гадалась  ли   она   отдать  приказ  сервам
относительно воды.  Наткнулась на мужа, который переминался с ноги на ногу и
неловко крутил в руках тоненький хрупкий обруч.
   - Дай сюда,  согнешь ведь! - крикнула мона Сэниа, выхватывая у него офит.
- Ну до чего же вы, мужчины, бываете бестолковыми...
   И помчалась к сервам,  копошившимся у южной стены возле кухонного навеса.
Юрг только хмыкнул ей вслед -  его чуткость не всегда оказывалась на должной
высоте,  по сейчас он понимал,  что сопричастность высшему акту человеческой
жизни делала его жену,  как он однажды выразился - а она, выходит, запомнила
- "старшей сестрой по  развитию".  Чтобы не  мешать сервам,  семенящей рысью
устремившимся  к  их  крошечному  звезднокорабликовому  замку,   он  убрался
подальше -  в  прохладную тень привратной каморки,  где босой полуголый Харр
развлекал  Юхани,  водя  угольным  пальцем  по  затейливым узорам  гобелена,
брошенного на  пол.  Юный принц уже  успел осчастливить джанибастову рухлядь
двумя мокрыми пятнами,  о  чем  Юрг нисколько не  пожалел,  ибо вытканная на
гобелене картина  отнюдь  не  предназначалась для  детей  младшего школьного
возраста: она изображала жавра, совращающего отроковицу.
   - А вот цветочек аленький,  -  сюсюкал Харр по-Харрада,  как видно,  тоже
выбитый из привычной колеи,  - а вот куколка голенькая... А вот чудище то ли
осьмирукое, то ли...
   - Это жавр,  между прочим, - поспешил перебить его заботливый отец. - Ты,
когда шел по болоту, имел все шансы познакомиться с ним на такой же короткой
дистанции.
   Харр так и подскочил:
   - У, строфион твою мать, да ежели бы я знал, ни за что не сунулся...
   - Выбирай выражения при детях,  - строго заметил Юрг, - а то вылетишь вон
туда!
   Он  указал большим пальцем на  полупрозрачную заднюю стенку,  за  которой
маячили  силуэты  дружинников,  маявшихся в  традиционном мужском  ожидании.
Теперь,  после загадочной для них гибели товарища,  каждый чувствовал себя в
какой-то степени опекуном еще не родившегося малыша.
   Харр  пожал  плечами и  босой  ногой  подгреб поближе разноцветные земные
погремушки, заброшенные на их корабль еще на Барсучьем.
   - И  откуда это в  тебе,  -  флегматично обронил он,  -  ты ж  вроде и не
князь...
   - Вот закончится вся эта катавасия, - пообещал командор, которого сейчас,
когда он чувствовал себя не в своей тарелке,  отнюдь не тянуло препираться с
тихрианином,  - и я тебе покажу, кто я таков. Кстати, за мной обещанный меч,
не забыл?
   - А  я  уж  думал -  замотаешь...  -  у  Харра была  какая-то  врожденная
антипатия к субординации.
   Оба замолкли,  прислушиваясь.  Ничего не доносилось,  кроме механического
топотка сервов.
   - Однако небывало тихо,  -  заметил Харр.  -  Не  окочурилась бы  девица.
Говорил я тебе -  надо было мне браться задело,  сам двоих сыновей принимал,
да и у чужих случалось, мало ли передряг на дорогах. Через колено перекинуть
- враз опростается...
   Юрг еще раз восхитился синонимической емкости транслейтора.
   - А ежели дело замаринуется...
   - Заткнись, и как там далее про строфиона, - сказал командор.
   - Ни фига себе ордонанс, - с уважением проговорил по-Харрада и замолк.
   И  вовремя:  из растворенного настежь шатра явственно донесся слабый,  но
постепенно набирающий силу плач новорожденного.
   - Заблеял! - радостно возопил Харр, ткнув командора кулаком в грудь.
   - Нашей дружины прибыло!  - отозвался Юрг, награждая собеседника ответным
тычком.
   Ю-ю  чутко прислушался и,  как  это  бывает у  младенцев,  тоже завопил -
беззлобно и не требовательно, а просто так, за компанию.
   Харр вскочил на  ноги,  обратился лицом к  стене,  за  которой томились в
ожидании семеро джасперян,  и,  поднеся ладони к  губам,  издал ни на что не
похожий разбойничий свист.
   Из шатра вылетела разгневанная Сэнни:
   - Совсем обалдели, мужики?
   - Кто? - заорали два голоса одновременно.
