слов "good as you", то есть "такой,  как  ты".  Вообще-то  и
надо бы, как всякую аббревиатуру, прописными буквами, а  во-вторых,  всякий,
кто называет гомосека геем, тот признается тем самым, что и он тоже гомосек.
   Майданов все еще старался смотреть  с  превосходством  и  укоризной,  но,
похоже, грубый Лютовой сумел подловить его  на  истинном  смысле  почти  что
общепринятых слов.
   Я подумал, брякнул:
   - Кстати, всякий, употребляющий слово "гей", даже  в  отношении  к  себе,
оскорбляет одновременно и вас, называя вас педерастом!.. Ведь, если  он  сам
такой же, как и вы...
   Бабурин посмотрел на одного, на другого, заявил гордо:
   - Ты прав, это оскорбление. Если услышу где слово  "гей",  сразу  буду  в
пятак! Без базаров.
   - Ну что вы такое говорите, - сказал Майданов плачущим голосом.  -  Вроде
бы культурные люди... А культура как раз и  отличалась  тем,  что...  э-э...
свободничала в таких делах. Это рабоче-крестьяне не допускают гейства, у них
психика чересчур проста, но демократы, либералы - им же просто положено быть
геями!
   Лютовой подмигнул Бабурину и сказал веско:
   - И голубыми их звать как-то в лом. Из-за этих  извращенцев  уже  и  небо
боишься назвать голубым! Не-е-е-т, я - суперпуператеист, но Господу Богу  от
меня персональный поклон и свечка при случае за то, что  замочил  сразу  два
города с гомосеками! Вот это по-нашему! Вот это без соплей и слюней!
   Я послушал с любопытством, предложил:
   - Когда у вас очередной съезд партии? Советую партийный билет  за  первым
номером вручить Господу Богу. Это,  кстати,  поднимет  ваш  рейтинг.  Многие
увидят, что ваши позиции почти во всем совпадают.
   Лютовой посмотрел с уважением.
   - А это идея, - сказал он медленно. - Черт, как нам не  хватает  в  нашем
движении таких людей... с идеями! Вы еще не надумали?
   Я развел руками, сказал уклончиво:
   - Правда, тот  Бог  был  этот...  жидовский.  Лютовой  задумался,  сказал
досадливо:
   - А, черт... я ж забыл!.. Хотя ладно, объявим  его  иудейским.  Объясним,
что к нынешним жидам никакого отношения не имеет. Вот ему и вручим.
   Майданов повернулся к Пригаршину.
   - Что новенького у вас?.. В вашем правозащитном обществе?
   Пригаршин зыркнул с подозрением на меня, буркнул:
   - Выиграл  в  суде  один  процесс...  но  результатом  недоволен.  Вместо
наказания обвиняемый был скрыто поощрен...  так  я  это  называю!  Потому  я
сейчас готовлю обращение в Гаагский суд.
   Лютовой холодно поинтересовался:
   - А  что,  Гаагский  трибунал  теперь  принимает  и  заявления  отдельных
граждан?
   - Не трибунал, - ответил Пригаршин победно. - Создан еще и  Международный
суд, куда могут обращаться простые граждане разных стран. Решения того  суда
обязательны к исполнению.
   - Здорово, - протянул Лютовой. - Не знал. И где этот суд ныне?
   - В Нью-Йорке, - ответил  Пригаршин  с  вызовом  -  Понимаю,  что  сейчас
скажете! Почему Гаагский не в Гааге? Потому что лучшие в мире адвокаты  -  в
Нью-Йорке. Лучшие юристы, судьи высочайшей квалификации,  беспристрастнейший
разбор, безукоризненная подборка присяжных!
   Лютовой протянул задумчиво:
   - Вот как... Даже не маскируются под гаагские или  еще  какие  конвенции.
Впрочем, сейчас это незачем. Юсовский обыватель жаждет видеть свою силу... и
видеть, что все ее видят. Значит, вы подали в суд на кого-то из наших?
   - Скорее, ваших, - отпарировал Пригаршин. - На человека, который тормозит
наступление общечеловеческих  ценностей...  Но  его  судьба  неважна.  Здесь
главное, что будет вынесено решение и частное определение, что прогремит как
гром по всей России...
   Он говорил горячо, убежденно, глаза горели, а лицо светилось,  как  будто
внутри черепа горела свеча. Лютовой слушал внимательно, но  лицо  потемнело,
глаза ввалились, а кожа на скулах заострилась. Лицо стало злым и  неприятным
Если бы писать с них картину о столкновении Добра и  Зла,  то  никто  бы  не
усомнился, кто из этих двух на чьей стороне.
