- Полный крах,  - прошептал он еле слышно. - Я никогда не задумывался над
тем,  как мы,  крэги,  общаемся друг с другом;  так вот, мы слышим только те
мысли,  которые обращены к нам. Со мной же никто не хотел разговаривать. Мои
бывшие собратья презирали меня  еще  сильнее,  чем  люди.  До  меня долетали
только упреки в том, что я забыл свой долг - и по отношению к людям, и перед
всеми крэгами...
   - О,  древние боги,  и  ты  пять дней терпел эту  травлю?  -  воскликнула
принцесса,  хотя  вопрос  был  явно  риторическим.  -  Но  карты,  вы  с  Пы
просмотрели колоду?
   - Да. Она оказалась белой. Вероятно, для того, чтобы увидеть изображения,
потребуется настоящий крэг, а не такой изгой, как я.
   Мона  Сэниа  осторожно сняла птицу со  спинки кровати и  прижала к  себе,
словно отогревая:
   - Мы больше никогда не заставим тебя так страдать,  слышишь, Кукушонок? Я
клянусь тебе в этом честью своих трех имен,  каждое из которых не запятнано.
Но пойми и ты нас:  мы думали,  что крэги примут тебя так же,  как семейство
верховного  судьи  приняло  Пыметсу,  с  состраданием к  его  раскаянию;  мы
надеялись,  что  твоим зрением он  увидит магические карты,  которые нам так
нужны...
   - С состраданием?  - пернатое создание завертело головкой, словно пытаясь
разглядеть насмешку на  лицах Юрга и  Сэнни.  -  Да  все семейство,  включая
приживалов,  издевалось над Пы с утра до вечера!  Иначе как "Пестрей" -  это
из-за меня - его и не называли.
   - О древние боги, и он терпел целых пять дней!
   - Теперь я понимаю почему,  -  прошелестел Кукушонок,  - мы вместе должны
были открыть тайну карт - и не сумели...
   - Да не вини себя,  дружище!  -  Юрг как мог вложил в свои слова максимум
убежденности,  но на Кукушонка, по-видимому, это слабо подействовало, потому
что он расправил крылья и, взлетев на выступ полки, нахохлился еще больше. -
Ну не знали мы,  что тут требуется настоящий,  густопсовый крэг,  с  которым
остальные пошли бы на контакт... Только вот такого на Игуане нет и не будет.
   - А если - будет? - еле слышно донеслось сверху.
   Кукушонок, спрятавший голову под крыло, отчего он окончательно стал похож
на спящую курочку-рябу, казалось, сам испугался собственных слов.
   - Ты  что,  хочешь  кого-то  сюда  пригласить?  -  осторожно осведомилась
принцесса.
   - О, конечно нет! Но крэги напомнили мне о моем долге перед людьми - ведь
если у новорожденного младенца отсутствуют крэги родителей,  то позаботиться
о нем должен ближайший крэг.
   - Ну ты и заботился - и с Юхани возился, и с Фирюзой.
   - Нет.  Не то. Когда исчезло яйцо, предназначенное маленькому Ю-ю, кругом
было много различных моих собратьев,  и думаю, что кто-то из них позаботился
бы о  маленьком принце,  если бы вы не бежали с Джаспера.  Но когда родилась
Фирюза,  я был здесь один,  и я почувствовал... крэги объяснили мне, что это
значило. Я должен снести яйцо.
   Минуты две стояла обморочная тишина.
   - Сюрприииз... - высказался наконец Юрг.
   - Минуточку...  -  Мона Сэниа вскинула руки,  словно призывая ко вниманию
целую толпу.  -  Но ведь там,  во дворце Оцмара, на картине было два крэга -
Кукушонок и  еще один,  светленький такой;  значит,  так тому и быть!  Это к
удаче!
   - Гм,  дорогая, но ты ведь знаешь, что крэги делают с новорожденными... -
не сдавался встревоженный отец.
   - А  кто  говорит о  новорожденных?  Кукушонок воспитает своего  сына  на
отдаленном островке,  выстроим  там  ему  хоромы;  при  них  постоянно будет
находиться кто-то  из дружины,  на предмет правильного воспитания.  Рано или
поздно Пы  сможет вернуться в  свое поместье уже не  как презираемый блудный
сын с пестрым и,  главное,  с чужого плеча,  крэгом - а в качестве законного
преемника своего достославного папеньки, и с молодым и прекрасным поводырем.
Все в лучших традициях!
   - Боюсь,  Сэннюшка, у тебя острый приступ оптимизма. Ведь на это уйдут по
меньшей мере годы...  Кстати,  когда это ты  должен,  с  позволения сказать,
разрешиться?