   Принцесса заулыбалась,  счастливо и чуточку виновато,  словно она сама за
чем-то недоглядела:
   - Девочка...
   - О-го-гей! - завопил тихрианин.
   - А ты-то чего радуешься? - резонно спросил Юрг.
   - Так у нас невеста!
   Юрг  уже  поднял  было  руку,  чтобы  покрутить  пальцем  около  виска  в
интернациональном, как он полагал, жесте, но мона Сэниа неожиданно подбежала
к гостю,  обняла его за плечи и чмокнула в серую щеку.  Харр утерся лапищей,
которая,  в отличие от лица,  была абсолютно черной,  словно тихрианин носил
лайковые перчатки.
   - Ну,  хозяюшка,  уважила,  -  сладким голосом промурлыкал менестрель.  -
Только это,  я  понимаю закуска,  а  сам  пир впереди?  А  то  я  не  против
подмогнуть на кухоньке - твои-то блошастики много ли наготовят!
   Мона Сэниа махнула рукой -  ну конечно же,  как такой день без пира, да и
Ушинь надо усадить за  стол,  соответствующий ее  королевскому рангу.  Потом
спохватилась - ведь остальные еще не знают!..
   Повинуясь ее  мысленному приказу,  привратный кораблик  распахнул настежь
оба  люка,  приглашая истомившихся дружинников,  которых  Харров  свист  уже
привел в состояние стартовой готовности.  Они ворвались возбужденной оравой,
сопровождаемые низко парящей Гуен; вот только Кукушонка все это время как-то
не  было видно,  но  при его повседневности и  неприметности на это никто не
обратил внимания.
   - Тс-с-с, - заставила всех примолкнуть принцесса, - никому приветственные
кличи не издавать,  ближе чем на два шага,  не подходить. Сейчас принесу это
чудо!
   Она  исчезла в  шатре и  тут же  появилась обратно,  неся на  сгибе локтя
обещанное чудо,  запеленутое в  расшитое диковинными цветами  одеяльце.  Все
вытянули шеи,  а Харр даже высунул кончик лиловатого языка. Несколько секунд
стояла зачарованная тишина.
   Потом раздался негромкий голос командора:
   - Фирюза...
   С  крошечного сморщенного личика малышки глядели в  теплое небо  Джаспера
неправдоподобно большие глаза -  неотразимая васильковая синь скюзовых очей,
смягченная и разбавленная материнским молоком.
   Когда  мона  Сэниа  вернулась в  шатер,  королева Ушинь уже  сложила свою
корзинку,  и лупоглазое существо -  то ли божок, то ли живой талисман - чуть
пошевеливался в  ее  глубине.  Шоео старательно умывался,  по-кошачьи стирая
лапочкой  давешнее  наваждение;  мордочка  его  сохраняла  выражение крайней
озадаченности. Касаулта спала тем глубоким и самым счастливым на свете сном,
который недоступен мужскому пониманию;  нареченная странным,  земным  именем
новорожденная так же безмятежно взирала на потолок,  как и на небо - краткий
промежуток покоя  между  ужасом рождения и  первым голодом.  Жизнь входила в
нормальную колею.
   От  пира  Ушинь отказалась -  дела домашние,  да  и  мало ли  кому на  ее
островах понадобится неотложная помощь! Возразить было нечего.
   - Прими благодарность,  великодушная королева,  от  всех нас  и  от  этой
малышки,  которая родилась,  чтобы никогда не  увидеть собственного отца,  -
проговорила  принцесса,   невольно  вкладывая  в  свой  голос  всю  радость,
облегчение и  печаль,  которые наполняли ее одновременно.  -  И  соблаговоли
сделать мне подарок: обратись ко мне с какой-нибудь просьбой!
   Серебряная королева улыбнулась легко и  чуточку смущенно,  как бы извиняя
принцессу за некоторую церемонность ее речи:
   - Покажи мне твоего сына, моя милая.
   Сэнни унеслась,  стремительная,  как девчонка;  тут же появилась с сыном,
держа его поперек живота.  Наследник хрюкнул и  потянулся к  легкому ореолу,
окружающему голову  королевы,  -  вероятно,  приняв  ее  летучие  волосы  за
огромный одуванчик.
   - Так  вот,  значит,  каков  наследник трона  Величайшего-Из-Островов,  -
задумчиво проговорила Ушинь.
   - Надеюсь,  что нет,  -  вырвалось у принцессы.  -  После моего отца трон
достанется кому-нибудь из братьев, вот и пусть у них голова болит!
