И еще одно. - Вард  понизил  голос,  так  что  его  едва  можно  было
расслышать сквозь шум волн. - Я верю, по крайней мере хочу верить, во все,
что ты мне рассказал. В то, что тебя заставили служить на  том  корабле  и
что девушка знает, где Демон спрятал сокровища.  Но  не  забывай,  что  ты
пленник, Раладан. Твоя жизнь в руках Трибунала,  я  поручусь  за  тебя  по
старой дружбе (о чем, впрочем, лучше, чтобы никто не знал) и  потому,  что
мне нужен такой лоцман. Но берегись. Ибо,  несмотря  ни  на  что,  если  я
узнаю, что ты лжешь, - тебе переломают кости на колесе, Раладан.
   Он взял лоцмана за плечо и крепко сжал, после чего повернулся и, быстро
спустившись на палубу, направился на корму.  Вскоре  он  уже  стоял  перед
узкой низкой дверью одной из кают. Открыв  дверь,  он  без  предупреждения
вошел внутрь.
   - Когда допрос, господин Альбар? - спросил он, направляясь к свободному
стулу. Он сел и только тогда посмотрел на хозяина каюты.
   Невысокий,  но  пропорционально  сложенный  мужчина,  может  быть  чуть
слишком худой, лет пятидесяти с небольшим, слегка приподнял брови:
   - Может быть, завтра, капитан. Да, наверное, завтра, наверняка  завтра,
завтра... Чем обязан?..
   Вард сидел чуть покачивая головой. Он задумчиво  посмотрел  на  огневые
часы, горевшие в подсвечнике на столе. Урядник  весьма  тщательно  измерял
течение времени... Медленно тлевшая свеча из спрессованной коры магнолии с
добавкой смолы догорала; оставалось лишь два  деления.  Неизвестно  отчего
Варду вдруг показалось, что измерение времени -  занятие...  небезопасное.
Во всяком случае невеселое.
   - Значит, ничего не сказала? - спросил он.
   Человек, названный Альбаром, откинулся  на  спинку  стула  и  разгладил
серую, шелковую, но скромного покроя мантию.
   - Нетерпеливый, ой нетерпеливый человек наш капитан Вард, -  сказал  он
словно про себя, ища взглядом что-то на стыке потолка и стены. -  Капитан,
солдат ты хороший, но нетерпеливый, не-тер-пе-ли-вый...
   Вард махнул рукой, обрывая этот поток слов.
   - Господин  Альбар,  -  сказал  он  спокойным,  но  несколько  странным
голосом, - эта девушка все же не бандит и не головорез. Советую  поумерить
свой пыл.
   - Нетерпеливый и впечатлительный, - снова завел свое урядник,  переводя
взгляд  на  потолок.  -  Впечатлительный,  впечатлительный...  -  тихонько
напевал он, покачиваясь на стуле.
   Вард неожиданно представил себе, с каким удовольствием  он  толкнул  бы
эту бархатную грудь и увидел бы опрокидывающийся стул.
   - Господин Альбар, - резко сказал он, - я только что ее видел.
   Серый человечек оторвал взгляд от потолка, но умение  смотреть  в  лицо
собеседнику явно было ему чуждо. Теперь глаза его смотрели под стол.
   - Впечатлительный и недоверчивый, недоверчивый и скрытный, недоверчивый
и скрытный... - задумчиво гудел он.
   - Ладно. Допросов больше не будет, - спокойно сказал  Вард.  -  Девушка
этого не переживет, а  я  должен  передать  ее  живой  в  руки  Трибунала.
Кажется, это ты должен мне это объяснять, а не я тебе.
   Гудение смолкло. Урядник сверлил взглядом дверь каюты.
   - Она замучена почти до смерти, - продолжал Вард, не спеша  вставая.  -
Если она умрет, я позабочусь о том, чтобы те, кому нужно, узнали, что  она
была дочерью величайшего пирата Просторов, позабочусь и о том, чтобы стало
известно, по чьей вине она уже не сможет ответить  ни  на  один  из  сотни
вопросов, которые можно и следовало бы ей задать. - Он подошел к двери  и,
уже выходя, неожиданно начал напевать:  -  И  терпеливый  господин  Альбар
останется без работы, вот так, без работы, без работы...



        "12"

   - Ну что там? - Вард протер глаза. Была кромешная ночь.
   - Ветер усиливается, господин капитан.
   Офицер сел на койке.
   - Хорошо.