   - Сегодня ночью.
   - И ты молчал,  курицын сын!  Если б не этот разговор - что бы ты делал с
яйцом?
   - Я уже думал. Я снес бы его в море...
   - Сынишку утопить?  Ну,  Кукушонок, я знал, что у вашего брата всего одна
капля крови, по вот сколько мозгов...
   - Не смей на него кричать!  -  взъярилась Сэнни.  - Ты что, не понимаешь,
что он собирался сделать это из любви к нам?
   Юрг,  ошеломленный ее тоном,  потряс головой,  словно пытался вытрясти из
ушей визгливые потки, а потом внезапно схватил жену в охапку и закружился по
тесному кораблику:
   - Бесценная моя супруга, поздравляю тебя: у нас первая настоящая семейная
перепалка. Счастлив, что по достойному поводу.
   - Ну что ты радуешься?  -  Сэнни,  как это водится у  прекрасной половины
рода людского, всегалактического, отбивалась демонстративно и безуспешно.
   - Что?  Да  то,  что  у  нас всю жизнь будут поводы праздновать что-то  в
первый раз  Первое знакомство.  Первая ночь.  Первый сын.  Потом второй сын.
Потом третий...
   - Вторая дочка.
   - Нет, сын!
   - Нет, дочка!
   - Ах, так? Сейчас мы проверим это экспериментально...
   - Веди себя прилично! Мы не одни.
   - Ох,  Кукушонок, прости. Мы совсем про тебя забыли. О чем... А, яйцо. Ты
его что, высиживать будешь? И долго?
   - Яйцо должно омываться лунным светом. Через девять дней из него появится
птенец.
   - И только годам к пятнадцати превратится во взрослого петуха.
   - Если будет расти вместе с  ребенком.  Но  рядом со взрослыми людьми это
произойдет  в  считанные  недели  -   уж  я-то  это  знаю,   пестрые  крэги,
появляющиеся взамен...
   - Не вспоминай об этом,  дружище.  К  тебе относились по-свински,  но это
закончилось раз и  навсегда -  во всяком случае,  пока мы существуем на этом
белом свете. А уж твоего скворчонка мы выпестуем будь здоров...
   - Не  опережай  событий,  муж  мой,  любовь  моя.  Прежде  всего  следует
позаботиться о яйце.
   Она выскочила из  кораблика и  чуть не  наткнулась на Пы,  который,  сидя
прямо   на   земле,   угрюмо   подрезал   кинжалом   стебельки   беззащитных
колокольчиков. Тихрианский рыцарь, расставив ноги, что делало его похожим на
гигантский циркуль, высился перед ним в назидательной позе.
   - На  твоем месте я  бы  ему  так врезал,  так врезал,  даром что родимый
батюшка - не измывайся над сыном! И братьям...
   - Ты  это  что  мне  дружинника портишь?  -  несколько запоздало вмешался
командор.  -  Ты  что,  и  собственного  отца  прибить  способен?  Тоже  мне
творческая личность!
   - Да я бы своего отца -  если б мне головой поручились, что это точно он,
так как я  его и  в  глаза не видел,  -  вон с той стеночки да прямехонько в
море,  головкой вниз.  Он же меня,  стервец, еще младенцем сиробабым продал,
хорошо я от них вовремя ноги унес да к кузнецам в подручные пристроился. Так
вот, любезный мой кормилец-князюшка!
   - Хм, - смущенно прокашлялся Юрг - ну не ладилось у него с воспитательной
работой в коллективе,  хоть застрелись! - У тебя, конечно, случай особый, но
в целом родителей следует почитать.
   - Сам-то, поди, не больно почитал-то?
   - Я,  знаешь,  тоже  вроде безродный,  так  что  ты  меня напрасно князем
величаешь.
   - Ну-ка,  ну-ка, - заинтересовалась Сэнни, - послушаем про твоих предков,
а  то  мне  как-то  и  в  голову не  приходило раньше поинтересоваться твоим
генеалогическим древом!
   Пы смущенно переминался с ноги на ногу - вести разговор о предках супруга
высокородной принцессы следовало,  по  его  представлениям,  не  иначе как в
королевском Диване,  а не так-вот,  походя,  на травке с колокольчиками.  Но
принцесса явно придерживалась другого мнения, стараясь отвлечь дружинника от
пережитых обид:
   - Я слушаю тебя, благородный эрл!