   Он работает менеджером в юридическом  бизнесе,  что  уже  по  определению
выводит его из числа подозреваемых в причастности к экстремистам. Юса -  рай
для юристов, там это наиболее уважаемая часть населения, наиболее богатая  и
влиятельная. Юристы всего мира с завистью смотрят на Юсу,  потому  их  оптом
можно зачислять в ревностные сторонники Юсы.  К  тому  же  Лютовой  неплохой
менеджер, очень неплохой, что вдвойне делает  его  лояльным  к  США.  А  его
критика действий оккупационных властей, понятно,  не  больше,  чем  разминка
ума, который к истине идет от противного...
   Но если идти от противного, вспомнил я расхожую  шутку,  можно  прийти  к
очень противному.
   Майданов посмотрел на часы, исчез. Мы не успели наполнить по  новой,  как
вернулся, доложил с готовностью:
   - Сегодня сводка на диво  мирная!  Взорвано  шесть  машин,  семь  человек
погибли, девять ранены. Еще пятеро убиты в квартирах. Следов ограбления  или
изнасилования нет. В квартирах тех пятерых оставлены две буквы "СК".
   Бабурин хмыкнул:
   - Вот теперь правильно!
   - Что?
   - А что теперь эти новости в конце.  Раньше  давали  в  самом  начале.  А
теперь сперва дают обычное: президент сходил,  президент  принял,  президент
пукнул... а эти крутейшие новости рядом с футболом.  Вообще-то  лихие  парни
эти эрэнешники! Их ловят, арестовывают... а они все откуда-то берутся!
   - Фанатики, - сказал Майданов с отвращением.
   - Патриоты, - возразил Лютовой. - Казацкому роду нет  переводу!..  Каждый
год школу заканчивает несколько миллионов человек. Почему  вы  думаете,  что
все будут колабами или равнодушными?
   Майданов сказал раздраженно:
   - Молодежи свойственны жертвенность и высокие порывы, но нельзя  же  этим
пользоваться!.. Это, простите, безнравственно!..
   Лютовой спросил медленно:
   - Почему?
   - Да потому!
   - Кто-то сидит  в  тепле  и  уюте,  направляет,  использует  их  в  своих
собственных интересах, а эти молодые гибнут... А вы как думаете, Бравлин?
   Я вздрогнул, в мыслях  я  сейчас  шел  с  Таней  по  усыпанному  золотыми
листьями парку. Говорил, говорил, хватал ее на руки и нес, прижимал спиной к
деревьям и целовал ее щеки, лоб, нос, губы...
   - Вы это серьезно? - спросил я.
   - Что?
   - Ну, насчет "пойди и  сам  взорви  колаба",  "пойди  и  сам  кинься  под
танк"...
   Майданов ощутил ловушку, но уже не мог остановиться, на него с  ожиданием
смотрел даже Бабурин, ответил с вызовом:
   - Конечно! Тот, кто посылает молодежь под танк, не должен отсиживаться  в
кабинетах!.. Должен и сам...
   Он  запнулся.  Лютовой  нагло  ухмылялся.  Что-то  уловил  даже  Бабурин,
заинтересованно поглядывал на одного, на другого.
   - Если бы мы вас не знали, - сказал я, -  как  доброго  и  честнейшего...
э-э... интеллигента, то заподозрили бы в... нет, лучше промолчу. То есть  вы
считаете правильным, что генерал, который руководит  войсками,  координирует
деятельность разных подразделений, отвечает за оборону... или наступление по
целому фронту... вы считаете, что этот генерал обязан взять гранаты, пойти с
первым же  подразделением  и...  обязательно  погибнуть,  так  как  в  боях,
выполняя его приказы, обязательно гибнут люди?..
   Лютовой сказал с насмешкой:
   - Андрей Палиевич, признайтесь, вы колаб?.. Мы никому не  скажем.  Хорошо
работается на юсовцев? Сколько получаете?
   Тон его ясно говорил, что шутит, но Майданов покраснел до  корней  волос,
отшатнулся, словно под носом оказалась гадюка с  разинутой  пастью,  замахал
руками:
   - Как вы... как вы можете?.. Что за подозрения?.. Я только  говорил,  что
нельзя... я бы не смог вот так...
   - Полководец всегда в безопасном  бункере,  -  сказал  Лютовой,  -  чтобы
гибель не внесла смятени