   - По древним законам Джаспера,  который вы, как я вижу, не сохранили, сын
не  может  наследовать трон.  Только внука  можно успеть научить всему,  что
следует знать мудрому королю, - тихо проговорила королева, и в ее интонациях
мона Сэниа уловила ту  же  горечь,  что и  в  разговоре с  Алэлом.  -  Но не
принимай мои  слова как совет,  моя милая:  древние законы существуют только
для первозданных.
   Принцесса догадалась,  что  королева Ушинь  называет так  не  только свои
острова, но и обитающий на них народ.
   - Мне пора. - Ушинь сияла свой фартук из рыбьей кожи и, сложив, поместила
в корзинку, старательно расправив углы, - как показалось принцессе, это было
сделано для того,  чтобы укрыть от  посторонних глаз певучую животинку,  чей
вид будил какие-то смутные воспоминания.  - Мой муж и господин прислал бы за
мной лодку, но сегодня он не властен над морской стихией...
   - Ушинь,  вы не успеете моргнуть,  как будете дома,  -  не могла сдержать
улыбки мона Сэниа. - Честное слово, это совсем не страшно. Я сейчас.
   Она  вернулась  в  комнатку  Касаулты,  чтобы  подвинуть  к  ней  поближе
новорожденную.  Ушинь между тем вышла на  солнечный луг,  жмурясь от  яркого
света.
   - Э-э, бабулька, можно тебя на минуточку? - услыхала она над самым ухом.
   Это,  несомненно,  была  незабываемая пара -  крошечная розово-серебряная
женщина и полуголый верзила,  словно обмазанный дегтем с головы до громадных
четырехпалых ступней.
   - Дай-ка сюда.  -  Харр по-Харрада бесцеремонно вытащил у нее из корзинки
опустевшую флягу;  встряхнув,  откупорил и  с  горестным подвываиием выцедил
последние капли.
   - Анделисова слеза...  -  пробормотал он сокрушенно. - Где ж это видано -
такой  благодатью да  конечности грешные  обмывать!  Грех.  Грех,  бабулька.
Радость надо людям дарить, а не на землю лить.
   Он с горестным вздохом возвратил королеве пустую емкость.
   - Ты,  как в другой раз будут кликать повитуху, меня возьми. Подмогну. Да
не думай, я задаром.
   - Благодарствуй,  милый юноша,  - совершенно серьезно ответила серебряная
королева,  -  я  справлюсь.  А  ты найди дорогу к  моему дому,  и мои дочери
изукрасят твое чело, а древние боги осенят своей благодатью.
   - Заметано, - сказал менестрель, хлопая Ушинь по плечу.
   В этот момент мона Сэниа вышла из шатра.
   - По-Харрада! - взвизгнула она. - Перед тобой королева этих островов!
   Обернувшиеся на  ее  крик дружинники все как один преклонили колена.  Юрг
немного помедлил, но, вспомнив о возложенной на него дипломатической миссии,
решил,  что маслом каши не  испортишь,  и  присоединился.  Один Харр остался
торчать, как Александрийский столп, почесывая одной босой ногой другую.
   - Не гневайся,  моя милая, - проговорила своим журчащим голоском Ушинь. -
А ты, сын черной Ночи и хмурого Вечера, и впредь не подлаживай свою речь под
чужой голос.  Такие,  как ты,  милы первозданным.  Да  будет благословен ваш
бирюзовый дол!
   - Я сразу же вернусь,  -  шепнула мона Сэниа и,  почтительно обняв Ушинь,
которая не могла удержаться от того,  чтобы пугливо прикрыть глаза,  исчезла
вместе с нею.
   Дружинники подымались, отряхивая штаны.
   - Это  что  за  слово  дивное  -  би-рю-зовый?  -  старательно  выговорил
непочтительный певец.
   - Камень такой,  -  пояснил Юрг. - У вас что, не встречается? Точь-в-точь
как глаза у... у Касаултовой дочки. Имя-то она пусть сама придумывает.
   - Ты ж вроде ее нарек, а ты - властитель, твоя и воля.
   - Не городи чепухи.  По нашим обычаям сыну выбирает имя отец,  а дочери -
мать...  Впрочем,  иногда это обоюдно.  А Фирюза -  так прозывают красавиц с
голубыми глазами у нас в тех странах,  где это -  большая редкость;  там все
больше черные.
   - А красных не бывает?
   - Бывает. У белых крыс.