   - Ну  сейчас ты перестанешь величать меня благородным.  Хотя история эта,
надо  сказать,  печальнее некуда.  Стоял себе  большой беззаботный город,  а
жителей в нем,  если еще и гостей прибавить, было, наверное, поболее, чем на
всем зеленом Джаспере.  И вот в один самый обычный,  никем не угаданный день
земля  под  ним...  А  что,  разве  на  Равнине  Паладинов никогда  не  было
землетрясения?
   - Только на  самом дальнем севере,  -  быстро ответила принцесса,  -  это
когда джаяхуудла созывает ледяных троллей, стуча копытом по вечному льду. Но
продолжай, муж мой.
   - Ну, да. Джаяхуудла. Копытом. Что-то я плохо представляю себе копыто, от
одного удара которого рухнул бы такой город... А потом еще несколько морских
волн.  Короче,  хоть со  всего мира и  слетелись все до  единого спасатели и
поисковики,  а  откопать живых удалось ох как немного.  Говорят,  меня нашла
собака.  Лохматая шалая  дворняга,  которая работала лучше любого добермана.
Когда она состарилась и ее из отряда спасателей списали, я ее к себе взял, в
интернат.
   - Куда, куда?
   - А это такой большой дворец с фонтанами и бассейнами,  куда собрали всех
детишек,  у  которых не  нашлось родни,  а  сами они по малолетству и  имени
своего не помнили,
   - Откуда ж тогда стало известно, что ты - из рода Брагинов?
   - Да не было у меня никакого рода! Брага - так собаку звали.
   Харр, обманутый беззаботным тоном командора, весело заржал:
   - Знал бы король Алэл,  что ты псовой кличкой наречен,  ни в  жисть бы за
свой стол не допустил!
   И тут в моне Сэниа впервые взыграла королевская кровь:
   - Как смеешь,  смерд?! Пусть мой муж, благородный эрл и бесстрашный воин,
и  не  запомнил своих родителей -  да  будет благословен их  прах в  далекой
Земле,  - но они могли принадлежать только к знатнейшему роду, иначе меня...
то  есть  я...  О  древние боги,  да  я  же  с  первого мига  нашей  встречи
чувствовала, что это так!
   Юрг  ошеломленно замер.  До  этого момента ему и  в  голову не  приходило
задуматься над  тем,  что чувствовала его будущая супруга в  тот первый миг,
когда  он  так  бесцеремонно нарушил одним  махом не  менее половины пунктов
дворцового этикета.  Что она думала - он знал: ей померещилось, что вернулся
ее первый муж.  На Джаспере привыкли к чудесам. Но вот теперь оказалось, что
кроме этого она почувствовала и какие-то флюиды древних голубых кровей... Он
искоса глянул на жену.  Она уже овладела собой и  не менее его была поражена
собственной  эскападой.  А  может,  ей  просто  набила  оскомину  дурашливая
развязность  этого  голенастого  песельника?   Кстати,  загостился  он  тут,
чувствует себя как дома (хотя он, наверное, повсюду ведет себя бесцеремонно)
- надо будет как-нибудь вечерком послушать его куплеты и баллады, серенады и
застольные песни,  наградить позолоченным мечом пофасонистее...  нет,  двумя
мечами...  да хотя бы и тремя... и дюжиной кинжалов... да что там мелочиться
- увешать его  оружием с  макушки до  сапожных пряжек,  пусть  себе  на  это
богатство купит рыдван на восьми колесах, обзаведется собственным гаремом...
Только не сегодня.  Сегодня вечером пусть еще поразвлекается тут,  хотя бы и
попоет,  и можно будет на пару часиков мотнуться на Барсучий, связаться хотя
бы по телекому со Стаменом...
   - Где ты, муж мой, любовь моя?
   Он встрепенулся - мона Сэниа глядела на него встревоженно и печально: - С
кем ты, муж мой?
   - Со  Стаменом,  -  честно  признался он.  -  Врачи  талдычат:  ураганное
заживление,  чудеса экстрасенсорной терапии!..  А я же вижу -  внутри у него
словно стержень надломился, и вот он-то не заживает, не срастается.
   Мона Сэниа вздохнула так незаметно,  что никто, кроме Юрга, этого уловить
не мог:
   - Ну разумеется.  А  то потом у  нас еще будет яйцо,  которое нужно будет
охранять,  а  затем и беспомощный птенец...  Лети сейчас.  Забери оставшиеся
офиты. А если будешь в этой... как ты называл... клинике - пусть тебе сведут
заклятие живого серебра с мизинца.
   Юрг невольно опустил глаза на собственные руки - он как-то и позабыл, что
левый  мизинец,  которым он  пожертвовал,  чтобы найти живую воду,  а  потом
прирастил прямо  так,  как  отрезал,  в  синтериклоне скафандровой перчатки,
сохранил на  месте  приживления неширокое серебристое кольцо,  которое  было
неотделимо от его плоти, словно стало ее частицей.
