итории,  где  сейчас
Германия и все прочие парижи, каких-нибудь триста лет  тому  было  четыреста
крупных княжеств и тысячи мелких. Владетель даже крупного не  мог  бабахнуть
из пушки: ядро обязательно ляпнется  на  тер-р-р-риторию  соседа!  На  таком
клочке земли поневоле будешь знать каждый кустик. И разучишься  гадить,  ибо
сам же вступишь в свое... добро. А у нас  всегда  был  простор!..  Насрал  в
лесу, перешел дальше. Вырубил лес, пошел дальше,  лес  -  бесконечен.  А  на
вырубке вырастет новый... Знаете ли, что в  Европе  нет  ни  одного  дерева,
которое не посадили бы люди? Все "дикие" вырублены сотни лет тому. А  у  нас
даже в обжитом Подмосковье лес растет сам  по  себе.  Туристы  за  собой  не
убирают лишь потому, что везде еще уйма чистых мест. А вот  если  бы  пришли
однажды и увидели, как это случилось в Европе, что  уже  все  загажено,  вот
тогда и научились бы убирать за собой... Так что не  надо  про  "культурных"
европейцев  и  "некультурных"  русских.  Подобную  культуру  диктует   среда
обитания. Русские завоевали  огромные  просторы.  Это  их  заслуга.  Окажись
русский в немецких княжествах, а немец на русских просторах, мы бы сейчас  с
возмущением  говорили  о  нечистоплотности  немецких  свиней  и  славили  бы
педантизм и опрятность русских.
   - Сомневаюсь, -  сказал  Пригаршин  быстро.  Бабурин  бухнул  мощно,  как
выстрелил из пушки:
   - Да был я в Германии, сам видел... У них  там  за  брошенный  мимо  урны
окурок - штраф в две месячные зарплаты! За выброшенную  в  лесу  обертку  от
мороженого - треть зарплаты отдай!.. А немцы  -  народ  скупой,  за  копейку
удавятся. Потому и такие чистюли.
   - А может, - сказал Майданов примиряюще,  -  у  нас  это  просто  так  уж
укоренилось, неизвестно откуда и когда, теперь так и тянется?
   - Само? - спросил Лютовой саркастически. - Само ничего не делается.
   - Вы отрицаете устное народное творчество?
   - Я отрицаю,  -  сказал  Лютовой  зло,  -  что  такое  творчество  сейчас
возможно. Оно творилось в неграмотном мире! Сейчас все эти творцы разобраны,
пристроены, все работают и  творят  на  кого  то.  Выполняют  чьи-то  планы,
заказы. Вы слышали  термин  "манипулирование  сознанием"?  Бравлин,  вы  что
скажете?
   Я медленно развел руками. Пригаршин сразу набычился, смотрит  исподлобья,
враждебно, а Майданов с мягкой интеллигентной  улыбкой,  заранее  отметающий
все доводы лишь на том основании, что он,  как  русская  интеллигенция,  все
знает лучше, хоть и постоянно сомневается, и ничье мнение не может пошатнуть
устоев русского одухотворенного интеллигента.
   - Термин "манипулирование сознанием", - сказал я раздумчиво,  -  приобрел
чисто ругательный оттенок... но справедливо ли это? Ведь манипулируют  нашим
сознанием с самого момента рождения! Это называется воспитанием. А потом нам
выдают только ту информацию, которая, по мнению родителей, нужна ребенку, и,
подсовывая учебники по физике, порножурналы убирают на самые высокие полки.
   Они насторожились, слушают заинтересованно, еще  не  понимая,  к  чему  я
веду.
   - Даже взрослым, - сказал я,  и  сердце  мое  стиснулось  в  предчувствии
близких бед, - надо выдавать не все, не все. Однако где та грань, за которой
должна начинаться несвобода? Мы все понимаем, что такое ложь во спасение,  и
готовы благородно лгать другим, но не выносим, когда  лгут  нам.  Какими  бы
благородными мотивами ни руководствовались.
   В  молчании  я  допил  чай,  сказал  несколько  слов   о   необыкновенной
душистости, для чего даже не пришлось кривить душой, и  откланялся.  Весь  в
высоких мыслях, или глубоких, хрен их  разберет,  двигался  к  дверям  своей
квартиры, уже вставил ключ, как послышалось мягкое  шуршание  раздвигающихся
дверей лифта.
   - Господин Печатник? - послышался голос. - Как удачно, я к вам...
   Из кабины на лестничную площадку ступил невысокий мужчина  в  гражданской
одежде, козырнул, сказал сиплым усталым голосом:
   - Лейтенант Кравец, - представился он. - Извините, что так поздно, однако
я с утра на ногах, вы у меня уже восемнадцатый...