   Над  только  что  получившим свое  название Бирюзовым Долом,  примерно на
высоте птичьего полета, возникла Сэнни, высматривая себе свободное место для
окончательного появления.  Гуен с  радостным кличем,  способным довести кого
угодно  до  заикания,  ринулась  ей  навстречу,  и  принцесса позволила себе
несколько  секунд  так  любезного ее  нраву  свободного падения.  Но  стоило
гигантской сове поравняться с  ней,  как  она исчезла,  чтобы в  тот же  миг
очутиться рядом со своим супругом.  Гуен затрясла головой и  подняла торчком
затылочный гарпиевый гребень -  эта  способность людей  только-только начать
игру,  а потом пропасть неизвестно как, доводила ее до бешенства. К счастью,
характер у нее был отходчивый.
   - Пришлось  спасаться бегством,  -  весело  сообщила принцесса.  -  А  то
алэловы  дочки  из   чувства  симпатии  чуть   было  меня  не   разрисовали.
Представляете - я да с маргаритками во лбу.
   - Твоему  лбу  пристала  молния,   -  с  неожиданной  галантностью  изрек
менестрель.
   - Да уж, - согласился Юрг. - И как там дочки?
   Мона Сэниа помялась:
   - Да  на  чей вкус...  Глазастенькие,  губастенькие -  есть в  них что-то
рыбье.
   - Ну это не по мне!  -  не смог, как всегда, удержаться по-Харрада. - Это
еще  какая  рыбка -  если  взять,  например,  барракуду...  -  Флейж да  еще
Эрромиорг,  как старший,  только и  были способны как-то  умерять варварскую
непосредственность тихрианина.
   А непосредственность фонтанировала вовсю:
   - Пир,  пир, пир, мой кастрюли до дыр, мясо жарь на вертелах, будет пышно
на столах.
   Юрг  поморщился  -  поэтические экспромты  менестреля находились тоже  на
пещерном уровне.
   - Делу -  время,  а потехе -  час, - проговорил он с удивившей его самого
назидательностью.
   - Да,  -  подхватила его мысль жена, - я сверху присмотрела прелестнейшее
плато на северном склоне хребта,  трава свежая, не выжженная - будем ставить
там  загон для  коз и  конюшни.  От  центральной просеки туда пойдет плавный
спуск,  так  что  давайте подсчитаем наших сервов,  их-то  в  первую очередь
придется выдворить за  пределы Бирюзового Дола,  вот  вам  еще  пристройка к
стене...
   - Дорогая, не все сразу. Ты не забыла, что мне нужно на минуточку слетать
на Землю? Я же Стамену обещал.
   - Ладно,  а как только вернешься, я на минуточку загляну на Тихри - ты не
забыл, что я должна посоветоваться с Лронгом?
   - Мне б так жить... - с захлебом вздохнул Харр по-Харрада.

   Юрг неторопливо шагал по свежерасчищенной просеке, и исполинские хвойные,
так похожие на корабельные шишкинские сосны,  чуть наклоняясь друг к  другу,
смыкались у  него  над  головой.  Старая  просека  не  была  прямой,  следуя
неровностям рельефа,  но и теперь угадывалась безошибочно. Судя по аккуратно
увязанным охапкам сучьев  и  плоским брикетам спрессованной хвои,  она  была
затянута порослью цепкого безъягодного можжевельника, необычайно пахучего, с
длинными  мягкими  иглами.  Под  ногами  хрустели крошечные,  как  горошины,
шишечки,  под ними должен был залегать ровный камень.  Юрг поковырял сапогом
почву, но до твердого слоя не добрался. Видно, дорогу мостили в незапамятные
времена,  и делали это умело; вот только петляла она как-то непредсказуемо и
нелогично.  Покрытые мелкой  плотной чешуей  стволы уходили вверх  метров на
тридцать,  заканчиваясь  компактной  сизой  кроной;  рассматривая  остров  с
изрядной высоты зависшего кораблика,  он не мог определить точно, как широка
эта лесная полоса,  пролегшая вдоль хребтины протяженного острова,  но самую
пышную ее  часть,  прилегающую к  Бирюзовому Долу,  он  еще  тогда про  себя
окрестил Воротником Игуаны.