   - Ну нет! - он зябко передернул плечами. - Еще резать начнут... Бр-р-р! Я
врачей боюсь. А тебе что, это мешает?
   - Мне - нет.
   - А я и позабыл про это.  Как-нибудь к сибилле подольщусь, он мне за пару
фианитов одними заклятиями это колечко снимет.
   - Как  же!  -  не  мог  не  вмешаться по-Харрада,  и  так промолчавший на
удивление долго.  - Он тебе еще в нос подвесит! А если не в духе будет, то и
на...
   - Харр!  Я улетаю...  ненадолго.  Останешься при принцессе, развлечешь ее
как умеешь. - Юрг повернулся на каблуке, выискивая глазами ничем не занятого
дружинника.  -  Ких,  давай-ка по проторенной дорожке - на наш Барсучий, Там
уже новые посылки с офитами приготовлены, неловко пренебрегать, хотя и того,
что уже на Джаспере, всем за глаза хватит. Ну, Сэнни, не грусти Я скоро.
   Он исчез так поспешно,  что у  моны Сэниа сердце захолонуло.  А  что если
кроме Стамена его притягивает и еще кто-то?  Если судить по Таире, то земные
женщины все как одна прекрасны, не чета джасперянкам.
   Она  встряхнула головой,  так что вороные кудри,  рассыпанные по  плечам,
метнулись,  словно грива  у  норовистого коня.  Довольно!  И  где  это  твоя
природная гордость,  принцесса Джаспера?  Как ты могла допустить мысль,  что
тебе можно изменить?
   Она стремительно повернулась,  отыскивая глазами того,  на ком можно было
бы  выместить свой  ослепительный,  как  вспышка десинтора,  приступ ярости.
Сейчас она...
   Ну  а  что,  собственно говоря,  сейчас?  Разогнать сервов.  Накричать на
Харраду.  Перепеленать Ю-ю.  Когда он  исчез,  в  жизни не было места ничему
другому, кроме того, чтобы вернуть его, такого крошечного и беспомощного. Но
вот он вернулся,  и даже этого ей не хватает не только для полного счастья -
куда там!  - а для той жизни, которую она воспринимала как естественную. Что
же делать, что делать?
   - Эрромиорг,  копей! - крикнула она, отсылая свой голос в далекий замок и
нисколько  не  сомневаясь,  что  через  несколько  секунд  на  проплешине за
воротами Бирюзового Дола ее  уже будут ждать оседланные скакуны.  Но  это не
будет  ни  боевой  вороной  Асмура,   ни  спутница  ее  своенравной  юности,
пленительная сиреневогривая кобылка. Просто добрые кони.
   - Харр, за мной.
   - Слушаю и повинуюсь, ха! Только меч...
   Она слышала,  как он гулко топает у нее за спиной,  со свистом вытаскивая
свой  недавно обретенный меч  из  ножен и  толчком загоняя его  обратно.  Не
наигрался еще.
   - Вот  ежели нам  по  дороге попадется дэв  или,  на  худой конец,  лешак
заплутавший...
   - Помолчи, сделай милость!
   Просека была  наполнена густым  предвечерним звоном  невидимых насекомых,
стрекотом не  то  пичуг,  не  то  крошечных зверьков наподобие свяничей,  но
главное  -  в  нее  сливался  с  окрестных холмов  терпкий  хвойный  настой,
отцеженный с  кедровых крон  полуденными солнечными лучами  и  смешавшийся с
колдовским   ароматом   только   что   отцветшего   папоротника.    В   этом
золотисто-чащобном мареве,  казалось,  медлительно и  торжественно вызревали
призраки чудес,  сотворенных для кого-то другого -  не для нее.  И  даже для
гнезда,  которое нужно было сотворить где-то  здесь,  вдалеке от  Бирюзового
Дола,  эта  узкая прорезь в  почти непроходимой заросли напитанного морскими
ветрами  хвойника  была   слишком  неуютной,   прямолинейной.   Для   гнезда
требовалась заповедная ложбинка,  а отыскать ее можно было только с воздуха.
Мона  Сэниа досадливо оглянулась на  своего спутника -  тихрианский бродяга,
которого не смущали никакие тяготы наземных дорог, смертельно боялся высоты.
Если  поднять в  воздух крылатого скакуна,  то  и  харрадов конь  устремится
вверх,  и уж тут-то трусоватый,  как и все задиры, менестрель поднимет такой
переполох,  что  сгонит  с  гнездовий оба  птичьих  базара,  прилепившихся к
восточному окончанию Игуаны.