   Я стоял перед ним, сжимая ключ. В голове, как и  в  груди,  стало  пусто.
Равнодушными глазами посмотрел на него, как смотрел бы на дверцу лифта.
   - Простите, что-то случилось?
   - Простая рутинная проверка, - ответил он.
   - Слушаю вас, - сказал я нетерпеливо и давая понять тоном, что в квартиру
приглашать не собираюсь.
   - Два дня тому убит некий Шестиногов. Добро бы в  пьяной  драке,  все  бы
понятно, но ему всадили пулю в лоб. А  таких  обормотов  так  благородно  не
убивают...
   Я заставил себя улыбнуться.
   - А как?
   Он пожал плечами.
   - Да по-разному. Столовым ножом под ребро,  утюгом  по  голове,  топором,
сковородкой, любым тяжелым предметом, что окажется на кухне... Мы  перебрали
всех его собутыльников, эти отпадают.  Сейчас  перебираем  более  отдаленные
связи.
   Я удивился:
   - Но я-то в какой связи?
   - Вы с ним знакомы? Я наморщил лоб:
   - Как вы сказали?
   - Шестиногов, - повторил он.
   - Впервые слышу, - ответил я уверенно, ибо, в самом деле, тот жлоб мне не
представлялся.
   - Да? А вот он похвалялся, что отмутузил одного  хлюпика.  Тот,  дескать,
имел наглость трахать его девку.
   Я через силу улыбнулся.
   - А, та вонючая горилла?.. Его убили?  Не  скажу,  что  жалею.  Но  скажу
честно, хоть этот гад меня тогда и слегка напугал... но разве это повод  для
убийства?
   Он прямо посмотрел мне в глаза.
   - А женщина?
   - Что женщина? - переспросил я тупо.
   - Которая стояла между вами? Я развел руками.
   - Лейтенант... вы в каком веке живете? Или берете меня...  не  знаю,  как
это на жаргоне, но моя бабушка говорила "брать на Бога"! Из-за женщин  давно
уже перестали убивать. Даже морды друг другу не бьют.
   Он сказал быстро:
   - Но вам же набили!
   Я покачал головой, сказал почти отечески:
   - Лейтенант... Женщина - только повод, а не причина. Ему хотелось кому-то
набить морду. Такие всегда стараются кому-то  дать  в  зубы,  намылить  шею,
сбить рога, врезать по сопатке... Не попался бы я, он бы прицепился к любому
другому, мол, не те сигареты курит! Да вы сами знаете.
   Он вздохнул, закрыл блокнот.
   - Да, я понимаю, что мотивов для убийства нет. Извините, служба.
   - Ничего, - утешил я, - у меня тоже бывает полно черной работы.
   - Работа вся черная, - вздохнул он, - только праздники светлые...
   Я смотрел ему вслед, надо бы ликовать,  но  в  душе  разрасталась  черная
тянущая пустота. Я, похоже, все же дикарь - в самом деле,  убил  всего  лишь
из-за  женщины.  Из-за  первобытного  желания  обладать  в  одиночку.   Хотя
современная мораль уже давно ушла от этой дикости: женщина - не вещь,  имеет
полное право не только спать с разными мужчинами, но и, так сказать, на ходу
совершать коитус с тем или иным понравившимся  самцом...  или  понравившейся
самкой, даже не спрашивая имен. По дороге на  работу,  на  самой  работе,  в
обеденный перерыв, по дороге с работы.
   Никакой муж теперь не спрашивает, трахается ли она с кем-то еще,  это  не
его дело. Вступая даже в церковный брак, она обещает хранить верность, но не
клянется не  пить  по  дороге  на  работу  из  автоматов,  не  чесаться,  не
сморкаться и не вступать в коитус.
   Старые анекдоты про любовника под кроватью уже никого не смешат.  Молодое
поколение  вовсе  не  понимает,  где  же  смеяться.  Ну,  вернулся  муж   из
командировки, ну, застал своего приятеля или даже чужого мужика,  трахающего
его жену. Ну и что? Вот если тот продолжает ее трахать и при муже, а жена не
может из-за этого побежать на кухню  и  быстро  приготовить  голодному  мужу
поесть, сделать ему горячий крепкий кофе, тогда да, скотина,  оба  виноваты,
надо бить морду.