   Матрос вышел. Вард быстро  оделся  и  вскоре  был  уже  на  палубе.  Он
облокотился о подпорку на юте и долго стоял  так,  подставив  лицо  ветру,
затем направился в носовой кубрик.
   Лоцману выделили место в помещении для солдат - после сражения там было
отнюдь не тесно... Капитан нашел его гамак, и чуть  погодя  оба  вышли  на
палубу.
   - Это не "кашель", - сказал лоцман. - Шернь, ничего не  понимаю.  Штиля
не будет. Будет шторм. Но каким образом?
   Вард кивнул:
   - Именно. Мы думаем об одном и том же.
   Не теряя времени, он вызвал вахтенного.
   - Будить всю команду, - приказал капитан. -  Пусть  закрепят  все,  что
движется. Штормовые паруса на мачту, и быстро. Будет буря.
   Матрос поспешно ушел. Лоцман молчал, высунувшись за борт, о  который  с
шипением разбивались высокие волны.
   Происходило нечто, чего он не в силах был понять. Он  почти  всю  жизнь
провел на соленых Просторах  и  хорошо  их  знал  -  пожалуй,  лучше,  чем
кто-либо другой... Он знал течения и ветры, знал время, когда  можно  было
им довериться. "Кашель" никогда не менял направления. Теперь  же  изменил,
хотя и совсем незначительно. Звезд не  было,  но  лоцман  каким-то  шестым
чувством ощущал, что это не корабль сбился с  курса,  но  "кашель"  сменил
направление. И это был уже не "кашель".
   Стало ясно, что штиля на несколько дней не будет.  Вместо  штиля  будет
буря. И притом сильная. Сильная буря. У Раладана это просто не  помещалось
в голове. "Кашель",  который  в  Армекте  называли  "ночным  ветром",  был
постоянен, как... сам Шерер. Первый  день  штиля  после  "кашля"  считался
началом гаррийского года и года империи; календарь являлся одним  из  того
немногочисленного, что Армект перенял у Гарры именно потому, что календарь
этот был почти идеальным. Год делился на тринадцать одинаковых месяцев  по
двадцать восемь дней, а  возможные  отклонения  составляли  самое  большее
два-три дня. Теперь же мир внезапно встал с ног на голову. Лоцман не  имел
ни малейшего понятия о том, что делать с годом,  у  которого  нет  начала;
впрочем, этого, вероятно, не знал никто во всем Шерере.
   Все эти мысли занимали  Раладана  лишь  несколько  коротких  мгновений,
после чего от них не осталось и следа - календарь не имел сейчас  никакого
значения. Приближалась буря, сильная буря.
   Что можно было предпринять?
   - Может быть, успеем, - сказал Вард,  словно  читая  его  мысли.  -  Мы
должны увидеть Агары самое позднее вечером. Если ветер не переменится.
   - Переменится. Но в нашу пользу. Уже  сейчас  сильнее  дует  с  запада.
Вопрос лишь в том, когда этот ветер превратится в ураган.
   На всем корабле, в свете многочисленных  раскачивающихся  фонарей,  уже
царила лихорадочная суета.  То  и  дело  кто-то  подходил  к  капитану  за
очередным  распоряжением;   временно   назначенные   офицеры   не   вполне
справлялись со своей задачей. Матросы носились по палубе,  закрепляя  все,
что только можно было закрепить.
   Время тянулось медленно. Небо на востоке  чуть  посветлело,  ветер  же,
дувший теперь прямо с запада, еще  усилился,  став  порывистым  и  резким.
Неповоротливый барк с трудом, но все же набирал скорость, все быстрее  идя
в сторону Агар.
   - Действуй, - сказал Вард. - Я буду у  себя.  Если  буду  нужен,  пошли
кого-нибудь.
   Он сжал плечо лоцмана и пошел на корму. Вскоре он  уже  сидел  в  своей
каюте, задумчиво  чертя  пальцем  на  столе  какой-то  замысловатый  узор.
Коптящий фонарь плясал у него над головой.
   Превратности судьбы поставили его в нелегкое положение.  Прежде  всего,
он был один. Кровавая битва с пиратской  командой  унесла  немало  жизней.
Погибли все офицеры, остался в живых только он. Что правда - то правда, он
одержал славную  победу:  пылающий  словно  факел  самый  грозный  корабль
Просторов был достойной наградой за годы тяжкой службы. Он знал,  что  его
назовут героем, тем более  что  ему  не  с  кем  было  делить  собственный
успех...
   Однако в то мгновение, когда он узнал парусник, который  им  предстояло
атаковать, его охватил непонятный  страх,  предчувствие  многих  неудач  и
несчастий. И похоже, действительность подтверждала его опасения.