   Принцесса досадливо поморщилась. Надо было взять в сопровождающие кого-то
из  своих.  Она  не  сделала этого,  стараясь каждый раз  оставлять наиболее
надежную  охрану  возле  малышей.   Свои...   Может  быть,  их  восторженная
влюбленность -  это именно то,  чего ей  так не  хватало в  последнее время?
Каждый из них и сейчас,  не раздумывая,  отдал бы за нее свою жизнь; разница
была только в  том,  что  раньше это было бы  готовностью пожертвовать собой
ради  прекрасной и  желанной женщины,  а  теперь  -  ради  бесконечно чтимой
повелительницы. Но для нее, с детства привыкшей...
   И тут черная четырехпалая рука бесцеремонно легла на ее поводья, а другая
воровато  скользнула,   обнимая  за  талию.  Конь  чутко  дернул  головой  и
остановился как вкопанный.
   - Ну  так что,  перепелочка ты моя непуганая,  -  проворковал над ее ухом
завораживающий,  с томной ленцой,  басок менестреля,  -  может, нам и впрямь
поразвлечься, раз твой князь не против?
   Стремительно бледнея от  бешенства и  отвращения,  она  вздернула коня на
дыбы,  так  что его страшные,  в  шипах,  копыта мелькнули перед самым носом
незадачливого кавалера.
   - Да ты что,  дуреха? - в его крике послышалось искреннее недоумение. - Я
же не с охалки, а жалеючи...
   А вот это был уже полный беспредел.  Руки,  привыкшие к боевому мечу,  не
соразмерили силы удара.  Харр,  как и все кочевники не признававший стремян,
вылетел из  седла,  и  в  этот  миг  оскорбленное и  мстительное воображение
принцессы  выметнуло на  пути  его  падения  невидимую пелену,  которую  все
джасперяне именовали стародавним,  ничего  не  значащим  словом  "НИЧТО"  и,
пройдя,  сквозь  эту  неощутимую  границу  джасперианского  мира  -  и  того
химерического,  который был подсказал принцессе ее дурманящей разум яростью,
он с размаху плюхнулся в самое гнилостное, самое стылое, самое бескрайнее во
всей Вселенной болото. В последний миг искра сострадания кольнула ее сердце,
и она осветила зеленую ночь,  простершуюся над неоглядной топью,  жутковатой
вспышкой одинокой звезды.
   "Вот и  пусть постранствует,  -  сказала она  себе,  одновременно пытаясь
унять бившую ее дрожь и  силясь улыбнуться -  то и  другое не очень-то у нее
получалось.  -  Помыкается по такому-то свету.  Охладится. И больше о нем не
думать! "
   Она пригнулась к  шее коня,  поднимая его в  полет.  Ветер и  хлестнувшие
слева игольчатые лапы исполинских деревьев вернули его  к  действительности.
Не на прогулку же она выехала -  надо искать место для Кукушонкова отпрыска.
Она  вдруг поймала себя на  том,  что  думает о  будущем птенце совсем как о
человеческом детеныше.  А  почему  бы  и  нет?  Кукушонок -  не  поводырь  в
отставке. Он - член семьи.
   Белая тень скользнула над  ней  -  Гуен,  пропадавшая неизвестно где  все
последние дни.  Еще  одно  существо,  состоящее со  всеми ними в  непонятных
родственных отношениях.  Исполинская птица  легла на  левое крыло,  вместе с
конем описывая широкий круг над лесистым островом, протянувшимся с запада на
восток,  точно гигантский ящер, подставляющий южному солнцу свой правый бок.
Сходство  подчеркивали четыре  крошечных островка,  попарно  прилепившиеся к
каждому боку -  во время отлива они смыкались с сушей,  так что на них можно
было перебраться,  не  замочив ног.  До  сих пор ни у  кого из островитян не
появлялось желания  совершить экскурсию на  эти  неуютные скалистые выступы,
так же как и Бирюзовый Дол,  несомненно,  вулканического происхождения,  тем
более что два из них были непроходимо загажены сонмищем морских птиц;  ввиду
их сходства с  игуаньими лапами их так и называли -  Правая Передняя,  Левая
Задняя...  Сокращенно ПэПэ, ЭльПэ, ПэЗе и ЭльЗе, а между собой, когда это не
могло коснуться принцессиных смуглых ушек, дружинники величали их по-своему:
Попа,  Лопа,  Пиза и Лиза.  Копь и сова набирали высоту,  так что все четыре
"лапы" были видны сверху одновременно.
   - Послушай,   Гу