   Сейчас анекдоты в цене те, от которых поколение тому  содрогнулись  бы  и
отпрянули самые развратные, извращенные, сдвинутые.  Дальше  в  эту  сторону
продлевать уж некуда, действительно задействовано все. Сейчас вплотную дошли
до той черты, что уже и не  черта,  а  стена,  и  можно  только  в  обратную
сторону.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

   Через три дня радостно взволнованная консьержка - как же, такое событие в
нашем доме! - сообщила, что возле подъезда застрелили жильца с нашего этажа.
Бабахнули из проезжавшей машины, из  окна  бросили  листок,  там  всего  две
буквы...
   - СК? - спросил я.
   - Точно! - обрадовалась  она.  -  А  что  это  за  буквы?..  Сколько  уже
видела...
   - Смерть коллаборационистам, - объяснил я. Добавил на всякий случай:
   -  По  телевизору  такое  уже  показывали!  Они  всем  предателям   такое
оставляют. Или на стенах пишут.
   - Ой, а я видела, но думала, что это - Спортивный Клуб!
   С языка едва не сорвалось, что  уже  догадываюсь,  какого  именно  жильца
застрелили. Собственно, колабов в нашем доме, как и в  других,  хватает,  но
Пригаршин сотрудничает с врагами демонстративно, вызывающе. Он, так сказать,
самый первый, самый видный предатель нашего микрорайона, самый заметный.
   И тоже, подумал я, застрелил его  кто-нибудь,  живущий  на  другом  конце
города. Чтоб не пало подозрение на соседей.
   Приходил участковый, снимал показания. Увы, мы могли сказать очень  мало.
Да, похоже, участковый вовсе  не  рвался  выяснить,  кто  же  в  самом  деле
застрелил человека, который жалуется врагу на свою  страну.  Собаке  собачья
смерть, читалось в его глазах, однако добросовестно  опросил  всех,  записал
имена  и  фамилии,  покивал,  сказал  озабоченно,  что  терактов  меньше  не
становится, на смену одним арестованным боевикам  из  РНЕ  приходят  другие.
Юсовцы почти не решаются выходить за  территорию  посольства,  а  если  едут
куда, то под  охраной  бронетранспортера...  Заодно  боевики  стреляют  и  в
англичан, французов, считая их всех одной нацией натовцев.
   "Форд" уже наметился вылезти на тротуар, но здесь проезжая часть улицы  в
четыре полосы, я оставил его у бровки. К  троллейбусной  остановке  подкатил
расцвеченный рекламами вагон. Народ ломанулся к дверям, с транспортом теперь
снова плохо, старые да немощные остались ждать следующего,  и  среди  них  я
заметил издали женскую фигурку в светлом джинсовом костюме.
   Она вышла мне навстречу, я сказал виновато:
   - Извини...
   - За что? - засмеялась она. -  Или  следуешь  правилу:  если  женщина  не
права, то перед нею надо срочно  извиниться?..  Просто  не  хотелось  сидеть
дома, вот и вышла на десять минут раньше.
   - Ты не опоздала, а даже пришла раньше? - изумился  я.  -  Женщина  мечты
любого мужчины!
   Она погрозила пальцем.
   - Рискуешь! Если найдешь женщину  своей  мечты  -  с  остальными  мечтами
придется распрощаться.
   - Согласен, - ответил я серьезно.
   Ее губы показались мне до странности нежными и  чувственными  без  всякой
эротики. Я подержал ее лицо в обеих  ладонях,  глядя  в  чистые  и  лучистые
глаза, но прохожие начали оглядываться с недоумением, что за странный  жест?
Вот если бы держал чуть ниже моего пояса,  а  брюки  мои  были  расстегнуты,
тогда бы понятно...
   Улица приняла нас и медленно понесла  в  своих  ладонях,  тихо  и  плавно
покачивая, так что огромные дома приподнимались и  опускались,  как  морские
волны. Впереди бульвар расцвечен  огромными,  как  парашюты,  зонтиками  над
вынесенными из помещения столиками летнего кафе. Прохожие на  ходу  покупали
мороженое или соки, двигали дальше, только пары совсем разомлевших  от  жары
сидели за столами и церемонно вкушали мороженое  из  серебристых  запотевших
вазочек.
   Нас  опередила  толпа  горластых  кавказцев,  хотя  на  самом  деле   эти
смуглокожие могут быть кем угодно, теперь Москва стала  гигантской  помойкой
общечеловеческих ценностей. Трое взрослых, с ними не меньше дюжины  визжащей
и орущей детворы.
   Им  купили  сладости  в  пакетах,  воздушную  кукурузу,  чупа-чупсы,  еще
какую-то хрень в ярких упаковках. Сразу во  все  стороны  полетели  бумажки,
обертки. Один из кавказцев смачно отхаркался прямо на пол.