   И в самом деле, с момента той необычной встречи над его кораблем  висел
некий злой рок.  Им  чудом  удалось  избежать  судьбы  "Белианы",  второго
корабля эскадры, стройной бригантины, охваченной вырывающимся с пиратского
парусника пламенем. С того мгновения злые силы больше их не  покидали.  Им
не удалось найти  ни  одной  имперской  эскадры,  хотя  пути  их  патрулей
тщательно были нанесены на  карту.  Потом  начала  строить  козни  погода.
Теперь же, почти у родного берега, их ожидало сражение с бурей.
   В столь нелегкой ситуации у него на корабле не было никого, кому он мог
бы довериться. Его помощники, старшие товарищи -  все  погибли...  Остался
лишь скользкий Альбар, скорее палач, чем урядник, и уж тем более не  моряк
и не солдат, человек, которого не выносил никто.
   И Раладан.
   Вард чуть нахмурился. Он знал лоцмана еще по тем  временам,  когда  тот
водил имперские эскадры. С тех пор, как  они  виделись  в  последний  раз,
минуло немало лет. Кем, собственно, был этот  человек  теперь?  История  о
плене на борту пиратского парусника выглядела довольно подозрительно.  Но,
с другой стороны, он собственными  глазами  видел  резню,  которую  лоцман
устроил своим якобы товарищам... Ни один из его солдат не прикончил в этом
сражении больше  врагов.  Наконец,  именно  Раладан  первым  начал  резать
канаты, связывавшие корабли. Если бы не его молниеносные  действия,  пожар
охватил бы и их барк.
   И наконец, эта странная девушка.  Она  командовала  пиратами,  все  это
видели. Вард был удивлен до крайности, поскольку, узнав корабль,  полагал,
что увидит его капитана - мрачную легенду Просторов. Потом он  услышал  от
лоцмана, что Бесстрашный Демон погиб, а девушка - его дочь...
   Он поднялся и вышел на палубу.
   Уже наступил день - угрюмый, серый и грозный. По  небу  ползли  большие
темно-синие тучи.  Брызги  волн  падали  на  палубу.  Старый,  заслуженный
корабль тяжело боролся, переваливаясь с борта на борт.
   Вард увидел Раладана, который стоял широко расставив ноги и сунув  руки
за пояс. Матросы и солдаты вокруг него почти ползали по  палубе,  хватаясь
за все, что давало хоть какую-то опору. Лоцман же стоял, словно его ступни
были прибиты гвоздями к доскам.
   Капитан взял фонарь и спустился в трюм.
   Он не знал,  что  влечет  его  туда.  Присутствие  девушки  на  корабле
вызывало у него какое-то странное беспокойство.  Дочь  величайшего  пирата
всех времен... Что еще нужно?
   Она лежала на боку, спиной к миске с остывшей едой. Ему показалось, что
она чуть вздрогнула, увидев отсвет фонаря. Ноги ее были все  еще  связаны.
Он не  удивился.  Столь  крепко  завязанных  узлов  не  распутаешь  одними
пальцами. Впрочем, она, похоже, даже и не пыталась...
   Он подумал, что, если корабль  потонет,  что  представлялось  в  данной
ситуации вполне вероятным, девушка будет  биться  в  путах  в  затопленном
трюме. Правда, если бы они и в самом деле шли ко дну,  гибель  ожидала  бы
всех, но перспектива смерти со связанными ногами показалась  ему  чересчур
жуткой. Он достал меч и взял девушку за плечо.
   - Сядь.
   Она попыталась исполнить требуемое, но столь неуклюже, что  он  тут  же
понял, что без его помощи об этом нечего и думать. Его  снова  потряс  вид
полубессознательного, горящего в лихорадке лица, а на нем - пустой красной
глазницы, очерченной  неровными  следами  шрамов.  Он  видел  его  уже  не
однажды, но на этот раз подумал, что столь изуродованная женщина не должна
ходить по земле.
   С некоторым трудом удерживая равновесие, он острием меча приподнял край
черной тряпки, которая когда-то была юбкой богатого  платья,  и  перерезал
веревки. Опухшие ступни казались мертвыми, он был уверен, что  ей  еще  не
скоро удастся ими пошевелить.
   Дыхание девушки стало более хриплым - видимо, возвращающаяся  в  сосуды
кровь причиняла ей боль. Тело судорожно дернулось. Вард  присел  на  ящик,
молча глядя на  девушку  в  мигающем  свете  пляшущего  на  крюке  фонаря.