   Где-то вдалеке, за очередным поворотом слышался треск, истеричные взвизги
пилы и мягкое буханье - сервы тут же прессовали хвою. Бережливые ребята. Как
только Юрг узнал у караульного Дуза,  что мона Сэниа на просеке, он рванулся
туда чуть ли не рысью,  успев лишь поцеловать спящего Ю-ю,  но, очутившись в
тени сизо-зеленой чешуйчатой колоннады,  он  разом припомнил все  колдовство
папоротниковой ночи, и ему вдруг до чертиков не захотелось вливаться в общую
суетливую толпу  славных братьев по  оружию и  их  жукообразных механических
слуг. Ведь была же мысль - шугануть их отсюда и хоть несколько дней провести
с  женой в  отнюдь не  целомудренном уединении.  Ах  да,  теперь ведь еще  и
Касаулта - ну нянька не в счет. И надо ж было затеять его дражайшей половине
всю эту сутолоку!  Конечно, понять ее можно - улетел на минутку, а проторчал
на Земле около суток.  Разумеется, он передал через Киха, что непредвиденная
задержка -  Стамена перевели в  Балтимор,  а там уже весь медперсонал принял
стойку  и  языки  от  предвкушения его,  торговой,  кровушки  повысовывал  -
дорвались до волшебства.  Пришлось огорчить эскулапов, категорически заявив,
что он -  не ходячая селезенка, чтобы что-то там им на потеху да диссертаций
вырабатывать,  эдак ведь они и до головного мозга доберутся, только позволь;
вот помрет -  пожалуйста, можете развлекаться на вскрытии. Юмор был еще тот,
но это от удручающего контакта со Стаменом: тот уже сегодня мог бы подняться
на ноги, если бы не полнейшая, непобедимая депрессия. "Понимаешь, - тусклым,
шелестящим голосом поведал он другу,  -  не могу спать:  как только закрываю
глаза -  барахтаюсь в липком тумане,  как муха в патоке, и каким-то не моим,
посторонним умом понимаю,  что  никогда и  ничего не  смогу сделать для моей
девочки..."
   Юрг  что-то  бодренько  наврал  ему  относительно  победительных  планов,
прекрасно понимая, что на самом деле никогда больше не возьмет с собой этого
закоренелого материалиста,  не  способного принимать любое волшебство таким,
какое оно есть.
   Не годился Стамен для других миров.
   Всю обратную дорогу от  Балтимора до  Барсучьего Юрг механически пробегал
глазами подсунутые ему медицинские экстренные выпуски: ничегошеньки не понял
и не запомнил кроме того, что вспомогательное белокрысиное воинство потеряло
энное количество лап и хвостов.  Нет,  с медициной надо было завязывать. Тем
более что  в  его крови исследователи всех пяти континентов не  нашли ровным
счетом ничего.
   И вот теперь он шел - все медленнее и медленнее - по такому земному лесу,
и налево и направо расстилались такие земные белые мхи,  одновременно ломкие
и пушистые, и кое-где из них торчали абсолютно земные боровики... стоп.
   Налево уходила тропинка.  Никто из  тех,  кто  по-быстрому расправлялся с
можжевеловой порослью и уже ушел далеко вперед,  не обратил на нее внимания,
потому что выдавал ее  только не  такой пышный,  как везде,  мох;  но четкая
прямизна этой заросшей тропы и  темнеющий холм,  к  которому она  однозначно
направлялась,  не оставляли сомнений в том,  что она проторена человеческими
ногами.  Юрг сошел с дороги на тропу,  постучал каблуком - под белым моховым
настилом гулко отозвался камень. Не раздумывая, он двинулся к холму.
   Вблизи   это   бурое   сооружение  не   казалось  таким   внушительным  -
приблизительно два  человеческих роста.  Кажется,  примитивное,  глинобитное
жилище...  Нет.  Вовсе не жилище. Элементарный термитник. Конечно, не такой,
как  в  Африке,  но  очень  похож.  И  давным-давно покинут обитателями.  До
середины обложен седым  мхом,  как  снегом  занесен,  и  ни  одной  дырочки.
Тропинка делает вокруг него  аккуратную петлю и  идет  дальше,  к  такому же
конусу. Забавно. Это все равно как если бы у нас в нашем бору под Асташковом
асфальтировали дорожки от одного муравейника до другого. Ну, пойдем дальше!
   ...собственно говоря, а почему? Он же искал Сэнни, и если идти, то вместе
с ней, а для страховки еще прихватить...
   Ни хрена себе муравейничек!  Метров пять. А дырку-то сделали не насекомые
- она точно в человеческий рост,  да и по ширине на не слишком толстопузого.
Тук-тук,  кто в теремочке живет?  Да видно, что никто не живет. Отель открыт
для постояльцев. Как говаривали в старицу, пожалуйте на халяву!
   ...хоть десинтор-то сними с предохранителя,  кретин!  Где фонарик?  Нету.
Зажигалка? Отдал Харру. Дерьмо ты, а не космолетчик...
   Кажется,  меня кто-то обозвал кретином?  И  справедливо.  Я действительно
недоумок.  Потому что мечтал обойтись без волшебства. Но там, где ты, Сэнни,
там всегда... Нет, это даже не магия. Особенно когда ты такая, как сейчас.