   Мы  с  мороженым  ютились  за  крайним  столиком,  я  поморщился,  сказал
раздраженно:
   - Знаешь, когда такое вижу, понимаю тех, кто призывает к чисткам.
   - Этническим? - спросила она.
   - Ну да, - подтвердил я с брезгливостью. - И начал  бы  все-таки  с  этих
цыган... Пусть как угодно обзывают, но жить станет чище.
   За  соседним  столом  двое  лохматых  парней  интеллигентно  балдели  или
оттягивались, хрен разберет этих гомосеков.  Один  трудился  над  мороженым,
другой тянул через соломину окрашенное пойло под названием "Солнечный". Тот,
что с мороженым, бросил в нашу  сторону  оценивающий  взгляд,  а  который  с
соломинкой сказал громко, победно, просто ликующе:
   - Если вы позволите начать чистку с цыган, потом настанет очередь евреев,
армян, а в конце концов придут и за вами!
   Он победно смотрел на меня, но я холодно улыбнулся и повернулся к Тане.
   - Ну как мороженое? Захватим еще по одному да сожрем прямо по дороге?..
   Она бросила на лохматого  защитника  цыган  взгляд  искоса,  улыбка  чуть
тронула ее красивые губы. Мы  вернулись  к  стойке,  я  сделал  заказ,  Таня
спросила вполголоса:
   - Ты даже не соизволил ему ответить? Почему?
   - Туп, - ответил я. - Ты посмотри на  его  морду.  У  него  нет  ни  тени
сомнения, что он изрек истину.
   - А если в самом деле считает это истиной?
   - А мозги человеку на что? - возразил я. - Это то же самое  сказать,  что
нельзя сажать в тюрьму убийцу, ибо потом придет очередь сажать  карманников,
а потом придут сажать и уже мирных добропорядочных граждан.  По  его  логике
это так. Но ведь так нигде же не делается?.. Возьми это мороженое,  здесь  с
орешками.
   Она взяла мороженое в хрустящем вафельном стаканчике, я заметил, как  она
бросила взгляд украдкой в сторону защитника общечеловеческих  ценностей.  Он
сердитый и непонимающий, за что же ему даже не ответили, не стали спорить, у
него наготове десяток вычитанных убийственных аргументов -  уже  рассерженно
тянул через соломинку модное пойло.
   - Но он в самом деле так думает, - проговорила  она.  -  И  не  понимает,
почему ты, по тебе видно - заядлый спорщик, не стал возражать.
   - Возражать можно умному, -  объяснил  я.  -  Умному  противнику.  Но  не
придурку, что не в состоянии проследить за своей же мыслью. А  метать  бисер
перед свиньей мне как-то в лом. Других дел хватает. И  так,  говорят,  бисер
подорожал - свиней с приходом юсовцев стало куда больше.
   Она засмеялась, а у меня  перехватило  дыхание,  настолько  она  красива,
чиста, преисполнена нежности и света. Впереди за поворотом начало  выступать
здание, очень знакомое, сердце мое стукнуло, даже не знаю из-за чего: то  ли
вспомнило, как мне били морду, то ли как я с наслаждением всадил раскаленный
комок металла в узкий лоб гигантопитека.
   Мы  прошли  мимо  шикарного  магазина,  у  дверей  охрана  с   автоматами
наперевес, по ступенькам спускалась солидная дама. Ее поддерживал под локоть
очень импозантный господин. Дама, красная от негодования, говорила с великим
возмущением:
   - Я не могу на них смотреть!..  Ходят  совершенно  голые!..  И  это  жена
министра! Как можно?
   Ее спутник промямлил:
   - Дорогая... но она ж не совсем так уж и голая... Она ж в одежде...
   Дама фыркнула:
   - Ну и  что?  Но  под  одеждой  все  равно  ведь  голая?  Таня  хмыхнула,
отвернулась, пряча смех, закашлялась.
   Я чуть было не хихикнул следом, но подумал, что  чопорная  дама,  как  ни
странно, права в своем  возмущении...  которое  просто  не  смогла  выразить
правильно. Вон Таня в достаточно вольном платье, но не скажешь, что голая, а
вон прошла по улице, виляя бедрами, девица в модном костюме, так и видишь ее
голую с распущенными по подушке  волосами,  видишь  ее  грудь,  видишь,  как
растут волосы на  ее  лобке,  и  даже  видишь,  что  там  интим-прическа  от
Измалкина, а когда поворачивается, то отчетливо зришь как форму ягодиц,  так
и как воочию видишь коричневое пятнышко приглашающе подкрашенного ануса...