Покрытое кровью тело продолжала бить дрожь, сквозь жалкие лохмотья  одежды
виднелись посиневшие от холода груди. В порыве внезапной жалости  он  снял
короткий военный плащ и набросил его на лежащую. Он пытался убедить себя в
том, что эта избитая, замерзшая женщина наверняка совершила в своей  жизни
немало такого, о чем лучше даже не думать...  Но  разум  говорил  одно,  а
глаза - совсем другое. Он видел перед собой лишь  измученную,  беззащитную
девушку, в которой, казалось, едва теплилась  жизнь.  Сейчас,  когда  тень
скрыла левую половину ее лица, в ее облике не было  ничего  демонического.
Грязная, больная девочка. Сколько ей лет? Не больше шестнадцати...
   Вард встал, думая о том,  что  все  те,  кто  был  против  того,  чтобы
доверить ему командование кораблем, знали, что говорят.  Он  был  чересчур
мягок. Под внешней жесткой  личиной  скрывалось  мягкое  сердце...  Однако
капитану парусника морской  стражи  не  положено  было  страдать  излишней
щепетильностью.
   У входа в темный трюм вспыхнул свет второго фонаря. Вард чуть  наклонил
голову и нахмурился, узнав вошедшего. Урядник поднял  фонарь  повыше  и  с
притворным удивлением воскликнул:
   - Капитан Вард! В самом деле, капитан и в самом деле думает  обо  всем,
на него всегда можно положиться, вот именно, можно положиться, всегда!
   Вард молчал. Альбар подошел ближе, глядя на укрытую плащом девушку.
   - Укрыта, заботливо укрыта, - констатировал он. - Капитан, мы успеем до
бури? Похоже, нет.
   Он сел на ящик, с которого только что встал Вард, и,  блуждая  взглядом
где-то над его плечом, неожиданно по-деловому сказал:
   - Господин Вард, я не моряк, но, думаю, от бури нам не уйти. Я прав?  -
Не дождавшись ответа, он продолжал:  -  Господин  Вард,  я  знаю,  что  ты
считаешь меня скотиной.  Пусть  так.  Но  сейчас  не  время  для  взаимной
неприязни, не время, вот именно. Эта пиратка  бури  не  переживет.  Должен
признаться, я с ней немного перестарался. Качка  наверняка  ее  прикончит,
даже если мы не потонем.
   Вард наконец раскрыл рот:
   - Хочешь ее допросить до того, как она умрет?
   - А что в этом плохого?
   Барк раскачивался все сильнее. Волны с грохотом били о борта.
   - Золото, которое спрятал отец этой девицы,  мне  не  нужно,  -  сказал
урядник. - Ты знаешь закон, Вард. Отобранная у разбойников добыча, если не
найдутся ее первоначальные  владельцы,  предназначается  в  помощь  семьям
погибших солдат. Нравится это тебе или  нет,  но  мой  бич  может  сделать
доброе дело.
   Капитан стиснул зубы. Каким бы человеком ни был  Альбар,  на  этот  раз
справедливость была на его стороне.
   - Ты прав.
   Альбар толкнул ногой неподвижное тело, плащ сполз в  сторону.  Внезапно
оба наклонились, глядя на дергающуюся в ритме качки голову. Вард присел  и
поспешно дотронулся до лица девушки, потом поднял взгляд:
   - Ты прав. Но она только что умерла, господин Альбар.
   Наверху, на палубе, раздался превосходящий грохот волн дикий вопль,  от
которого застыла кровь в жилах. Оба бросились к выходу.


   Неподвижно стоявший на раскачивающейся палубе Раладан  окинул  взглядом
низко нависшее небо и море вокруг корабля. Его внимание  привлекла  черная
точка на северо-западе. Он нахмурился и напряг зрение.
   Корабль содрогнулся от могучего порыва ветра.
   Шло время.
   Матросы, не обращая внимания на соленые  брызги,  начали  собираться  у
бакборта. В конце концов все бросили свои дела и сосредоточенно следили за
черным пятнышком, поскольку оно уже не было  точкой,  быстро  приближаясь.
Слишком быстро для корабля, слишком быстро для  морского  зверя,  намного,
намного быстрее...
   Растолкав матросов, Раладан вцепился  в  фальшборт.  По  спине  у  него
пробежали мурашки. Ему знакома была эта картина. Во имя Шерни! Эта картина
была ему знакома!