   Сердце мое тукало быстро и нежно, подпрыгивало  и  пыталось  взлететь  на
отрастающих крылышках.
   - Ты не спрашиваешь, - сказала Таня, - но просто для  информации,  муж  у
меня... это нечто вроде очень хорошей мебели. Как и я для него. То  есть,  у
нас практически нет ничего общего, кроме секса. Да и то, если честно...
   Она быстро взглянула на меня, отвела взгляд.
   - Что? - спросил я.
   - Да так, - ответила она быстро. - Ничего. А то будешь задаваться.
   - Ну скажи!
   - В последнее время даже с сексом что-то начинает...  ну,  разлаживаться.
Оргазм приходит все труднее, а дважды вообще так и не дождалась...  Конечно,
я прикинулась, что  все  в  порядке,  вскрикнула,  раскинула  руки  будто  в
изнеможении, но... что-то потерялось. Он чувствует, мы попробовали некоторые
игры, что должны возбудить, повысить интерес... но стало  еще  хуже.  Ладно,
что-то я совсем разжаловалась, это не мой стиль. А что у тебя?
   - Если считать брачные церемонии, - ответил я, - то я замужем  не  был...
Так, конечно, две-три женщины за все время считали себя моими  женами.  Даже
я, помню, пару раз так думал. Или все-таки регистрировался?.. Не помню даже.
Все прошлое как в далеком тумане.
   - А теперь?
   Я привлек ее к себе.
   - Теперь понимаю, чего я ждал.
   Она прижалась всем телом, зарылась лицом в куртку.
   - Кстати, ты знаешь... Мой старый бойфрэнд убит в  какой-то  перестрелке.
Или его пристукнули за что-то.
   Я вспомнил этого здоровенного мужика, красавец, племенной  бык,  от  него
пошли бы здоровые дети, целое племя богатырей можно бы наплодить,  скажем  -
велетов, антов или сказочных нартов... даже ясно вспомнил, как нажал  курок,
как тряхнуло кисть, а пуля ударила в переносицу... но сердце  не  сбилось  с
такта, голова оставалась ясной, а голос не дрогнул:
   - Жалеешь? Она поморщилась.
   - Теперь нет. Полгода назад это был чемпион страны по борьбе без  правил,
удачливый каскадер... Но убили не чемпиона, а спившегося слесаря.
   - Значит, - сказал я, - Бог  есть.  Он  не  против  того,  чтобы  я  тебя
провожал.
   Она подняла голову, ее лицо было чистым, серьезным.
   - Наверное, не будет против, если зайдешь ко мне.
   - А как у тебя?
   - Муж повез дочку на дачу к родителям.  Они  ей  щенка  купили...  Там  и
заночует, у нас дача далековато.
   - Зато там участки дают больше, - сказал я великодушно.
   - Да, - ответила она серьезно. - У нас под дачей пять гектаров.
   Я прикусил язык.
   Ее   квартира    находилась    в    обычном    двенадцатиэтажном    доме.
Четырехкомнатная, уютная, без выпендренов,  простая  хорошая  квартира.  Мне
стало хорошо и уютно уже в прихожей. Таня  захлопнула  дверь,  сухо  щелкнул
автоматический замок.
   Я схватил ее в объятия и понес в комнату. В глубине раздвижной  диван,  я
опустил Таню перед ним, меня колотила дрожь. Я не знал, что  делать  дальше.
На этом диване ее трахал этот Шестиногов,  имеет  заботливый  муж,  а  также
здесь она иногда разгружает забежавшего соседа, как точно так  же  я  трахал
бесчисленных женщин, что проходили через мои руки. Но мы  -  не  они.  Мы  -
особые... Мы уже особые.
   Она судорожно вздохнула, обвила тонкими руками мою шею.
   - Бравлин, - сказала она тихо. - Мне тоже страшно. Не выпуская друг друга
из рук, опустились на диван.
   Она смотрела на меня большими  тревожными  глазами.  Я  перевел  дыхание,
осторожно коснулся губами ее лба.
   - Таня... Это звучит как-то по-средневековьи... но отныне у меня не будет
других женщин...
   Я хотел сказать не это. Что ерунда все это: тело, плоть - ведь  от  того,
что я буду трахать других, это не помешает мне любить только Таню, как и то,
что, если она получит оргазм где-то на стороне, это не  помешает  ей  любить
меня... но вырвалось именно это, а Таня тихонько выдохнула в ответ:
   - Когда я увидела тебя... все мужчины  для  меня  стали  неинтересными...
Нет, не задавайся! Просто менее интересными. Правда, намного.