   Неизвестно,  кто  из  команды  понял  первым,  но  кто-то  закричал,  а
мгновение спустя его крик подхватили все. На палубе забурлило. В  толкотне
из-за все усиливавшейся качки кто-то вылетел за борт. Все бежали вниз, под
палубу, словно нутро корабля могло  защитить  от  мчащегося,  как  ураган,
черного, выжженного остова.  Он  несся,  не  обращая  внимания  на  ветер,
быстро, как птица, словно сам был ветром;  разбитый  нос  рассекал  волны,
расходившиеся двумя огромными гребнями вдоль корпуса. Почти лежа на борту,
с обожженными обломками мачт, он летел прямо навстречу несчастному барку.
   Палуба опустела. Остался лишь вцепившийся в борт Раладан. Бледные  губы
его шевелились, шепча уносившиеся ветром слова:
   - Я сделал все, что мог, все, что мог, господин...
   Под грот-мачтой  на  обгоревшей  палубе  мелькнула  какая-то  огромная,
мрачная, зловещая тень, затем барк с ужасающим  грохотом  тряхнуло,  треск
ломающихся  досок  и  рвущейся  обшивки  смешался  с  пронзительным  воем,
донесшимся из глубин корабля до  палубы.  Остов  каравеллы  разбил  корму,
словно она была сделана из соломы, развернул обреченный парусник вдоль оси
и положил на борт, после чего помчался дальше, оставляя за собой пенящийся
белый след. Кровавая молния ударила в разбитый корабль и исчезла где-то  в
его нутре.


   Близился вечер, но из-за  черных  туч  вокруг  уже  наступила  темнота.
Глубоко погрузившийся искалеченный корпус старого барка, лишенного руля, с
разбитой кормой и сломанной мачтой, каким-то чудом держась на воде,  несся
в объятиях ветра на восток. На палубе не было ни единой живой  души;  если
на корабле и оставался еще кто-то живой, то прятался глубоко в его  трюме,
ища иллюзорной безопасности в  каком-нибудь  темном  углу,  может  быть  в
дрожащих объятиях товарища. Никто не управлял кораблем - это  было  просто
невозможно, никто, впрочем, не осмелился бы выйти на палубу и взглянуть на
море; все боялись смерти, но в сто раз  сильнее  был  страх  перед  жутким
черным призраком. Сама мысль о том, что остов  сожженной  каравеллы  может
вернуться, чтобы довершить начатое дело, повергала в ужас.
   Наступил вечер, за ним ночь.
   Завывал ветер, массы воды  грохотали  о  доски  корпуса.  Черные  волны
вздымали корабль на своих гребнях, чтобы  затем  с  шумом  обрушить  вниз,
пытаясь раздавить его, ввергнуть в смертоносную пучину, но он раз за разом
поднимался из  бездны.  Наконец  протяжный  треск  возвестил  о  появлении
нового, по-настоящему смертельного врага - рифов. Корпус трещал и бился  о
скалы, в потоках дождя, внезапно хлынувшего  в  свете  молний,  по  палубе
ползали какие-то люди. Вихрь вознес корабль на  гребень  новой  волны,  та
подхватила его,  словно  детский  плотик  из  палочек,  перебросила  через
грозные скалы и швырнула на другие, огромные, зубастые. Истерзанный корпус
разлетелся в щепки. Ревел ветер и  ревели  волны,  посреди  их  рева  крик
человека был неразличим сквозь треск ломающихся досок,  скрежет  обломков,
ударяющихся о шершавые камни скал. А потом  уже  не  было  слышно  ничего,
кроме раскатов грома, и белые молнии освещали зажатый среди скал, словно в
клещах, нос корабля с остатками надстройки.
   Так продолжалось до утра.
   Утром буря утихла, ветер еще шумел и завывал, волны остервенело били  о
черные берега большого скалистого острова, но молний, дождя и грома уже не
было. Сквозь тучи струился тускло-серый свет начинающегося дня.
   Каменистый берег был устлан обломками разбитого корабля. Всюду валялись
доски, какие-то бочки и ящики, опутанные канатами,  покрытые  водорослями.
Волны играли с ними, гоняя туда и обратно по скользким камням.  У  высокой
грязной отмели, из-под которой  выступал  голый  камень,  виднелась  узкая
полоса камней и серого песка,  куда  вода  уже  не  доставала.  Туда  море
вынесло несколько темных фигур.



        "13"

   Она ощутила холод. Тут же до нее дошло, что она лежит на чем-то твердом
и неподвижном, и она со всей силы вонзила в песок  ногти,  раня  пальцы  о
ракушки и  камни.  Внезапно  ее  стошнило  морской  водой,  и  она  громко
закашлялась. Потом она перевернулась н